Никогда не связывайтесь с животными. О жизни ветеринара

Глава 2. Пробы! Пробы!

Пробы на туберкулез были основным источником дохода для ветеринарных клиник. Это позволяло иметь в штате шесть-семь врачей, и тогда график дежурств был до некоторой степени терпимым. Без ТБ-проб, вероятно, у нас было бы максимум три ветврача в клинике. И тогда, учитывая требования закона о круглосуточной ветслужбе, нам было бы не позавидовать. Но на тот момент мы сохраняли хоть какое-то подобие нормальной жизни, при том что было невозможно регулярно посещать какие-либо клубы, участвовать в мероприятиях или же строить с кем-то постоянные отношения.

Фермеры могли сами выбирать, какие ветклиники будут проводить у них мероприятия по профилактике туберкулеза, а поскольку это мог сделать их знакомый ветеринар, то возникал очевидный конфликт интересов. Время от времени фермеры использовали в качестве переговорного инструмента денежные средства, которые шли на оплату анализов. Если им не давали те результаты, которые были нужны, то они грозились сменить ветлечебницу, тем самым пытаясь манипулировать нашей финансовой зависимостью от них. Это порождало странную динамику. Теоретически, когда я делал пробы на ТБ, то представлял государство и выполнял исследования в качестве независимого научного эксперта. На практике же, пока я на ферме ставил туберкулиновую пробу скоту, клиенты часто пользовались удобным случаем и просили заодно оказать еще и кучу других ветеринарных услуг. Кроме того, была вероятность, что вскоре они пригласят меня на ферму уже в качестве частного лица.

Я был наслышан о коллегах, которые отправлялись на профилактические мероприятия по туберкулезу и обнаруживали в стаде случаи реакций и (или) неявных реакций. Это предполагало, что животные или были подвержены инфекции или уже активно болели туберкулезом. На ферме надлежало тут же ввести карантин, чтобы защитить здоровье людей и животных. Однако звонок разгневанного фермера и разговор с начальником на повышенных тонах приводили к тому, что делались «повторные пробы». Предположительно после «повторных проб», если таковые вообще проводились, все «реакции» становились «неявными реакциями», а «неявные реакции» волшебным образом излечивались и исчезали. Весьма возможно, что в некоторых случаях такие корректировки были верны, потому что кто-то из молодых и неопытных врачей чересчур рьяно и тщательно делал замеры в страхе совершить ошибку. Но мне кажется, что было бы чересчур наивно принимать такое объяснение каждый раз. В любом случае фермер вместо потери целого стада должен был через пару месяцев провести еще одну пробу, и вполне возможно, что ему дали бы разрешение продавать и покупать скот. Действительно, если имел место туберкулез, то на повторном анализе его бы точно выявили и результаты были бы более явными, потому что у еще большего количества животных к этому времени выявилась бы положительная реакция на пробу. Так можно было бы легко рационализировать смысл действий любого, кто пытался манипулировать данными. Но между пробами проходит время. А реальный туберкулез не дремлет и распространяется. То есть молодых ветврачей нагибали и ставили в невыносимые условия. Что же делать? Тут явно нарушался закон. Теоретически выход был только один: стать «свистуном», то есть разоблачителем. Неуверенность в себе и давление со стороны коллег могут сыграть с нами злую шутку. Честь мундира и лояльность к клинике, опасение выглядеть дураком, страх заработать репутацию доносчика в узкой профессиональной сфере, где все знают всех, и нежелание разрушить жизнь фермеру – кто знает, как бы поступил каждый из нас в таких обстоятельствах?

Именно это и произошло со мной. Я раньше уже говорил, что как-то вступил в прямое противостояние с фермером, нос к носу. Я тогда приехал к нему на ферму, чтобы проверить результаты проб туберкулина. Возвращаясь в клинику, я понял, что плохие вести меня уже опередили. Мистер Дженкинс был недоволен. Он в своем телефонном разговоре поносил меня на чем свет стоит. Секретарь офиса была настолько ошарашена, что даже не смогла повторить полностью все те эпитеты, которыми меня наградил фермер, лишь назвала начальные буквы. Делала она это удивительно естественно.

