Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот
В ярко освещенных залах звучал клавесин и скрипичный оркестр. Мужчины надели камзолы с жилетом из бархата или золотой парчи, красные каблуки их туфель[18] с блестящими пряжками подчеркивали изгиб их икр, обтянутых чулками из лионского шелка. Дамы были в платьях светлых тонов, с широкими фижмами, на их высоких, тщательно завитых напудренных прическах свет люстр играл, словно бледное солнце на присыпанных снегом елях.
Приход Марии-Антуанетты со свитой вызвал оживление. Танцующие пары остановились, кланяясь ей, когда она проходила мимо. Поскольку она направилась к своему месту, ей навстречу быстро пошла молодая женщина.
– А, вот и моя милая гардеробмейстерина, – радостно сказала дофина.
– Ваше высочество пришли так вовремя, – заметила герцогиня де Коссе. – Без вас этот праздник был унылым.
– Действительно, я вижу, что здесь не очень весело, – констатировала Мария-Антуанетта. – И вы сама, моя дорогая, выглядите печальной… Вы недовольны?
– Как я могу быть недовольной, имея счастье служить вам, мадам? – ответила герцогиня. – Однако я не могу не думать о моем муже.
– Герцог большой негодяй, – сурово заявила Мария-Антуанетта. – Иметь такую безупречную супругу, как вы, и оставить ее ради какой-то Дюбарри, потаскухи самого низкого пошиба… Он не заслуживает ни малейшего снисхождения.
В глазах госпожи де Коссе сверкнуло пламя.
– Ваше высочество и представить себе не можете, как я ненавижу эту женщину! Она отняла у меня мужа, он потерял из-за нее рассудок, он сохнет, я боюсь за его здоровье и жизнь.
– Как он не похож на моего, – прошептала Мария-Антуанетта. – Уж тот-то умеет себя пощадить и, если дело так пойдет и дальше, доживет до ста лет.
– Не понимаю, – с досадой продолжала герцогиня, – что есть в подобном существе такого, что сводит всех мужчин с ума. А король молчит!
– Он закрывает глаза, – сказала дофина, – но наберитесь терпения. Недалек тот день, когда герцог на коленях приползет к вам молить прощения за свои измены.
– Если б только ваше высочество оказались правы! Но я вижу госпожу де Пикиньи…
Молодая женщина подошла с хитрым выражением лица и лукавой улыбкой.
– Мы говорили о наших мужьях, – произнесла дофина. – Надеюсь, господин де Пикиньи не похож на них.
– Мой совсем другой человек, – призналась герцогиня. – Он знаток естественной истории и общается только с лягушками и пауками.
– Это более безопасно…
– Пусть ваше высочество не будет столь уверены. Он вбил себе в голову препарировать крыс и лягушек. А вдруг у него разыграется честолюбие и однажды утром, не говоря ни слова, он возьмет и сделает вскрытие мне, чтобы тоже препарировать?
Дофина рассмеялась:
– Господин де Пикиньи большой шутник…
В этот момент перед ней склонился стройный кавалер.
– Мадам, могу ли я надеяться на то, что вы окажете мне честь станцевать следующую кадриль со мной?
Мария-Антуанетта узнала прыщавое лицо герцога Шартрского. Откровения госпожи де Ламбаль вызвали в ней волну негодования.
– Благодарю, месье, – сухо ответила она, – я устала и предпочитаю посидеть…
Она отвернулась.
– Мы поболтаем с вами, госпожа де Пикиньи, – сказала она. – Это будет веселее…
– Ваше высочество не знает новость? – спросила молодая женщина, когда герцог Шартрский, зло блеснув глазами, удалился. – Мы, очевидно, увидим госпожу Дюбарри.
– Что? Она посмеет?
– Подобные твари очень наглы. В конце концов, утешимся надеждой, что она, быть может, оживит этот вечер новым чудом, вдобавок к тем, что уже совершила.
