***
Аквилла резко сел в своей постели – он был в холодном поту. Мария дотронулась до его спины:
– Что-то случилось?
– Кошмар приснился, – ответил барон.
– Ты уверен, что именно кошмар?
– Такого не может быть в действительности: я видел Самурру.
– Того упыря, что отправил к тебе своих псов?
– Можно сказать и так, а можно – мой бывший друг, мой враг…
– И что тебе приснилось?
– Что он умер в страшных мучениях, что знак Неведомого пришел к нему и разорвал в клочья все его внутренности, что Самурра лежал в луже собственной крови, навсегда покинув этот мир.
– А что он делал перед смертью? Молился, просил о пощаде, звал любимую?
– Нет, выписывал приказ найти и уничтожить меня.
Мария усмехнулась:
– Значит ты все правильно сделал. Собаке – собачья смерть.
– Не говори так, пожалуйста.
– Разве он заслужил что-то другое?
– Это я заслужил нечто иное, нежели лежать в постели с девушкой, черствею, любовь моя, не прошло и восьми часов как из-за меня погибло трое человек, а я ни капли не раскаиваюсь, что со мной?
– Ты просто хорошо подготовлен, милый. Скоро тебе предстоит предать смерти тысячи. Какое уж тут раскаяние из-за трех шакалов?
Аквилла резко обернулся, положил ладонь единственной руки на затылок своей любимой и долго смотрел ей в глаза.
– Откуда ты знаешь? – спросил он, наконец.
– А ты не обратил внимание на татуировку прямо под моей левой грудью?
– Обычно я не смотрю на нею, а касаюсь соска языком или губами.
– Так посмотри разок, любвеобильный ты мой, – усмехнулась Мария и, улыбаясь, откинулась назад.
Аквилла включил лампу, осторожно приподнял грудь любимой, посмотрел и замер изумленным – там была небольшая, не больше двухрублевой монетки, татуировка знак Неведомого.
– Ох, уж этот проклятый Орден, – прошептал Аквилла, поцеловал татуировку и спросил, – Скажи ты была в Ордене до того, как меня завербовали?
– Нет, – с улыбкой, будто вспоминая что-то хорошее, ответила Мария, – Меня завербовали из-за тебя, тогда на рассвете ко мне пришел сыскарь, как там его, Шлейхель, вместе с женщиной в мантии и маске медведя. Они бесцеремонно вошли ко мне в дом и спросили, люблю ли я тебя настолько, что готова последовать в неизвестность и неопределенность. Все тогда считали тебя погибшим, и это было словно чудесное воскресение. Конечно, я согласилась и ответила, что готова пройти хоть через саму преисподнюю лишь бы быть с тобой. И, как видишь, до сих пор не раскаиваюсь, хотя мне пришлось взять новое имя, сменить место жительства, солгать друзьям и родителям, что я встретила свою любовь – прекрасного человека, приняла его религию и уезжаю с ним в далекую восточную страну. Ха, все тогда решили, что я сошла с ума, как будто никто из них никогда не совершал безумные поступки ради любви. Впрочем я, пожалуй, не солгала им, сказав, что встретила того самого человека.
– В этом ты абсолютно права, – улыбаясь, подтвердил Аквилла, поцеловал ее, и лег, положив Машину голову себе на плечо.
***
Утром в семь часов барон Аквилла проснулся от звонка в дверь. Долгого, настойчивого и нетерпеливого, а затем пошли короткие, конвульсивные и еще более нетерпеливые, один за другим. Аквилла вскочил с кровати, проклиная утренних гостей, накинул халат и пошел к двери. На пороге оказался посыльный в форменной прокурорской одежде.
– Надеюсь, вы принесли мне весть от господина прокурора, что все улажено, дело замято, и так далее? – позевывая, спросил Аквилла.
Мрачный посланец из прокуратуры в ответ, молча прошел, не разуваясь, на кухню и положил на обеденный стол сверток и какое-то сопроводительное письмо, коротко сказал:
– Распишитесь в получении.
– Что это? – спросил Аквилла, разворачивая сверток, в котором оказался достаточно массивный футляр – сантиметров 40 длиной, не меньше.
– Последняя разработка НИИ Геронтологии при Генпрокуратуре. Я как руководитель проекта был против вручения вам опытного образца, но у вас слишком влиятельные и настырнее друзья в руководстве. Распишитесь в получении, а потом рассматривайте сколько влезет.