– Ну-у, Гарет, фермер слов не выбирал. Он сказал, что ты высокомерный Мария-Урсула-Джулия-Анна…

– Окей, окей, я понял, спасибо, Джулия, – пытался я прервать ее.

– Ой, так это еще не все, – продолжала она. – Он еще добавил, что ты Хилтон-Урсула-Елена…

– Ага, я понял, спасибо, – пытался я прекратить этот поток нелестных эпитетов.

Конечно же, она надо мной подшучивала. С насмешливой улыбочкой Джулия перечисляла мне буквы алфавита, которые складывались в самые распространенные среди местных жителей оскорбления, а также парочку узкоспециализированных терминов из сельского хозяйства, обозначающих семейное положение моих родителей на момент моего рождения. Мистер Дженкинс также обвинил меня во вредительстве, и вся ситуация была моей виной, а не его. Не уверен, в чем, по его мнению, состояла моя выгода становиться вредителем. ТБ-пробы – это важное, но невыразимо скучное мероприятие. Подумать только, что я был так одержим искоренением болезни, что, как супергерой, в одиночку пошел в крестовый поход против невинных фермеров – это же просто смешно да и не соответствует действительности.

В первый день моего ТБ-тестирования на ферме у мистера Дженкинса присутствовал государственный ветврач из Министерства сельского хозяйства Северной Ирландии. Поскольку хозяйство находилось в том районе страны, где риск туберкулеза был невысок, то и анализы здесь делали раз в четыре года. Весь процесс проводился расслабленно, ожидалось, что пробы будут чистыми, а мы просто выполняем формальную процедуру в ответ на требования правительства. Бен, госслужащий, казалось, был настроен именно так.

Животные находились в сарае, в котором из одного угла шел коридорчик, специально огороженный заборчиками для прогона животных по одному. Из общего загона животное прогонялось по коридору, оттуда попадало в тесное стойло, где мы могли его удержать и провести необходимые манипуляции. На ферме была еще пара подсобных рабочих, которые помогали управиться со стадом. Бен присутствовал для осуществления общего надзора, и ему не требовалось даже пальцем шевелить. Но что-то на него нашло, и то ли из благородства, то ли от скуки он предложил мне помочь заполнять бумаги. Я выкрикивал номер с бирки на ухе животного и толщину кожной складки с обоих участков туберкулиновой пробы. Он любезно проставлял цифры в соответствующие клеточки. Мистер Дженкинс принимал минимальное участие в нашей работе; на его взгляд, мы лишь мешались у него под ногами, но он предпочитал вежливо отмалчиваться. Тем более что в первый день никаких результатов еще нет. Они появятся на четвертый.

Мой второй визит разительно отличался от первого дня. Скот находился в том же сарае, но заборы для коридора, загон, бокс – все это исчезло. Мистер Дженкинс встретил меня один, и настрой у него с самого начала был более чем агрессивный. Сперва он попытался убедить меня вообще не подходить с осмотром к животным.

– Я сам всех осмотрел, – сказал он. – Ни единого комочка.

Такое начало разговора не было необычным. Часто оно сигнализировало о переживаниях хозяина относительно конечного вердикта. Но не в этот раз.

– Ну что же, хорошо, – ответил я. – Значит, быстро управимся.

Я старался не усугублять, но работу мне все равно придется сделать.

Следующим трюком, на который пошел мистер Дженкинс, когда понял, что меня не разубедить осматривать животных, стало то, что он начал откровенно вставлять палки в колеса. Когда я зашел в сарай, то тут же увидел отсутствие необходимых приготовлений. Никаких подмостков, коридорчиков, скот гуртом стоял за общим забором высотой в метр. В стаде было голов 40, и все они жевали сено за забором.

– Ну вот, видите, ничего у них нет, – сказал он.