– Что вы хотите сказать? – спросила заинтригованная дофина.
– Первое чудо она совершила у короля, воскресив покойника.
– Очень смешно! А второе?
В глазах госпожи де Пикиньи сверкнул недобрый огонек.
– Оказывается, она умеет прыгать на огромную высоту, что и доказала, прыгнув из постели лакея в постель короля.
Мария-Антуанетта фыркнула в свой кружевной платочек. Когда же она подняла голову, увидела перед собой присевшую в реверансе бледную молодую женщину с тонкими чертами лица.
– Ах, мадам, – сказала Мария-Антуанетта, – я так давно вас не видела. Вы выздоровели?
Герцогиня Шартрская жалко улыбнулась:
– Ваше высочество очень добры, что интересуется моим здоровьем. Мне немного лучше, мои роды, как вы знаете, были тяжелыми, ребенок умер.
– Утешьтесь тем, что у вас будут другие дети. Хотела бы я сказать то же самое о себе. Но вы снова с нами, чем очень меня обрадовали. Вы знаете, что сегодня вечером причесаны лучше, чем богиня?
Мария-Антуанетта с завистью рассматривала прическу герцогини Шартрской, завитки и пряди, деликатно присыпанные голубоватой пудрой.
– Такой шедевр может сотворить лишь настоящий художник, – сказала она.
– Его зовут Леонар, – поведала герцогиня Шартрская. – Он новый куафер, которого мне рекомендовали.
– Не могли бы вы прислать его ко мне? – с жаром попросила Мария-Антуанетта. – Мой Ларсенёр в сравнении с ним просто приказчик из лавки…
– Я завтра же передам ему ваше желание, мадам, и он все бросит, чтобы примчаться к вам.
Мария-Антуанетта собиралась поблагодарить, как вдруг комната наполнилась ропотом. Вошла госпожа Дюбарри. Часть присутствующих бросилась к ней.
– Ах, вот она, великая прыгунья, воскрешающая мертвых! – громко произнесла дофина.
– Берегитесь, ваше высочество, – шепнула госпожа де Пикиньи, – с нею герцог Ришелье.
– Как он уродлив! – воскликнула Мария-Антуанетта.
– Сам он так не считает и в свои семьдесят пять лет не собирается складывать оружие. Чтобы сохранить свежий цвет лица, он каждый вечер кладет на щеки ломтики телятины. Эта кухня очень веселит его сына, герцога де Фронзака; когда он узнал про эту хитрость, воскликнул: «Черт побери! Я знал, что мой отец старый козел, но не знал, что он гримируется под теленка…»
– Хватит, моя милая, вы меня уморите до смерти! – воскликнула Мария-Антуанетта, заливисто хохоча.
Однако ее взгляд вновь обратился на госпожу Дюбарри.
– Вы видите, она даже не осмеливается на меня посмотреть, она боится, ее мучает нечистая совесть. Вы знаете, что она однажды сказала королю на мой счет? «Луи, берегитесь, эта рыжая малышка вполне способна позволить задрать себе подол где-нибудь в темном уголке!»
– Какая наглость! – воскликнула госпожа де Пикиньи.
– Это еще не все. Она утверждает, будто у меня большая ступня, жирные, мужиковатые бедра и сомнительной упругости грудь… О! Она мне за это заплатит! Можно подумать, что она совершенство! Вот вы, вы находите ее красивой?
– Она стареет. Я рассмотрела ее вчера при свете дня, кожа на лице увядает и вся усыпана конопушками.
– Я очень довольна. Это ей за рыжую малышку.
Женщины замолчали, погрузившись в созерцание пар, танцующих менуэт.
– Ваше высочество заметили графиню де Прованс? – спросила вдруг герцогиня.
– Действительно, я вижу там мою свояченицу. Она танцует, как слон.
В центре зала с трудом передвигалась молодая черноволосая женщина со вздернутым носом, ширина которой почти равнялась ее росту.