Нехотя Аквилла поставил свою размашистую подпись на сопроводительной, из которой следовало, что ему, сыскарю, направлена во временное пользование опытная модель боевого протеза РВ-17 в количестве 1 штуки.
– Боевой протез? Это издевательство такое, да? – закипая, прошипел Аквилла.
– Сейчас увидите, что это, – ответил мрачный тип, открывая футляр и доставая из него механическую руку (фрагмент от локтя до кончиков пальцев). Как раз недостающий барону фрагмент руки.
– И что она может? – скептически спросил Аквилла.
Посланник начал свой ответ издалека:
– Боевой протез разработан в рамках проекта Рука Возмездия, это опытный образец № 17. Предыдущие 16 моделей были провалом, хотя можно и назвать их ступенями к цели, поскольку функциональности протеза мы добились именно работая над ними. Но 17-ая – это успех, можно сказать гордость НИИ.
– А почему не работали предыдущие 16-ть?
– Может быть потому что большую часть бюджетов распиливали мои предшественники, а может потому что в них мы рассчитывали исключительно на технику, но год назад Вертинский, курируя работу НИИ, отдал волевое распоряжение и к участию в проекте допустили двух колдунов.
– В смысле магнетизеров?
– Да нет – именно колдунов. Знахарей из каких-то глубинок Союза. Уж не знаю, чего они там не заговаривали, но самое сложное – подключение схем к живым нервам человека успешно произошло. А теперь приготовьтесь.
И он прикрепил к остаткам предплечья барона шину, насадил на нее 5 спиц, а на спицы установил механическую руку, пробормотал «сейчас будет больно», щелкнул по рычагу на руке, в тот же миг шина сжалась, жестко сжались и спицы, механическая рука вдавилась в край живой плоти и Аквиллу на миг ослепила боль: механическая рука прорезала кожу, кровь обильно потекла, затем края протеза резко нагрелись, кровь зашипела, спекаясь, запах жженой крови и плоти окутал кухню. Глаза Аквиллы заволокло туманом, он моргнул несколько раз, резкая боль закончилась.
– Мать вашу! – рявкнул Аквилла и хлопнул кулаком левой руки по столу. Столешница проломилась.
– Аккуратней, это все таки боевой протез, – вставил, наблюдая, посыльный, предусмотрительно отступив на шаг.
Пораженный барон смотрел на свою руку – она слушалась его как живая, на ноющую тупую боль он даже не обращал внимания. Затем он перевел взгляд на гонца – и только сейчас узнал старину Шлейхеля.
– Какого черта, Шлейхель! Чертов мастер перевоплощений, сразу не мог сказать что это ты?
– Как это ты меня раскусил, господин барон?
– На последних словах твой голос слегка дрогнул, ты использовал знакомую мне интонацию.
Два товарища обнялись, а затем расположившись на табуретках у сломанного стола, начали беседу:
– Два колдуна – это же были люди Ордена, да? И Вертинский среди избранных Орденом?
– Верно в обоих случаях, только слово колдуны как то не очень пристало Великим Магистрам… А ты все так же отрицаешь магию?
– Я все еще не в восторге от того, что магия есть в нашем мире, но иногда приходится ей пользоваться, – и Аквилла указал на смятый портрет Самурры, лежащий на подоконнике за спиной Шлейхеля.
Тот повернулся, взял портрет, развернул, посмотрел и нервно сглотнул:
– Ну ты, блин, даешь… Это же чудовищное проклятие Неведомого. От него никто не уходит живым, но и использовавший его затем платит сполна.
– Тут ничего не попишешь: что сделано, то сделано. Хотя оно и правда бьет без промаха. Да еще и отчитывается в сделанной работе. Ты же не просто зашел принести мне протез?
– Да, я узнал, что на тебя охотились, и ты отправлен пройти курс психоанализа к Медянцеву – одному из сильнейших магнетизеров нашей страны. Он не должен раскусить твое участие в тайной организации, а он – может. Наши планы не должны быть поставлены под срыв. Собирайся, пойдем на встречу с Магистром. Где твой орденский телефон?
– Да здесь.
