Семь ударов
Саша Завалина
17-летнюю Алину задерживают по подозрению в убийстве, которого она не совершала. Обстоятельства странные: запертая квартира, никаких следов и семь ударов ножом. Кто пишет на стенах? И почему все жертвы перед смертью получают испорченный файл? И самое главное – кто убийца? Или… что?
Запись в дневнике:«19 сентября. Меня зовут Алина Светлова, и я никогда в своей жизни не вела дневника. Наверное, я схожу с ума… Я убила человека. Я убиваю людей».
Пролог. 5 сентября
Зеленый луг простирался насколько хватало глаз, а чистое небо растягивалось во весь горизонт безупречно голубым покрывалом. Я босыми ногами шагала по мягкой траве и вдруг уперлась в бумажную стену. Высокая, необъятная, она молчаливой громадиной встала между мной и тропинкой.
Свет померк, задул ветер и погнал по траве серую волну. Я поежилась и бросила взгляд на стену. Нужно уходить, возвращаться.
Р-р-р-р-рип!
Бумага порвалась, я дернулась, и на земле резко, как по щелчку, воцарилась тьма. По коже побежал мороз, и я обняла себя за плечи. Холодно…
Ничего не вижу! Господи! Я попятилась. Я почувствовала. Рядом со мной в темноте находилось что-то еще… что-то более холодное, чем воздух, и более черное, чем окружающий мрак. Что-то опасное и… голодное.
Я бросилась прочь. Я ничего не видела, но бежала что есть сил, а за мной гналось оно… Ужас ледяными цепями сковал мышцы, ноги превратились в мягкий пластилин, мне хотелось закричать, но я не могла.
Зажегся огонек. Теплый, успокаивающий, он мерцал впереди на уровне моих глаз, и я побежала быстрее. Передо мной снова обозначилась бумажная стена, и в ней я увидела разрыв. Теплый огонек, словно маленькая лампочка, парил в этом разрыве. Не медля ни секунды, я подпрыгнула, схватила его и сжала кулак.
Огонек впитался в мою ладонь, и в это время страх исчез, а холод отступил – на их место пришли уверенность и защищенность. Я повернулась к темноте и увидела, что в моей руке светится меч. Я разделаюсь с ним! Я семь раз топнула ногой, приглашая на бой. И рванула в самый эпицентр тьмы…
Тинь-динь! Я открыла глаза и вдруг осознала, что нахожусь в своей постели, а рядом на тумбочке светится телефон. Я села и скривилась от резкой головной боли. Боже! Да что такое? Все из-за дурного сна! Очень странно, у меня давно так не болела голова…
В правой руке я ощущала приятное тепло, словно рукоять меча из сна все еще лежала в ней. Я взяла телефон с тумбочки и вспомнила, как во сне топнула ногой семь раз. Ухмыльнулась – какой бред! – и разблокировала телефон. Было два часа ночи, а в соцсети пришел анонимный подарок. От кого? Неясно. Я уставилась на изображение куклы с глазами-пуговицами и подумала, кто бы мог подарить мне такую чушь.
7 сентября. Утро
Солнце светило сквозь зелено-желтую листву, в парке чирикали птицы, а белки разбегались в разные стороны. Я мчалась что есть сил, рюкзак болтался и бил по спине, шнурок на ботинке мелькал под ногами, и я боялась наступить на него. Я опаздывала! Опять опаздывала в школу!
Выскочив из парка, я перебежала дорогу под возмущенные сигналы машин, спринтером промчалась по аллее и влетела в школьные ворота. Охранники пожурили за очередное опоздание, и я вихрем взлетела по ступенькам на второй этаж. В коридорах отдалось одинокое эхо.
– Светлова, – учительница покачала головой, едва я нарисовалась в дверях, запыхавшаяся и лохматая. Вспомнила, что даже не причесалась перед выходом.
– Извините, – пробормотала я и быстро оглядела класс. Все уже на месте, даже Рыжкова вон, главная двоечница, сидит у окна и злорадно ухмыляется мне, показывая поднятый вверх большой палец.
Учительница замерла, будто прислушивалась к спору между ангелом и демоном на своих плечах. В итоге она горестно вздохнула и кивнула в класс – так и быть, проходи. Я пригладила волосы, заправила их за уши и прошла к своей парте.
– Прости, – шепнула я, опускаясь рядом с подругой Настей.
– Ты не виновата, – прошептала Настя, не отрываясь от примера. – Что поделать, если опоздания вшиты в твое ДНК.
– Мы можем доделать проект в большую перемену, – с облегчением выдохнула я. Настя не сердилась! Я и правда виновата: во-первых, вчера не пришла к ней делать этот несчастный проект, во-вторых, когда мы перенесли его на утро, я опоздала.
Настя – идеальная. Она аккуратная, носит глаженные длинные юбки и чистые бежевые свитера, а на ее руках блестят многочисленные браслеты. Она всегда собрана, обязательно носит в школу все необходимые учебники, а тетради прячет в прозрачные обложки. Она никогда не опаздывает и никогда не забывает сделать домашнее задание. Она – из правильных людей, и я по сравнению с ней последняя раздолбайка.
Я быстро переписала пример с доски и быстро его решила. Знаю, я не очень старательная и уж точно не пунктуальная, но, к счастью, мозги меня не раз выручали. Если бы не они, была бы я двоечницей, как эта Рыжкова – вон сидит через ряд от меня, пыхтит, пытаясь списать у своей соседки.
Я решила все примеры и уставилась на Настю. Настя продолжала старательно выводить цифры своим идеальным почерком, ногти, покрытые светло-розовым лаком, так и сверкали в свете солнца. Мне хотелось рассказать ей, почему я опоздала. Потому что за завтраком меня настигло сообщение от моей лучшей подруги, Лизы, которая улетела в Америку. Она не писала уже два дня, а ведь она улетела на форум по киберспорту или что-то типа того. Но я промолчала. До звонка Настю лучше не трогать.
– Кстати, Алина, а что это значит? – вдруг шепотом спросила Настя.
– Что именно? – удивилась я.
– Вот это, – и она ручкой указала на мой кулак, которым я тихонько постукивала по парте. – Ты стучишь семь раз, потом прерываешься, потом снова стучишь семь раз. Это какое-то значение из азбуки Морзе?
Я перестала стучать по парте. В самом деле. А я и не заметила.
– Ты не первый раз так делаешь, – Настя вернулась к примеру. – Я заметила это вчера. Как будто ты нервничаешь.
А я не нервничала вовсе – я даже не замечала, что так делаю.
Настя неторопливо написала домашнее задание в дневник, и прозвучал звонок. Все с шумом и грохотом повалили в коридор, а я осталась рядом с Настей и быстро перерассказала ей то, что написала мне утром Лиза. Рюкзак уже висел у меня на плече, когда как Настя только укладывала вещи в свою сумку.
– Так здорово! – восхитилась Настя. – Лиза большая молодец, что попала на этот форум! А она рассказывала что-нибудь забавное? Она ведь всегда говорит что-то забавное.
Я вспомнила пару случаев, достала телефон и показала фотки.
– Вот здорово! – Настя улыбнулась. – Надо будет это нарисовать! Обязательно!
Настя – художник. Она популярна благодаря серии комиксов о нашей школе: об одноклассниках, учителях, мероприятиях. Она подмечает какие-то незначительные, но родные мелочи, зарисовывает ситуации и заливает комиксы в соцсети. Все в восторге – даже учителя. Ей хором пророчат великое будущее, а она скромно улыбается: мало кто знает, что «школьные зарисовки» нужны ей лишь для того, чтобы набить руку.
Мы доделали наш проект в перемену, болтая о том, о сем, но в основном – о Лизе. Хотя я общалась с Лизой больше, чем с Настей, втроем мы неплохо ладили и всегда узнавали друг у друга, как дела. Лиза не такая правильная, как Настя, но такая же классная – и с ней можно весело провести время, набрав в магазине вкусняшек и загрузив плэйстейшн.
Школьный день перетек в свободу, и я предвкушала прогулку с друзьями в парк, на новый головокружительный аттракцион. Все в один голос твердили, что там нереально страшно, что я испытаю все эмоции разом и больше ни разу туда не захочу. Но я не боялась аттракционов: чего их бояться, они ведь проверенные. Это тебе не скалолазом карабкаться в необорудованную гору, как мы с папой этим летом, пока мама стояла внизу и помирала за нас со страху.
Я вышла из кабинета и услышала какой-то шум. В холле происходила разборка. Я совсем не удивилась, увидев в центре внимания рыжие кудряшки нашей боевой мадам Рыжковой. Она стояла, гордо подняв голову, под ручку со своим приятелем-качком из одиннадцатого «Б» и уничтожала взглядом какую-то девочку. Я протолкалась через толпу и узнала ее – это была Маша Ножова из параллельного класса. Спокойная и тихая девочка, очень хорошая, насколько я могу судить по рассказам Насти – они раньше учились в одном классе, и Настя считала ее своей лучшей подругой. Машина сумка валялась у ног Рыжковой, и та еще и попинывала ее, держась за своего качка, как за фонарный столб.
– Вот так, – Рыжкова с наслаждением опустила башмак на сумку и хорошенько ее потоптала. – Больше не будешь глазеть на моего парня, крыса.
И я разозлилась. В первую очередь, конечно, на наглую Рыжкову, а во вторую – на Машу. Почему она позволяет втаптывать в грязь себя и свою сумку? Почему ничего не скажет? Почему смирно стоит, сложив ручки, и смотрит в пол, будто провинившиеся создание? И эти все – чего стоят, смотрят? Настолько боятся эту парочку?
– Эй! – я протолкалась вперед и встала рядом с Машей. – Ты что творишь?
– Воспитываю, – отозвалась Рыжкова и пнула сумку. – Погляди, а?
Друг-качок (не знаю, как его зовут) стоял с ней рядом, словно верный пес, и взирал на происходящее с равнодушием ленивца. Они подходили друг другу: оба высокие, крепкие и прекрасно дополняющие друг друга. Она – вспыльчивая и наглая, он – равнодушный и послушный, готовый прописать в табло любому, на кого она укажет и крикнет «фас!»
Да, именно так – ей нужны были послушные, те, кто без раздумий сделают так, как она захочет. Уверена, в душе она считала себя опытным кукловодом.
– Да кто на твоего Емелю позарится, господи-боже, – фыркнула я, скользнув по ним уничтожающим взглядом.
Качок перестал равнодушно пялиться на меня, в его глазах зажглось что-то похожее на сознание, он открыл рот и выдал:
– Я не Емеля. – Подумал и добавил. – Крыса.
Рыжкова одобрительно кивнула и топнула на меня, как топают на мелких собачонок, которые, лая, бегут тебе навстречу на поводке у гламурных хозяек. Но я не была собачонкой, поэтому не отпрянула и заглянула ей в глаза, прямо в душу, как учила мама. Заметила:
