Сумка со смертью

Он рассказывал, но недолго – нечего было рассказывать. А то, что представляло интерес, являлось военной тайной, раскрывать которую он не имел права. Жизненный этап закончился решительно и без «хвостов». Со службой покончено, ни семьи, ни постоянной женщины…

– Лучше вы рассказывайте, мужики. Как живете? Что творится в районе?

– У нас, как везде, – пожал плечами Виктор Павлович. – Работы в районе нет, цены поднимаются с колен. Никаких, как говорится, резонансных коррупционных преступлений – по-тихому люди мышкуют, научились не зарываться и помнить, что ближний тоже чего-то хочет…

– Да все по-старому, приятель, – сладко потянулся Черкасов. – В Мирославле еще чувствуется веяние времени – какая-то коммерция, строительство, «бабки» крутятся. В Монине – мы скоро будем проезжать через него – все как было, кроме пафосного торгового центра, который на хрен никому не нужен. А уж в нашей Затеше – и вовсе тоска тоской. Раньше какие-то гулянки были, собирались люди, время проводили, а сейчас каждый у себя за воротами сидит, живет, как отшельник, в норе…

Похвастаться им действительно было нечем. Виктор Павлович прозябал на пенсии. До этого трудился на Старицком озере – заведовал лодочной станцией, туристическими маршрутами этого направления, работал со специалистами, изучающими флору и фауну уникального водоема, примыкающего к Затеше. Восемь лет назад он потерял сына – старший лейтенант Вячеслав Маслов командовал взводом разведки на Северном Кавказе. Взвод попал в засаду, Маслов с двумя бойцами прикрывал отход. Попал, контуженный, в плен, принял мученическую смерть. Товарищи за него отомстили, но для убитых горем родителей это было слабым утешением. Зоя Филипповна не снесла удара, скончалась в ту же осень. Виктор Павлович похоронил обоих на деревенском погосте, жил дальше. Перед выходом на пенсию привез в свой дом из Монина новую женщину, но и тут случилась трагедия – уже больная была, тихо угасла, переселилась на то же кладбище и под ту же березу… Но пенсионер не опускал руки, ремонтировал дом, иногда подрабатывал – возил грузы на своей старенькой «жульке». Следил за домом Алексея, косил сорняки, занимался мелким ремонтом ветшающих конструкций…

У Борьки Черкасова жизнь тоже сложилась неважно. Сначала процветал – хороший дом в Затеше, жена – красавица Верка, машина. Каждый день мотался на работу в Мирославль, где служил в районном управлении МЧС. Руководил аварийно-спасательной группой – выезды на ДТП с тяжкими последствиями, мелкие чрезвычайные ситуации, пожары, потопы, обрушения строительных конструкций. Был высококлассным специалистом, мастером на все руки. Сгубила жизнь единственная пьянка – накануне приезда высокопоставленного чина из столицы. И все стремительно полетело под откос: понижение в должности, увольнение. Выпивший попал в аварию, разбил машину, сам на несколько месяцев загремел в больницу – хорошо, что не в кутузку. Красавица Верка не стала дожидаться, что в дом вернется безбедная жизнь. В один прекрасный день Борьку поджидала записка: уехала к другому, деньги с карточки сняла, извиняться не буду, и вообще катись к черту… Черкасов запил и пил четыре дня и четыре ночи, пока однажды на рассвете не выбросил тлеющий окурок мимо пепельницы. Попутно взорвался газовый баллон, и дом горел красивым синим пламенем. Мигом протрезвев, он вылетел из окна и кинулся тушить, благо бак с водой и помпа имелись. Сельчане прибежали помогать, худо-бедно, потушили. Приехали коллеги Борьки, покрутили пальцами у виска и отбыли восвояси. Сгоревшую часть дома он отстроил в рекордно сжатые сроки из имеющихся материалов. Возможно, и к лучшему – мысли о конце жизненного пути больше не посещали. Занялся огородом, вырыл бассейн, сам приобрел «товарный вид». Появлялись какие-то женщины, но ничего серьезного. Завел пасеку за пригорком в Звенящей роще – в семистах метрах от Затеши, обзавелся помощником – дедом Поликарпом, которому на пенсии все равно нечего делать. Как-то выкручивался, освоил пасечную науку, начал продавать в район мед крупными партиями…

– Да все нормально у нас, Леха, – уверял Борька, вожделенно поглядывая на ополовиненную бутылку водки. – Живем, приспособились, вся деревня так живет. Многие уехали, конечно, из Затеши, но те, кто остался, выживают.

