Собирание игры. Книга первая. Таинственный фьорд
– Позвольте мне ещё несколько слов. У вас заказное именное меню. Листочки на завтрак перед вами. Завтраки мы носим в номера-каюты. По вашему звонку из номера. По утрам обычно работает другая официантка – Даша. Кнопки вызова обозначены на панелях управления в каждом но… каждой каюте. За завтраком заполняете заказ-меню на обед и так далее. Меню каждый раз приносит официантка. Обеды и ужины, как правило, здесь, в ресторане. Но можем подать и в номер. По звонку, в виде исключения. Время завтраков, обедов и ужинов на вашей карте гостя. Это и пропуск. Другая карта – ключ от каюты. Обе карты всегда с вами. Временные интервалы для приёма пищи достаточно большие (особенно завтрак: с семи до одиннадцати) и мы просим их не нарушать. В VIP-зонах по вашим картам можно посетить и другие (большие) рестораны. Но после двадцати двух часов. С отдельной, разумеется, оплатой. А так… Бары, казино, ночные клубы, кофейни и прочее, прочее. Да, ещё… Я и мой коллега Мигель даём уроки танцев… Он ещё обучает покеру… Через десять дней – турнир по покеру. Кстати, в вашей кают-компании есть подробная схема – карта судна и план всех мероприятий. Ха… А наша Ве́сна делает классные мужские причёски-стрижки, маникюр и педикюр. Девочки-горничные могут сделать расслабляющий массаж… Многие девочки знают три-четыре языка, администраторы, в частности я – пять-шесть. Что ещё?… Может быть желаете благовония, фоновую музыку (лаунж) сейчас, в зале… Скажите Ве́сне… Всё. Делайте, пожалуйста, заказы. Если нужна помощь-подсказка в выборе блюда, пожалуйста, обращайтесь. Я позже удалюсь в соседнюю комнату. Потребуюсь – вот ещё и колокольчики рядом с вами. Или телефон, или попросите Ве́сну пригласить меня. Приятного вечера!
Герр Воловьев нетерпеливо позвонил в колокольчик, хотя Влада ещё стояла возле него, чуть сзади по правую руку, между ним и Татьяной. Он даже не взглянул в меню и принялся нашёптывать заказ администраторше. Герр чмокал губами, чуть ли не закусывая мочку женского ушка. Та поводила плечами, покачивала головой, вскидывала брови, удивляясь выбору этого господина, видимо старшего здесь. И правда: этот «арлекин» восседал «наполеончиком» во главе стола, насмешливо взирая на остальных восемь гостей, поровну сидевших справа и слева от него вдоль стола.
– Постараемся… Сейчас же спрошу у повара… Да, ежедневно, конечно.
И ушла, покачивая крутыми бёдрами, тоже выражавшими этим раскачиванием удивление. Интриган-распорядитель «выдал», видимо нечто оригинальное, в своём арлекиновском амплуа.
Но кто из путешественников мог хоть на йоту предположить, какой шок их ждёт впереди!
Когда все заказы были сделаны и первые бокалы наполнены и первые тосты «За знакомство!», «За приятное путешествие!» были провозглашены, Воловьев, уже осушивший залпом три кварты лёгкого эля, наполнил стакан уже крепким Аквавитом.
Глава 2. «Бал сколотых масок начинается!»
– Бал-маскарад начинается, друзья мои – российские интеллигенты! Праздник! Вы заслужили его своим творчеством, особенно направленным и проявленным по отношению к Скандинавии, к её истории, эпосу, культуре.
– А почему же «маскарад»? Масок-то я не вижу – бесцеремонно съязвил выпивший уже четыре стопки Аквавита «бывший интеллигент» Викто́р Семёнович.
– Кроме разве котелка на вашей голове, герр Воловьев – поддержала бизнесмена гордячка Алла – Причём за столом!
– Хо-хо! Как вы несправедливы! Маски-то буквально прилипли к вашим лицам, высоколобые мои. Но мы их сорвём-с! Я тоже несколько яйцеголов-с, хе-хе, имею особенную шишечку на голове… и вот – прячу-с. Стес-с-сняюсь! О наших масках и наших шишках чуть позже… Так вот… За ваши успехи наша… организация отправила вас в этот тур. И Хозяин наш… хрю-хрю… «носатенький демиург», надеется что некое вдохновение… э… подстерегает вас в этой поездке. Мы разослали приглашения более тридцати российским гражданам. Как правило, делаем это раз в двадцать лет… приблизительно. Срез… анализ… э… «человеческого». И откликаются, идут на контакт с нами, как правило не более десяти человек. Таких как вы-с! В нашей… э… конторе… я курирую Германию и Россию. Прелюбопытнейшие страны! Наслаждаюсь! Моя должность не высока: куратор… или порученец… или, я особенно люблю, когда меня называют уполномоченный-с…
– «По рогам и копытам»… Ха… – опять невежливо и неосторожно схохмил Викто́р-депутат.
Вся сладкоголосость и карнавальность вмиг сошли с лица порученца. Студень физиономии застыл с выражением такого жутковатого, устрашающего, звероподобного и циничного оскала, что казалось: вот сию секунду из-под котелка сатира обнаружатся рога, а ступни обернутся копытами.
– Именно! Именно, прозорливый вы наш Семёныч-толстосумчик.
Воловьев сдерживал своё жало и глотнул глегга, чтобы залить яд и желчь лёгким алкоголем. Он не хотел бы сразу испортить «праздник» и сразу «скрутить этих людей в бараний рог».
– Чудненько! Теперь я должен представить вас друг другу. Коротко,… хе-хе, хотя не следует вам боле удивляться, что я знаю о каждом из вас всё. Всё! «Професьон де фуа!» – как шутили гугеноты накануне Дня святого Варфоломея. Ха!
«Намёки этого Варфоломеича невеселят…» – подумал Кирилл Алексеевич, пятидесятипятилетний учёный из Москвы.
– С вас, наш всенородный «мандато-депутато, бандито-гангстерито» мы и начнём – продолжил Витольд – Веселей! Просто по кругу слева от себя и начну… Далее «по солнышку».
Викто́р, не поднимая своих недоверчивых, но в общем незлых глаз, опорожнил пол-стакана виски.
– Сей бизнесмен и депутат герр Лохвицкий попал на наш «Ноев ковчег» волей случая вместо заболевшего брата, специалиста… нашего с вами учёного профиля… Так что? «Та пусть его» плывёт? Или… за борт! Пусть. Всё же гражданину за шестьдесят. Кроме того, представитель столицы, москвич, в прошлом приличный аспирант-механик, подавал надежды… Он вот собирается «отойти от дел», да? Посвятить себя поэзии? Да? Деньги все свои отдать в Департамент культуры города… А? Хватит, право, тебе торговать кожей и драть с граждан по «три шкуры»! А? Или врёшь? Устал, устал врать и воровать… Бедный…
Такого нелицеприятного напора, «жескача» не ожидал никто и сам Лохвицкий, конечно.
– Да… пацаны… Да я… «накрою поляну» и не одну… Да! Зае…ло всё! Ну говорил я, что бабло отдам… отчасти… И в рифму как-то… Спохмелья было… Эх, отдохнуть бы… – гибкие, двуличные губы вновь потянулись к стаканчику.
– Э-э-э! Гибкий вы наш… – миролюбиво отодвинул от него крепкое спиртное Воловьев – Ваш заметный интерес к крепким алкогольным напиткам и круг вашего общения… не способствуют изысканности речи. Но соберитесь, дружок. Вы ведь умели когда-то логически мыслить, вести дискуссию…
– Сам-то «хлебаешь» за двоих… – бурчал аспирант-неудачник.
– Вот ведь бодливый какой! Перебивает, встревает… Ты, браток, не в Думе, и не на сходняке… Я легко могу наказать – не позавидуешь! А «хлебаю»… – так я ведь другой, чем вы. И пью, и ем, и живу – не так-с. Не так-с! Прошу запомнить. Всех!
Когда-то, лет тридцать назад, когда перестройка открыла врата коммерции, милый «пацан» Витя, аспирант университета, умненький и сметливый, крайне удачно продал коллекцию значков и медалей своего деда и вот одна хитрая «медаль характера» Витюши повернулась совсем другой стороной. Он понял, что его росточек ниже среднего, склонность к «полному животику», его порой неуместную подвижность Чарли Чаплина, нужно и можно так выгодно преподнести (с помощью толстого кошелька), что не он будет завидовать другим, а они, эти все доценты, будут завидовать ему!
– Далее. – уполномоченный с профессиональной галантностью провокатора и соблазнителя обратил свой взор на соседку бизнесмена, музыканта Алёну Игоревну. – Хорошо, что рядом с нашим «неспокойным» Викто́ром сидит наша «солнечная» и музыкальнейшая Алёнушка. Вы все вообще правильно расселись! Случайностей ведь не бывает. И я не случайно употребил слово «солнечная». Это значение имени. Ах! Не обращайте внимания, друзья, что сейчас её прекрасные, яркие, синие глаза потухшие. Спящий вулкан! И пятна с «солнышка» мы прогоним! Алёна Игоревна – петербурженка, чудесный, талантливейший и многогранный пианист и сочинитель-композитор. Как она играет Грига! Какие сильные сюиты и пьесы на древнескандинавские темы! Особенно из норвежского эпоса, наших саг! Собственного, заметьте, сочинения-с! В её крови есть норвежский замес! И владеет норвежским неплохо, а английским – вообще о-ля-ля! Музыканты чувствительны к языкам, ха! И дух крови чуют!
«И чувствую бутафорию, и не каждую буффонаду принимаю. И эксцентрику, фарс, бурлеск «за краем» не люблю. И отличаю фейковость во фриках и фриковость в фейках, как и «Fuck you» от «Fack you» в интонациях английского. В контекстах смысловых, речевых и музыкальных тем паче…» – равнодушно отметила про себя Алёна. А вслух сказала скромно:
– Спасибо. Мои работы не заслуживают такой оценки. Я лишь – тут лауреат…, а там – дипломант…
Сутулясь и пряча глаза, поднялась высокая шатенка, в мягкой улыбке которой проглядывала та она, десятилетняя девочка, чувствующая свой недюжий Дар, ещё полная надежд и доверия. Сейчас, когда ей уже немного за тридцать, подизношенные нервы сильно подтрепали романтические надежды. Потускнело доверие. Потухли глаза.
– Что вы, уважаемая! Сколько сейчас дур с «накаченными» губами. Фейковых пустышек… Выставляющих себя тонкими. Чувствительными… А вы из дорогих, из породистых, из тех «раньших», настоящих. Что были воспитаны в прилежании, уважении, безусловном трудолюбии и тяге к знаниям. Что в конце фразы «Я этого достойна» ставили знак вопроса. Безоговорочно! Поиграете нам? Обещайте!
Пианистка, польщённая и взволнованная, кивнула и выпила бокал грога, что подсунул ей «народный слуга».
– а далее за Алёной по левую руку сидит наш Бергман и Феллини, Эфрос и …, я серьёзно, наш режиссёр Владислав Фёдорович. Вы не знаете его фильмов и театральных постановок? Ерунда! Узнаете! Просто он имеет дрянной, неуживчивый характерец. Угрюм-с! Остёр на язычёк-с! Но дюже талантлив! Ему ещё нет пятидесяти. Без го́ду! И он – «бе́згоду» от своего Звёздного Часа. Мы – надеемся! Я – уверен! У него есть всё! Ну… ну чуточку не хватает любви… Тоже, тоже рядом-с!
Худой, высокого роста мужчина, с полными, женскими губами и лёгким, почти незаметным тремором левой височной мускулы и щеки поклонился, не привставая даже. Глаза его прятались. Это были не расположенные к чужому вниманию глаза. Нервные, готовые дать отпор. Но какие-то ещё и оплавленные болью. Казалось, что этот сильный на вид мужчина стесняется чего-то, чего-то скрывает, боится, что его «застукают» за неким постыдным занятием. Подчас этот «Эфрос» если и поднимал свой «тяжёлый» взгляд на собеседника, то наблюдателю было приметно, что даже в простой беседе «ни о чём», в глазах режиссера горела невыразимая затаённая мысль и руки с тонкими длинными пальцами двигались, улавливая и эту мысль и то чувство, что сопровождало её. Это напоминало «кошачье ожидание» то ли опасности, то ли добычи.
«Этот Владислав – как локатор, как «живая мина». Я чувствую, какое горячее тепло идёт от него – подумала Дебора, молодая художница, сидящая по левую руку от режиссера. – Он, кажется, всё время улавливает какую-то творческую мысль… А может мысль уже захватила его пульсирующий ум?… Х-м… В любом случае, на мои ножки, которые я нарочно, ха, демонстрирую ему, он не обращает такого же пылкого внимания. Мало мне попадалось молодых мужчин, которых бы не привлекала ажурная резинка чулочек, казалось бы ненарочно приоткрывшаяся из под короткой юбочки. Но нет! На лица присутствующих женщин смотрит… неравнодушно… Внимательно вглядывается именно в лица! Как художник? Как мужчина? Да-да… он пытается отсканировать, считать поведение той или иной женщины в ситуации… какой…? Хм, а на мужчин вообще не смотрит… Не удостаивает! Интересный!».
Как интересно заглянуть «внутрь» женской головы! И когда эта голова фантазирует и мечтает, и когда строит логические цепочки или «считывает» мужчину! Зря вы, мужские друзья мои, порой иронизируете: «женская логика». Так вас эта логика может «просчитать» и так «зацепить ноготками» безошибочной интуиции (тоже женской, острой, как бритва!), что, боюсь, иронизировать придётся над вами!
И эта двадцатисемилетняя барышня, прелестная Деби, девушка ещё ведь совсем, весьма точно угадала внутренний строй Владислава. Может творческая хватка художницы по привычке «сочиняет» подвернувшийся образ? Может по причине соседства Дебора обратила бо́льшее внимание… А скорее всего – понравился! И зацепил именно, возможно, тем, что не «лапал» глазами бёдра, груди и прочие женские прелести. Тем, что глаза его искали, разгадывали важную для него суть! Пусть даже «Какая она была бы в постели? Когда кричит, а когда молчит? Тогда, когда нужно ему?»
– Ваш фильм об открытии Северной Америки викингами, об Эрике Рыжем, Лейфе и Торвальде Эрикссоне… в режиссерском плане задуман оч-ч-чень талантливо. И сценария проработка глубока… Но нет масштаба! Нет денег! Компьютерная графика не заменит живой панорамности! О, нет, Виктор Семёнович! Спасибо, конечно. Но мы – богатая, всё могущая, всемогущая Структура! Мы сами профинансируем и строительство флотилии драккаров и кнорров, и съёмки в океане, и… всё-всё… Но об этом – позже! А сейчас дальше, по кругу. А по кругу, слева от вас, Владислав Фёдорович, да, со стороны сердца, э… хе-хе… муза ваша! Т-щь! Не извольте гневаться… Вот характерец! Всё ему «не так»… Хорошо… по крайней мере – художник нашего будущего шедевра. Итак, прошу любить, обласкивать и голубить нашу «волшебную кисть», нашу голубицу Деборочку…, Дебору Павловну!
Девушка (а можно всё ещё называть девушкой ту, которая распрощалась с девственностью в шестнадцать и уже перешагнула двадцатипятилетний рубеж? Да ради Бога! Хуже, если в тридцать она – ни разу не «давшая» девушка хмурая…) подняла на всех свои большие, чуть выпученные, но красивые голубые глаза. Эту стройняшку, росточком ниже среднго, с русыми, мягкими и лёгкими волосами, стриженными сейчас «пикси» действительно хотелось «приголубить».
– Спасибо!… Пожалуйста, без отчества… И можно не Дебора, а просто Даша. – сказала «Даша» не соответствующим виду «крошки» низким, страстным голосом.
«Даша – даваша» – соскабрёзничал мысленно склонный к «жеребятине» депутат Семёныч.
Амбивалентность этой «голубицы» могла бы быть прочувствованной (и оч-чень больно!) любителями делать милым девочкам сальные, непристойные предложения. Да, у Деби был особый «услужливый» взгляд, особенно льстящий мужчинам своей искренностью, умением смотреть снизу-вверх прямо в глаза бесхитростно и бескорыстно. И обволакивая туманом синевы! И у мужчины может возникнуть естественное желание приласкать эту «няшу Дашу». Но если запахнет «клубничкой» или ещё какой «похабщиной», похотливый любитель «ням-ням няш-Даш» получает такой удар в пах ногой от мастера тхэквандо Деборы Павловны, что… Эх, а ещё говорят: «Маленькая собачка до старости щенок»!
– Э-э-э, нет! Вы для нас всё же Дебора. Ваше древнееврейское имя (впрочем, распространённое сейчас по всему миру) многое значит. Как и ваши предки по мужской линии – караимы. О! Особенный, загадочный, хранящий достоинство народ с крымско-еврейскими корнями. Умеющий даже при своей малочисленности «держать удар» с оружием в руках. Деби – из прелестного черноморского города Балаклава, где она открыла частную галерею волшебных эльфов, гномов и даже троллей. Добрых, ха, троллей! Нет, нет, замечательно. Мы благодарны! Сама всё: и рисует, и организует. Ты, девочка, ещё познакомишься живьём со своими… героями. Скоро! Нос в нос. Уверен в грандиозном успехе выставки! Да, крошка Деби, мы через полгода организуем твой художественный салон. По всей Скандинавии и северной Германии. О! К нам, ко мне идёт долгожданная Влада! Чегой-то несёт! Везёт мне полную тележку-с! Дебора! За вас, спелая вы наша, наливная! Чтобы вам и спалось и «елозилось»!
Куратор быстро ловким движением налил в большую свою кружку какого-то особенного зелёного эля и особенного кроваво-красного глегга из двух графинов, что привезла администратор. Прямо из тележки схватил устриц и стремительно ими закусил. Ве́сна поставила перед ним огромный тяжёлый поднос мозговых косточек, травы, морских гадов и прочих моллюсков. Порученец бесцеремонно бил косточкой о косточку или по дну подноса, выбивая «мозги», затем с жуткими «сопливыми» звуками высасывал остатки, а затем ещё с видимым наслаждением зверя ещё и раскусывал кости, продолжая «хлюпать» губами в своих «ударно-отсосно-разгрызных» манерах. Татьяна брезгливо отодвинулась от этого неряхи, уже забрызгавшего белоснежные манжеты её блузки жиром.
– Пейте, пейте, друзья «Капли датского короля»! «Чтобы хата была богата, а супруга – упруга!» И Деборочка, и наш «большой» учёный, Кирилл Алексеевич, что сидит напротив детки Деби, совсем не пьют алкоголь! Это – похвально!? Ну, ну – их дело…
– Мне кажется, что и без спиртного нам тут «выносят мозги»… не по-детски – строго отозвался учёный, мужчина с красиво уложенной сединой и высоким лбом человека, постоянно и привычно «грызущего гранит науки», но и привычно мучающего себя сомнениями, внутренним беспокойством, к науке химии отнюдь не имеющими прямого отношения.
Эти размышления «рассекли» накосо его переносицу такой глубокой морщиной-складкой, что одна бровь располагалась под углом к другой. В глазах этого доброго, независтливого человека отражался «вечный урок» покаяния, прощения и понимания. Кипение внутреннего наказания! А за что его так терзал этот осточертевший мутный страх наказания? За какой такой грех? У страха много причин. И много личин. В каждом есть свой «чёрный человек». Один такой может навещать тебя извне, а другой, боголепные вы мои, сидит, стережёт и грызёт изнутри. Вот и у профессора «червь» – нутряной!
– Многоуважаемый Кирилл Алексеевич, отличник вы наш, человек «55». Вам ли не знать, что мозги себе частенько мы «выносим» сами. Не думайте о плохом! Думайте и тешьте своё честолюбие, своё тщеславие, совершайте новые открытия! Как высококлассно, с точнейшим научным расчётом и скрупулёзностью в технологии вы помогли обезвредить немецко-фашистский танкер с ртутью, затонувший у берегов Норвегии в сорок четвёртом. Вы – химик-технолог от Бога. Ха! Хотя бы от Того, которого посильно вообразить вашему человеческому разумению. Но нам пригодятся и ваши незаурядные способности в биохимии. Докторская-то ваша по этой специальности была. У нас к вам будет огромная просьба. Лечебные грязи, которые пользует наш Хозяин, для лечения больных колен и чувствительности носа, потеряли половину своих микроорганизмов. Нет, в Норвегии очень берегут экологию, но человеческие отходы как-то попали в наш тысячелетиями глухой и недоступный район, в наше Озеро Жизни! – голос уполномоченного начал дребезжать, от волнения и праведного гнева изо рта вытекла струйка слюны, красно-зелёный киселёк той жвачки, что была во рту. – Людишки совсем обнаглели, обезумели! Нам наплевать, что они потеряли всяческую ответственность, чувство долга перед этой планетой и «пляшут на последнем шабаше потребления»! Но… гадить… другим, более высшим и более могущественным существам на Земле… мы не позволим! Никак-с!
Он чуть отёр жирными пальцами уголки рта, ещё более испачкавшись.
– Если вы намекаете на себя, как существо более высшее, то я хочу осмелиться предложить вам воспользоваться салфеткой. – презрительно ответила на вызов Аллочка.
– Ох, шутите с огнём, Алла Максимильяновна! А если к вам вдруг явится мой Хозяин и попросит вас, такую «аккуратненькую и чистенькую»…
– Что? – гордячка высоко держала голову.
– Ну например… «Поднимите мне веки!» – тягуче-потусторонне прогромыхал чей-то голос, исходивший будто из Воловьева.
Горделивая стройность шейных позвонков актрисы (да и некоторых других) сразу «сдулась», продемонстрировав разумное «пластичное послушание».
– Что, «боязливенькие»?! – презрительно растянул рот распорядитель – Наш Хозяин редко приходит сам к людям… Свиту порученцев имеет. Могу похвастать, что ваш покорный слуга имел беседы-с и с Гоголем, и с Шопенгауэром, и с Ницше… да-с, да и со Сталиным и с Булгаковым-с. Да что перечислять-то всех приглашённых и ода́ренных чем-то наших клиентов-подопечных. И, ха-ха, отпущенных по милости.
«Нам ещё орков, гоблинов и ведьмаков не хватало! Да кто он? Кто? Чёрт возьми!» – трусливо думал бизнесмен Витя, запивая своё малодушие алкоголем и не контролируя известную смелость своих мыслей-предположений.
Да и невдомёк было этому практику-торгашу, что мысль-то материальна!
– Будут, будут-с, все – кого позвали, Викто́р – придут-с! – надсмехнулся Варфоломеич над мыслями Семёновича. – Так вот. Нашей театральной приме, сидящей рядом с Кириллом Алексеевичем по его левую руку, не нравится мой застольный этикет. Зато вы, Алла Максимильяновна, наверное, полагаете, что если ваш платочек надушен дорогими духами и вы научились принимать «царственные» позы, то я не смогу в миг «резануть» о каждом из вас такую «правду-матку», так разрушить ваш мирок…ох! Смирите, смирите гордынюшку! И не будем привередничать, будем дипломатичными! – Витольд растянул фейковую улыбочку от уха до уха, вновь выпустив струйку теперь уже фиолетовой слюны.
«Показал как будет «резать»… от уха… до уха… Вот и Fack you и Fuck you!» – смиренно оглянула всех Алёна и сказала вслух:
– Нам не следует поддаваться сиюминутным мелким обидам, не нужно придираться к словам. Мне кажется, что… это… неясная пока… паранормальность даст нам больше… чем может отнять и… действительно разрушить… Наказать!
– Солнечная, светлая Алёна! Вы – чувствительны, умны и прозорливы… и более всех можете рассчитывать на Дары и милость нашу. – примирительно сказал Воловьев.
– И я хочу попросить всех… не привередничать… дать… э… режиссёрам этого пусть и «неформатного» спектакля… э… высказаться до конца… Извините – грудной, немного грубоватый, но манящий голос этой чаровницы и правда… усыплял бдительность. А привычка (особенно во время волнения) облизывать свою верхнюю, природно припухшую губу и открывающийся в этот момент ряд белых здоровых зубов Деби не просто усыпляла бдительность, а призывала к… неге.
«Хм! Эту девочку может и интересует… конец… особенно мужской,… особенно этого «Вола»…, вон гульфик какой внушительный! А мысль её о спектакле, пусть дерзкая, в моей любимой абсурдной, притчево-парадоксальной-перевёртышной оболочке меня забавляет…, да что там – увлекает!» – подумала Алла.
Она с некоторым удивлением для себя и нечаянно вторя, машинально облизнув губы, посмотрела на Дебору другим взглядом, с другим интересом. «Эта девочка тоже меня увлекает. Опять… опять эта горячая волна, это щекочение, сладко защемило в груди… и ниже…» – подумала Алла и неожиданно нежно улыбнулась девушке.
Если бы Алёна и Дебора не смягчили ситуацию, Алла бы «дрогнула нервами, сокрушилась сердцем» да и пустила крупную, бриллиантовую слезу. Актрисе полагается иметь…, да нет, не обязательно скандальный и склочный характер, а просто… возбудимый, рефлексирующий… Ну «Чайка», одним словом: «львы, орлы… рогатые олени… пауки, молчаливые рыбы… все жизни, свершив печальный круг, угасли…». Нет, характер Аллы Максимильяновны, имевшей в жилах немецкую кровь, а следовательно, нордическую стойкость и внешнюю невозмутимость не был мечтательно-наивным. Отнюдь! Но обида невостребованности, вечно требующие и ждущие приглашения на роль глаза, глаза, жаждущие признания не могли быть всё время сухими, а губы сжатыми. Потрескается же всё от такой сухости. Нашу гордость, нашу внутреннюю, спрятанную почти в каждом небестолковом человеке гордыню, высокомерие, себялюбие так легко «лягнуть». Да походя плюнуть в чьё-то тщеславие – одно, скажу вам, удовольствие! Честолюбие, вишь, – оно ещё в почёте. С ним связанна «успешность». А вот тщеславие, гордынька – это «плохое» самолюбие! Фу! Как полезный и вредный холестерин. Особо за скромность ратуют самые хитрые, наглые и двуличные!
– Девочки наши! Зачем вам волноваться? Берегите красоту! Вот наша Владочка (она вышла даже) подумала про нас: «Странный корпоративчик..Хотя… Чего я только не насмотрелась… Нельзя ничего принимать к сердцу… И думать… Надо беречь кожу… цвет лица… Это главное!» Да-а-а-с! Дама-с! Козырная-с! И у нас с вами – мир! Чего вы испугались?! Ну – другие мы! Ну и что? Умеем мы кое-что… Да-с. Мысли читаем. Ну извините уж… Ещё раз говорю: зла вам не желаем! И не будет ничего смертельно опасного. – Воловьев был прямо-таки «сердечен». – Ну хорошо… Я Татьяне Эдвардовне объяснил перед поездкой о форме… необычности, что ли, нашего «реалити-шоу»… Нет… Никакой пошлости… Никакого видео… Вы должны нам доверять!