– Я… я ходила на аттракцион с друзьями, потом смотрела фильм, потом немного читала, – пробормотала я, чувствуя себя полной дурой. – Слушала музыку, кажется… И легла спать.
– Когда именно ты ходила на аттракцион? – спросил полицейский без промедления. – Скажи мне точное время.
– Эм… часов в шесть вечера. И до восьми, кажется… – что-то мне страшно, даже голос задрожал.
– Назови имена и фамилии твоих друзей. Они все из твоей школы?
– Н-нет… многие из других школ, – промямлила я, не понимая, зачем это нужно.
– Среди них была девушка по имени Мария Ножова?
– Нет.
Я вздрогнула. Зачем он вдруг заговорил о Маше? Почему о Маше, а не о Рыжковой? Что происходит?..
– Ты была у нее вчера вечером, – отметил полицейский, и его глаза стали еще круглее. – Зачем ты приходила?
– Не вечером… – пробормотала я. – Днем. Я заходила, чтобы отдать тетрадь.
– Тетрадь? – он так удивился, будто я не тетрадь упомянула, а, не знаю, сковородку.
– Тетрадь по алгебре, – уточнила я. Я нутром ощущала, как надо мной нависает что-то огромное и темное, как грозовая туча, и спешила выдать больше подробностей. – Маша оставила ее на подоконнике в раздевалке.
– Вы хорошие подруги?
– Нет… не совсем… мы не очень много общаемся.
– Тогда зачем ты понесла ей тетрадь?
Странный вопрос. Да, зачем я понесла тетрадь? Ладно, тетрадь оставила Настя или еще кто из моих друзей, или кто-то из друзей попросил бы меня отнести тетрадь, тогда понятно. А так, по собственному хотению…
– Я ее пожалела, – вздохнула я. – В тот день кое-что случилось, и Маша расстроилась.
– Что именно случилось? – так и вцепился полицейский в этот вопрос.
– Да, – я в ярости уставилась на него. – Ответьте мне: что случилось? Разве не должны вы сказать мне с самого начала?
– Должен, – впервые на его лице проступило какое-то чувство, что-то, похожее на сожаление. – Но в данном случае…
Я встала, стул со скрипом отодвинулся от стола:
– Что случилось? Что-то с Машей, да?
– Да. Марию Ножову нашли сегодня утром мертвой.
В голове зазвенело, в уши словно натолкали ваты. Что? К-как? Маша мертва? Н-но… Перед глазами встал шатающийся замок, который не закрывался…
– А родители? – быстро спросила я и посмотрела на маму. Я увидела, что ее глаза увлажнились.
– Ее мать нашла тело.
Я не заметила, как опустилась на стул, но вот, я уже снова сижу и смотрю на полицейского напротив. В голове много мыслей, и они мечутся, словно пчелы в улье.
– Вы должны были сказать с самого начала… – жалко пробормотала я. Дышать все труднее.
– Твоя мама пожелала, чтобы ты при даче показаний узнала о смерти Марии Ножовой как можно позже, – сказал полицейский.
– Подождите… – до меня доходит слишком медленно, я перевожу взгляд от бледного маминого лица на лицо полицейского. – Вы обвиняете меня? Вы думаете, что я убила Машу, да?
– Мы всего лишь проверяем версии, – мягко сказал полицейский. – Накануне вечером Маша сказала своим родителям, что ты, Алина, приходила к ней, чтобы отдать тетрадь. Это необычно, они раньше о тебе ничего не слышали. Итак, ты сказала, что-то случилось в школе… что именно?
Но теперь мне труднее собраться с мыслями. В голове вдруг образовалась пустота – да такая, что аж зазвенело в ушах. В своем теле я почувствовала себя, как в танке.
– Над ней издевались, – я слышала свой голос как бы со стороны. – Одна девочка… она пинала ее сумку и обижала ее.
– Назови фамилию и имя.
Я назвала. Я не могла поверить. Маша в самом деле умерла?..
– Вы… вы обвиняете меня, потому что я зашла к ней домой, хотя никогда раньше этого не делала? – спросила я, посмотрев в его беличьи глаза.
– Доченька, тебя никто не обвиняет, – едва слышно отозвалась со своей скамейки мама.
– Еще раз повторю: мы тебя не обвиняем, – повторил полицейский. – Но вот тебе факты, Алина. Из необычного мама Марии может вспомнить только твой приход, а мы нашли на месте преступления волос. Это твой волос –сейчас пришли результаты. На двери есть отпечатки, и сегодня мы проверим, твои или нет.
Мой волос? В ее комнате? Это при том, что я не заходила дальше лестничной клетки? Не может быть!
– И вот еще один факт, – добавил полицейский, дав мне минуту времени. – Больше никаких улик на месте преступления мы не обнаружили. Ни одной. Понимаешь теперь, почему ты здесь?
Я кивнула. Я все больше и больше ощущала себя, как в танке. Мне казалось, я, маленькая, спряталась в огромном теле, и все звуки, все ощущения доходили до меня слишком медленно. И воспринимались не так остро. Не знаю, наверное, это такая защитная реакция на стресс.
– Я… поймите, я не убивала ее, – прошептала я. – Это не я.
– Конечно, нет. Иначе мы бы предъявили тебе обвинение в убийстве, – полицейский вымученно улыбнулся. – Позволь спросить: когда ты приходила к ней, ты заметила что-нибудь странное? Может, странных типов во дворе? Или, может, один из них проник за вами в подъезд?
– Алексей Иванович, время вышло, – жестко заметила мама и поднялась со своего места.
А я лихорадочно зашарила в памяти. Странных типов точно не было, но вот…
– Дверь, – наконец, произнесла я. – У них не закрывается входная дверь, замок сломан. Вот что странно.
8 сентября. Позже
Оказалось, пока мы с мамой находились в участке, один из полицейских – тот, который остался у нас дома – сверху донизу прочесал наш дом, а особенно – мою комнату. Думаю, мама специально разрешила полицейским это сделать – потому что точно уверена во мне.
На допросе меня спрашивали разными словами одно и то же, просили назвать какие-то имена, а особенно – что я делала вечером и что обычно делаю. Потом меня отвели в какую-то другую комнату, взяли отпечатки пальцев, кровь, а еще поковырялись ватной палочкой во рту. Я чувствовала себя, как во сне, и делала все, что просили, лишь бы они осознали – это не я. Я никого не убивала. Не убивала!
И вот, наконец, нас отпустили. Повторили, что не считают меня убийцей, а просто проверяют. Повторили много раз. Мы с мамой заехали в какое-то кафе, поели, но у меня кусок в горло не лез. Солнце лилось сквозь стеклянную стену, падало на пальмы в кадках, золотило пол, и пар от чашки кофе в его свете танцевал и закручивался в спиральки. Я все смотрела и смотрела на эти спиральки, в горле застыл спазм, а потом я подняла глаза на маму и спросила:
