На поводу у сердца

Уверен, Мэгги бы сейчас была крайне недовольна, увидь она всю эту кучу мрачных одеяний, провожающих её в последний путь. Она никогда не надевала чёрное. В её гардеробе вообще нельзя было отыскать хоть одну серую, тусклую и однотонную вещь. Бабушка всегда говорила, что наш город и так слишком хмур и скуп на яркие, светлые краски, чтобы люди ещё добавляли ему темноты своим внешним видом. И Мэгги безукоризненно придерживалась своих слов, облачаясь лишь в разноцветную одежду. Временами чересчур рябую, аляпистую и немного не сочетающуюся друг с другом, но всегда веселую и привлекающую к себе внимание.

Бабушка была поистине уникальным человеком с ослепительным свечением души. Про свечение я, конечно, образно выражаюсь, но что-то мне подсказывает, если бы люди обладали видимой аурой – сияние Мэгги было бы именно солнечным. Тёплым, светлым, согревающим, дарящим всем окружающим радость и надежду на то, что даже если сейчас вам кажется, будто ваша жизнь находится на самом краю пропасти, рано или поздно всё непременно изменится в лучшую сторону. Просто никогда нельзя унывать и опускать руки, а нужно только двигаться вперёд. Не бежать от проблем, а идти им навстречу, перешагивать их или разбивать своим телом. Не зацикливаться на неудачах, а извлекать из них уроки, что в последствии помогут вашему движению к намеченной цели.

И я всё это делал. Всё так, как меня учила Мэгги. Я ни перед чем не останавливался с того с самого момента, как достиг сознательного возраста, поняв, что вместо детских игр и бездумных скитаний по улицам мне нужно начать действовать для светлого будущего моей маленькой, но самой любящей и заботливой семьи.

Семьи, ради которой сутками не спал, целиком отдаваясь работе. Семьи, что заслуживала ещё долгих лет благополучной и счастливой жизни вдалеке от всей этой грязи, нищеты и преступности, из которых состоит каждый закуток улиц Энглвуда. Семьи, общением с которой я день за днём пренебрегал, в то время как стоило почаще навещать, проводить вместе время, узнавать, как прошёл её день, говорить о своей благодарности к ней и том, что нет для меня человека ближе.

Да. Я всё это должен был делать… Но не делал, даже зная, как она по мне скучает. Всё думал, что у нас ещё вся жизнь впереди насладиться вместе моими будущими достижениями. Но её нет. Ни целой жизни, ни года, ни дня, ни даже минуты, за которую я попытался бы сказать ей хотя бы малость того, что теперь будет снедать меня до конца моей жизни.

Я бы обнял её ещё раз на прощание, вдохнув родной запах ягод и корицы, ощутил её теплую ладонь на своей спине и извинился за то, что был так невнимателен, слеп, эгоистичен. За то, что после дня её нескончаемых звонков не смог догадаться, что Мэгги, словно предчувствуя приближение беды, всего лишь хотела напоследок услышать мой голос.

А что сделал я? Что? Я накричал на неё за это. Сорвался без причины, грубо, незаслуженно. Заставил почувствовать себя виноватой, а кто виноват – так это я. И дать понять ей о своём раскаянии мне тоже не светит, потому что нет её больше. Нет. Есть только последние слова, доносящиеся извиняющимся голосом из динамика телефона, которые я даже не соизволил дослушать до конца, отчего теперь они колотят по нервам, точно молот, остервенело забивающий гвозди.

Я не верил в случившееся, когда впервые увидел её мертвое тело, которое всё ещё источало остатки живительного тепла, но уже полностью лишилось всех эмоций. Мне не удалось уловить даже крупицу чувств, что Мэгги испытывала в последние секунды жизни. Она была пуста. Впитывать было нечего. Но я всё равно не верил. Как не верю и сейчас, когда обездвиженно смотрю на могильное надгробие, под которым теперь будет покоиться самый чудесный человек, пока ударная доза скорби, сожаления, боли и траурной печали всех пришедших попрощаться с ней людей пропитывает каждый уголок моего сознания.

Наверное, это покажется странным, но даже сейчас, будучи беспорядочным клубком, сплетённым из всех гнетущих, тягостных и тоскливых эмоций, что способен испытывать человек, я всё равно не плачу. Почему-то не могу. Да и это не страшно: мне хватает слёз всех друзей и знакомых Мэгги, что подходят ко мне выразить соболезнования, раз за разом лишь сильнее вываливая на меня всю гущу своих болезненных чувств.