– Палыч, а что с озером? – спросил Алексей.

Вопрос был не праздный. Старицкое озеро – единственная достопримечательность местности, где располагалась деревушка Затеша. Зато какая достопримечательность! Оно примыкало к деревне с севера, поджатое со всех сторон красивым черничным бором. Фактически не озеро, а целая система озер, соединенных между собой протоками. Водоем имел причудливую, вытянутую на север конфигурацию. Берега – обрывистые, пологие, где-то скалы нависали над водой, где-то настоящие мангровые заросли. Это были водные лабиринты, где сам черт ногу сломит. Даже не всякие старожилы, считавшиеся знатоками Старицкого озера, могли похвастаться, что видели его ВСЁ. Обойти по берегу это чудо природы было невозможно, исследовать все протоки – тоже затруднительно. Про озеро испокон веков слагались страшные легенды: про русалок, каких-то жутких существ, обитающих на дне. Но карпы в озере клевали исправно – в те времена, когда их разводили. Лодочная станция под Затешей была не маленькая. Сюда приезжали туристы из города, устраивались познавательные экскурсии на лодках и катамаранах, работал целый научный штат.

– Не осталось ничего от былого великолепия, – сокрушенно вздохнул Маслов. – Уничтожили все. Землю по берегам продали в частную собственность, коттеджи растут, все заборами окружено. Персонала на станции почти не осталось, научную часть расформировали, экскурсии несколько лет не проводятся. Простые смертные, вроде нас с тобой, только в районе станции и могут подойти к озеру. Скоро воду начнут на квадраты делить и продавать. Богатые на лодках рассекают, уток в камышах стреляют – кто им запретит? Пропадает целая экосистема, и никому нет дела. Там ведь уникальные флора с фауной, тьма неизведанного! Вроде поднимался вопрос об озере на сессии райсовета, но быстро замяли – ведь у многих там особняки… А в дебри Старицкого озера лучше не соваться – туда сейчас люди не ходят. Бывает, экстремалы из города заплывают, но это точно лотерея. Четверо пропали только в этом году – двое выплыли в итоге на бревне, одного с вертолета подобрали – куковал на островке среди болота. А четвертый так и сгинул с концами…

– Печально, – вздохнул Алексей. – А мы все детство бегали купаться на озеро. И в прибрежные дебри ходили, по скалам лазили – увлекательно было, блин…

– В Монино въезжаем, – объявил Маслов.

Алексей опять припал к окну. Все в порядке, в глухой провинции ничего не меняется. Монино считался поселком городского типа. Маленький, сконцентрированный вокруг дороги, в это время года он утопал в зелени. Здесь не менялись даже заборы. Обочины поросли свалками, шастали бродячие собаки. Тянулись гаражи, бетонные остовы каких-то недостроенных зданий. Двухэтажные бараки вдоль дороги оставались в первозданном виде. Покосившиеся крыши, облезлая штукатурка, пожилые унылые тополя, белье, развешанное во дворах. Впрочем, ближе к центру становилось чище, у здания поселкового совета имелась даже клумба. Но потом опять потянулись запущенные дома. Проехали школу, где учился Алексей. Три этажа, облупленная краска, решетчатый забор. Снова гаражи, бетонная ограда автохозяйства. Этот городок спасала только зелень. Что его спасало остальные девять месяцев в году, оставалось только догадываться.

Маслов свернул на улицу Свердлова, отходящую от Центральной, и вскоре вырулил на северо-западную окраину. Автомобильный трафик здесь отсутствовал как таковой. На северо-западе в трех верстах была единственная деревня на сорок дворов, а за ней цивилизация обрывалась. Раньше этой дорогой пользовались желающие попасть на озеро. В данный момент желающих не наблюдалось. Потянулись поля с перелесками. По курсу возник симпатичный березняк – грунтовая дорога прорезала его насквозь.

– Вот же память дырявая! – хлопнул себя по лбу Маслов. – Мы же за продуктами хотели заехать! Жрать и пить чего будем? Не возвращаться же в Монино…

– Ну да, – согласился Черкасов. – Вертача к неудаче…

– Да расслабьтесь вы, – бросил Алексей. – Я все купил в супермаркете, не пропадем.

– Это чего ты купил? – подозрительно покосился на него в зеркало Виктор Павлович.

– Так это… – Алексей вспоминал, что пробивала узбечка на кассе. – Фахитас купил, паэлью, лазанью, текилу, карпаччо, что-то еще…

– Бли-и-ин… – опять схватился за голову Маслов. – Говорю же, жрать нечего, пропадем!

– Ладно, Палыч, расслабься, – отмахнулся Борька, – заедем в наше сельпо к Мане, там все есть – водочка, селедка. Картошку я из дома принесу… Ты в курсе, что Варвара Кружилина вернулась в Затешу? – повернулся он к Алексею, блеснув неплохими для сельского жителя зубами.

Воронич вздрогнул. О нет, только не это. Снова бабы…

– Испугался? – хохотнул Борька, подмигнув глумливо скалящемуся отражению Маслова. – Помнишь, вы чуть не поженились после школы?

– Не помню, – проворчал Алексей. – Тебе надо, ты и помни.

Мужчины развеселились.

– Да вся деревня знала, что у вас первая любовь, все дела, – разглагольствовал Черкасов. – Скромница была, отличница, хорошая девочка, особенно на сеновале… Извини, конечно, Леха, но в стерву выросла. Теперь ее фамилия не Кружилина, а Бранденбург…

– Брандберг, – поправил Маслов.

– Да хоть Брандспойт, – фыркнул Черкасов. – Но тоже звучит – Варвара Семеновна Брандберг… м-да.

– Подождите, мужики, – нахмурился Алексей. Сюрпризы он не любил, тем более сюрпризы, связанные с женщинами. – У меня имелась информация, что Варвара в девках сидела недолго, удачно вышла замуж, уехала в город…

– Ну да, вышла замуж за директора Акуловского спиртзавода, который был старше ее в два раза. Отличный дом в коттеджном поселке под Акулово, личный автопарк, все удовольствия, включая регулярные поездки в столицу. Она даже вуз не окончила – ушла с третьего курса технологического. Думала, что всю жизнь будет как сыр в масле. Поначалу все так и было – обстругала мужика под себя, построила всех его домашних – захватила, короче, власть. Мужик на повышение пошел, директором пивного холдинга назначили. Подумывали о переезде в столичный регион, покупке хорошей усадьбы. Тут мужик возьми и помри. Ну, бывает. Синдром внезапной смерти или как там. Покушал, спать лег – и во сне загнулся. Менты копали, ничего не нашли. Варвара, понятно, не при делах, ей это в последнюю очередь надо. С живым мужем она – королева, без мужа – никто. Так и вышло, налетели хищники-родственники, наняли лучших адвокатов, а Варвара в этом деле ни уха ни рыла. В общем, на бобах осталась.

– Запретили жить красиво, – хмыкнул Маслов. – Какие-то копеечки отхватила, а больше ничего не осталось. Вернулась в деревню, злая на весь мир. Можно понять: поманила красивая жизнь – и фигу показала. С тех пор и живет. Сходилась с парой мужиков, да те не вынесли ее норова, бежали. Ты знаешь ее дом – сразу у оврага. Родители умерли, сама хозяйство поднимала. Ездит на древнем гремучем «Опеле», пристроили ее по знакомству на склад того же Акуловского завода… Жалко, с одной стороны, бабу, неприкаянная она… Но и ведет себя порой, как полная стерва… извини, Алексей. Спрашиваю у нее: ты чего, Варвара, стерва-то такая? А она руки в бока, губы оттопырит: дескать, я не стерва, а женщина с характером. Тьфу!.. Сейчас у нее опять мужик. Задохлик какой-то из Макеевки. Переехал к ней – на «Москвиче» с прицепом. Принца уже не ищет. Строит то, что есть. Ты и не узнаешь ее сейчас.

– Изменилась сильно? – спросил Алексей.

– Девочка с персиками, – хмыкнул Черкасов. – Серов отдыхает.

– В смысле?

– Да там такие персики… – Мужчины дружно захохотали. Кто сказал, что мужики не любят сплетничать и перемывать косточки знакомым женщинам?

