Смертоносная зона. Остросюжетный детектив

Потом слово взял представитель городской администрации. Он выступил гладко, по написанной бумажке. Про юбиляра, конечно, не забыл, однако, и ничего нового не сказал. Снова реформы и светлое будущее – не за горами. Ну, кажется, закончилось, с облегчением решила Вера. Однако не тут-то было.

Напоследок из зала вышли представители рабочего класса – группа слесарей и ремонтников. Их выпустили «на десерт». Ну, уж эти-то должны сказать простые человеческие слова…?

– Уважаемый Алексей Иванович, благодаря вашему приходу на наше предприятие и вашим реформам, и лично вам, уважаемый… Мы глубоко признательны лично вам, за все то, что вы успели сделать на нашем заводе и надеемся, очень надеемся, еще сможете сделать…

Последняя фраза прозвучала немного зловеще. Вера вдруг поймала себя на мысли, что здесь все, включая директора и простых рядовых, ненавидят ее Алешку. И реформы им никакие не нужны, и образцовый порядок на производстве никому не нужен. Как кость в горле. Раньше воровать было проще. И все эти люди с горящими глазами только и ждут удобного случая, чтобы побыстрее его «свалить».

Выступавший слесарь закончил пламенную речь и под гром аплодисментов сошел со сцены. Проходя мимо, он приветливо улыбнулся. По-настоящему, искренне. И сразу отпустило. Вера тоже улыбнулась ему в ответ. Что за ерунда сегодня лезет в голову? Во всем, наверное, виноваты проклятые цветы. Надышалась их ядовитыми парами.

В ресторане она успокоилась – рядом сидел муж, и она ощущала его крепкое надежное плечо. По другую сторону уселся Генеральный.

– Водочки, Вера Прокофьевна, или коньячку?

– Нет, нет, я не пью. Да и голова сегодня целый день трещит.

– За юбиляра грех не выпить. А под севрюжку холодная водочка замечательно пойдет, и головную боль как рукой снимет.

– Ну, разве что чуть-чуть.

И Вера «маханула» сначала под севрюжку, потом под икорку, затем еще под что-то, чего она уже не помнила. Услужливый директор подкладывал ей в тарелку то какой-нибудь салатик, то паштет, то мясную нарезку. И без конца подливал. Какой милый! А какую чудесную речь сказал про ее Алексея. И про реформы тоже. Чудесная речь. Надо его как-то отбл…, отблагодарить.

Она повернула к директору свое не в меру раскрасневшееся лицо и… и… икнула. Хотела извиниться и под шумок незаметно улизнуть в туалет, чтобы привести себя в порядок, но в этот момент руководитель поднялся со своего места с рюмкой в руке и оглушительно взревел на весь зал:

– А теперь, друзья, минуточку внимания! У меня есть тост. За преданную спутницу жизни нашего юбиляра, этого замечательного, я не побоюсь сказать, святого человека, и за его веру. За Веру! За Веру Прокофьевну!

Гости мгновенно затихли и перестали жевать. Потом раздались дружные хлопки. Кое-кто из мужчин выпил за верную подругу стоя, по-гусарски. Алексей тоже встал и поцеловал жене руку. Оркестр бодро грянул «Летящей походкой ты вышла из мая», и у Веры навернулись на глаза глупые пьяные слезы. Алексей их осторожно промакивал, пока никто не видит, и нежно шептал на ухо

– Потерпи, потерпи, родная.

Затем они танцевали под их любимый «Сиреневый туман», и Вера снова растроганно шмыгала носом. Вернувшись за стол, она опять что-то пила, не чувствуя ни запаха, ни вкуса.

– Вера, Вера Прокофьевна, я украду у вас мужа на несколько минут? – послышался чей-то настойчивый голос.

Она молча кивнула. Дальше этот кто-то обращался уже не к ней, и слова доносились, будто сквозь плотную завесу.

– Алексей Иванович, московские гости нагрянули. Давно мечтают с вами познакомиться. Вы у нас, можно сказать, звезда, местная знаменитость.