Думаю, мне никогда не передать, каково это – не просто слышать их утешительные слова и видеть печальные лица с покрасневшими от слёз глазами, но и полностью перенимать их внутреннюю горечь. По всей видимости, потому-то мне и не плачется. Ведь чувствую я всех, кроме себя, и никак не могу это контролировать.

– Остин… ты идешь? – тихий девичий голосок разбавляет собой мои угнетающие мысли.

Я наконец «просыпаюсь», замечая, что люди уже начали постепенно покидать могилу.

Еще раз прочитав высеченное имя бабушки на бездушной, каменной глыбе, заставляю себя перевести мутный взгляд на белокурую малышку, что все это время так же, как и я, не проронила ни одной слезинки и не отходила от меня ни на шаг, крепко сжимая мою руку своей маленькой ладошкой.

– Идешь? – повторяет она, вглядываясь в меня грустной синевой океана.

И наверное, впервые в жизни я поистине благодарен её защитной стене, что не позволяет мне нырнуть с головой в пучину её скорби. Я готов терпеть мощнейший сгусток одинаковых чувств нескольких десятков людей, но ощущать на себе боль Николины, что отражается в её зрачках, я просто не смог бы. Рухнул бы наземь прямо на этом же месте и даже не пытался бы встать.

– Куда? – с трудом выдавливаю из себя.

– Соседи устраивают Мэгги поминки. Твою бабушку все любили, и они хотят попрощаться с ней как полагается. Все вместе, – произносит Ники и проводит пальцами по моей щеке, стирая с неё дождевую влагу.

И пусть сознание утопает в грусти, телу до невыносимости приятны её трепетные касания, что заставляют моё неестественно скорбящее сердце застучать быстрее.

Её лицо тоже полностью покрыто мелкими каплями, светлые пряди волос намокли, начав сильнее закручиваться на концах. Длинные ресницы с бровями собрали на себе крошечные природные кристаллики, что делают ее внешность ещё милее.

Удивительно, как в столь неадекватном состоянии я могу подмечать такие мелочи! Но вероятно так происходит потому, что в эти тяжёлые для меня минуты её прекрасное лицо – единственное, что у меня получается по-настоящему увидеть. Оно одно теперь имеет смысл в моей жизни, который не позволяет мне поникнуть духом и сохраняет желание двигаться дальше, чтобы суметь вытащить Николину из этого унылого города, пока он с концами не поглотил её талант.

– Бабушка бы не хотела, чтобы ты оставался один, но если не хочешь, мы можем не идти. Никто тебя не осудит… Да и я же знаю, как тебе, должно быть, невыносимо находиться со всеми рядом, – продолжает заботливо щебетать моя маленькая девочка, даже не представляя, насколько сильную моральную поддержку мне оказывает одно лишь её присутствие.

– Нет, я пойду. Выдержать один день с болью утраты людей, которые любили Мэгги, – это меньшее, что я могу сделать в память о ней.

Поминки проходят в квартире миссис Кэрол – самой близкой подруги моей бабушки. В свою квартиру за прошедшие несколько дней я заходил лишь в вечер её смерти и вряд ли сделаю это хоть раз – возвращаться в родные стены, где в воздухе витает запах бабушкиных духов, мебель пожизненно пропахла выпечкой, а на каждом углу лежат её вещи, нет ни сил, ни желания, да и в принципе необходимости тоже. Марк предлагал пожить у него, но я отказался – зависать на его постоянных вечеринках, что он устраивает у себя дома почти каждую ночь, мне совсем неохота, поэтому оставшееся время в городе, пока заканчиваю учебу, я проведу в общежитии университета, где и жил последние несколько лет.

– Остин, – из болезненного забытья меня вновь вытягивает женский голос, но на сей раз тот, что услышать вновь я уж точно никак не ожидал.

Отследив устремленный взгляд Николины куда-то за моей спиной, я оборачиваюсь и за долю секунды узнаю одну из самых красивых и важных девушек, что когда-либо были в моей жизни.

– Лара, – выдыхаю я, несколько раз моргая, чтобы точно убедиться, что передо мной стоит именно она.

– Привет.

Как всегда сногсшибательно прекрасная брюнетка в строгом, черном платье чуть ниже колена неспешно подходит ко мне ближе.

– Прости, я не успела на похороны, но заехала на кладбище чуть позже. Там кто-то оставил записку с адресом, где проходят поминки, и вот… я решила… прийти выразить мои глубочайшие соболезнования… и… просто проверить, как ты, – тихо, с некой робостью проговаривает Лара и начинает мешкать, будто не знает, стоит ли меня обнимать или нет.

Но я беру инициативу свои в руки и обнимаю девушку сам: крепко сжимаю изящную фигурку, зарываясь носом в её чёрные локоны, глубоко вдыхая тёплый запах фруктового шампуня с выразительными нотками спелых яблок.

Да… Лара пахнет точно так же, как я и запомнил, однако даже этот дивный аромат не выбивает сквозь грусть тех трепетных эмоций, что я испытывал рядом с ней раньше.

– Откуда ты узнала?

– Марк сообщил, – отвечает Лара, отстраняясь от меня. – А я… Я не могла не прийти, даже несмотря на то, что… – заминается она, переводя свой янтарный взгляд с меня на Николь и обратно.

– Я ненадолго отойду, Остин, – сообщает Ники, явно ощутив воцарившуюся между нами неловкость, и порывается сбежать, но я останавливаю, неосознанно хватая её за запястье.

И смотрю на неё, вроде бы желая что-то сказать, а что – и сам не знаю. Ни одной буквы в голове не появляется. Понимаю лишь, что теперь только она – моя жизнь, которую я больше всего на свете боюсь потерять, и потому не желаю, чтобы она хоть куда-то отходила от меня.

– Я буду рядом, Остин, не переживай. Я просто оставлю вас пообщаться, а сама пойду побеседую с Барретом.

Ники поглаживает моё предплечье, и я заметно расслабляюсь, совсем скоро отпуская её. Перевожу внимание на Лару, тут же попадая на удочку её пристальных глаз, чей выразительный карий цвет ещё совсем недавно покорял меня до дрожи во всех конечностях.

– Так… Значит, тебе Марк позвонил? – разбавляю затянувшееся молчание, приглашая её присесть на диван.

– Нет, он не звонил, а нашёл меня в университете. Видимо, решил, что тебе нужна будет любая поддержка. Даже моя, – объясняет Лара, опуская ресницы, чтобы суметь сдержать в себе слёзы, пока в уголках её губ подрагивает грусть. – Я не знала, будешь ли ты рад меня видеть, но я не могла не прийти.

– Что ты такое говоришь? Конечно, я рад. Просто Марк мне ничего не сказал. Если бы я знал, что ты в курсе, сам за тобой заехал бы. Тебе не стоит одной появляться в Энглвуде, – беру её руку в свою, переплетая наши пальцы.

Зачем? Не знаю. Наверное, хочу попытаться почувствовать хоть что-то, кроме скорби. Хоть немного тепла, нежности, любви… Но к сожалению, ни одному из тех жарких чувств, что Лара всегда во мне вызывала, ни на градус не удаётся поднять моё поникшее настроение.

– Не волнуйся. Я приехала сюда не одна. И меня будут ждать внизу, сколько потребуется, – с осторожностью сообщает она.

И пусть это заявление нисколько не взрывает мой мозг ревностью, я всё равно, не сдержавшись, спрашиваю:

– У тебя уже кто-то появился? – вопрос слетает с моих уст без всякого недовольства, но с заметной долей удивления.

Со дня нашего расставания прошло неполных два месяца. Хотя… чему тут удивляться? Лара во всех смыслах прекрасна. Такие девушки не бывают долго одинокими, а те счастливчики, кому повезёт заполучить её симпатию, должны быть кончеными болванами, если позволят хоть когда-нибудь ей уйти от них.

И да, приятно познакомиться, я Остин Рид – тот самый конченый болван, что допустил подобное. Но так же, как и всему остальному, ни злости, ни искреннему сожалению пока что нет места в моей душе.

– Прости… Ты не обязана отвечать на этот вопрос, – порываюсь выпустить её руку, но её тонкие пальчики сами сжимают меня сильнее, а влажный взгляд заставляет застыть.

– Я отвечу… – она судорожно сглатывает. – Мы же никогда друг другу не врали, даже в отношениях, поэтому и сейчас не хочу этого делать. Да, у меня появился кое-кто, но это не мешало мне скучать по тебе каждый день, Остин. Я честно очень скучала по нам и тому времени, что мы провели вместе. И когда я узнала что… Мэгги… Я не могла поверить… Ей же не было и шестидесяти. И она всегда была такой энергичной… Жизнерадостной. Я просто не понимаю… Она же никогда не жаловалась на здоровье. Как такое могло случиться? За что? Я не могу… Я не…

Лара не справляется со своими эмоциями, выпуская наружу водопад горьких слёз, что бурными потоками начинают стекать по её щекам вниз, покрывая ткань платья влажными пятнами.

Никогда не мог выдерживать женских слёз, и сейчас не выдерживаю. Вновь сгребаю девушку в объятия, нежно поглаживаю ей по волосам и терпеливо жду, пока она усмирит свой всплеск беспросветного унынья, в котором я буквально утопаю с головой.

– Прости… прости… я не должна, – невнятно бормочет сквозь слёзы она, прижимаясь к моей груди ещё сильнее.

А я даже ответить ничего не могу: ментальная боль вконец парализует тело, начиная трансформироваться в физическую. Я сжимаю челюсть, чтобы не застонать от мучений во весь голос.

– Прости, Остин… Я правда не хотела, чтобы так… Я пришла поддержать тебя, а вместо этого разрыдалась на твоём плече, как ненормальная. Прости.

– Прекрати, Лар! – Обхватываю её заплаканное лицо ладонями, большими пальцами стираю дорожки слёз. – Для меня много значит уже то, что ты пришла сегодня, так что извиняться тебе точно не за что, – зорко всматриваюсь в янтарные крапинки радужек её глаз, то и дело ловя пальцами её очередные слезинки.

Между нашими лицами от силы десять сантиметров, однако я не ощущаю ни намёка от прежнего накала, что был у нас в нашу последнюю встречу, ни уж подавно того искрящегося тока, что испытывал несколько дней назад, когда держал в руках свою малышку. Лицо Ники было так же близко, как и Ларино сейчас. Но тогда я едва удерживал себя на ногах, сердце рвалось из груди, словно я без остановки пробежал не один километр, а губы покалывало от желания впиться в её рот и никогда больше не выпускать сладкий язычок из своего плена. А сейчас… Нет ничего даже близко похожего на то внутреннее землетрясение, что провоцирует во мне близость Ники. Определённо, ничего больше не осталось.

Однако так, по всей видимости, чувствую лишь я один. Уже в следующую секунду я ощущаю нежный поцелуй Лары на своих губах, на который я вдобавок ко всему ещё и отвечаю. Недолго, всего пару мгновений, но я это делаю, как полагаю, по-прежнему отчаянно надеясь укрыть себя от всепоглощающей грусти, вытянув из Лары сохранившуюся ко мне любовь. Но как только чётко понимаю, что и подобный тактильный контакт не поможет достичь желаемого облегчения, отстраняюсь от неё, заставляя девушку негромко всхлипнуть от растерянности.

– Прости… Я не знаю, как это получилось. Прости, – вновь жалобно повторяет Лара, прикасаясь пальцами к своим губам, но я её тут же успокаиваю.

– Да всё нормально. Я всё понимаю.

– Нет, прости, я это зря сделала… Просто… Мне так… жаль… Остин… Прости…

– Да успокойся же, Лар. Ты в самом деле сейчас ещё и за поцелуй извиняться собралась, глупая? – вяло усмехаюсь я и, опершись локтями на колени, устремляю озадаченный взгляд в сторону коридора, где Ники продолжает вести беседу с нашим арендодателем, время от времени поглядывая на меня.

«Получается, и поцелуй наш она тоже видела.» – мгновенно проносится в голове эта мысль, что доставляет ощутимый дискомфорт в районе сердца. Хотя, по сути, это не имеет никакого значения. Для неё не имеет… Ники ясно дала понять, что для неё я просто друг и ничего больше, а существование её загадочного парня лишь подтверждает мои выводы о том, что мне не стоит портить нашу многолетнюю дружбу своими никому не нужными признаниями.

Я просто хочу, чтобы она была счастлива. И не важно, со мной или с каким-то другим мужчиной. Клянусь, я приму любой её выбор с важной пометкой о том, что непременно поквитаюсь с каждым, кто посмеет её обидеть, и наоборот, благодарно пожму руку тому, кто подарит ей счастье, которого она поистине заслуживает. Я обязательно сделаю это, даже если сам при этом буду неизбежно погибать от печали и ревностных мучений.

Она для меня выше всего. Выше моих желаний и собственной жизни, выше неба и миллиардов звёзд на нём, среди которых одна её улыбка ослепляет меня ярче всех ночных светил и даже самого солнца.

Во загнул, да? Но подобный несвойственный мне лирический поток мыслей в последнее время частенько находит на меня, и, честно говоря, я сам конкретно от этого хренею. Но ничего не могу с собой поделать.

Николина – особенная девушка. И дело не только в её сильном характере или в невинно-соблазнительной красоте, которую она ни с того ни с сего решила раскрыть всему миру. И даже не в её уникальной способности скрывать свои эмоции, оставаясь для меня непостижимой загадкой, а потому что есть в ней некий притягательный шарм. Его можно заметить далеко не сразу (как это произошло со мной), но если всё же получилось это сделать, его влияние на тебя уже будет не по силам остановить.

Он будто добирается до самых истоков твоего существования, а затем прочно прорастает там своими корнями и внутривенно запускает процесс необратимых изменений, после которых стать прежним уже не удастся. И я заведомо готов назвать круглым глупцом того, кто попытается бороться с этим. Бессмысленное дело. Безнадёжное. И это рано или поздно, так или иначе, поймёт каждый, кто хоть когда-нибудь полюбит Николь.

Она меняет тебя – и с этим лучше просто сразу же смириться и подчиниться ей. Что я всецело и делаю с первых же секунд, как понял, что люблю эту девушку всей душой и сердцем.

– Я искренне рада, что ты наконец это понял, – теплый голос Лары пробегает мурашками по коже от сказанных ею слов.

Я, что ли, свои мысли вслух сказал и не заметил этого? Не может быть такого!

– Понял что? – поворачиваю к ней голову, всё ещё надеясь, что она имеет в виду нечто иное, но её мягкая, грустная улыбка заверяет об обратном.

– Не прикидывайся, Остин. Только не со мной. Я всегда это чувствовала и сейчас вижу, как ты на неё смотришь, – подмечает она, давая понять, что мне даже говорить ничего не надо – на лице и так всё крупным шрифтом написано.

Но я все равно зачем-то прикидываюсь дураком, нервно проводя рукой по отросшим прядям.

– Чувствовала что?

– Что ты любишь её, – уверенно отвечает она и переходит на шёпот: – Не как сестру.

И смотрит на меня в упор так, что я мгновенно отбрасываю в сторону любые попытки отнекиваться и горько усмехаюсь.

– И как же ты могла это знать, если я сам это понял лишь недавно?

А теперь усмехается она, слегка покачивая головой, будто я только что сморозил какую-то глупость.

– Ты в самом деле смешной, Остин, если правда думаешь, что твоя любовь к ней появилась лишь недавно, – её заявление заставляет меня нахмуриться. – Я вообще поражаюсь, как ты – человек, что обычно видит всё до мельчайших деталей, умудрился так долго не замечать очевидных вещей? Ты мог сутками творить чудеса в своих компьютерных системах, но за столько лет вашей дружбы не смог адекватно проанализировать свои поступки и чувства к ней, чтобы понять – твоя любовь к ней уже давным-давно вышла за пределы братской.

– О чём ты? Про «давным-давно» ты явно преувеличиваешь, Лара. Пока мы были с тобой вместе, у меня даже мыслей об этом не зарождалось, ты и сама это знаешь. Поэтому не совсем понимаю, почему ты вообще говоришь подобное.