Но набрать номер они не успели – раздался звонок, Аквилла нехотя поднял трубку старого дребезжащего аппарата, провода которого тянулись к стене, но кончались в углу кухни огрызком, не приходя никуда. Приложив трубку к уху, Аквилла тут же узнал печальный голос коллеги своего наставника – голос Магистра Апо.
– Привет, соколик, – раздался меланхоличный голос этого человека (впрочем человека ли? Наверняка ни Аквилла, ни кто-либо другой скорее всего не знали), – Что скажешь?
– Да, вы, Магистр, и так все знаете.
– Ну доложи свое видение ситуации.
– Меня пытался убить человек из прошлого, я не мог этого позволить и ликвидировал убийц, меня послали к аналитику провериться не маньяк ли я.
– Это плохо, соколик, ты ж маньяк, самый что ни на есть настоящий одержимый рыцарь-маньяк, который нужен нашей организации. Чтоб такого придумать, чтоб, с одной стороны, не вызвать лишних подозрений, и не выдать Орден, с другой? – на том конце провода повисла тишина, видимо, Магистр Апо соображал.
Соображал он быстро, так как через несколько секунд стало слышно, как на том конце провода Апо окликнул своего коллегу – еще одного наставника барона:
– Эй, Дио! Дио, очнись, приди в себя! Проект Лицемер завершен?
– Давно, – отозвался раздраженным и, как всегда, полупьяным голосом Магистр Дио.
– Дай-ка результат.
– Подавись! И не лезь ко мне со всякими глупостями, – затем раздался храм Великого Магистра Дио.
Прошла пара мгновений пока Апо вернулся к трубке, и его голос промолвил:
– Надо срочно встретиться. Шлейхель еще у тебя?
– Все то вы знаете, – едко заметил Аквилла.
– Знаю, знаю, соколик. Пусть проводит тебя ко мне.
– А где будет встреча?
– Пожалуй, в галерее современного искусства через час, – ответил Апо и повесил трубку.
– До встречи, – мрачно попрощался Аквилла с короткими гудками и положил трубку.
– Ставь чайник, – сказал барон Шлейхелю, – Тебе нужно будет сопровождать меня в галерею современного искусства, Магистр Апо будет там через час.
Шлейхель не споря начал наливать воду в чайник, похоже ждал чего то в этом роде. Аквилла же отправился будить Марию.
***
Через час они втроем бодро шагали по галерее современного искусства. Магистр Апо был тем еще любителем нагнать таинственности на встречу: он, естественно, не уточнил даже на каком из четырех этажей галереи будет происходить встреча. Так что они бодро шагали из зала в зал, мимо того, что называют современным искусством:
мимо странных кривых зеркал по стенам предбанника:
мимо большого – во весь холл – шестиугольника, по периметру которого катался шар, а из соседнего зала все время прибегали смотрители и говорили незадачливым посетителям:
– Нет, нет, не трогайте руками шар, – и указывали на знак с перечеркнутой рукой, но вновь прибывающие посетители все равно толкали шар;
мимо очень странных залов с матрасами, подушками и одеялами, набитыми человеческими волосами;
мимо не менее странных картин ржавчиной на ваннах;
мимо громадного железного ежа из толстых труб, тянувшихся от стен и пересекающихся в центре комнаты;
мимо зала, в котором транслировался раз за разом короткометражный фильм, по ходу действия которого скульптор здоровенным молотком разносил на куски статую Моисея, а потом она обнимала обломки;
мимо зала, где транслировались два странных перформанса, на одном экране художнику на голову выливалось ведро краски и он пускал пузыри, на другом – у девушки из-за фена или вентилятора развевались длинные волосы.
Наконец, они подошли в центральный на третьем этаже, где за столом сидела копия Льва Толстого, обсыпанная зерном, а по столу, скамье и самому Льву Николаевичу бродили куры, которые клевали зерно и гадили и на стол, и на скамью, и на саму статую классика. Рядом с барьером, отгораживающим это произведение современного искусства от современного же зрителя, стоял человек в балахоне, а на лице у него была бронзовая маска Овна. В обстановке этого места он явно не привлекал лишнего внимания, так что даже не пользовался никакими заговорами невидимости. Магистр обернулся и поманил Аквиллу.
Барон подошел и спросил:
– Чем вам приглянулся эта инсталляция?
