Резонанс
Постепенно на поддержание перетока энергии в агрегат начало уходить всё больше и больше моих собственных сил, а достаточно стабильное вращение сделалось прерывистым, пришлось сцепить зубы и задействовать все свои внутренние резервы. По лицу заструился солёный пот, защипало глаза, сбилось дыхание и начало ломить тело, а сердце так и вовсе забилось в каком-то совсем уж лихорадочном ритме, как если бы и в самом деле изо всех сил крутил педали, направляя в горку драндулет с гнутым «восьмёркой» колесом.
Усталость заставила потерять сосредоточенность, а недостаточная концентрация помешала удержать под контролем биение сверхэнергии; и без того уже прерывистое вращение духовного маховика сменилось резким рывком в какой-то новой плоскости. Сверкнул электрический разряд, меня ощутимо тряхнуло и откинуло от генератора. Ротор с тихим жужжанием начал замедлять вращение, потом остановился.
В голове часто-часто застучало, перед глазами начал мельтешить стробоскоп. Я согнулся в три погибели, пытаясь перевести дух, но спокойно отдышаться не дали.
– Ну-ка!
Один из аспирантов ухватил меня за руку и заставил усесться на окружённый металлической рамкой табурет. Радиоприёмник захрипел, замерцали лампочки, но вердикт остался прежним.
– Фон в норме. Не вижу особого уклона в негатив.
– Да и у меня частота вращения почти не гуляла, – высказался оператор силового агрегата. – Внеси три минуты двадцать пять секунд чистого времени и пятьсот ватт выработки.
Аспирант, уже опорожнивший оцинкованный бак, выполнил просьбу товарища и наморщил лоб.
– Мощность – всего девять киловатт? У меня больше было.
– У тебя всегда больше! Ты десять секунд на подготовку даёшь, а потом они ещё секунды две-три пыжатся! И девять киловатт чётко в стартовые двадцать процентов от пикового значения девятого витка вписываются, а двенадцать – уже нет.
– Эти нормы не учитывают реальный разброс значений! Ёлки, да мне пять минут назад бак вскипятили!
– Ну этот-то никак на самородка не тянет! Пиши итоговые девять киловатт и не выпендривайся!
– Да пишу я, пишу!
В этот момент дверь распахнулась и вошёл ассистент толстяка из двадцать второго кабинета.
– О, ты здесь! – припомнил он меня и спросил коллег. – И что у него с негативом?
– Ничего, – ответил аспирант, ответственный за радиоприёмник и гирлянду лампочек. – На уровне измерительных погрешностей.
– Да не может быть! – возмутился Андрей.
Я вытер рукавом рубахи вспотевшее лицо и спросил:
– Что за негатив-то?
– Оперирование сверхэнергией в противофазе. Собственные конструкции в этом случае так себе обычно выходят из-за проблем с фокусировкой, но зато при столкновении со стандартными взаимоуничтожение происходит. Чужую защиту взламывать – милое дело! Только в этом случае приходится атакующий стиль практиковать, без вариантов. – Аспирант протянул мне учётную книжку и указал на дверь. – Дуй в семнадцатый! А ты, Андрей, если уверен в диагнозе, выпиши ему направление в третий кабинет.
– Не могу, – досадливо поморщился тот и вдруг предложил: – Сходи сам туда, попроси посмотреть.
Я замялся.
– Как же без направления?
– Не хочешь – не ходи. Это тебе надо, не мне.
– Подумаю, – пробурчал я и отправился в семнадцатый кабинет, пребывая в отнюдь не самом добром расположении духа.
И результаты двух новых обследований его тоже нисколько не улучшили. Сначала меня попросили усилием воли поднять установленную на весы килограммовую гирю, и это задание я благополучно провалил, заработав отметку «склонность к телекинезу отсутствует». Потом на весы поставили меня самого, да ещё нацепили широкий брезентовый ремень – не иначе, страховочный монтажников-высотников; двумя цепями он крепился к вмурованным в пол железным кольцам.
– Попробуйте воспарить над полом, – предложил молодой человек, какой-то слишком уж прилизанный и манерный. – Толкните себя силой, но умоляю – предварительно не стоит её копить. Никаких выплесков, одно только ровное давление.