– Я говорю лишь то, что всегда замечала в вас двоих, но просто, как и любая другая влюбленная девушка, отчаянно пыталась убедить себя, что это всё мне только кажется. Но мне не казалось. Теперь я точно это вижу и осознаю. Ты всегда слишком сильно переживал за неё, заботился и оберегал от всего света. Ты мог по полдня не отвечать на мои звонки или сообщения, но каждый раз, стоило только Николине позвонить, ты отбрасывал все свои дела и отвечал ей, даже если этими делами была я. Ты неоднократно забывал о наших встречах, заставляя меня подолгу стоять и ждать тебя в разных местах города, в то время как о встрече с Николиной ты никогда не забывал, да и вообще был готов сорваться к ней незамедлительно и в любое время суток. Чего стоит один лишь твой порыв сразу после боя помчаться в клуб. Ты был весь избитый, уставший, едва стоял на ногах, но стоило мне сказать, что Николина пошла разбираться с Марком, ты мгновенно ожил и полетел её спасать. Да и я не могу не добавить ко всему этому ещё и то, что лишь с ней ты всегда смеялся так громко и раскатисто, как никогда не смеялся со мной. Так же как и довести тебя до крайней точки кипения, когда ты был способен кулаком пробивать стены, тоже могла лишь она одна. А такие мощные чувства вряд ли способна вызвать просто сестра, не думаешь? – сдавленно спрашивает Лара, из последних сил пытаясь вновь не расплакаться.

А я даже должного чувства вины испытать не могу из-за кипящего во мне пиз*еца чужой скорби.

– Лар… Я не хотел тебя так обижать… Я даже не замечал этого. Прости. Черт! – тихо ругаюсь, сжимая зубы до скрежета. – Я точно отморозок, раз позволял себе так поступать с тобой.

– Нет, нет, Остин, я не держу на тебя обиды и ни в коем случае ни в чём не упрекаю.

– А должна.

– Нет, не должна! – протестует она, стирая с щеки предательски скатывающуюся слезинку. – И не только потому, что сейчас совсем неподходящее время для упрёков, а потому что я в самом деле не злюсь и не обижаюсь на тебя.

– Нет?

– Конечно. Ведь как можно обижаться на того, кто и сам не понимал, что вытворяет? Ты делал это не нарочно, а лишь потому что по-другому не мог. Потому что любил её слишком сильно, даже не подозревая об этом. А на такое нельзя злиться. И я не злюсь. К тому же меня никто не заставлял закрывать на это глаза и день за днём убеждать себя в том, что ты ничего к ней не испытываешь. Я делала это сама. Добровольно. Потому что очень любила тебя и, что уж скрывать, всё ещё люблю… – её голос обрывается, чтобы явно сглотнуть слезливый комок в горле. – Люблю, потому что тебя невозможно не любить, Остин. Ты потрясающий парень!

– Лар… не говори ерунды. Потрясающие парни не доводят до слёз таких потрясающих девушек, как ты, – протестую я, прямо-таки ненавидя себя за то, что причинял ей всю эту боль и всё ещё продолжаю это делать.

– Нет, Остин. Ты правда потрясающий… Просто, к сожалению, не для меня. Но Николине с тобой, несомненно, повезло. Каждая девушка мечтает о том, чтобы её кто-то так любил, как любишь её ты, – закончив своё откровение, она бросает короткий взгляд в сторону Ники.

Она уже закончила разговор с Барретом и теперь, прислонившись к стене, печатает что-то в телефоне.

– Вряд ли Николина мечтает о таком, Лара. Может, я и понял, что люблю её совсем не так, как думал, но она по-прежнему видит во мне всего лишь брата, – констатирую я, украдкой проводя взглядом по её стройным ножкам с острыми коленками и упругими бёдрами, спрятанным под чёрной тканью юбки, что плавно переходят к тонкой талии и наглухо закрытой зоне декольте.

Добираюсь до усталого, бледного лица малышки и по его выражению упорно пытаюсь понять, с кем именно она сейчас переписывается – с подругой или же своим таинственным ухажером, с которым наотрез отказывается меня знакомить?

– Ох, Остин, – протяжно вздыхает Лара, плавно приподнимаясь с дивана.

То же следом делаю и я.

Она вскидывает голову вверх, заглядывая мне прямо в глаза, смотрит чересчур внимательно, будто запоминает черты моего лица, а затем растягивает губы в мягкой улыбке и произносит:

– Ты не только потрясающий парень, но и прекраснейший пример того, как даже самые умные люди могут разом превращаться в слепых лопухов, когда дело касается женщин.

И после этих слов Лара приподнимается на цыпочки и со всей присущей ей нежностью целует меня в щеку, пока я и без проникновения в её чувства отчётливо понимаю, что именно она делает.

Лара прощается. И почему-то я больше чем уверен, что на сей раз навсегда.