– Какой любопытный экземпляр, – продолжала Мария-Антуанетта, – со своей конской гривой и усами над верхней губой она напоминает дракона.
Госпожа де Пикиньи обнажила в язвительном смехе свои острые зубы.
– А взгляните на ее грудь, мадам. Корсет как будто выплевывает ее по причине несварения.
– Что не мешает ее мужу находить ее вполне по его вкусу.
– У него сохраняется пыл первой брачной ночи, – заметила госпожа де Пикиньи с тонкой усмешкой. – Если верить Месье[19], он вел себя в тот раз очень мужественно. «Четыре раза. Друзья мои, – объявил он на следующий день, – вы слышите: четыре раза я побывал под пологом наслаждения!» Решили поздравить его супругу с таким счастливым началом. «Но, месье, – ответила она графу д’Артуа, принесшему ей поздравления, – я не понимаю, что вы хотите сказать… Я совсем ничего не заметила…»
Со слезами на глазах Мария-Антуанетта задыхалась от хохота. Госпожа де Пикиньи, гордая своим успехом, обвела присутствующих веселым взглядом.
– Мне кажется, – сказала она, – у нас сегодня вечером большой выбор: все наши старые знакомые собрались. Не хватает только тетушек…
– Вы вовремя о них вспомнили. Вот они…
Вошли три дочери Людовика XV; все они были одеты по одной модели: длинный шлейф, прицепленный к талии, извивался вокруг вышитых золотом юбок; мантильи из черной тафты укутывали их до подбородка.
– Господи! – прошептала герцогиня. – Как они одеты!
– Вот дьявольская троица: Тряпка, Лоскут и Ворона, как их зовет отец… Королю нет причин гордиться этаким потомством!
– Тсс! – шепнула госпожа де Пикиньи. – Мадам Этикет…
Мария-Антуанетта замолчала. Госпожа де Ноай приближалась.
– Я сегодня не в настроении ее выслушивать, – сказала дофина.
В этот момент она заметила графа д’Артуа, прокладывавшего себе путь между группами гостей, и подала ему знак. Младший принц, быстрый, словно ящерица, тотчас подбежал к ней.
– Шарль, – игривым тоном обратилась к нему Мария-Антуанетта, – вы не пригласите меня на этот контрданс?
– Моя милая сестра, – ответил Артуа, – я ваш слуга, идемте…
– И ведите себя прилично, договорились? Не распускайте руки, мы не в лесу.
Госпожа де Ноай подошла как раз в тот момент, когда дофина, которую ее спутник незаметно щекотал, смешалась с парами, увлекаемыми музыкой.
Глава XIV. В лесу Фонтенбло
Запряженный одной лошадью кабриолет медленно катил по аллее, ведущей к Апремонскому ущелью. Лесом мягко и незаметно овладела осень с ее тихим ветерком и нежными улыбками неба. Колеса шуршали по опавшим листьям, устилавшим посыпанную мелким белым песком дорожку, и экипаж на мягкой подвеске покачивался между пучками пожелтевшей травы, одетыми в золото листвы дубами и полуоблетевшими березами. Иногда дорогу пересекал олень и убегал по освещенным солнцем полянам.
Мария-Антуанетта сидела рядом с графом д’Артуа, который держал поводья, предоставив лошади идти, как ей заблагорассудится. Приоткрыв рот, насупившись, принц, казалось, был занят мрачными мыслями. Дофина, наблюдавшая за ним, толкнула его локтем в бок:
– Эй, Шарль, вы мрачный, точно капуцин; сегодня утром вы скучный спутник.
Граф вздрогнул и посмотрел на невестку. Из-под голубого бархатного берета искрились под солнечными лучами глаза Марии-Антуанетты, а щеки под воздействием лесного ветерка приобрели перламутровую прозрачность.
– Господи! – воскликнул он. – Как вы хороши!
Молодая женщина рассмеялась:
– А поэтому у вас такой мрачный вид? Вы совершенно не галантны.