Ну я и надавил. Уменьшил собственный вес на пару килограммов, обзавёлся записью «склонность к левитации отсутствует» и оказался выпровожен в коридор. Чётко, быстро, по-деловому. На обитателей семнадцатого кабинета мои способности впечатления определённо не произвели.
Впрочем, а сумел ли я впечатлить хоть кого-нибудь? Даже устойчивость к гипнозу была расценена лишь как некоторое отклонение от нормы, а никак не уникальный случай.
Досадно.
Мелькнула мысль и в самом деле сходить в третий кабинет, но сразу выкинул её из головы. Ясно и понятно, что без направления там делать нечего. Проси – не проси посмотреть – толку не будет. Да и не хотелось навязываться. Никогда такого не любил.
Я свернул учётную книжку в трубочку и поспешил к лестнице на второй этаж, а там столкнулся с Ингой и Аркадием.
– Ты не отстрелялся ещё? – удивился мой товарищ. – А мы уже направления получили.
– Ого! И куда?
– Меня на специальные курсы при каком-то ОНКОР отрядили, а Инга вместе с Лией в институте сверхэнергии учиться будет.
– Только на разных кафедрах, – подтвердила девушка и заторопилась. – Аркаша, идём! Надо успеть пообедать, скоро из города машина придёт!
И они ушли, оставив меня в самых что ни на есть растрёпанных чувствах. Поначалу испытал мимолётную радость из-за того, что Аркадия не зачислили в одно учебное заведение с Ингой, но её тут же сменило волнение за собственное будущее.
У меня-то никакого направления ещё нет! Вообще никуда!
И будет ли?
Я прислонился к стене и перелистал учётную книжку. В слишком уж лаконичных отметках ничего толком не понял, кроме одного – мои способности на общем фоне ничем особенным не выделялись.
Постоял, помялся, поколебался. Затем собрался с решимостью и отправился на поиски третьего кабинета. Впустую убил на это минут десять и даже заподозрил аспирантов в розыгрыше, потом только догадался обратиться к вахтёру. Тот указал на уходящую вниз лестницу.
Третий кабинет оказался просторным подвалом с голыми каменными стенами, сводчатым потолком и тёмными проёмами коридоров. Посреди помещения под тусклой лампочкой стоял застеленный клеёнкой стол, на том вместо замысловатых приборов лежали вперемешку с яичной скорлупой хлебные крошки и вывалившиеся из переполненной пепельницы папиросные окурки.
Здешние обитатели были под стать обстановке. Два мужичка средних лет в тёмно-синих рабочих комбинезонах научных сотрудников нисколько не напоминали и самое большее могли проходить по разряду обслуживающего персонала. Но я о вежливости забывать не стал и сначала поздоровался, а потом уже сказал, что меня направили сюда из двадцать второго кабинета.
Дядечка с пышными усами и немалых размеров проплешиной на макушке протянул руку и требовательно прищёлкнул пальцами, а когда я передал учётную книжку, быстро её пролистал и спросил:
– Направление где?
– Мне сказали так подойти, – промямлил я.
– Кто сказал?
– Ассистент…
Второй из здешних обитателей закурил и посоветовал:
– Трофим, гони его в шею без направления! Это опять Андрейка через голову доцента прыгнуть решил. Надоел пуще горькой редьки уже этот энтузиаст!
На что-то подобное я и рассчитывал изначально, а потому потянулся за учётной книжкой, но усатый только отмахнулся.
– Погодь, Савелий! Возможную склонность к негативу ему, тем не менее, диагностировали.
– Кто диагностировал? Андрейка?
– Нет. Сам!
– И что ты предлагаешь?
– Заводи свою шарманку, проверим парня.
– Тогда ты начинай, мне коридор подготовить надо.
Трофим подошёл к одному из тёмных проходов, включил дополнительное освещение, и только тут я разглядел, что метрах в пяти от входа закреплён холст с нарисованной по центру мишенью.
– Воду уже кипятил? – уточнил усатый дядька, а после моего кивка продолжил: – Всё точно так же – копишь силу и выпускаешь в центр мишени. Только работаешь не с тепловой энергией, а создаёшь волну, будто воздух перед собой толкаешь. Давлением. Усёк?
– Да вроде бы…
– Тогда вперёд!
После изматывающей работы с генератором я уже худо-бедно оправился, но одновременно некоей сопричастности к энергиям высшего порядка утратить ещё не успел, поэтому сконцентрироваться получилось достаточно быстро. На первом вдохе уловил биение сверхсилы, на втором дотянулся до неё, на третьем направил в себя и стал накручивать, будто на веретено пряжу. Почти моментально внутри начало концентрироваться нематериальное опаляющее облако, я сколько мог терпел жжение и резь, а когда давление достигло предела, выбросил вперёд руку и толчком воли выплеснул из себя концентрированную силу. Не выплеснул даже – просто перестал удерживать, отпустил.
Сверкнуло!
Пальцы обожгло и на глазах от боли выступили слёзы, но обошлось без серьёзной травмы – помахал кистью, подул и жжение быстро унялось, на коже осталось лишь небольшое покраснение.
– Отвратительное исполнение, ужасная фокусировка, – покачал головой Трофим.
Мой выплеск пошёл вкривь и вкось и зацепил лишь самый край мишени; в холстине там осталась неровная рваная дыра.
Перед глазами замелькали серые точки, в голове зашумело, а ноги стали ватными. Идти к столу я не решился и навалился на стену, а усатый дядька снял раму и оглядел следующую мишень метрах в пяти за ней – уже неповреждённую.
– Аховая дальность, – вздохнул Трофим, и я пожалел, что послушался совета и вообще сюда пришёл.
– Ну как? – крикнул из другого коридора Савелий.
– Да как, как? В пределах нормы, как! Ты там готов?
– Да, запускай.
Так и подмывало спросить, каким образом ужасная фокусировка и аховая дальность могут соответствовать какой бы то ни было норме, но момент для этого выдался не самый подходящий, поскольку подошло время нового испытания.
– Просто иди, – указал Трофим на тёмный проход. – Почувствуешь сопротивление – проламывайся из всех сил. Только дави не телом, а волей. Понял?
Я не понял, но кивнул и двинулся в указанном направлении. Первые два шага проделал без всякого труда, затем уловил едва ощутимое давление словно бы сгустившегося пространства и легко его преодолел. Перешагнул через черту на полу с цифрой два, подступил к следующей и немного даже замешкался, прежде чем сумел продолжить путь. После пришлось наклоняться, будто двигался против сильнейшего встречного ветра, а на пятиметровой отметке и вовсе уткнулся в невидимую стену – мягкую и упругую, но при этом совершенно точно непреодолимую.
– Волей дави! – напомнил свой совет Трофим. – Давай, порази нас! Я верю в чутьё Андрюшки! Ты сможешь!
Стоило только обратиться к сверхэнергии, и незримая преграда разом подалась. Сопротивление никуда не делось, я не провалился вперёд, а продавил себя, сумев продвинуться к следующей черте, и вот там уже залип окончательно и бесповоротно.
– Всё, на шестёрке спёкся! – крикнул Трофим напарнику, и незримая преграда мигом испарилась, чуть на пол не рухнул от неожиданности.
На подгибающихся ногах я вернулся к столу и без спросу плюхнулся на табурет: на хорошие манеры у меня попросту не осталось сил.
– Скажите, а шесть метров – это как?
Трофим внёс пару отметок в мою учётную книжку, потом пояснил:
– Результат выше среднего, но негатив мы только после семи метров диагностируем. Пока у тебя пограничный результат, и сразу скажу: обычно в спорных случаях подозрение не подтверждается.
– Ни разу на моей памяти не подтвердилось, – вставил свои пять копеек присоединившийся к нам Савелий.
– На стёклах проверим, тогда уже ясность появится.
– Да пустая трата времени!
– Рубль поставишь?
Дядьки ударили по рукам и за прохождением мной последнего испытания стали следить с несравненно большим интересом, не сказать – азартом.
«Стёкла» оказались самыми настоящими силовыми экранами – вроде того, что довелось лицезреть на вокзале в Зимске, только эти выглядели тончайшими и совсем прозрачными. Ими через равные промежутки перегородили коридор, который до того был закрыт. Поставленная же передо мной задача оказалась и нетривиальна, и предельно проста: требовалось их пробить.
Теперь я уже знал, что расфокусированный выплеск силы дотянется в лучшем случае до половины из целей, а то и вовсе уйдёт в сторону много раньше, поэтому спешить не собирался, намеревался для начала всё хорошенько обдумать и рассчитать.