– Да, надо только поближе посмотреть. Где загон? – поинтересовался я.

– Ах, ну да, мы все перевезли на другую ферму, там надо скот обработать от червей; и времени не было назад все привезти, – ответил он. Было заметно, что у него на губах скользнула усмешка.

– Ну, мне надо лично все проверить. Уверен, что вы не ошибаетесь, ну вы же сами знаете все эти формальности.

– Проблем нет, вон они все стоят, проверяйте, – и опять на лице возникла ухмылка.

Он прекрасно знал, что протокол анализа требует, чтобы каждое животное было осмотрено индивидуально и замеры были сделаны на каждом участке, где ставилась проба. Мистер Дженкинс уже не выполнял свои обязательства. От него требовалось предоставить адекватные условия и персонал для проведения контрольного осмотра. Я мог бы отказаться проводить проверку, позвонить в соответствующий правительственный департамент и поставить их в известность о противодействии проверке. И тогда это будет уже не моя проблема. Но вместо этого я позволил нарастающему глухому раздражению внутри меня взять надо мной верх. Я взял бумаги с данными от первого дня, прихватил кутиметр и решительно направился к коровнику. Папку с бумагами я заткнул за пояс, а кутиметр крепко зажал в руке. Шариковая ручка – мое самое главное оружие, разящее больнее, чем самый острый меч, по мнению тех, кто никогда не участвовал в битвах на мечах, – находилась у меня в нагрудном кармане. Там же был и карандаш. Влага и ручки часто не уживаются. Плюс ко всему я еще захватил спрей с оранжевой краской, чтобы помечать животных: так мне будет легче отделить тех, кого я уже осмотрел, и добраться до тех, кто смог увильнуть от осмотра.

Я залез на забор и уже было перекинул на ту сторону ногу.

– Вы что делаете? – в изумлении воскликнул мистер Дженкинс.

– Хочу провести осмотр, – ответил я.

Животные сбились в плотную группу в отдалении. Ни одно из них не желало иметь со мной дело; ну, прям как в школе. Мне это напомнило, как на школьном дворе все меня сторонились. Спрыгнув с забора, я неловко приземлился и ударился. Было больно, но ничего страшного. Надо было постараться устоять на ногах: если я упаду на землю посреди коров, то это может быть очень опасно. Стоит мне попасть им под копыта, они меня тут же затопчут, а выбраться назад будет нелегко. А если они запаникуют, начнут лягаться и вообще станут буйствовать толпой, тогда точно покалечат, и мне несдобровать.

У меня возник план. Животные собьются в кучу в углу коровника, повернувшись ко мне задом. Это их естественная реакция на угрозу извне. Такое поведение позволяет стаду максимально сохранить поголовье и успешно использовать против врага доступное им оружие. Сбившись в углу в кучу, задом к нападающему, животные тем самым защищают свои самые уязвимые места, да и под угрозу атаки попадают лишь те, кто на самом краю. Также у них наготове самая мощная защита в виде двух крепких задних ног, от удара которых можно получить серьезные увечья. Я решил, что зайду сбоку, вплотную к первому с края животному. Подберусь с левой стороны и буду стараться придвинуться к шее, но не сильно заходя вперед, а то корова сдаст назад и отбежит от стада. Я постараюсь встать сбоку от нее и дотянуться рукой до шеи. Если почувствую, что там узлов нет, то тут же помечу ее краской и попытаюсь отогнать. Если же почувствую, что узлы на шее есть, тогда придется постараться и замерить кутиметром, записать результат и только после этого поставить на ней оранжевую метку, чтобы впоследствии понимать, проверял я это животное уже или нет.