– Именно ее символизмом, она хорошо показывает насколько прогнила эта страна за 40 лет вседозволенности, которую называют свободой, правами и демократией. Ты видишь тоже, что вижу я, Аквилла?
– А вы видите, что чернь глумится над авторитетами и над самой идеей искусства как чего-то, что выражает нечто высшее?
– Ты видишь тоже, что и я, – ответил грустно голос Магистра Апо из-под маски.
Он протянул руку, зажатую в кулак, барону. Аквилла подставил ладонь, и Магистр положил в нее массивный серебряный перстень.
– Щедрый дар, – отозвался Аквилла.
– Примерь, – велел Апо.
Но прежде чем одеть, Аквилла его внимательно осмотрел: перстень делился на две половины – одна светлее, другая темнее, на внутренней стороне светлой половины было выгравировано «Все ложь», а у темной половины – «И это ложь».
– И что же это за колдовской амулет? – спросил Аквилла, надев перстень на средний палец настоящей руки.
– Правильно сделал, одев его светлой стороной наружу. Перстень, носимый светлой стороной вовне, позволяет тебе избежать обмана, а темной – обмануть собеседника. Поверни перстень темной стороной наружу и ложь твоих слов и твоего лица не сможет вычислить даже такой выдающийся магнетизер как Медянцев. Да, кстати, все избранники Ордена, получив от Совета Магистров дар, должны пройти три испытания.
– И что мне нужно сделать?
Магистр наклонился к барону и прошептал:
– Убить дракона в его логове.
Аквилла растерялся:
– Какого еще дракона?
Магистр ответил:
– В этом городе остался один-единственный дракон, и ты найдешь его там, где много золота и много алчности, где все бурлит, все изменяется. Я сказал, дальше думай сам. До встречи, соколик, – и Магистр Апо вышел из зала.
А Аквилла еще некоторое время медитировал сначала один, потом с товарищами, смотря на то, как куры вдумчиво клюют зерно на голове Льва Николаевича.
Глава 4. В приемной аналитика
Барон Аквилла, повернув кольцо на своей руке темной стороной наружу, вошел в небольшую приемную. На стеклянной двери, которую миновал барон, были нанесены следующие строки: «Магнетизер У.Ж. Медянцев. Часы приема 10:00-20:00. Частным лицам – прием по предварительной записи. Сотрудникам государственных органов – в порядке очереди».
Аквилла мимоходом задумался, что будет если должностное лицо в порядке очереди подойдет именно во время этой самой предварительной записи частного лица. «Видимо, Медянцеву придется проводить сеанс одновременного психоаналитического сеанса на дух кушетках,» – с долей иронии разрешил данный вопрос сыскарь. Впрочем, судя по скучающему лицу девушки с ресепшена, а также по наличию всего одной скамейки в приемной особых очередей тут давно не было, да и вообще похоже пациенты не особо посещали господина Медянцева.
– Вы по записи? – скучающе спросила девушка, заглядывая в какой-то журнал.
Аквилла удивленно поднял левую бровь: все-таки это прерогатива представителей власти – задавать очевидные вопросы, но вслух сказал:
– Неужели на утро выходного к вашему патрону кто-то записан? Все приличные люди в это время пьют кофе в семейном кругу и обсуждают события прошедшей недели.
– Приличные люди не проходят курсы психоанализа, в принципе, – не растерялась девушка и спросила, – Вы из Столичного Сыска?
– В точку. Как узнали?
– Нет ничего проще: простой гражданин назвал бы время сеанса, а затем номер записи, ополченец вывалил бы на стойку свою ксиву с цепочкой, прокурор начал бы требовать и распоряжаться об отдельном кабинете, Инквизитор, после того как поиспепелял бы меня взглядом, велел бы проводить его к главному, ну а сыскарь сразу начинает меня допрашивать.
– Вы не упомянули представителей законодательной и исполнительной власти.
– Депутаты вызывают магнетизеров на дом. Что касается распорядительных чиновников, то они не приходят к нам вовсе.
– А при переаттестациях?
– Что вы, образ мыслей служителей администраций и комитетов – это страшная тайна, наш дорогой мэр давно решил, что знать ее нам не положено, поэтому к нам просто присылают нарочным их личные дела, на основании которых мы выносим свои заключения, которые с делами также нарочным отправляем обратно.