Увы, на подготовку банально не оставалось времени.
– Не спи! – поторопил меня Савелий. – Они же каждую божию секунду целую прорву энергии сжирают!
– Сфокусируй выплеск! У тебя получится! – подсказал Трофим, вовсе не желавший проигрывать товарищу целковый.
– Да как его сфокусировать-то? – озадачился я.
– Снежки в детстве лепил, так? Вот и сомни силу поплотнее, лететь дальше будет.
Снежки – лепил. Но снежки лепят из снега, а не из энергии!
К тому же за сегодняшний день я так вымотался, что теперь оказался попросту не в состоянии задействовать свои определённо не самые великие сверхспособности. Дотянуться до энергии никак не получалось, чувствовал её присутствие и ощущал леденящее покалывание, а закрутить и направить в нужное русло уже не мог.
От перенапряжения и жутчайшего разочарования закружилась голова и заложило уши, тонким комариным писком зазвенел подступающий обморок, и звук этот поплыл, начал едва заметно пульсировать, как с размеренной периодичностью шуршала в двадцать втором кабинете по странной грампластинке игла звукоснимателя. Мерцание электрического света наложилось на слабое мигание силовых экранов, а после лампочка и вовсе закружилась над головой и превратилась в сияющий обод, чтобы тут же распасться на отдельные огни. Знакомый стробоскопический эффект проявился на сей раз неожиданно сильно и резко, и уже не я закрутил должным образом поток энергии, а сверхсила закрутила меня самого.
Каким чудом не потерял равновесия и не грохнулся на пол – не знаю. Но именно что – чудом. Просто вывалился вдруг из этого безумного водоворота и не вывалился даже, а стал осью бешено вращающегося колеса, абсолютно недвижной точкой изначального отсчёта всего и всея.
Энергия хлынула в меня бурным потоком, я зачерпнул, сколько смог, попытался смять и сконцентрировать, породить подобие шаровой молнии, но поскольку больше действовал руками, а не волей, сила вырвалась наружу и ослепительным разрядом унеслась вдаль по коридору, развеивая один энергетический экран за другим.
– Семь из десяти! – объявил Трофим.
– Ещё и холодком повеяло, – поскрёб плешивый затылок Савелий. – Неужто и впрямь – негатив?
Я ничего не сказал и ничего не спросил. Меня нагнал обморок.
Глава 4
Отпаивали меня холодной водкой и горячим чаем.
Гранёный стакан я принял бездумно и глотнул из него, ещё пребывая в полуобморочном состоянии. Тут же закашлялся и захрипел, получил кружку и быстро хлебнул, но чай обжог рот как-то совсем уже немилосердно, аж глаза на лоб полезли. Зато вмиг пришёл в себя.
– Эх, молодо-зелено, – вздохнул Савелий. – Нешто водки раньше не пробовал?
Я помотал головой.
– Что за поколение малахольное пошло? – хмыкнул дядька и влил в себя недопитый мною алкоголь. – Чай пей. Чай тоже помогает.
– Коньяк лучше действует, – заметил Трофим, – но чего нет, того нет.
– Да всё хорошо уже, – заявил я, не спеша, впрочем, подниматься с табурета. И он-то каким-то слишком шатким казался, а уж на ногах и вовсе могу не устоять. Рука с кружкой так и вовсе ходуном ходит, и это не нервный тремор, это от усталости.
– Негатив мы тебе не диагностируем, – заявил Трофим, что-то вписав в мою учётную книжку. – Неоднозначные у тебя результаты. Один нейтрально-отрицательный, другой условно-положительный.
– И официального направления нет, – поддакнул его плешивый товарищ. – Нам и обследовать тебя не следовало! Узнает кто, что в резонанс вогнали, по головке точно не погладят. Видано ли дело – и суток с инициации не прошло!
Я захлопал глазами.
– В резонанс? Так это резонанс был?
Трофим кивнул.
– А что ещё? Запомни свои ощущения – это твой ключ к резонансу. На тебя гипноз не действует, до всего своим умом доходить придётся. Так что ещё повезло, можно сказать. Только без инструктора даже не пытайся снова в транс войти. Войти – войдёшь, да не факт, что опять успеешь в обморок грохнуться. А то выгоришь, и вся недолга.
– В резонансе себя контролировать – настоящее искусство, чтоб ты знал! – подтвердил Савелий. – Не хрен собачий!
На том меня и выпроводили. К этому времени уже худо-бедно оклемался, но подъём из подвала на второй этаж обернулся одышкой, лицо покрылось испариной, рубаха на спине в очередной раз стала влажной от пота. Утешало лишь то обстоятельство, что попадавшиеся в коридорах соискатели вид имели ничуть не менее измученный, а некоторые так и вовсе уже не могли передвигаться самостоятельно, их возили на каталках. И ведь утром все такие бодренькие были!
В двадцать втором кабинете меня сразу избавили от повязок, и если оставленный сигаретой ожог в размерах не уменьшился и лишь поблёк, то его энергетический собрат превратился в едва заметную бледно-розовую точку. Аналогичным образом дела обстояли и с порезами на правой руке: след от скарификатора превратился в поджившую царапину, в то время как второй разрез протянулся по коже едва заметной белой ниточкой.
Разница была прекрасно видна и невооружённым глазом, но исключительно визуальным осмотром медсестра не ограничилась. Она нацепила на голову оптический прибор, состоявший из целого набора разнокалиберных линз, вооружилась линейкой и начала диктовать щёголю какой-то бессмысленный набор цифр.
– Ага. Ага, – кивал тот, внося данные в мою учётную книгу. – Ничего выдающегося. О! А вот это уже интересно!
Отрывистые замечания не на шутку разожгли любопытство, и, прежде чем покинуть кабинет, я поборол нерешительность и спросил:
– И что со мной?
– Всё замечательно! – заявил в ответ щёголь, беспечно покачивая закинутой на ногу ногой. – Скорость регенерации тканей при механических повреждениях в два с половиной – три раза превышает оную способность обычных людей. Точнее позволит определить полноценное обследование, но не вижу смысла тратить на это время – показатель в пределах нормы. А вот заживление повреждений энергетического характера протекает существенно выше средних значений. Но опять же – насколько именно выше, могут дать ответ только комплексные тесты. Что-то ещё?
– Нет, благодарю, – мотнул я головой, вышел в коридор и встал в конец длинной очереди, выстроившейся к двери кабинета напротив.
Надолго внутри никто не задерживался, вскоре попал на приём к дядечке профессорской внешности и я. Тот быстро пролистал учётную книжку, что-то хмыкнул себе под нос и вновь просмотрел записи, на этот раз – куда внимательней прежнего. После взял стопку сшитых суровой нитью и опечатанных сургучом листов и внёс моё имя в верхнюю пустую строку.
Я невольно сглотнул в ожидании вердикта, но дядечка никуда не торопился. Он заполнил какой-то бланк, поставил подпись и передал его медсестре. Та не глядя шлёпнула треугольную печать и протянула бумажку мне.
Листок оказался путёвкой в общежитие при распределительном центре Новинского отделения министерства науки, и я во все глаза уставился на хозяина кабинета.
– Простите…
– Да-да, молодой человек? Слушаю.
– А направление на учёбу? Всем моим знакомым выдали такие.
Дядечка ободряюще улыбнулся.
– Не беспокойся на этот счёт, получишь направление в самом скором времени. На текущем этапе удовлетворяются лишь предварительные заявки аккредитованных учебных заведений на абитуриентов с определёнными характеристиками. То, что кто-то им не соответствует, это нормально. Обычное дело.
От разочарования и обиды защипало глаза, но я пересилил себя, криво улыбнулся и спешно покинул кабинет. Очень уж не хотелось раскисать на глазах у смазливой медсестрички, будто той было до меня хоть какое-то дело. Ну или мне до неё.
На лестнице я сделал несколько глубоких вдохов и кое-как взял себя в руки, успокоился. Пусть и не получилось сразу попасть в один институт с Ингой, ещё ничего не решено, раз только предварительные заявки обрабатывают.
Зачислят ещё! Ну а нет – тоже убиваться не стану, я ведь прошёл инициацию! Не отсеялся в самом начале, не сошёл с ума, не погиб в свой первый резонанс. И самое главное – не сдался. Не сдался и добился поставленной перед собой цели. Всё остальное вторично.
Но – обидно.
Ни Инги, ни Аркадия отыскать не вышло – как видно, их уже увезли в город. Я без особого аппетита пообедал, получил мешок с вещами, переоделся и присоединился к остальным то ли ещё соискателям, то ли уже операторам, которые оккупировали тенистую часть двора. Во второй половине дня в здании стало не продохнуть, а на улице гулял хоть какой-то ветерок.
Разговоры почти не велись, в основном все сидели молча. Юноши не пытались впечатлить своими новыми способностями девушек, девушки не строили глазки и не кокетничали; все медленно приходили в себя после утомительных испытаний. Наверное, и поход в кинозал сказывался не лучшим образом: многие болезненно морщились и массировали виски. Ещё и жара…
Изредка подъезжали автобусы; иногда их сопровождали мотоциклы с установленными на колясках ручными пулемётами, иногда – открытые вездеходы с крупнокалиберным вооружением на турелях. Но не армейские: и на тех и на других неизменно белели эмблемы в виде стилизованной модели атома. Представители учебных заведений поднимали над головой таблички или попросту выкликивали нужные фамилии, грузили своих подопечных в транспорт и уезжали. На остальных это действовало угнетающе.
Меня забрали в числе последних. Уже поздним вечером нами битком набили два душных и прокалённых автобуса и повезли в город, не снизойдя до хоть каких-либо объяснений и пояснений. Их должны были дать уже на месте.
«На месте» оказалось комплексом новеньких двухэтажных домов на окраине Новинска. Территорию распределительного центра окружал высокий забор, попасть внутрь и выйти наружу можно было лишь через пропускной пункт. Плац, столовая, медчасть и основной корпус с вывесками «Администрация» и «Библиотека», за ним какие-то не до конца разобранные бараки. Вроде бы условия для проживания не из худших, но, когда после регистрации и скудного ужина нас разместили в длинном, казарменного типа помещении, стало откровенно не по себе. Очень это всё напоминало даже не армию, а исправительное заведение – то, которое закрытого типа, для малолетних правонарушителей.
Перед отбоем закреплённый за помещением дневальный велел выстроиться у кроватей – к нам пожаловало высокое начальство.
– Ровнее становитесь! Ровнее! – придирчиво потребовал он, а затем и сам вытянулся по стойке смирно и на одном дыхании выдал: – Ваше благородие, новоприбывшие для проведения инструктажа построены!
В казарму вошли двое: господин лет сорока в федоре и дорогом, определённо пошитом на заказ костюме и тип чуть постарше, назвать которого господином не повернулся язык. Бульдожье лицо, кряжистая фигура, военная выправка, да и пиджак кроем напоминал скорее китель. На голове – картуз.
Старорежимное обращение неприятно царапнуло слух, а выказываемое дневальным подобострастие заставило приглядеться к «их благородию» внимательней. Вытянутое лицо отличалось тонкими чертами, но при этом казалось волевым и, как принято говорить, породистым. Щёки были гладко выбриты, от левого уха под воротник сорочки уходил тонкий белый шрам. И слегка подёргивалось нервным тиком левое же веко. Осанка – будто шпагу проглотил или тросточку вроде той, что сейчас зажал под мышкой, но, в отличие от державшегося на шаг позади спутника, военного он ничем не напоминал.
«Из бывших», – решил я и сам поразился тому обстоятельству, сколько деталей сумел подметить за эти несколько секунд. Прежде подобной наблюдательностью похвастаться не мог, и дело было точно не в одном только избавлении от близорукости – помимо всего прочего каким-то неуловимым образом изменилось само восприятие окружающей действительности.
– Я – комендант распределительного центра, – объявил господин, – и вы какое-то, искренне надеюсь, очень недолгое, время пробудете здесь под моим попечением.
Холёное лицо оставалось бесстрастным, а вот слова буквально сочились презрением, но никому из нашей разношёрстной компании и в голову не пришло возмутиться; напротив – все стояли, затаив дыхание. И я – как все. Даже стало чуточку стыдно из-за собственного конформизма и захотелось назло всему выдать какую-нибудь дерзость, но справиться с этим необдуманным порывом оказалось предельно просто.
Благоразумие. Мне хотелось думать, что таким образом сказалось именно благоразумие.
– Правил немного: под категорическим запретом находятся нарушение установленного администрацией распорядка дня, воровство, драки и любая, подчёркиваю – абсолютно любая политическая агитация. Все замеченные в данных проступках понесут самое суровое наказание!