Артуа вздохнул:
– Повезло же этому чертову Берри жениться на такой женщине, как вы! Впрочем, всегда одно и то же: простакам все достается полной чашей.
Дофина грустно вздохнула:
– Вы ошибаетесь, мой дорогой, он еще не пробовал из этой чаши.
– Какая досада! – усмехнулся молодой человек. – Ах, Антуанетта, хотите знать, кто вы есть? В трех словах: жемчужина перед свиньей.
– Артуа! – воскликнула дофина. – Не будьте так грубы, прошу вас, и помните, что говорите о моем муже.
– И это ваша вина: знай вы латынь, я бы сказал вам эту истину на языке Вергилия. Почему так: моему брату дали в жены самую красивую принцессу Европы, а мне…
– Замолчите, Шарль, – жеманничая, остановила его Мария-Антуанетта. – Есть другие. Уверена, что вам найдут такую невесту, в которую вы влюбитесь настолько, что даже не будете смотреть в мою сторону.
Принц опустил голову и пробормотал:
– Кажется, уже нашли. И это самое печальное.
– Что? – воскликнула заинтересовавшаяся Мария-Антуанетта.
– Меня хотят женить, – сообщил подавленный Артуа. – Я вчера узнал… Дурная новость… Эту штуку придумали мерзавцы д’Эгийон и Мопу… Укрепить союзы! У них это выражение не сходит с губ, лучше б они проявляли такую же заботу о сиськах своих жен и любовниц.
– А на ком вас хотят женить?
– Кандидатка еще не выбрана окончательно, но говорят о сестре графини де Прованс.
– А какая она? Хорошенькая?
– Я со вчерашнего дня изучаю «Королевский альманах», чтобы узнать. Вот она: ребенок ростом четыре фута шесть дюймов; аппетитный кусочек, как вы видите! Да я потеряю ее в своей постели… Ничего спереди, ничего сзади. Нос длинный, глаза косят…
– И всё?
– Танцует, как корова… Вам этого мало? Хорошую жену я получу! Наше несчастье, Антуанетта, будет похожим, поскольку, полагаю, Берри не утомляет себя проявлениями доказательств любви к вам.
– Доказательств? Друг мой, я не претендую на множественное число, мне вполне достаточно единственного.
– Какая скромность! – с горечью прокомментировал Артуа. – Подумать только, что мой брат целыми днями торчит в кузнице, возясь с замками, но оставляет нетронутым тот, что является шедевром, драгоценностью…
Мария-Антуанетта бросила на собеседника лукавый взгляд:
– Может быть, все дело в том, что он еще не сумел выковать ключ к нему?
Артуа так подпрыгнул в кабриолете, что испугавшаяся лошадь побежала галопом.
– А если этот ключ предложу вам я? – спросил он.
– О, Шарль! – воскликнула дофина, покраснев до ушей. – Что вы осмеливаетесь мне предлагать!
– Вполне разумную вещь, моя красавица… Поразмыслите, ведь это же вы декламировали мне четверостишие Жантиль-Бернара:
Будем жить в этом маленьком пространстве,Достаточно большом для всех наших желаний;Для счастья надо так мало места!И пусть Бог никогда не меняет это.Будьте спокойны, Антуанетта, вам не придется жаловаться на жильца, которого я вам рекомендую.
В этот момент коляску резко дернуло, лошадь споткнулась и остановилась как вкопанная.
– А, вот и ущелье, – сказала молодая женщина.
Самое время! Открывшийся пейзаж был достаточно интересным, чтобы отвлечь их от принявшего опасный оборот разговора. Круто вниз уходил отвесный обрыв. Лес, словно испугавшись, не приближался к его краям. Ни деревца, ни травинки, ни птичьего крика, лишь хаотическое нагромождение чудовищных скал, насколько хватало взгляда, висящая над ними мертвая тишина и яркое солнце.
Под впечатлением от вида этой пустыни Мария-Антуанетта прижала руки к груди.
– Господи! – произнесла она. – Можно подумать, что видишь ад.
Граф д’Артуа молчал, мысленно проклиная излишне живописную природу.
– Как я люблю этот лес! – продолжала дофина. – В нем чувствуешь себя свободной. Как подумаю, что скоро придется возвращаться в Версаль и запереться там на всю зиму… Если бы вы знали, Шарль, как я скучаю!
Молодой человек трижды облизал губы, что говорило о его глубокой задумчивости.
– Правда? – спросил он. – В таком случае доверьтесь мне, я беру на себя обязанность развлекать вас.
– Надеюсь, вы станете мне предлагать только благопристойные развлечения…
– Черт побери! Даже ангел счел бы их невинными… Я задумал устроить в Версале маленький театр, мы будем разыгрывать там комедии.
– Но для этого понадобятся декорации и костюмы.
– Ни о чем не беспокойтесь, Антуанетта, я все беру на себя… Теперь другой вопрос: вас порадовала бы поездка в Париж?
Глаза дофины заблестели от предвкушения.
– В Париж? Да я уже несколько месяцев умираю от желания съездить туда! Как-то раз я попросила у короля дать разрешение; госпожа де Ноай не возражала, но мадам Аделаида сделала все, чтобы мне помешать.
– Ничего! – заверил Артуа. – Обойдемся без позволения Вороны и прочих тетушек. Как только мы вернемся, я повезу вас на бал-маскарад.
– Вы хотите, чтобы я отправилась с вами ночью, одна? Вы с ума сошли, Шарль! Вы прекрасно знаете, что это невозможно. А мой муж?
– Берри нам не помешает. Вечером, который мы назначим для вылазки, вы переведете стрелки часов на час вперед, и мы устроим так, что этот муж, любитель вина, выпил на одну бутылку бургундского больше, чем обычно. В десять он уже будет храпеть. Вы выйдете из ваших апартаментов; я буду ждать вас в наемном экипаже, который галопом домчит нас до павильона Флоры в Париже. Там уже будут готовы маскарадные костюмы, например серое домино и костюм швейцарской крестьянки для вас.
– Я бы предпочла что-нибудь другое, – заметила Мария-Антуанетта. – Это слишком банально…
– Тогда пускай вы будете цыганкой в черном парике… Затем мы отправимся к Добервалю.
– Кто это такой? – спросила заинтригованная молодая женщина.
– Танцор из Оперы, который дает у себя, в своих салонах, самые галантные в Париже маскарады. Их посещает лучшее общество. Вы разучите там чакону и куранту, мы весело поужинаем. Ах, моя дорогая, даю вам слово, что и самая глубокая меланхолия не сможет устоять перед таким лечением…
Мария-Антуанетта, порозовевшая от приятного сюрприза, молчала. Артуа видел в глазах молодой женщины огонек искушения, который он в ней зажег. Он начинал узнавать свою невестку и понимал, что она совершенно не способна сопротивляться предложению, из которого может извлечь удовольствие для себя.
– Главное, ничего не бойтесь, – сказал он. – Мы вернемся до рассвета, и никто не заметит вашего отсутствия…
– Ах, Шарль, – ответила Мария-Антуанетта, – мне кажется, мы созданы, чтобы понимать друг друга… Я подумаю… Вы мне напомните об этом снова.
Артуа понял, что настаивать – значило бы совершить ошибку. Он посмотрел на часы.
– Моя красавица, – объявил он, – пора возвращаться в замок.
Он натянул поводья, и лошадь развернула коляску.
– Шарль! – взмолилась Мария-Антуанетта, – позвольте управлять мне, сейчас моя очередь.
– Нет, – ответил принц, – не здесь, вы нас опрокинете в пропасть. Позже, на дорожке…
– И вы еще читаете мне мораль, чудовище! Подвиньтесь!
Молодая женщина решительно схватила вожжи и ударом хлыста погнала лошадь галопом.
– Черт подери! – воскликнул Артуа, цепляясь за край. – Я вижу, в один прекрасный день королевская колесница окажется в надежных руках!
Кабриолет, раскачиваясь и подпрыгивая, несся к Фонтенбло, вздымая тучи пыли…
Глава XV. Художник: Леонар
Закутавшись в батистовый пеньюар с широкими малинскими кружевами, Мария-Антуанетта сидела перед зеркалом. Рядом с ней, на столике, накрытом газовой тканью, теснились баночки с помадами, тенями и магическими эликсирами в драгоценных флаконах.
– Госпожа де Мизери, – сказала она, – пригласите господина Леонара.
Первая горничная вышла, и почти сразу же на пороге появился молодой человек. Несмотря на то что в одной руке он держал небольшой кожаный чемоданчик, а в другой – широкополую шляпу с золотым галуном по краям, он исполнил поклон в самом изысканном стиле.
– Вы великолепны, Леонар! – воскликнула дофина. – Повернитесь, чтобы я вас лучше рассмотрела.
Парикмахер, улыбаясь, подчинился. В парике, с живым взглядом, высокий, стройный, с прямыми ногами, Леонар был красивым мужчиной. На нем был жемчужно-серый камзол, черные шелковые кюлоты, галстук, умело выложенный красивыми складками. На боку висела шпага со стальным эфесом.
– Право же! – сказала Мария-Антуанетта. – Вас можно принять за какого-нибудь маркиза!
– А разве волосы вашего высочества не выдали мне соответствующих грамот? – произнес Леонар, скромно потупив глаза.
– О, сегодня утром вы переполнены парикмахерской гордыни, надо воспользоваться этим моментом! – воскликнула молодая женщина. – Я очень нуждаюсь в ваших услугах. Сегодня вечером я с дофином и моими деверями иду в Оперу на представление «Пирам и Фисба». И вы должны сделать меня красивой.
– Ах, мадам, – сокрушенно вздохнул парикмахер, – природа так постаралась, что на мою долю не осталось практически ничего.
– Ну вы и льстец! Ладно, делайте, как сочтете нужным, я должна иметь вид лукавый и кокетливый, однако сохраняя величие… Итак, что вы мне предложите?
– Что скажет ваше высочество, если я вплету ленточки, как на прошлой неделе?
– Вы снова хотите разместить у меня на голову дюжину локтей розового газа? Вы неразумны, Леонар. Идея была замечательной, согласна, но теперь все кинулись ей подражать. Я хочу нечто более оригинальное.
– Может быть, ваше высочество предпочитает, чтобы я сделал вам прическу феи с изумрудами, жемчужинами и цветами, распускающимися между локонами волос? Я бы выложил вокруг вашей головы гирлянду из золотых звезд, соединенных незаметной тонкой проволокой, и…
– Какая сложная механика! Нет, я была бы похожа на комедиантку… Леонар, неужели вас покинуло вдохновение?
Уязвленный парикмахер с достоинством распрямился.
– Меня, мадам? Меня вдохновляет всё, весь мир, у меня в голове множество идей. Я черпаю их в политике и любви, в героизме наших солдат и моряков, в покое полей и сотрясающих мир катастрофах. Если бы сегодня Неаполь поглотила земля, завтра же… Да что я говорю?! Сегодня же вечером я создал бы прическу «Землетрясение». Мой гребень так внимательно следит за событиями, что, по мнению многих, опережает их. Да позволит ваше высочество привести один пример: астрономы возвещают приближение кометы… едва она появится, как все мои клиентки будут причесаны а-ля комета: светлые локоны и огненные ленты…
– Так чего же вы ждете, любезный, чтобы причесать меня так? – воскликнула Мария-Антуанетта.
– Мадам, – серьезно ответил Леонар, – боюсь, опережать события – это дурной вкус. Но у меня есть другие идеи. Ваше высочество не желает перья?
– Перья? – прошептала дофина. – Возможно… В общем, делайте на ваш вкус, Леонар, но я хочу прическу, которая всех удивит и, главное, которая мне пойдет.
– Положитесь на меня, мадам, я поработаю умом столько же, сколько завивочными щипцами… Госпожа де Мизери, будьте добры, принесите мне белые перья, самые большие, самые густые, какие только сможете найти.
Он быстрыми ловкими движениями разложил на столе свои инструменты, разжег горелку и положил на нее щипцы. Когда ему принесли перья, он на мгновение застыл, призывая вдохновение, и вдруг его руки начали летать вокруг головы дофины, словно птицы. Он завивал локон, вплетал ленту, извлекал из шкатулки сапфир или изумруд и изучал его свечение в волнах волос.
– Да простит меня ваше высочество, – неожиданно сказал он, – но для меня счастье и удовольствие причесывать вас… Только что я завивал Мадам[20], волосы у нее толстые, жесткие и непослушные, а ваши! Ах, какая мягкость! Какая легкость! Какие отблески! Мне кажется, что я работаю с золотой пеной… Это райское вознаграждение после испытаний чистилища…
– Чума вас побери! – бросила польщенная дофина. – Вы говорите как поэт.
Леонар пощелкивал над головой клиентки своими ножницами, блеск которых создавал возле ее лба своего рода нимб.
– Ваше высочество произнесли главное слово. Искусство причесывать дам – это свободное искусство, такое же, как поэзия, музыка или стратегия; мой гребень – это смычок виртуоза, шпага военачальника, перо, которым Расин писал свои шедевры… Мадам, мадам, настоящий мастер-куафер рождается раз в сто лет. Легро и – избави меня боже от злословия в его адрес – сам ваш Ларсенер – не более чем заурядные ремесленники. Они используют отвратительные сочетания цепочек, крючков и лент, их прически карабкаются вверх и ломаются. А мои, мадам, устремляются в небо, я даю им крылья! Я считаю, что они являются продолжением души, выражают меланхолию или легкость, томность или побеждающую дерзость. Мои щипцы для завивки – тоже оружие Амура…
– Знаете, Леонар, вы не страдаете излишней скромностью, – заметила Мария-Антуанетта, которую забавляли эти речи.
– Может ли ваше высочество назвать мне имя куафера, который на моем месте не почувствовал бы законную гордость? Я пудрил и завивал всю Францию; в Париже самые хорошенькие головки Оперы, «Комеди Франсез» и Итальянской комедии доверяли мне; я способствовал известности мадемуазель Клерон, мадемуазель Гиймар, а мадемуазель Софи-Арну сама приходила умолять меня…
– А мужчины? – с любопытством спросила дофина. – Их вы тоже завиваете?
Леонар махнул рукой, словно далеко от себя отгоняя эту зловредную породу.
– Мужчин я тоже причесываю, но другим манером.
Мария-Антуанетта рассмеялась, что, похоже, мешало куаферу, который в данный момент выстраивал конструкцию из волос молодой женщины.
– Кстати, Леонар, – спросила дофина, – вы достали рецепт белил для лица для меня?
– Они в моем саквояже, мадам, это секрет мадемуазель Кошуа; он творит чудеса: вишня, мед, камедь, растолченные улитки. Я сообщу вам пропорции, очень важно, чтобы улитки были вскормлены на листьях латука.
– Мне вас послало небо; скоро я не смогу без вас обходиться. Я добьюсь выделения для вас маленькой квартирки здесь, в Версале.
– Ваше высочество слишком добры, – ответил покрасневший от удовольствия Леонар. – В такой близости от солнца красоты из-под моих пальцев будут выходить настоящие шедевры из волос.
Он отступил на несколько шагов и прищурился, оценивая свою работу:
– Пусть ваше высочество наберется терпения… Немного пудры, и я закончу.