Зная свою Родину, Аквилла представил как по общей болванке выносятся сотни положительных заключений и спросил главное:
– Как же вам такой хлебный контракт от государства перепал?
Девушка не смутилась, видимо чувствуя полную безнаказанность:
– Мой шеф с господином Президентом в одном классе учился.
«К стенке бы вашего шефа заодно с господином Президентом, а также заодно со всеми их одноклассниками поставить,» – с горечью подумал барон, но вслух ничего колкого ответить не успел, так как стеклянная дверь открылась и вошедший гражданин с порога заявил:
– Назначено на 11:30. номер квитанции 1212.
– Смотровая № 2, – ответила девушка.
Не успел пациент скрыться в коридоре слева от ресепшена, как в приемную вошел еще один гражданин, он был еще лаконичнее:
– Квитанция 1248.
– Смотровая № 18, – также лаконично ответила девушка, и гражданин ушел в коридор ведущий вправо от ресепшена.
– Сеанс одновременного двухкушеточного психоанализа лучше проводить в одном помещении, – прокомментировал Аквилла.
– Вы чего, сударь? Дедушка Фрейд и старый добрый кушеточный метод давно в прошлом. 21 век, как-никак, новые веяния – пациент сидит в комнате, одна из стен которой является зеркальным экраном, из динамика раздается голос магнетизера, пациент говорит в микрофон, а находится ли магнетизер за зеркальным экраном или в своем удобном кабинете – это никого не интересует. Психоаналитик ведь не дает советов и не отвечает за судьбу пациента, он – слушает.
– Зачем тогда тратить деньги на аналитика? Можно встать перед зеркалом и высказать все, что накипело.
– Зеркало не дает трех листов наукообразного текста, которые называются заключением. А ведь оно так необходимо для проштрафифшихся граждан, которых к нам направляют в дисциплинарном и административном порядке.
– Н-да… эта мода на психоанализ в Союзе похожа на культ карго.
– Простите на что, – голубые глаза девушки с интересом посмотрели в глаза Аквиллы. Что-то начало слегка беспокоить Аквиллу, где он мог раньше видеть эту девушку, его всегда крайне раздражало, когда он смутно узнавал чьи-то черты лица, но у него не получалось вспомнить, где они встречались раньше.
– Это очень старая история. Во время последней Великой Войны в Тихом Океане на различные островки сбрасывали на парашютах боеприпасы, амуницию и продовольствие для пиндосовских вояк. Наблюдательные дикари заметили, что все это добро прилетает в особые места, имеющие в центре вертикально закрепленную палку с магическим лоскутом ткани. Тогда они стали возводить копии данных сакральных мест и, о чудо, с неба ценнейшие припасы стали сбрасываться и им… С тех пор война давно закончилась, но до сих пор на многих островах стоят сакральные места, похожие на полевые лагеря ВМФ Пиндостана, вокруг которых с надеждой на небесные блага смотрят вверх туземцы.
Девушка некоторое время смотрела на Аквиллу, потом сказала:
– Знаете вы мне понравились. Пойду переговорю с папой, может, он примет вас лично.
И девушка удалилась через неприметную дверь за своей спиной.
В это время стеклянная дверь снова скрипнула, Аквилла непроизвольно обернулся и… открыл рот от изумления, увидев как всегда мрачное лицо Веселенького. Оперативник решительным шагом подошел к стойке, внимательно посмотрел на дверь, в которую ушла девушка, наклонился к Аквилле и быстрым шепотом протараторил:
– Между насильником и Медянцевым есть связь. Между теми делами об убийствах и изнасилованиях, про которые ты говорил, также проглядывается связь. И след Медянцева в них тоже прощупывается. После моих запросов начальство спустило мне оперативное дело Медянцева, у которого скоро выйдет полуторагодовой срок…
Веселенький замолк на полуслове. Через две секунды вернулась дочь Медянцева, она повернула свою блондинистую головку в сторону опера и спросила его:
– По записи?
– В порядке очереди, – отрезал Веселенький и, нахмурив брови, дал понять, что говорить больше ничего не собирается.
Девушка и не горела желанием продолжать с ним общение, она мило улыбнулась Аквилле, указала на коридор слева и сказала:
– Смотровая № 49, второй этаж, папа ждет. Удачи, сыскарь.
***
Барон Аквилла поднялся на лифте на второй этаж серого здания на Гадюкинской улице и прошел по голому коридору до упора, где тот расходился в разные стороны: вправо были указатели «прачечная», «турбюро», «страховая компания», налево висел единственный указатель «смотровые 33-49». Повернув налево Аквилла прошел в самый конец коридора и на секунду остановился перед массивной черной дверью, на которой белой краской скупо был намалеван номер «49». Аквилла огляделся, остальные 16 смотровых были оборудованы точно такими же дверями. Все различия были в номерах.
Барон потянул дверь на себя и вошел в смотровую. Это была особо ничем не примечательная длинная комната, но узкая комната, единственное что – левая стена представляла собой громадный зеркальный экран.
– Гражданин Медянцев? – спросил Аквилла пустое пространство комнаты.
В дальнем конце зеркальной стены приоткрылась дверь. Аквилла твердой походкой зашел туда. Там была копия пациентской части смотровой, за тем исключением, что еще стоял стол и дополнительный стул. Аквилла с интересом посмотрел на Медянцева, с интересом посмотревшего на Аквиллу.
Это был мужчина около сорока лет, довольно высокого роста, с длинными и слегка неряшливыми черными волосами, трехнедельной щетиной, бледным цветом кожи и, видимо, профессиональной сутулостью. Он сидел за столом, водрузив подбородок на руки, сложенные в замок.
– Присаживайтесь, – негромко сказал аналитик.
Аквилла присел напротив магнетизера. Теперь их разделял только стол.
– Кофе будете? – спросил Медянцев.
Аквилла мельком глянул на электрочайник за спиной аналитика, ряд грязных кружек там же, отметил для себя слой пыли, покрывающий и кружки, и чайник, и вежливо отказался. После ритуального пожимания рук и называния друг другу имен, аналитик предложил перейти к делу, Аквилла был не против.
– Что привело вас сюда? – начал доктор.
– Приказ прокурора. Он беспокоится о моем психическом здоровье после того, как я при самообороне убил двоих бандитов.
– Вы не поняли. Я не спрашивал, кто направил вас в мою контору, я спросил, что привело вас ко мне в кабинет. Вы могли бы как остальные пациенты сесть в кресло в основной части смотровой и пройти курс дистанционно.
– Не знаю. Может вы поможете разрешить мне какие-то личные проблемы?
– Логично. Человек не пойдет на классический сеанс психоанализа, если у него нет проблем. Так в чем заключается ваша проблема?
Про себя сыскарь подумал: «Мои проблемы? Я состою в тайном обществе – Ордене Срединного Союза, планирующем государственный переворот. Это не проблема. Я столкнулся с настоящей магией, практикуемой главами Ордена, не укладывающейся в рамки рационально объяснимого мира, от чего иногда боюсь за свой рассудок. Это тоже не проблема: нельзя отрицать неведомое, когда оно происходит перед твоими глазами только потому, что так жить удобнее. Орден намерен использовать меня как острие чистки в Срединном Союзе. Это также не проблема: чистка необходима Союзу, и лучше ее проведу я, нежели какой-нибудь мясник. Во главе Ордена стоят Магистры, которые являются какими-то непостижимыми сущностями, явно не людьми. Но и это не проблема: точнее это не имеет значения, так как цель Ордена – благородна». Поэтому вслух Аквилла сказал:
– А может вы поможете мне определить мою проблему?
– Думаю это будет несложно. Пойдемте по классическому пути. Расскажите воспоминание из глубокого детства.
– Э-э, какое? У меня их много.
– Мультфильм, к примеру, который запал вам в душу, что у вас всплывает в памяти?
– Прям всплывает?
– В голову что пришло – прямо сейчас!
И Аквилла рассказал ему такой эпизод.
Бородатый полуголый качок прикован к скале, его допрашивает орел, и орел спрашивает:
– А теперь – признайся, какие тайные причины побудили тебя это сделать?
И закованный бородач сурово отвечает:
– Я хотел помочь людям.
Глаза орла наливаются кровью, он рвет печень прикованного своим клювом и, всматриваясь в искаженное лицо допрашиваемого, орел кричит на него:
– Говори правду! Скажешь?
Бородач набирает в грудь воздуха и громовым голосом оглашает окрестности: