На поводу у сердца

– Что?

– Ты сказал, платье красивое.

– Да.

– А я нет?

– Нет… Точнее, да. Или нет… Да боже! Что за дебильные вопросы такие? – вновь путается он, запутывая и меня тоже. – Я имел в виду, что и платье красивое, и ты красивая… и не только в платье… то есть без платья тоже… ну точнее, не голая, а в другой одежде… хотя голая тоже… наверное… я же не знаю… но уверен, что и тогда тоже красивая… господи!.. что я несу? – он окончательно устраивает на своей голове хаос. – В общем, я хотел сказать, во что бы ты ни была одета, ты всё равно красивая, просто потому что сама по себе очень красивая, – выпаливает он какой-то сумбур, заставляя меня потерять дар речи, а моё лицо – вспыхнуть огнём.

И мы вновь замолкаем на неопределенное количество секунд. Не дышим, не двигаемся, только смотрим друг на друга. Что вообще происходит, похоже, никто из нас не понимает, но я первая беру себя в руки и насмешливым тоном нарушаю повисшую в воздухе тишину:

– Ты определенно перенапрягся на своём собеседовании, раз выдал такую несусветную пургу, – усмехаюсь я, физически осязая, как Остин заметно расслабляется.

– Да… наверное… Всё дело в этом… Моя неделя тоже выдалась невероятно загруженной, – шумно выдыхает он, а я вмиг приободряюсь, вспоминая о самом главном.

– Боже! Остин! О чём мы с тобой вообще разговариваем? Ну же, говори – ты получил работу? Получил? – мой голос неосознанно повышается на несколько тонов.

У меня аж устоять на месте не получается от нетерпения узнать, как всё прошло. Но он не торопится делиться информацией, лишь засовывает руки в карманы джинсов, опускает взгляд в землю и ещё раз протяжно выдыхает.

– Эу… – недоумеваю я. – Ты не мог им не понравиться. Не мог… Скажи, что всё удалось, – прошу, изо всех сил пытаясь унять нарастающую во мне тревогу, пока он продолжает молчать. – Ну же, Остин, прекрати мучить меня и скажи: ты получил работу или нет? Я же сейчас последние нервные клетки растеряю. Получил? – от любопытства я придвигаюсь к нему ближе, пытаясь разглядеть его лицо, но тут он сам его поднимает, соединяя наши взгляды.

– А ты как думаешь? – отвечает вопросом на вопрос и озаряется такой широченной улыбкой, что тут же вносит всю ясность.

– Остин!!! – я не говорю, а прямо-таки вскрикиваю его имя, теперь уже прыгая на месте от счастья, будто только что выиграла миллион. – Какой же ты молодец! Я знала! Знала, что у тебя все получится! По-другому и быть не могло! Умница мой! – верезжу я как умалишённая.

И не в состоянии усмирить свою радость, рвущуюся из меня наружу в таких масштабах, словно хочет за один подход окупить своё недельное отсутствие, не сдерживаюсь и запрыгиваю на Остина с очередными медвежьими объятиями. Причём на сей раз в прямом смысле медвежьими: я обхватываю его как коала – и руками, и ногами, совершенно не понимая, что вытворяю. Так же, как совсем не соображаю, когда плотно прижимаюсь лицом к его шее, вдыхаю полной грудью любимый запах тела, зарываюсь рукой в донельзя растрепанные волосы и начинаю бережно массировать его затылок.

– Ники, – его нежный полушёпот возле моего уха пробегает вихрем сладостных мурашек по каждому миллиметру кожи, концентрируясь теплым желанием между бедер.

От удовольствия приходится задержать дыхание, чтобы не издать разоблачающий мои истинные чувства стон.

– Ты не представляешь, как я горжусь тобой, Остин, и радуюсь, что весь твой труд окупился. Ты заслужил это, как никто другой. Знаю, твой путь к мечте только начинается, но ты обязательно со всем справишься и добьешься желаемого.

– Ники, – он снова мягко повторяет моё имя.

И впервые за этот вечер до моего мозга доходит один крайне странный нюанс.

– Ники? – Придерживаясь за его плечи, немного отодвигаюсь. Смотрю ему в глаза, в зелени которых тут же теряюсь. – Ты меня так никогда не называл, – недоуменно отмечаю я, пытаясь сохранить образ сестры.

Хотя делать это становится в разы сложнее, пока наши лица находятся всего в нескольких сантиметрах друг от друга, заставляя мой пульс от трепета подскочить до небес.

– Да… Не называл… Но теперь мне хочется называть тебя именно так, – отвечает он вкрадчивым голосом в опасной близости от моего рта, даже не догадываясь, что со мной делает.

Для него наша близость ничего не значит, для меня же это настоящий вызов в виде очередной проверки своего самообладания.

– И что же изменилось? – начинаю нервно посмеиваться от сковывающего душу волнения.

Он слишком близко. Его дыхание касается моего лица, губы манят накинуться на них с поцелуем, а сильные руки до пробирающей всё тело дрожи приятно сжимают мою обнаженную попку.

Стоп! Что?!

– Вот же черт! – спохватываюсь я, вспоминая, что на мне короткое платье.

– Что такое?

– Ну как что? Похоже, мне еще нужно будет привыкнуть быть девочкой и перед тем, как что-то делать, вовремя вспоминать, что на мне нет штанов, – снова приобретая цвет рака, отшучиваюсь я и порываюсь спрыгнуть с Остина на землю.

Однако его стальная хватка на моих ягодицах не позволяет это сделать.

– Может, отпустишь? – задаю самый нежеланный для себя вопрос.

– А ты хочешь, чтобы я отпустил? – он же задает самый неожиданный вопрос из всех, что я могла представить.

Как, впрочем, и Остин: его лицо на мгновенье обретает настолько растерянное выражение, будто он и сам не может поверить, что только что спросил у меня это.

Он неторопливо описывает взглядом контур моего лица, ненадолго впивается им в губы, а затем, вернув фокус к моим округлившимся глазам, нервно сглатывает и повторяет:

– Так ты хочешь, чтобы я отпустил тебя?

На миг оцепенев, я начинаю мелко подрагивать в его руках не только от тотального потрясения, от которого моё сердце вот-вот пробьет мне рёбра, но и потому что в голове наперекор моей воле резко всплывают чёткие обрывки Его слов.

…Ты – моя, Лина. Ты – моя… Никто к тебе больше не притронется! Никто! И если потребуется, я уберу с твоего пути каждого, кого посчитаю нужным…

От многократного эха низкого голоса всё волнение, шок и рой порхающих бабочек в моем животе враз улетучиваются, пропуская в центр сердца лихорадочную тревогу.

Что я вообще вытворяю?! Мне нельзя прикасаться к Остину и находиться с ним так близко. Адаму же непременно доложат обо всём, что здесь увидят. А, значит, я должна с особой осторожностью фильтровать все свои слова и действия, чтобы не поставить под удар любимого.

– Ты мне ответишь, Ники? И с тобой всё в порядке? Ты вся дрожишь, – озадаченно хмурится Остин и, плотно прижимая к себе, проводит пальцами по моей руке от плеча до самого запястья.

Кожа покрывается стаей чувственных мурашек, а от вида тревожного блеска его глаз хочется забыться и прокричать во всё горло: «Со мной всё будет прекрасно, если ты никогда не станешь меня отпускать!», но рисковать его будущим из-за своих желаний я не имею права.

Я прочно надеваю маску «маленькой сестры» и прыскаю неудержимым смехом, заставляя Остина опешить.

– Со мной-то всё отлично, Рид, – хохочу от души, превращая боязливую дрожь тела в содрогания от смеха. – А вот с тобой явно что-то не так, – прислоняю ладонь к его лбу, якобы проверяя температуру. – Перегрелся? Что за вопросы ты мне такие задаёшь? Хочешь, что ли, до дома меня на руках тащить, чтобы весь город по дороге мой голый зад мог видеть? Нет уж, спасибо. Это ты со своими девчонками вытворяй, а меня давай на землю быстренько возвращай обратно. Я и сама дойти могу.

Мой голос обильно пропитан весельем, в то время как внутренности скручиваются тугим жгутом. Остин же так и продолжает меня держать, будто впав в лёгкую степень ступора. Мне приходится хлопнуть его по плечу и добавить:

– Давай отпускай! Кому говорю? У меня же платье задралось, а тут люди ходят.

– Да… конечно, – наконец оживает он и аккуратно ставит меня на землю. – Прости, не знаю, что на меня нашло. Я вовсе не хотел тебя смущать, Ники, – извиняется Остин слегка сдавленным голосом, а его нежное «Ники» вновь навевает абсурдные мысли, будто между нами что-то изменилось, а точнее, что-то изменилось в нём.

Но что – узнать мне, к сожалению, не светит, ведь это опасно и чревато последствиями.

– Ты не смутил, а скорее развеселил: это ж сколько у тебя девушки уже не было, раз тебе даже меня захотелось полапать? – шутливо отмахиваюсь я, подправляя слегка задранное платье, а лицо Остина начинает покрываться красными пятнами.

Чёрт! Теперь, по ходу, смутила его я. Это надо срочно исправлять.

– Да ладно, не парься ты так. Это же я. Передо мной тебе нечего смущаться. Но хватит об этом, ты лучше расскажи подробней, как прошло твоё собеседование? Мне же очень интересно.

Ещё совсем недолго помолчав, Остин глубоко вздыхает и, прочистив горло, начинает рассказывать про собеседование и множество тестов, которые ему пришлось пройти для получения этой престижной работы.

И он настолько хорошо проявил себя, что его не просто взяли в штат айтишников, а назначили руководителем крайне важного для компании проекта. Естественно, первое время за ним будет следить наставник, но всё равно. Теперь Остин будет занимать солидную должность, о которой и мечтать не мог в самом начале карьеры.

– Блин! Как же здорово, Остин! Здорово!

– Да, здорово, но теперь на мне также будет лежать большая ответственность и нужно будет работать ещё больше и усердней. Но ради нашего будущего я буду выкладываться на все двести процентов. Я сделаю все, чтобы как можно скорее вытащить нас отсюда.

– Нас?

– Да, Ники, нас. Ты же сама знаешь, что в этом городе нет перспектив не только для меня, но для тебя тоже. Как только мне удастся освоиться на новом месте, я хочу, чтобы ты переехала ко мне, – Остин вконец обескураживает меня своим неожиданным заявлением.

Оно погружает меня в противоречивый круговорот эмоций, в котором я не могу определить, чего вертится больше – удивления, счастья, непонимания, страха или бессильной грусти, спровоцированной ясным осознанием, что этому желанию тоже не будет суждено осуществиться.

– Остин, что ты такое говоришь? Какой ещё переезд? Да и где это новое место? Ты же так и не сказал, куда ездил, – напоминаю я, в глубине души надеясь, что его новая работа находится не слишком далеко от Рокфорда.

– Я ездил в Нью-Йорк, и именно там я и буду работать, – выдаёт он, разом разбивая всю мою надежду.

Нью-Йорк…

Это же около пяти часов беспрерывной езды отсюда. Много ли это? Вроде бы нет. Но только если у тебя есть в запасе эти лишние часы на дорогу, а ни у меня, ни тем более у Остина их точно не будет, когда он приступит к обязанностям на своей новой работе. И похоже, на моём лице чётко отражаются все оттенки преждевременной тоски перед нашей с ним грядущей разлукой. Остин за секунду преодолевает метры между нами и обхватывает мои щёки ладонями.

– Нет, Ники, не смей грустить. Я не оставлю тебя здесь одну, клянусь, не оставлю! Ты приедешь ко мне сразу же, как появится возможность, – он даёт мне самое прекрасное на свете обещание, но порадоваться ему я не могу.

– Ты же знаешь, что мне нельзя никуда уезжать.

– Еще как можно! И нужно! Тебя здесь ничего не держит, – категорично заявляет он, касаясь большим пальцем моего подбородка.

– Меня держит мама, Остин, я не могу её оставить, – приложив все свои волевые усилия, отрываю его руки от своего лица, надеясь, что человек Адама не успел запечатлеть этот ласковый момент на снимок, который Харт может понять превратно.

– Черт! Ники, ты опять за своё?! – резко вспыхивает Остин.

Эта тема всегда выводила его в два счета.

– Да, опять! И это никогда не изменится! Я не оставлю её с ним одну. Она же умрет без меня.

– Ни черта она не умрет! Просто наконец начнет шевелиться и думать о том, как самой зарабатывать на свое бухло и на покрытие всех долгов своего муженька-игромана.

– Остин, давай не будет об этом сейчас.

– А когда, Ники? Когда? Ты постоянно пытаешься замять эту тему, но в этот раз я не позволю тебе это сделать и не успокоюсь, пока не сумею переубедить тебя перестать и дальше тащить на себе все проблемы этих алкашей.

– Тогда сразу говорю: можешь не тратить свои силы. Я не оставлю маму одну с этим ублюдком, и ничто на свете не сможет меня переубедить! Слышишь, Остин? Ничто! – бросаю я голосом тверже стали.

Однако весь его решительный настрой кричит о том, что он не собирается сдаваться.

Тихо выругавшись себе под нос, Остин вытаскивает из заднего кармана джинсов сложенный пополам конверт и протягивает его мне.

– Даже это?

– Что это?

– Твоя мечта.

– Что ещё за мечта, Остин?

– Открой и увидишь, – загадочным тоном интригует он, растягивая губы в мягкой улыбке.

И эта его невообразимая улыбка опять поражает меня до самого нутра.

Преисполненная скептицизмом, я неохотно вырываю конверт из его рук и тут же открываю. Вчитываюсь в написанные на листах слова и ничего не понимаю. Перечитываю ещё раз, и пальцы рук начинают дрожать. Читаю в третий – и сердцебиение учащается до сумасшедших скоростей, вынуждая наконец перевести потрясённый взгляд с бумаг на Остина.

– Это же…

– Да, – его улыбка становится ярче.

– Но это же…

– Да, – положительно кивает он и накрывает мои руки на листах своими. – Да, Ники, это официальное приглашение на вступительные пробы в «Натиду». Они пройдут в середине июня. У тебя есть ещё примерно месяц, чтобы подготовиться. Знаю, это немного, но я уверен, ты справишься. С твоим талантом у тебя есть все шансы туда попасть.

– Но… Как? Откуда у тебя это, Остин? Я же даже не посылала заявление, – выдавливаю я один из многих вопросов, кружащихся в моем ошарашенном сознании.

Я не могу поверить, что в самом деле сейчас держу в руках невероятный шанс побороться за учебное место в одной из самых престижных танцевальных академий нашей страны. Одно только приглашение на пробы дано получить лишь избранным, а тем везунчикам, которым посчастливится пройти там обучение, заведомо обеспечено грандиозное будущее в танцевальной карьере.

– За тебя это сделал я, – сообщает он таким тоном, будто это было бы так просто осуществить.

– Ты? Вот так новость! Тогда будь добр просветить меня, гений, как ты умудрился это сделать? Надел белокурый парик на голову и станцевал на камеру вместо меня?

Мой нервозно прозвучавший вопрос заставляет его рассмеяться.

– Нет, малышка, конечно, нет, ты что? С моими танцами тебя бы даже на мостовую выплясывать не позвали бы, – его смех до невозможности сладко ласкает мой слух, но сейчас для меня куда важнее услышать от него объяснения.

Я встаю в самую строгую, выжидающую позу из всех возможных, помогая Остину быстро прекратить смеяться.

– Не смотри на меня так, словно я неандерталец. Я без шуток сделал это вместо тебя – выдвинул твою кандидатуру на учёбу, просто показав директору академии видео твоего танца.

Эти слова пробирают меня до костей мгновенным страхом. Харт же заверил, что уничтожил все следы моего выступления на приеме! Неужели что-то все-таки просочилось в сеть?

– Какое видео?! Где ты его нашел?!

Мой чересчур резкий возглас отражается хмуростью на его лице.

– В смысле где? У меня же полным-полно записей твоих выступлений – начиная со школьных времен и заканчивая сегодняшним танцем на набережной.

– У тебя сохранены мои детские танцы? – до крайности удивляюсь я, ведь даже у меня их нет.

– Все до одного.

Ничего себе! Вот это новость!

– И сегодня ты тоже меня снимал?

– Конечно. И ты была прекрасна, Ники, – он жалит в упор меня совершенно новым, прежде невиданным взглядом. – Ты всегда прекрасна в танце. А точнее… Ты и есть танец, малышка. И это понимаю не только я, но и Дакота Уилз поняла тоже.

– Ты показал самой Дакоте Уилз мои танцы? Ты сейчас серьезно?! – от потрясения хватаюсь руками за голову и начинаю ходить из стороны в сторону, изрядно забавляя Остина своей дёрганной реакцией.

– Абсолютно. И это письмо – прямое тому подтверждение.

Мне кажется, сейчас каждая клетка моего тела состоит исключительно из шока.

– Ты хочешь сказать, что директор одной из лучших танцевальных академий, в прошлом легендарная артистка кордебалета так просто согласилась встретиться с каким-то незнакомцем, чтобы посмотреть видео с танцульками непонятно кого?

– Нет. Так просто она на это не согласилась. Естественно, когда я пришел в академию и запросил личную встречу с ней, секретарь меня в мягкой форме послала на три веселые буквы. Но когда это я соизволял так легко и просто туда отправляться? Нет уж. Я так быстро сдаваться был не намерен, поэтому пришлось караулить Дакоту у входа академии на протяжении нескольких часов, а затем следовать за ней по улице хвостом с уговорами потратить парочку минут на просмотр видео самой талантливой танцовщицы, которую только увидят стены её академии. И как ты уже, наверное, поняла – убеждать людей я определенно умею, а остальное уже твоя заслуга. Ты получила это приглашение, Ники, лишь из-за одной любительской сьемки твоего танца. Понимаешь? А теперь представь, как ты сразишь всех наповал, когда подготовишься. Ты обязательно получишь это место, я стопроцентно в этом уверен, – и непоколебимые ноты в его голосе лишь закрепляют сказанные им слова.

А я стою как вкопанная и даже сказать ничего не могу, лишь неумолимо расщепляюсь на мелкие крупицы. Отчего? Да от всего, чего только можно: от всепоглощающей любви, от неизмеримой благодарности, от тёплого ощущения его вечной заботы обо мне и от омерзительно гадкого привкуса собственной лжи. От того, что пока я вытанцовывала полуголая на сцене, развлекая десятки разных мужиков, выполняла поручения Марка и самое страшное – ежедневно боролась с наваждениями с Адамом, Остин тратил своё время и силы, чтобы подарить мне шанс на светлое будущее, о котором я страстно грежу с самого детства.

И вот скажите – как его можно не любить? Как?!

Ему не нужна никакая магия, респектабельная внешность или многомиллионное состояние, чтобы обладать способностью пленить женские сердца. Остин сам по себе воплощение всего прекрасного, что только может быть в мужчине. Он умный, целеустремлённый, уверенный в своих силах и точно знающий, чего он хочет и как именно этого достичь. А ещё добрый, храбрый и всегда готовый отдать последнее, лишь бы помочь и осчастливить близких ему людей.

Он не только слушает, но и умеет слышать, запоминая все разговоры до мельчайших деталей. Ему не нужно ничего говорить, Остин всегда всё знает. Знает и делает. И просить и умолять его не надо. Он делает, потому что любит. По-настоящему любит. Пусть даже не так, как я того желаю.

И сейчас я смотрю заворожено на самого невероятного в моей жизни человека и впервые за всю прошедшую неделю чётко понимаю одно – не важно, как глубоко в меня проникли чары Харта, а он сам – пробрался до души, моё сердце бесповоротно отдано Остину и никому не будет по силам хоть когда-нибудь это изменить.

Я люблю его. Люблю. Люблю!

И потому, когда он вновь подходит ко мне вплотную и прикасается пальцами к щеке, я ни в какую больше не могу заставить себя отстраниться, убрать его руки и сказать, чтобы ради своего же блага не смел ко мне приближаться так близко. Это выше моих сил. Выше страха перед Хартом. Выше всего мира.

– Поставь же наконец свои желания на первое место, Ники. Воспользуйся этим шансом и приезжай ко мне в Нью-Йорк. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы к моменту вступительного танца в академии найти подходящую для нас троих квартиру.

– Троих?

– Конечно, я бабушку тоже здесь одну не оставлю. Я ей по гроб жизни обязан за то, что она губила своё здоровье, впахивая на трёх работах, пока растила меня. Я хочу дать ей всё самое лучшее и, как только твёрдо встану на ноги, обязательно куплю ей отдельное жильё, но пока она будет жить вместе с нами. Мэгги тоже ничего в своей жизни не видела и давно мечтает посмотреть мир за границами Рокфорда. Она мне сегодня какого-то чёрта весь день названивает по пустякам – явно соскучилась очень. И я её понимаю. Она же всё время проводит в одиночестве, мы практически не видимся, даже когда я в городе, и потому я ни за что не уеду без неё. Уверен, бабушка обрадуется, когда я сообщу ей эту новость. Так же, как и за тебя она будет несказанно рада и скажет то же самое, что и я – тебе обязательно стоит попытать свои силы в «Натиде». Ты сможешь туда попасть. И скажу даже больше: тебе удастся получить и стипендию тоже. Если же нет – не беда. Нужно будет, я попрошу аванс на работе, чтобы внести первый взнос за твою учебу.

– Ты совсем с ума сошёл? – потрясённо блею я, но Остин мигом накрывает мой рот рукой:

– Ничего я не сошёл с ума! Я всё продумал. Тебе не о чем будет переживать, кроме как о подготовке к выступлению. И по поводу денег тоже не думай. Обещанная мне зарплата позволит все это потянуть. Конечно, вначале будет нелегко и нужно будет урезать расходы по максимуму, но главное – мы сможем наконец зажить так, как всегда мечтали. Поэтому прошу, малышка, хоть раз в жизни подумай только о себе, а не о ком-то другом, и согласись на моё предложение, – просит он, переходя на шёпот.

Склоняет голову ко мне, соединяя наши лбы, и если бы мой рот по-прежнему не был прикрыт его рукой, протяжный стон наслаждения выдал бы меня с головой.

– Оставь всё, что уничтожает тебя здесь день за днём, приезжай в Нью-Йорк, когда я всё для нас подготовлю, и начни там новую жизнь… вместе со мной, – искренне, с надеждой произносит Остин, наконец освобождая мне рот, но не убирает руку полностью, а лишь подушечками пальцев сползает по подбородку вниз, проводит по ямочке ключицы, прикладывая к моей грудной клетке свою широкую кисть.

И замирает. Вслед за ним замираю и я. А вслед за нами и наши дыхания. И только моё сердце под его рукой грохочет в неимоверном темпе, будто ещё немного и вырвется из груди на волю.

Остин его слышит? Чувствует? Понимает? И что вообще он вытворяет? Лично я ничего не понимаю, но готова душу дьяволу продать, лишь бы только продлить это как можно дольше.

– Вместе? – едва слышно выдыхаю я, пока кончик языка немеет от желания провести линию по его губам, от которых меня отделяет все пара жалких сантиметров.

– Вместе, – тут же следует его тёплое шептание у моего лица.

Оно мгновенно пропускает по всем венам чистейший, бешено пульсирующий огонь. Не мистический, туманящий разум и вызывающий нестерпимый зуд под кожей, а самый что ни есть обычный, человеческий, реальный, что заставляет людей преисполняться жизнью и воспарять от счастья к небесам.

Но я уже имела радость полетать недавно. И, к слову, знатно так полетать. А затем так же величественно на всей скорости рухнуть на землю, превратив себя в безжизненное создание. Ещё раз я подобного не выдержу. Клянусь, не выдержу. Просто умру.

– Остин, – вместе с невесомым дуновением ветра шелестит мой тихий голос.

Я упираюсь руками в его живот с твёрдым намерением отодвинуться, но, чувствуя, как вмиг напрягаются мышцы его пресса, мной всецело овладевает лишь одно желание – нырнуть рукой под ткань его майки и ощупать каждый кубик без каких-либо помех. Но я, конечно же, этого не делаю, и мы так и продолжаем стоять с плотно прижатыми лбами, его рукой, отсчитывающей удары моего сердца, и моими сцепленными пальцами на его хлопковой майке.

Картина архистранная и неловкая для нас обоих, но ещё никогда я не ощущала себя столь правильно с ним рядом. Будто на своём месте. Дома. В своём личном безопасном укрытии, в котором могу спастись даже от сверхъестественного шторма.

Но могу ли? Могу? Есть ли у меня хоть один шанс на спасение?