– Какая звезда?! С ума сошли! – сопротивлялся супруг.

– Все равно, неудобно людям отказывать. Из самой столицы приехали. Богатые бизнесмены. Реформами вашими интересуются. Пройдемте, пожалуйста, в отдельный кабинет. Там тихо, можно спокойно побеседовать. А ты Семеныч, развлеки пока даму.

Во время танца неизвестный Вере Семеныч беспрестанно сбивался с ритма и наступал на ноги. Было больно, но она терпела и стойко сносила «ухаживания». По всей вероятности, ее собственные ноги тоже выделывали кренделя, так как неуклюжий партнер пару раз взвизгнул и что-то весьма неучтиво сказал про старые мозоли. А еще он говорил какие-то пошлости, почему-то заглядывал в вырез платья и прижимался. Его взмокшие ладони скользили по ее спине.

Вера не возмущалась, а только глупо посмеивалась. Видели бы ее сейчас девчонки из антикварного салона… Начальница-искусствовед, интеллигентная женщина – и в зюзю…

– Люди, ау…, где вы? Я люблю вас всех… – Слышь, как тебя, Се… Степаныч, а ты вооще хто? А где я вооще-то нахожусь? Муж, спрашиваю, мой где? Где мой Алешка? Куда его увели? Почему он не возвра…?

– Тише, тише, Вера Прокофьевна. Успокойтесь. Вот, выпейте воды.

Она осушила залпом предложенный стакан с какой-то мутной жидкостью и уронила голову на руки. Фу, как горько. Кажется, что-то подсыпали…

Алексей вернулся примерно через час. Его глаза сияли. Надо полагать, переговоры с московскими олигархами прошли успешно. Но увидев Веру, сидящую за столом в неестественной позе, и нескольких человек, суетящихся вокруг, он разволновался.

– Пропустите, пропустите. Что с тобой, Верочка?

Он бережно тронул ее за плечо и приподнял свесившуюся на грудь голову.

– Верунчик, родная, очнись.

Она медленно открыла глаза и ухмыльнулась.

– Э, да ты, мать, наклюкалась тут без меня. Может, пойдем домой?

– Да, развезло чуть-чуть, – ответила она все еще заплетающимся языком. Но хмель уже потихоньку начал выходить из одурманенного рассудка.

– Может, пойдем все-таки домой? – с тревогой повторил свой вопрос Алексей.

– Побудем еще немного, – жалобно прошептала Вера. – В мозгах уже прояснилось, а вот, ноги…, ноги пока не слушаются… Где ты был все это время? Я тут с ума без тебя сходила.

– Потом, потом, дорогая. Давай, поднимайся.

– Да я уже ничего, Алеша. Не беспокойся. А почему у тебя так блестят глаза? Только не говори, что вы обсуждали одни реформы.

– Ладно, про реформы не буду. Говорили о том, что ты у меня самая красивая.

– Во-во, особенно сейчас. Вечно ты со своими шуточками.

Вера нащупала сумочку под столом, вытащила зеркальце и критически себя оглядела. Не так ужасно, как можно было предположить. Она припудрила нос и провела помадой по губам.

– Ну? Я же говорил, что ты у меня – самая красивая. А теперь я еще знаю, какое лучшее в мире средство для протрезвления подвыпившей женщины…

Вера рассмеялась. Пьяный угар, кажется, улетучился. Чтоб она еще хоть раз, хоть раз… Никогда, ни капли.

– Лешка, вот ты – действительно лучший. Не то, что эти…

Она кивнула в сторону танцующих. К окончанию вечера публика разошлась вовсю. Главный бухгалтер завода, крупная женщина с пышным бюстом, трижды исполнила на бис «Цыганочку с выходом». А пятеро сотрудников планового отдела под занавес разделись до трусов и сбацали ставший уже ритуальным «Танец маленьких лебедей», нелепо подрыгивая волосатыми ногами.

