Великий маг Каладиус. Хроники Паэтты. Книга IV

Глава 4. Новая жизнь

– Вы имеете в виду, что я могу стать волшебником, сударь? – у Олни было стойкое ощущение, что его разыгрывают. – Могу научиться ворожить?

– Ты уже это умеешь, – усмехнулся Клайдий. – Ведь именно так ты защитился от боли сегодня во время порки. Но пока это лишь пародия на волшебство. Точно так же, как если дать малышу кисть и краски, он сможет что-то намалевать. Но лишь обучившись этому мастерству, можно стать художником.

– Вы хотите сказать, что я – колдун? – испуганно переспросил юноша.

– Скажешь тоже! – фыркнул Клай. – Из тебя такой же колдун, как из меня – повариха. Но тебе очень повезло встретить на своём пути мага. Если ты захочешь, я обучу тебя основам волшебства, и тогда ты действительно сможешь стать колдуном, – с усмешкой произнёс он просторечное словечко.

– Но меня же сожгут… – побелевшими от ужаса губами пробормотал Олни, непроизвольно натягивая на себя грязную рогожу, словно пытаясь укрыться за ней.

– Твоя мама рассказывала тебе слишком много сказок! – вновь расхохотался Клай. – Колдунов не жгут на кострах, если только они не сходят с ума и не убивают всех подряд. Маги – очень уважаемые и почитаемые люди в королевстве. Ты сможешь иметь хорошую работу, много денег, власть…

– Но тогда почему вы сбежали из города? – подозрительно прищурившись, спросил Олни.

Похоже, простодушный малый решил, что этот странный человек пришёл сюда, чтобы искушать его, дабы затем вновь обвинить в чём-то страшном, от чего уже не отделаться двумя дюжинами ударов розгами.

– А это уже не твоего ума дела, малец! – беззлобно, но решительно осёк паренька Клайдий. – Хорошо, я вижу, что у тебя сейчас каша в голове. Я приду ещё раз завтра и ещё раз спрошу то же самое. Если ты согласишься – я стану тебя учить, если откажешься – больше ты меня не увидишь.

Клай блефовал. Ни за что на свете он не отказался бы сейчас от этого паренька, который внезапно сделался его спасением от смертельной провинциальной скуки. Однако у этого деревенщины в голове был полный бардак, и нужно было встряхнуть его как следует. Конечно, Клайдий очень опасался, что парень окажется попросту дурачком, что было вовсе неудивительно в деревне. Но даже если и так – что с того? Ведь в данном случае для него был важен отнюдь не результат, а сам процесс. Наверное, не повстречай он Олни, то со скуки вполне взялся бы за дрессировку собаки или медвежонка.

Маг действительно направился к двери, чтобы уйти, но его остановил голос Олни:

– Я согласен!

Улыбнувшись тайком, Клай вновь вернул себе таинственную и суровую физиономию и, обернувшись к избитому парнишке, проговорил:

– Что ж, хорошо, я возьмусь обучать тебя. Но учти, что будет либо по-моему, либо никак. Если вздумаешь перечить мне, или окажешься непроходимо туп, отправишься обратно пасти своих коз.

– Я буду делать всё, что вы скажете, сударь.

– Отныне называй меня мессиром.

– Хорошо, мессир, – покорно повторил Олни и, помявшись немного, всё же решился спросить. – Мессир, а вы не могли бы исцелить мою спину?

– Вот тебе первый урок, парень: маги не всемогущи. Может быть, в твоих сказках они способны на всё, но в реальности тебе придётся много учиться и трудиться, чтобы постичь хотя бы самые основы. Бывают маги-целители, но я – не один из них и исцелить тебя не могу. Тебе придётся смириться с тем, что шкура твоя будет заживать долго, как и предписали ей боги. Но поскольку ты теперь мой ученик, то не можешь больше оставаться в этом сарае. Вставай, пойдём, я найду тебе комнату в доме.

Не вполне ещё веря своему счастью, Олни послушно поднялся, морщась от боли в пояснице, где немедленно взвыли потревоженные рубцы, едва взявшиеся кровяной коркой. Не вполне осознавая, он машинально ухватил конец рогожи, словно собираясь тащить её с собой в своё новое обиталище. Увидев это, Клай вновь рассмеялся.

– Оставь это гнильё здесь, парень! Воистину, боюсь, мне никогда не удастся выбить эту деревенщину из твоей головы! Каким ты был вороватым пастушком, таким и останешься, в какие бы наряды потом не рядился.

Наверное, никогда ещё в своей жизни Клайдий Сарамага так не ошибался. Не дожив до расцвета могущества великого мага Каладиуса, он так и не сумел с полным удовлетворением и даже благоговением поглядеть на дело рук своих. Конечно, будущий Каладиус довольно быстро покажет своему учителю, что тот не зря избрал его в ученики, но – увы! – за свою жизнь Клай до конца так и не постигнет масштаба явления, которое он сотворил.

Будущая же легенда между тем послушно отбросила рогожу и поплелась за своим благодетелем, постанывая от боли, которую до конца не смог убрать даже настой дурной травы.

– Есть хочешь? – поинтересовался Клай, когда слуга показал им ту комнату, что теперь должна была стать комнатой Олни.

Несмотря на все треволнения и побои, юношеский организм брал своё, кроме того, парень совсем ничего не ел в течение этого дня, поэтому Олни лишь закивал головой, поскольку рот его тут же наполнился слюной настолько, что он опасался, как бы она не потекла наружу, стоит ему разжать зубы.

По распоряжению Клайдия, которому, к слову, слуги подчинялись даже охотнее и расторопней чем своему прямому хозяину, для паренька тут же был накрыт стол. Глаза Олни поползли из орбит, когда он увидел всё это великолепие, хотя по меркам менее невзыскательных людей это был бы вполне себе обычный ужин – два-три блюда, хлеб и молоко.

– А где моя мама? – шикарная еда напомнила юноше о том, что Дарфа так и не вернулась, хотя маг обещал обратное. Ему так хотелось поделиться этим с нею, чтобы увидеть, как она улыбнётся своему сыну, который вдруг сделался таким важным человеком.

– Я отправил её домой, – просто ответил Клай. – Не волнуйся, её покормили, и я велел дать ей продуктов с собой. Но здесь она нам ни к чему.

– Но мне можно будет навещать её? – Олни со стыдом ощутил, что плачет – так болезненна оказалась тоска от расставания с матерью.

– Нечасто. Я не вижу в этом нужды. Теперь ты – ученик мага, и если ты как можно скорее не порвёшь со своим прошлым, оно неизбежно будет тянуть тебя обратно. И ладно бы, если бы ты был барчуком, чьё детство было безоблачно, а будущая жизнь полна перспектив. Но я не хочу, чтобы эта зловонная деревня держала твой разум в своём плену.

– А можно тогда позволить моей маме жить здесь? – набравшись храбрости, спросил Олни. – В этой комнате места навалом…

– Твоя мама останется в прошлом, – жёстко отрезал Клай, которого, похоже, начало раздражать это нытьё. – А в твоём настоящем теперь буду я, иначе будущее твоё будет весьма плачевно. Чем быстрее ты смиришься с этим, тем тебе же будет проще. А если тебя это не устраивает – возвращайся в свой хлев!

Первой мыслью расстроенного и порядком ещё напуганного Олни было вскочить и поскорее убраться отсюда. Догнать маму, которая вряд ли далеко ушла по дороге, ведущей к их родной деревне, к их дому… И до конца своих дней жить привычной жизнью… Жизнью, в которой всегда будет одна вонючая комнатушка на двоих с матерью, где ему придётся то и дело ночами слушать сиплое тяжёлое дыхание посторонних мужиков… Жизнью, в которой всякое завтра будет неотличимым от вчера, где на столе будет лишь засохший сыр да вяленая говядина, где самыми яркими впечатлениями будут весенние хороводы на Ночь лесных огней13… И он понял, что если он выберет эту жизнь, будет ненавидеть себя до конца своих дней. А потому, шумно выдохнув, он остался сидеть.

– Молодец, – похвалил Клай, наблюдавший с некоторой насмешкой эту внутреннюю борьбу. – Ты сделал верный выбор. А теперь давай, ешь!

Это была как раз одна из тех команд, которые Олни всегда выполнял без необходимости их повторять. Правда, он оказался слегка озадачен тем, что ему принесли вилку, которую ему никогда ранее не доводилось держать в руках, однако, взглянув на насмешливо-изучающее лицо своего наставника, он решительно ухватил кусок мяса с блюда руками и забросил в рот.

– Ты молодец, что не испугался показать своё невежество, – кивнул Клай. – Но если завтра к вечеру ты не будешь сносно пользоваться вилкой, я велю оставить тебя без ужина.

Однако Олни, похоже, даже не услышал того, что ему сказали. В его рту взорвался целый фейерверк вкуса, который он не испытывал никогда прежде. До сего момента ему и в голову не приходило, что еда может быть такой вкусной! По большому счёту, это было обычное жаркое, немногим лучше тех, что подавались в придорожных трактирах среднего пошиба, но на его фоне любая стряпня Дарфы Стайк была не аппетитнее сухой коровьей лепёшки.

– Что это? – кое-как проглотив кусок, выдохнул он.

– Жаркое, – пожал плечами Клай, не совсем понимая, что имеет в виду парень. – Телятина.

Неожиданно именно этот момент стал главной поворотной точкой в мозгу Олни, кристально ясно ответившей на его дилемму «мама или мессир». Он понял, что в жизни не сможет больше есть ту, другую телятину, которую он так ненавидел, даже не зная, какой она может быть. Для него этот кусок мяса стал символом новой жизни, которая уже ожидала его впереди, и теперь ни за что на свете он не готов был променять эту нежную, таящую во рту телятину на те мерзкие жилистые куски, воняющие дымом и тухлятиной.

Уже насытившись, Олни продолжал есть, покуда не съел всё до последнего кусочка, словно опасался, что эта трапеза может стать последней, и что этот странный человек, который просил называть его мессиром, вот-вот рассмеётся и прогонит нелепого пастушка взашей. От этой приятной тяжести в желудке страшно захотелось спать, но боль в истерзанной спине становилась всё явственнее.

– Можно мне ещё вашего настоя, мессир? – попросил он молча сидевшего рядом Клая. – Боль возвращается.

– Извини парень, но сегодня был первый и последний раз, когда ты употреблял дурную траву, – строго произнёс Клайдий. – Она сожрёт твои мозги быстрее болотного слизня. Учись терпеть боль, дружок, тем более, боль заслуженную. Это станет для тебя отличным уроком. Ложись спать. Сон – лучшее обезболивающее. А с завтрашнего дня мы начнём наши занятия.

***

Как и было обещано, на следующий день Клай взялся за обучение своего воспитанника со всей рьяностью умирающего со скуки человека. Ни о какой магии, возмущении и прочем речи пока даже не шло.

– Перво-наперво ты должен освоить куда более важные вещи, – наставительным тоном увещевал Клайдий парня, который вновь лежал на кровати и мучился от тянущей боли в пояснице. – Тебе нужно научиться читать, писать и считать. Ты должен познакомиться с мыслями мудрых людей, живших до тебя… Хотя с этим будет большая проблема – библиотека моего разлюбезного кузена включает в себя ровно четыре книги, три из которых – арионнитские, а четвёртая – книжка любовных сонетов, которая для нас совершенно недоступна по причине того, что неотрывно пребывает на ночном столике хозяйки дома. Поэтому тебе придётся учиться на память, слушая то, что буду говорить я. И да, кстати! Я совсем не забыл, что к сегодняшнему вечеру ты должен уметь держать в руке вилку. В целом тебе нужно будет научиться приличным манерам. Ты должен будешь выбить из себя всю эту деревенскую пыль, так чтобы никто и никогда не заподозрил в тебе пастушьего сына. Истинный маг должен вести себя так, будто он был рождён на ступенях трона.

Как мы видим, Клай подошёл к обучению своего первого ученика со всей строгостью, кажущейся настоящим лицемерием, если вспомнить его собственные школярские годы. Хотя, с другой стороны, это вполне можно было бы объяснить тем, что человек, набивший шишек на своём пути и хорошо запомнивший эти места, теперь предостерегал от этого других.

Сказать, что учение давалось Олни тяжело – не сказать ничего. Сущим испытанием для него стала грамматика. Имперский язык имел небольшой алфавит – всего двадцать два знака, поэтому многие звуки при написании превращались в комбинации двух, а то и трёх знаков сразу. Память у парня оказалась очень хорошей, но вот понять логику фонетических шарад для него не всегда представлялось возможным. Сказалось и отсутствие подходящих книг – изучать чтение и письмо по богословским книгам, написанных путаным тёмным языком, было настоящим наказанием. Да и Клай, говоря откровенно, далеко не был эталоном преподавателя.

В письме были свои трудности – корявые мозолистые руки колона куда ловчее держали мотыгу или пастуший кнут, нежели гусиное перо, к тому же довольно скверно заточенное. Но Клай с маниакальным упорством заставлял Олни сотни раз выписывать один и тот же знак, добиваясь идеальности форм.

– Вся рунная магия построена на умении точно и правильно воспроизводить сигилы, – раз за разом пояснял волшебник едва не плачущему от досады мальчишке. – Если ты не постигнешь примитивного искусства написания алфавитных знаков – куда тебе соваться к начертанию рун?

И Олни рукой, которую уже сводило от напряжения, продолжал выводить один и тот же знак снова и снова, марая старые холстины, которые Клай, за неимением достаточного количества бумаги или пергамента, приспособил для обучения чистописанию. Надо сказать, что в далёком будущем он не раз мысленно поблагодарил своего наставника за это умение.

Что давалось парню легко и безо всяких проблем – так это счёт. Он и до того слыл мастером этого дела, довольно ловко считая руками14 (во всяком случае, ещё работая с Крайзом он уже мог сосчитать всех коров в стаде). Теперь же, узнав о существовании цифр, разрядов и арифметических действий, он сделался отменным счетоводом, быстро превзойдя в этом искусстве своего учителя.

Не забывал Клай и о манерах, и он не ограничивался при этом лишь одной пресловутой вилкой. Надо отметить, что первое время он весьма скептически наблюдал за неуклюжими попытками Олни есть вилкой, хотя свою угрозу лишить его обеда ни разу так и не исполнил, вероятно, отмечая крайнее старание ученика. Но в перерывах между занятиями он частенько учил деревенского мальчишку правильно держать осанку, чётко контролировать мимику и жесты, следить за внешним видом, да и вообще – следить за собой, чтобы прямо посреди разговора не лезть пальцем в нос, не чесать в ушах, не чихать, забрызгивая всё вокруг слюной.

Он постоянно вёл с Олни беседы, запрещая тому отвечать односложно, заставляя строить правильные предложения и полноценно выражать свою мысль, хотя это было сущей пыткой для обоих, поскольку ученик не обладал достаточными навыками, а учитель – достаточным терпением. Тем, которые были бы общими для хорошо образованного столичного мага и деревенского невежды, было удручающе мало, но Клай продолжал своё трудное дело с упорством, вполне объяснимым для человека, вынужденного мучиться от безделья.

Не раз и не два у Олни возникало совершенно понятное желание всё бросить и убежать обратно к маме, которую он теперь видел не чаще раза в две-три недели, когда Клай смилостивился над тоскующим подростком и отпускал его на денёк в родную деревню. Но всякий раз, выплакавшись от бессильной злобы на себя, мессира, свои кривые пальцы и свой закостенелый разум, он всё же понимал, что обратной дороги для него нет. Он не мог более вернуться от этой телятины к той.

Глава 5. Ученик мага

Вьюжная зима набросилась на Палатий, словно остервеневший от голода волк, вгрызающийся в замороженный труп околевшей дорогой лошади. Снегу навалило столько, что иные хибары замело по самые крыши. Хорошо хоть сильных морозов пока не случалось, но было ясно, что и их недолго ждать.

Комната Олни не имела собственного очага, довольствуясь тем, что через перегородку была кухня с огромной печью, вполне ощутимо нагревавшей стену, от которой шло ровное, хотя и не слишком сильное тепло. Но парень не жаловался – в его родном доме зимами было куда холоднее. А здесь он просто перетащил кровать к обогреваемой стене и чувствовал себя вполне замечательно.

Из-за постоянных метелей ставни на окне почти всегда были закрыты и в комнате царила вечная тьма. В углу аккуратной стопкой были сложены лучины, которые Олни по привычке ежедневно колол сам. Это позволяло ему хоть несколько минут отдохнуть от постоянной учёбы. Лучины были наколоты так аккуратно, что почти не отличались одна от другой, и ученик мага точно знал, что каждая из них будет гореть четверть часа и ещё минуту. Четыре лучины – час пролетел. За неимением дневного света это был единственный способ следить за временем.

Сказать по правде, Олни мало интересовали вьюги за окном, холод и вообще всё, что творилось вне этой комнаты. Он был поглощён учением. Теперь, когда он уже вполне сносно мог читать и писать, учиться стало куда как легче – он мог делать пометки, мог перечитывать неясные места. Дело в том, что примерно через месяц обучения мессир, видя успехи своего ученика, съездил в Токкей и привёз оттуда с полтора десятка книг, вероятно, отдав за них небольшое состояние.

Ничего особенно ценного в этих фолиантах не было ни по форме, ни по содержанию, но всё же это были книги не о религии и не о любви, что сразу же выгодно отличало их от уже имеющихся в наличии. Пара сочинений каких-то философов, несколько мемуаров каких-то деятелей, великолепный труд знаменитого путешественника Гунно, за четверть века исходившего Паэтту вдоль и поперёк, но главное – там был самый настоящий учебник грамматики, объёмистый и тяжёлый. По таким учебникам обычно обучали молодых барчуков, а теперь по такому же учебнику будет постигать азы грамотности простой деревенский мальчишка.

И Олни целиком отдался обучению. Парень, вопреки своему деревенскому происхождению, оказался обладателем весьма острого ума и отличной памяти. Как только он справился с первыми трудностями, вполне естественными для любого начинающего ученика, он начал делать вполне явные успехи во всём, приводя своего наставника в полный восторг.

Чтение захватило Олни. Он, за всю свою жизнь не отходивший от своей деревни дальше чем на три-четыре мили, внезапно узнал о существовании огромнейшего мира. Живое воображение легко строило полные красок картины в его восхищённом мозгу, когда он читал о путешествиях Гунно или о военных походах латионского полководца Гаррада. Учёба из труда превратилась в увлекательное приключение, так что Клаю совершенно не приходилось понукать юного ученика.

Со временем понравилась юноше и каллиграфия, в которой он также постепенно добился замечательных успехов. Иногда он, откинувшись чуть назад, по нескольку минут любовался листами, исписанными его идеально ровным правильным почерком. Мессир не раз говорил, что с одним таким почерком Олни мог бы сделать головокружительную карьеру в каком-нибудь ведомстве Шинтана. Но, конечно, подобные перспективы уже нисколько не привлекали молодого человека, раз и навсегда решившего связать свою судьбу с магией.

Однако Клайдий не спешил начинать изучение основ волшебства. Всякий раз на нетерпеливые вопросы Олни он отвечал одно и то же:

– Это слишком ценное зерно, чтобы бросать его в неподготовленную почву. Рыхли, поливай, удобряй свой разум, и однажды ты будешь готов.

И Олни, вдохнув, продолжал рыхлить, продолжал поливать и удобрять. Уже до весны он прочёл все купленные для него книги и с не меньшим удовольствием принялся читать их по второму кругу. Кроме того, ежедневно они по нескольку часов разговаривали с Клаем, который, несмотря на свою молодость, успел уже многое повидать, и хотя бо́льшая часть того, что он видел, не стоила того, чтобы о ней вспоминать, однако же он мог многому научить своего воспитанника особенно в том, как держать себя в обществе.

За время, что он находился в поместье, Олни успел слегка отъесться, лишившись своей болезненной худобы. И теперь, когда он больше не был похож на скелет, обтянутый кожей, он стал выглядеть гораздо старше, мужественнее и даже привлекательнее. Во всяком случае, на него теперь заглядывались все дворовые девки, каждая из которых была бы не прочь, чтобы на неё обратил внимание фаворит барина (вся дворня теперь величала барином не только сеньора Шейнвила, но и Клая). Однако Олни был слишком занят учением, чтобы интересоваться чем-то ещё, тем более что благодаря бурному деревенскому отрочеству его здесь уже ничто не могло удивить.

Он нечасто бывал дома, но теперь почти не скучал по нему или маме. Всякий раз, навещая Дарфу, он видел, что ей теперь живётся куда лучше, нежели раньше. Зимой у неё всегда были дрова – и не хворост, который они раньше чуть ли не ежедневно таскали из лесу, а самые настоящие дрова, которые ей доставляли из имения. И с продовольствием всё было в порядке – по особому распоряжению Клайдия ей еженедельно доставлялись продукты.

Это было весьма кстати – годы брали своё, и Безотказка, которой было уже около тридцати пяти, заметно утратила свой шарм и своеобразное очарование. Тяжкий труд, плохая еда, стрессы сделали её грузной, одутловатой, болезненно жёлтой, так что мало кто мог теперь польститься на это тело.

Случись здесь лекарь, он бы сказал, что у Дарфы явно что-то неладно с почками и печенью, и что ей необходимо лечение и строгая диета. Наверное, увидь её даже Клай, его весьма поверхностных познаний в медицине вполне хватило бы для этого. Но этого не случилось, и скрытые болезни всё быстрее подтачивали организм матери Олни.

Увы, сам Олни это не слишком-то замечал. Даже в свои редкие визиты домой он мыслями оставался там, в своей комнате, со своими книгами. Мир, который он видел своими глазами, был настолько преснее мира, который открывали ему книги, что он научился абстрагироваться от него.

Однажды Олни приснилось, что он смог создать заклинание, благодаря которому залез в одну из любимейших своих книг – «Легионы на страже государства» Гинция Твирда, и очутился прямо на Гвидовом поле под стягами Увилла Великого среди лютой сечи с мятежными баронами15. Тогда он проснулся почти абсолютно счастливым человеком, лишь сожалея, что это был только сон.

Так, незаметно для Олни, пришло новое лето. Почти год прошёл с той памятной порки, и сейчас перед нами был совсем другой человек, и лишь побелевшие шрамы на спине ещё напоминали о прежнем деревенском воришке. Теперь уж ни у кого не повернулся бы язык назвать Олни мальчишкой. Это был молодой человек, который несомненно привлёк бы к себе внимание и в высшем шинтанском обществе, причём не только своей эффектной смуглостью и природным изяществом фигуры, но и, главным образом, своим умением держаться, своими речами, своим умом.

Да, пока что в нём было слишком много Клая – он походил на него, хотя и не внешне, как младший брат походит на старшего, копируя манеру речи, повадки, даже мысли. Но в этом и не было ничего плохого – Клайдий Сарамага был далеко не худшим примером для подражания, поскольку за внешним легкомыслием и фатовством у него скрывался весьма глубокий и нетривиальный ум.

Уже довольно долгое время Олни не заикался об изучении магии – он давно понял, что мессира всё равно не разжалобить и не переубедить, и что тот начнёт обучение лишь тогда, когда сам решит. Кроме того, то, что он получил, уже намного превосходило его чаяния, и даже если бы на этом всё и закончилось – парень вряд ли сильно огорчился бы, тем более что несмотря на достаточную просвещённость, которая теперь была ему свойственна, где-то глубоко внутри всё равно сидел некоторый суеверный страх перед магией.

Да, он прекрасно видел, что его учитель-мессир совсем не походит на тех замшелых колдунов со скрюченными ногтями и красными глазами, какими они обычно представали в сказках, но, с другой стороны, он и не особенно ассоциировал Клая с этими колдунами, видя в нём блестящего барина и отменного учёного, но никак не мага. Дело в том, что Клай до сих пор, несмотря на неоднократные просьбы своего ученика, ни разу не демонстрировал своих способностей.

– Я тебе не фокусник-фигляр на ярморочной площади, парень, – высокомерно отвечал он. – Ты всё увидишь и всё узнаешь, когда придёт время, а покамест у меня есть дела поважнее, чем развлекать деревенского пастушка!

И вот наконец этот день настал. С раннего утра, даже не позавтракав, Олни, как обычно, уже сидел над очередной книгой, с наслаждением перечитывая одну из глав. Губы его шевелились, издавая какие-то шипяще-свистящие звуки, а палец по-прежнему водил вдоль строк, хотя юноша теперь читал вполне бегло. Но он любил водить пальцем по шершавой бумаге, словно впитывая через него те смыслы, что ускользнули от глаз.