У некоторых коров были рога, тяжелое вооружение в их антиветеринарном арсенале. Крупный рогатый скот очень умело бодается. Когда я дотягивался до шеи, они косились на меня одним глазом. Видя, что я еще недостаточно к ним приблизился, они просто молча наблюдали за моими телодвижениями до тех пор, пока я не пересекал зону их атаки. Один быстрый кивок в мою сторону – и вот я уже нанизан на острый рог. Крайне болючи удары маленьких твердых рожек. Большие острые рога – это сразу смерть. Даже когда корова стоит в боксе и голова ее закреплена, все равно ее рога представляют угрозу. Со временем я выработал технику, как защититься от таких атак. Я протягивал руку и обхватывал рог у основания, крепко сжимал его, как руль, чтобы большой палец смотрел в сторону головы. Таким образом у меня был хоть какой-то контроль и небольшой шанс вовремя увернуться от удара. Если я промахивался и не успевал схватить рог, то по крайней мере мог прикрыть лицо рукой и защитить глаз от острого кончика рога.

У первой пары коров реакции на туберкулез не было. Я обернулся, чтобы крикнуть об этом мистеру Дженкинсу, но его поблизости не было. Полагаю, если бы в сарае в конце дня обнаружили мой истерзанный, затоптанный и смешанный с навозом труп, то он бы сказал, что ничего не знал о моем визите. Когда я добрался до шеи третьего животного, причина агрессивного отношения ко мне мистера Дженкинса четко обозначилась. Точнее, приобрела форму огромного комка на нижнем втором участке пробы, приблизительно размером с пол-яблока. Верхний же участок имел минимальную припухлость. Как уже говорилось в предыдущей главе, верхний участок прививается птичьим туберкулином для контроля. Нижний участок привит бычьим туберкулином, на этот туберкулез мы как раз и проверяем. В обоих пробах применяется туберкулин, то есть очищенный белок, который стимулирует иммунную реакцию организма. Стимул похож на тот, что генерируется самим патогеном. Утолщение кожной складки на верхнем участке показывает, что организм был подвержен птичьему туберкулезу, то есть Mycobacterium avium. Утолщение на нижнем участке говорит о наличии Mycobacterium bovis, или коровьего ТБ. Туберкулез у коров является зоонозным, то есть он может предаваться людям.

Согласно Всемирной организации здравоохранения, туберкулез является одной из десяти самых распространенных причин смертности в мире. Но это имеется в виду M. tuberculosis, человеческий туберкулез; зачем переживать о M. bovis? В 1930-е годы в Соединенном Королевстве около 40 % крупного рогатого скота было заражено коровьим туберкулезом, и ежегодно фиксировалось почти 50 тысяч новых случаев заболевания туберкулезом среди людей. Основным путем передачи служило непастеризованное молоко. Некоторые случаи коровьего ТБ сегодня выявляют у людей старшего поколения: у них была латентная дремлющая форма М. bovis, но с возрастом и дряхлением организма болезнь проявилась. Пастеризация молока, проверка мяса, профилактика заболевания у животных, убой инфицированного скота практически полностью предотвратили передачу коровьего ТБ к людям. Но этот вопрос все еще остается спорным в связи с отбраковкой и уничтожением животных в заповедниках дикой природы, особенно барсуков. Были случаи, когда коты заражались коровьим туберкулезом. Вся стратегия ветеринарно-профилактической борьбы с туберкулезом в Великобритании является предметом горячих споров между фермерами, ветврачами, учеными, правительством, группами зоозащитников и экологов.

Вот эта корова, по крайней мере, имела реакцию. Пока я неуклюже, с риском для собственного здоровья, медленно, но неуклонно проверял животное за животным, мне становилось все более ясно, что проблема имеет значительные масштабы. Около 25 % животных были с реакцией. Потенциально самым большим затруднением было то, что в самом районе заболеваемость коровьим ТБ была низкой. Я-то думал, что мистер Дженкинс просто неуживчивый человек, которому хочется осложнить мою жизнь. А на самом деле он знал, что у него в стаде появилась болезнь, и он хотел это скрыть. Когда я нанес последнюю оранжевую метку и поздравил себя с тем, что проделал все настолько тщательно, насколько было в моих силах, я достал свой мобильный. Мне надо было срочно поставить в известность правительственный департамент. К сожалению, мобильный не ловил сеть. Я вздохнул, посмотрел на свои резиновые сапоги и собрался с духом. Я знал, что мне предстояло сделать. Мне надо было пойти в дом к фермеру и сказать мистеру Дженкинсу, что с этого момента на его ферму накладываются ограничительные меры. Скорее всего, стадо целиком будет отправлено на выбраковку. А еще мне предстояло попросить воспользоваться его домашним телефоном, чтобы сделать звонок в клинику и Министерство сельского хозяйства. Вот тут можно было ожидать сопротивление.

Я подошел к фермерскому дому с некоторым беспокойством. Постучал в дверь, ее открыл мистер Дженкинс – по его лицу уже было понятно, что он знает, зачем я пришел. Я попытался облечь неприятную новость о незамедлительных санкциях в как можно более подходящую форму. Едва я начал извиняющимся тоном объяснять и показывать бумаги, он отшвырнул их в сторону.

– Я сейчас выйду, – рявкнул он и закрыл дверь.

Я попытался успокоиться, но не смог: догадывался, что будет дальше. Сердце у меня стучало как бешеное, и я чувствовал, как адреналин разливается по всему телу. Классическое проявление инстинкта «беги, замри или дерись». Но бежать с фермы было не вариант. Замереть тоже будет странной и тупиковой для продолжения разговора идеей. Я же не статуя. Оставалось лишь вступить в открытую конфронтацию и надеяться, что драка не будет кровавой.

Мистер Дженкинс вышел на улицу, он переоделся в рабочую одежду. Ростом он был не выше меня, так что я был уверен: если дело дойдет до драки, я смогу с ним справиться. Его двое помощников вышли за ним. Они были намного крупнее меня; вот если и эти полезут драться, то будет трое на одного, и я вряд ли справлюсь.

– Мне жаль, мистер Дженкинс, неважная новость… – начал было я: мне надо было попытаться развеять накал страстей.

– Оставь свои извинения при себе, – ответил мистер Дженкинс. – Тебе какая забота, а я на этой ферме спину гну с детства. Я из школы ушел в 14 лет, чтобы на ферме работать. Моя семья живет на этой земле уже полтора века. Кто ты такой, нахрен? Какой-то зеленый сопляк! Подумаешь, возомнил, что много понимаешь, потому что ветеринар. Нас несколько лет назад уже пытались пустить под нож из-за ящура такие же мудаки, как ты. Второй раз я такого не потерплю.

Он подходил все ближе и ближе, пока не встал вплотную ко мне, так что мы оказались лицом к лицу. Я мельком глянул ему за спину. Парни остановились в отдалении. Они вышли поддержать из солидарности, но драться явно не собирались. Мистер Дженкинс сжал кулаки и придвинулся ко мне. Мои звериные инстинкты орали: «Бей! Бей его, ударь! Если он тебя стукнет, ты можешь и не встать, он не даст тебе подняться, где твой инстинкт самосохранения? Бей же его! ДАВАЙ, БЕЙ!»

– Мистер Дженкинс, – начал я и попытался положить ему руку на плечо. Это может сработать и успокоить его, а может и нет, но я хотя бы его удержу на дистанции.

Он стукнул меня по руке.

– Не трогай меня, нахер! Ты знаешь, что это значит? Это конец, все стадо под нож. Мне 65, я уже не смогу его вернуть.

– Мистер Дженкинс, я вас понимаю, вот честно, – я пытался уговорить его. Но, по правде говоря, успокоить его словами вряд ли получится. Конечно, я знал правила, понимал логику введения ограничений для контроля над распространением болезни, но не мог понять фермера. Как мне понять его? Вот сейчас мне покажут и дадут урок.

Отбросив мою руку, мистер Дженкинс опять оказался со мной нос к носу. Я уже стал молиться, чтобы он сам не оказался латентным носителем палочки Коха. Иначе Минсельхоз спокойно пустит под нож и меня вместе со скотом.

– Понимаешь? Ты, что ли, понимаешь? Давай-ка я тебе объясню еще разок! Эти животные – мой товар, а теперь я не могу их продать. Мне заплатят компенсацию, но я потеряю своих телок [молодых коров и будущих матерей его стада], так что второго поколения не жди. У меня не останется вообще коров! А это для фермы все! А как быть с другими животными на других стоянках, а? Они тоже попадут под карантин? Я их тоже не смогу продать. А кормить их все равно надо. А кормов не хватает, и денег у меня не будет, потому что вот этот скот пойдет на убой, а чем мне кормить скотину зимой? Так что и они тоже падут, подохнут с голоду. Мой племянник только начал работать на ферме. Я ему хотел все передать. А теперь что я ему оставлю, а? Платить я ему не смогу, так что он останется без работы и подастся в город, будет искать ее там, а у него все отнимут такие же соплежуи, как ты. Да мне только остается все с молотка пустить и самому утопиться, – он махнул рукой в сторону быстрой речушки, журчавшей где-то недалеко за сараем.

Я открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь в ответ – хотя что тут скажешь.

– Вот и все, – просто закончил он, когда наши взгляды встретились. Он не отводил глаз и смотрел на меня, казалось, целую вечность, хотя прошло всего лишь несколько секунд. Затем резко развернулся и пошел в дом. Стычка закончилась так же быстро, как и началась. Я остался стоять там и глянул на его двух работников. Один из них, встретившись с моим взглядом, лишь пожал плечами и слабо улыбнулся, полусмущенно и полушутливо, оттого что мне их хозяин устроил взбучку. Потом оба развернулись и ушли по своим делам. Я направился к рукомойнику, помыл сапоги, спецовку и пошел к машине. Я смекнул, что идти в дом и просить позвонить было уже поздно – придется сперва добраться в офис и звонить уже оттуда. Дорога назад была длинной и полной тяжких дум…

– Да, вы ему сильно не понравились… – продолжала Джулия, и когда она пересказала слово в слово всю телефонную тираду мистера Дженкинса, то мне стало понятно, что фермер требовал от моего босса, Чарли, приехать в хозяйство снова и провести повторный анализ. Это было абсолютно невозможно, и у Чарли не было ни законных, ни официальных полномочий изменить результаты. Надо отдать должное Чарли: он сказал, что если и приедет, то только чтобы выразить свое сочувствие, но не более того. Мне же стало плохо. Весь оставшийся день я ходил под грузом переживаний. У меня были непростые отношения с Чарли по ряду причин. Некоторые из них появились определенно по моей вине, какие-то – по его, но мы совершенно точно не сходились характерами.

Чарли позвонил мне вечером.

– У нас проблема… – начал он.

И проблема была не во мне и даже не в нем, она была в мистере Дженкинсе: на его ферме бушевал туберкулез, хотя такого не должно было быть. В течение следующих нескольких недель мы посетили другие фермы в районе, и результаты оказались такими же. Пока Министерство сельского хозяйства и местные ветеринарные станции разбирались, в чем же дело, нам удалось пролить свет на причины вспышек болезни в этом районе. Многие из местных ферм были закрыты во время вспышки ящура в 2001 году, все поголовье тогда было уничтожено. Фермерам выплатили компенсации, некоторые завязали с фермерством, снялись с места и переехали. Другие же решили восстановить поголовье. Многие приобрели скот на юго-западе Англии, печально известном рассаднике туберкулеза. Вполне вероятно, что реальными виновниками распространения ТБ были не местные барсуки, а тамошние фермеры. Они без сомнений приобретали животных, которые прошли проверки, но тесты не всегда на 100 % верны, и, возможно, некоторые инфицированные животные прошли незамеченными. Уходят недели, месяцы и даже годы на постоянные проверки, ограничения и выбраковки, чтобы справиться со вспышками. Мне самому приходилось объявлять многим фермерам, что им придется расстаться со своими животными.