– Лешка, ты у меня – самый лучший, – вновь сказала Вера. – Пойдем-ка домой, пока эти лебеди-переростки, чего доброго, не сняли с себя последние трусы. Смотри – куриные перья уже с головы попадали…

– Ну, зачем так плохо думать о людях. Отдыхают, веселятся ребята, как могут. Ты, мать, уж больна строга.

– Леш, а ты и, правда, – святой…

Они выскользнули из ресторана по-английски, ни с кем не прощаясь.

– Может, возьмете мою машину? – бросился за ними Генеральный директор, который все и всегда успевал заметить. Выпей хоть ведро водки он всегда оставался трезвым, как стеклышко.

– Нет, спасибо. Мы пешком. Нам недалеко, да и погода хорошая.

Взявшись за руки, они зашагали по набережной. Никуда торопиться не надо. Юбилейный кошмар закончился. А завтра выходной, и еще почти целая ночь впереди. И прохладный ветер в лицо, и звезды, высыпавшие на небе.

Алексей бросал рикошетом камешки в воду и, как в детстве, долго смотрел на расплывающиеся круги. Вера тоже пыталась, но у нее не получалось, а он ее дразнил и высовывал язык, как мальчишка. Что такое пятьдесят лет? Жизнь только начинается. Мальчишка и есть всегда мальчишка.

А потом они целовались возле парапета, как дураки.

– Ну, почему сразу, как дураки, Вера?

– А ты видел, как посмотрели на нас вон те молодые ребята, когда проходили мимо?

– Ну и что! Пусть завидуют. Они в нашем возрасте…

Как мне все-таки повезло с мужем, в очередной раз подумала Вера, когда они подходили к дому. Как с ним легко, спокойно, надежно. И ничего не страшно. Ни подворотня с перегоревшей лампочкой, ни эти черные тени в тусклом ночном свете…

В прихожей Вера сбросила модельные туфли и радостно зафутболила их под шкаф. И как она только целый день умудрилась проходить в узких лодочках на высоких каблуках? Однако ничего, проходила и даже ни разу о натертых мозолях не вспомнила. Пальцы, освободившись от «орудия пыток», тут же заныли. Вера, постанывая, добрела до гостиной и раскинулась на широкой тахте.

– Леш, поди-ка сюда. Быстро, – позвала она неожиданно игривым тоном.

– Понял, – отозвался Алексей, на ходу стаскивая брюки и расстегивая рубашку.

– А завари-ка, пожалуйста, чайку покрепче. Матерого, как ты умеешь. Сегодня все равно не уснуть.

– Ну, Верка! – Алексей обиженно шлепнул ее по попе и в нижнем белье потопал на кухню, сделав вид, что страшно разочарован.

В том, что уснуть не придется, Вера оказалась права. Через минуту раздался пронзительный звонок, и ее страхи вернулись. Так звонили, когда умер отец. Три года назад, когда принесли срочную телеграмму. Резкий звонок, разбудивший ее среди ночи. Резкий звонок, словно разорвавший все внутренности пополам. И сейчас, как тогда, сердце снова подпрыгнуло вверх и назад не опустилось, как будто застряло в горле. Сердце, покинув грудную клетку, забилось где-то в ушах, в висках, но только не в положенном месте.

– Вера, откроешь? А то я – без портков! – послышалось из кухни Лешкин веселый голос и беспечное упоминание о штанах вернули ее к действительности. Она неуклюже сползла с дивана и подошла к двери. С осторожностью посмотрела в глазок… Всего-навсего парнишка… лет десяти, с большим свертком в руках…. Сердце облегченно плюхнулось назад, на прежнее место.

– Извините, что так поздно, – вежливо сказал мальчик, протягивая Вере бесформенный пакет. – Четвертый раз прихожу. Думал, сегодня не сумею подарок вручить. А мне хорошо заплатили, чтоб непременно сегодня…

Вера долго возилась с бечевкой, снимала бесчисленные обертки, пока не добралась до содержимого объемистого свертка.

– Эй, ты что там разбила, растяпа? – крикнул муж из кухни, услышав звон разбитого стекла.

Вера стояла, прислонившись к стене, с выражением ужаса на бледном лице. У ее ног, среди груды осколков, валялся портрет в траурной рамке.

– Что с тобой Верочка? Что?!

Она слабо пошевелилась и перевела остекленевший взгляд на живого и невредимого мужа.

– А что…, хорошая фотография. Мне здесь лет сорок, наверное… Рамочка, вот только мрачновата.

– Рамочка! – вдруг завизжала супруга, очнувшись от столбняка. – Что это за черные игры? Пятница, тринадцатое?

– Вера, Вера. Ну, успокойся, Вера. Кто-то неудачно пошутил. Хочешь, выбросим эту штуковину?

Алексей отшвырнул портрет и обнял жену за плечи. Вскоре она перестала дрожать, лишь всхлипывала тихонько.

– Давай уедем отсюда. Совсем. Навсегда. Я боюсь за тебя, боюсь.

– Бояться, Вер, некого и нечего. На работе меня ценят и уважают. Пусть преступники и бандиты боятся.

В его голосе неожиданно прозвучали жесткие ноты.

– А мне боятся нечего, – повторил он решительно. – Денег больших не нажил, олигархом не стал. Кстати, об олигархах… Мне сегодня в ресторане одно интересное предложение сделали…

– Какое предложение?

Вера подалась вперед. Слезы мгновенно высохли.

– Потом, потом, дорогая. Ты сегодня натерпелась… Устала и постоянно на взводе.

– Нет, говори, говори сейчас же, раз начал. Я от тебя теперь не отстану!

– О, вот такой ты мне нравишься больше, трусиха. Только говорить о чем-то пока еще рано. Надо хорошенько подумать. Но если хватит духу и сил, то поедем новый завод осваивать. На Урале.

Вера ухватилась за последние слова, как за спасительную соломинку.

– У тебя-то не хватит?! Новый завод! На Урале! Да, о чем тут думать, Алеша! Соглашайся, пока московские хозяева не передумали.

– Ой, не надо на меня давить, Верочка. Ишь, расхрабрилась! Повторяю, надо все обдумать и взвесить. Да и жалко уже почти налаженное производство бросать.

– Делай, как хочешь, конечно. Но знай – не нравится мне здесь. И никогда не нравилось. Я все время за тебя панически боюсь. И еще этот кошмарный юбилей… с портретами в черной раме… Ты о семье подумай, в конце концов. Обо мне и Димке, которого еще учить и учить…

– И о Марии. Ты, кажется, забыла про Марию, – произнес Алексей сквозь стиснутые зубы и посмотрел на жену с укоризной.

– Ну, хорошо, хорошо. И о Марии, твоей любимой Марии. Как же я, дура, забыла, что твоя несравненная доченька – всегда на первом месте. А Димка, наш с тобой Димка уже не в счет?!

Вера опять взорвалась. Она до сих пор отчаянно ревновала мужа и к бывшей жене, и к старшей дочери от первого брака.

С прежней супругой Алексей не поддерживал отношений. Материально всегда помогал, да и только. Но к дочери по-прежнему относился нежно, как к некогда маленькой девочке, его чудесной девочке с огненными кудряшками, хотя она давно выросла и жила своей, совершенно непонятной для него жизнью. Постоянно где-то болталась, искала свою дорогу и хотела какой-то независимости. Полной свободы! От кого?! От родного отца?

Алексей не мог с этим смириться. Порой не спал ночами. Но поделать ничего не мог. Рыжая бестия не любила никому подчиняться. Время от времени она присылала любимому папочке короткие сообщения из разных городов, куда ее внезапно забрасывала переменчивая судьба.

– Вера, ну чего ты опять завелась, а? Что Машка сделала тебе плохого?

– Нет, ничего. Только зачем она взяла фамилию отчима? И почему родного отца с юбилеем забыла поздравить? Хотя… Этот незабываемый портрет в траурной рамке, который привел тебя в такой неописуемый восторг… «Прелестная» вещица, ничего не скажешь. С трогательной надписью на обороте – «оставайся вечно молодым»…

– Ну, причем тут Мария?

– А при том! Уж не ее ли это «остроумные» шутки? Да я по ее милости чуть инфаркт не заработала!

– Моя дочь на такое не способна. Машка – добрая и отзывчивая девочка, хотя немного взбалмошная, признаю. Но в этом есть и моя вина. Я слишком мало уделял рыжику внимания. Работа…, работа…, потом развод. Когда было заниматься воспитанием?

– Ну, не наговаривай на себя. Уж кто-кто, а ты… Да ты…, ты слишком много времени ей уделял! В отличие от ее отчима. Ты избаловал ее. Во всем потакал.

Алексей усмехнулся. Избаловал? Конечно, избаловал. Чего отпираться? А разве можно по-другому воспитывать девочку? Единственную дочку, да еще и красавицу с золотистыми волосами и такими же яркими веснушками.

– А знаешь, Вера, про меня Мария ничуть не забыла. Утром звонила, поздравила, пока ты с цветами разбиралась. И вот открытки прислала. Между прочим, с видами Кипра…

Июль 1996 год, Пафос, Кипр

Его тошнило долго. В желудке уже ничего не осталось, но Кристос продолжал корчиться от непрекращающихся спазмов. Тело сотрясала нервная дрожь. Мария! Господи Иисусе, Мария! Молодой полицейский упал ничком рядом с противно пахнущей лужей и потерял сознание.

Мерзкий кисловатый запах, в конце концов, и привел несчастного в чувство спустя несколько минут. Боже мой, как тут воняет! Дольше лежать было невыносимо, но и вернуться назад не было сил. При мысли о мертвой Марии его снова вывернуло наизнанку.

Однако надо пересилить себя и вернуться. Ведь Фрэнки сейчас один. Напарник будет презирать его за слабость и трусость.

Еще немного посомневавшись, Кристос выполз из-под загаженных кустов. Белые розы после его «стараний» имели весьма плачевных вид. Ну, и черт с ними! Подумаешь, какие-то розы… Что с ними сделается?! Постояльцы ведь по кустам не шастают и сюда никогда не заглядывают.

Странно, что сейчас он думал о таких пустяках, когда Мария лежит там, на пляже… Ее безжизненное тело, спутанные волосы в песке и тине… Во что превратились ее прекрасные рыжие волосы цвета расплавленной меди! Но что она делала одна…, ночью…, на берегу? У нее же сегодня дежурство в ресторане… Вот так и доверяй этим женщинам. Вечно норовят обмануть. Нет, он ее выведет на чистую воду, он ей еще покажет… Хотя собственно, что он может ей показать? Наверное, он совсем лишился рассудка. Марии больше нет. НЕТ! А есть распухшее мертвое тело и грязные волосы в песке и тине…

Кристос вырвал пучок травы и очистил с его помощью ботинки. Господи Иисусе! Форменные брюки тоже местами оказались забрызганными. Как идти в таком виде? Он добрался до питьевого фонтанчика и привел себя в относительный порядок. Замыл пятна на одежде и тщательно прополоскал рот.

Нетвердой походкой полицейский, наконец, снова выбрался на дорожку, ведущую к морю, вспугнув целующуюся парочку на соседней скамейке.

Фрэнки тем временем беседовал с отдыхающими. Отсутствия молодого напарника он, казалось, и не заметил.

– Спокойно, спокойно дружище, – вполголоса произнес толстяк, когда Кристос встал у него за спиной. – Это русская, как я и предполагал. Мария.

– Мария – русская?! Моя Мария – русская?! Час от часу не легче…

– Да не твоя Мария. И не она это, не она. А просто Мария. Какая-то русская… по имени Мария…

Тело погибшей было вновь накрыто простыней. Вокруг суетились судмедэксперты, которых уже успел предусмотрительно вызвать Фрэнки. Они закончили предварительный осмотр и перекладывали труп на носилки.

Толпа зевак заметно поредела. Старый опытный полицейский выделил и оставил лишь тех, от кого был хоть какой-нибудь толк. Теперь небольшая группа свидетелей сиротливо стояла у машины скорой помощи и наблюдала за происходящим. Остальных, включая уборщиков пляжа, Фрэнки разогнал по домам.

Кристос бесцельно топтался рядом. Делать пока было нечего, и он пытался вникнуть в смысл слов, сказанных напарником. Что значит, не она? Как не она? А как же рыжие волосы до пояса? Ее прекрасные рыжие волосы с бронзовым отливом? Разве есть еще в мире у кого-нибудь такие…? А разве нет? Ведь и лица утопленницы не разглядел, как следует. Да и с чего он решил, что это его, его Мария?

Май 1995 г., Москва, Россия

Ровно в семь Шойра-Шоира подошла к кафе. Господин Драгович уже поджидал у входа, зажав в руке что-то маленькое, разноцветное, в прозрачном целлофане.

Цветы? Как мило! Вот, что значит культурный, образованный человек. Настоящий европеец. Как давно ей никто ничего не дарил! Пожалуй, стоит и впредь всегда называться Шоирой…, как в паспорте… И благородно, и красиво.

Девушка с благодарностью приняла крошечный букетик и поднесла его к носу. А цветочки-то – неживые… Наполовину – искусственные, а остальные – сорняки крашеные. Какой-то химией пропитаны…

– Осторожно, дорогая. Это нэлзя нюхать. Этот малэнкий штучка – для туалэта и для украшений ванна. И чтобы хорошо пахнуть… Скромный сувэнир из Чэрногории. У вас в России ведь этого нэт. В другий раз обьязатэлно будут живие цвэточки.

Другого раза, надеюсь, не будет, злобно подумала Шоира. Ишь, размечтался. Вот, только добуду денег, только ты меня и видел… Конечно, хорошо бы отдал добровольно…

Она украдкой нащупала кухонный нож в сумочке и отдернула руку, будто ожегшись.

– А, знаешь, Шо-и-ира, – произнес адвокат сладким проникновенным голосом. Ему нравилось раз за разом повторять ее мелодичное имя, и вставлять его в каждую фразу, – что нам дэлат в этот дэшевый и неопрятный кафэ, Шоира? Может, пойдем ко мнэ? Я снимаю жилье в пентхаус. Тут нэдалеко…

В двухкомнатной квартире, которую арендовал адвокат, действительно было чисто. Так неестественно чисто, словно здесь никто и не жил. Паркетный пол в прихожей блестел, будто его только что натерли, а отполированная обувь выстроилась рядами под вешалкой, как солдаты на плацу. Все вещи были разложены на стеллажах аккуратными стопками.

Шоира никак не решалась войти, боясь нарушить своим появлением этот образцовый порядок. Немного поколебавшись, она, в конце концов, сняла туфли и оставила их за дверью на коврике, чтобы не наследить. Подходящих тапочек для нее не нашлось, и вглубь жилища пришлось пробираться босиком на цыпочках, осторожно ступая на мыски.

В туалете и ванной на полках стояли такие же, безжизненные цветы. Они источали все тот же искусственный аромат. Запах был настолько едкий, что без труда проникал через тонкие перегородки в другие помещения – гостиную, спальню и даже на кухню. И вскоре у девушки возникло ощущение, будто она находится в стерильной химической лаборатории, а ее саму привели сюда для опытов. Шоира ополоснула лицо и трижды помыла руки, но все равно казалась себе грязной.

Тем временем Любомир достал из буфета сверкающие бокалы и так долго и сосредоточенно протирал их льняной салфеткой, что девушка успела соскучиться. Но адвокат никуда не спешил. Он старательно дул на стенки, убирая невидимые простому глазу пылинки. Давно пора было вспомнить о гостье, но хозяин пентхауса продолжал методично драить бокалы. Напоследок он не смог отказать себе в удовольствии полюбоваться игрой света на резных гранях и удовлетворенно зацокал языком.

Шоира негромко покашляла, чтобы привлечь к себе внимание.

– Побуд пока в гостиной, как дома, как у сэбя дома, дорогая, – спохватился Любомир. – Я зейчас принэсу вино. Угощайся пока конфэти, там…, на столике.

Он усадил ее в мягкое кресло и молниеносно исчез где-то в недрах квартиры. Не успела Шоира освоиться в новой обстановке и куда-то пристроить сумку (безопасное место нашлось лишь за собственной спиной на сидении), как хозяин возвратился с початой бутылкой в руках. Золотые вензеля на лаковой этикетке и настоящая корковая пробка свидетельствовали о том, что за дорогой упаковкой кроется необыкновенный напиток.

Однако девушка, неизбалованная заморскими изысками, французское вино не оценила. Кисляк кисляком. Никакой сладости. То ли дело мамина вишневая наливка… Выпьешь – и губы слипаются от сахара. Шоира залпом осушила хваленое пойло, от которого тут же свело скулы, и теперь нетерпеливо ждала, когда Любомир закончит наслаждаться. Своей «пятой точкой» она ощущала холод рукоятки ножа, припрятанного в сумке.

Зато ценитель тонких вин отпивал из фужера медленно, по крохотному глоточку, цедил по каплям.

– За тэбя, Шоира! И за продолжение нашего запознакомства!

Гостья чокнулась пустым бокалом. Хозяин ей драгоценного напитка больше не предлагал. Наверное, заметил, как она морщилась. Сам же продолжал смаковать в одиночестве.

– Расскажи для мэня о сэбе, Шоира. Ти работаешь или учишься?

– Ни то, ни другое, – уклончиво ответила девушка. Но, заметив его подозрительный взгляд, быстро поправилась. – Подыскиваю интересную работу с хорошей зарплатой.

– Думаю, это не ест для тэбя болшой проблэм. Такие красавицы…

Любомир набросился в тот момент, когда девушка этого никак не ожидала. Она склонилась над коробкой конфет – надо же как-то заесть кислятину. Поэтому внезапный толчок в спину застал врасплох. Удар был несильный, однако, Шоира потеряла равновесие и чуть не упала на журнальный столик.

Она и не думала сопротивляться – знала, зачем пришла, но вежливый адвокат неожиданно повел себя грубо. Он крепко схватил ее за воротник блузки и поволок к дивану. Утлая кофточка треснула и разошлась по шву. Теперь не зашить, и придется выбрасывать, совершенно некстати крутилось в голове…

Затем Любомир помчался в ванную и не возвращался оттуда целую вечность. Он полоскался и фыркал, беспрестанно повторяя: «О, Шоира, Шоира». Она отчетливо слышала свое имя сквозь шум воды.

Адвокат вышел из ванны распаренный и благодушный. Полосатое банное полотенце было туго обкручено вокруг его бедер. С мокрой густой шевелюры стекала вода. Он несколько раз потряс головой, как делает пес, только что вылезший из пруда, и прохладные капли полетели в разные стороны.

– Я, наверное, должен тэбя как-то отблагодарить, Шоира, – произнес он хрипло. – Но я вижу, что ти – скромний, нэ продажний женщин. Тэбе не нужны дэнги. Грязные дэнги. Такой ценой.

Шоира вцепилась в подлокотники кресла, чувствуя, как обивочная ткань скрипит у нее под ногтями, и как потеют ладони. О, пожалуйста, пожалуйста, заплати, едва не закричала она. Лучше заплати, иначе я за себя не ручаюсь. Старый жиголо. Жмот. Думаешь, что напоил кислым вином, и хватит с меня…

– Ну, что ты, Любомир, – произнесла Шоира беспечным тоном. – Ты нисколько меня не обидишь. Мой чудный, мой щедрый Любомир…