По большому счету Алексею было до лампочки. Есть такое понятие: пройденный этап. Люди меняются. А ведь когда-то Варюша была тихой, доброй, покладистой…

Машина выкатилась из березняка – и дыхание перехватило. Родная деревня раскинулась на просторе между хвойными лесами. Единственная улица со смешным названием Центральная, несколько переулков, ведущих в тупик. Крыши утопали в зелени деревьев. Деревенька была компактная – метров восемьсот в длину, четыреста в ширину. А за деревней, на севере, поблескивала водная гладь – знаменитое Старицкое озеро, окруженное лесами. Фактически ряд озер сложной конфигурации, соединенных узкими протоками. Дальше на север, где уплотнялись леса, озера переходили в болотное царство, пропадали в холмах и непроходимых чащах.

Деревня (по крайней мере, большая ее часть) выглядела сносно. Крашеные заборы, крыши, устланные черепицей. Странное бывает ощущение, когда приближаешься к родному дому. Волнение, какая-то торжественность, чуток разочарования. Разве об этом он мечтал много лет назад, когда уезжал из родительского дома? Дорога втягивалась в деревню, гавкали собаки, кричали куры. Характерные ароматы проникали в салон. Травы, курятники, навоз – все, чем так богата «классическая» русская деревня…

Сельпо располагалось на старом месте, еще больше просело в землю. На крыльце прохлаждался синеватый мужчина со смутно знакомым лицом. Поодаль сплетничали две упитанные женщины с авоськами. Их лица тоже были смутно знакомы. Черт подери, да все сельчане, чей возраст превышает его, должны быть смутно знакомы.

– Платоша на посту, – усмехнулся Маслов, ставя машину рядом с крыльцом. – Помнишь такого? Он и в годы твоей молодости тут побирался. Может забор починить за бутылку, замок новый врезать за стакан. Иной валюты для него не существует. Стоит, как собака, смотрит жалобно. Когда-то был хорошим агрономом, но спился, как якут, имущество пропил. Насшибает копеечку за день, потом валяется пьяный на дороге…

– А говорят, хорошие специалисты на дороге не валяются, – засмеялся Черкасов, открывая дверь. – Пошли, мужики. Жрачку берем – и до хаты. На мольбы Платона не реагируем.

– Да это, не иначе, Алексей, сын Петра Воронича? – удивилась одна из дам, ведущих «светскую» беседу. – Смотри-ка, похож. Давно он тут не появлялся…

– Да не, Даш, не он, – прищурила зоркий глаз товарка. – Похож, но не он. Сын Петра Воронича сейчас уж, поди, в генералах ходит, ему не до нашей периферии…

Алексей улыбнулся, проходя мимо, тактично поздоровался. Дамы как-то подобрались, распрямили плечи. Платон открыл от удивления рот, собрался разразиться приветственной песнью, но не успел. В «торговом зале» никого не было. Продавщица, увитая кудряшками, высунулась из-за кассы, смерила покупателей взглядом.

– Этого знаю, этого знаю… – сказала она, тыча пальцем в Маслова и Черкасова. – А этого…

– Этого тоже знаешь, Маня, – улыбнулся Алексей, – в одном классе десять лет чалились.

– Батюшки! – ахнула продавщица – в девичестве Мария Бурденко (судя по кольцу на правой руке, девичество не затянулось). – Ворона, ты, что ли?

По меркам российской деревни, она смотрелась нормально. По стандартам же миланской моды – дико и возмутительно. Живого веса Мани хватило бы на три королевы подиума. Ее глаза блестели от любопытства, оба подбородка дрожали.

– Вообще-то, его Алексей Петрович зовут, – нахмурился Черкасов. – Что за панибратство, Маня? Ты, слушай, давай поменьше глазами хлопать, успеете еще наговориться. Надолго к нам Алексей Петрович пожаловали. Возможно, что и навсегда. Сообрази-ка быстренько водочки, рыбки какой-нибудь, хлеб, селедочку, что там еще у тебя в закромах? Некогда нам.

– Алеша, ты правда надолго? Слушай, здорово! – Она стала сноровисто загружать прилавок товарами. – Ну ладно, мы с моим позднее к тебе зайдем, расскажешь… Слушай, а ты прикольно выглядишь! – лукаво подмигнула Маня. – Прямо атлет такой, добрый молодец из спортзала… А ты знаешь, что Варвара твоя тоже в Затешу вернулась – давно уже, чай… Ой!..

Последнее слово в исполнении Мани как-то выбилось из контекста. Женщина напряглась, спряталась за кассу. Загадочно запыхтел прикрывший Алексея Черкасов. Возникло желание втянуть голову в плечи. Странное, вообще-то, желание для вчерашнего майора спецназа. Алексей осторожно покосился через плечо. В магазин вошли двое. Женщина в коротком ситцевом платье и мужчина в длинных брюках – настолько длинных, что приходилось на них наступать. Екнуло в груди. Доброго денечка вам, Варвара Семеновна… Еще молодая, статная, фигуристая, с крутыми бедрами (про персики не обманули), с надменным лицом, обрамленным крашеными локонами. Мужичок интереса не представлял, он семенил на шаг позади и был чем-то вроде домашней собачки.

– Здравствуй, Маня, – поздоровалась Варвара. – Свешай мне как обычно.

Алексей машинально сгреб продукты в пакет. Сунул продавщице тысячу, забыв про сдачу. За спиной зацокали каблуки, и выбора у него не оставалось. Раз уж не удается провалиться сквозь землю… Он с улыбкой посмотрел в глаза женщины, сделал вид, что крайне удивлен.

– Приветик, Варюша, ты как? Ну, ладно, извини, увидимся. Ты, наверное, спешишь? – одарил ее еще одной очаровательной улыбкой и направился к выходу, помахивая пакетом. На пороге не выдержал и обернулся. Варвара смотрела на него, открыв рот.

– Рад приветствовать вас, уважаемый, на нашей гостеприимной земле… – бросился ему наперерез заготовивший приветственную песнь Платон.

Алексей выудил из кармана какую-то купюру, сунул в трясущуюся длань, не глянув на номинал, зашагал к машине. Страждущего Платона словно волной смыло – пока добрый человек не передумал…

Остаток пути хохотали как сумасшедшие.

– Ну ладно, ша! – резко бросил Алексей. – Развеселились вы что-то, не к добру. Ставь машину к ограде, Палыч, этим лопухам уже хуже не будет. Порядок поможете навести, мужчины?

– Ага, щас, – проворчал Маслов, упирая капот в заросший репейником штакетник. – Может, тебе и мусор вынести, и потолки подмести? Да расслабься ты. Поручил мне следить за домом? Так считай, что с поставленной задачей пенсионер справился. Дом в порядке, веранда ждет, когда на ней накроют стол. В доме электричество имеется, и воды я натаскал. Но вот сортир, извини, сам будешь чистить. И с сорняками сам поборешься – они у тебя везде…

Алексей ожидал худшего. Сердце защемило, когда он вошел в калитку. Такое ощущение, что из сарая сейчас высунется отец, проворчит: явился, мол, блудный сын. Из дома выглянет мама, улыбнется с укором: ну и где тебя носило, сынок, всю эту вечность? Он неприкаянно болтался по заросшему бурьяном огороду. В море растительности с трудом угадывались грядки. Очищенной оказалась лишь дорожка к гаражу, ключ от которого вместе с ключами от дома ему торжественно вручил Виктор Павлович. Старенький «Спринтер» выглядел прилично, даже дружелюбно, блестели очищенные стекла. Он заглянул в сарай, побродил по дальней оконечности огорода, сунулся в баню на задворках, срубленную отцом, когда Алексей еще пешком под стол ходил. В бане было прибрано, все на местах. Под навесом поленницы валялась горка нарубленных дров – спасибо Виктору Павловичу, не дал хозяйству окончательно захиреть… Он, как зомби, шатался по участку, навестил «падающий» сортир, полазил по груде заплесневелых досок. Потом бродил по дому, где все напоминало о родителях. Дом держался молодцом, бревенчатая конструкция была рассчитана на долгие десятилетия, даже обстановка сохранилась. Изредка Виктор Павлович вытирал пыль, но сильно не утруждался. У старика, похоже, проснулось чувство юмора. У входа висел новенький, отливающий краской огнетушитель, а на стене в горнице – красочный антиалкогольный плакат времен СССР: «Яд самогона отравляет здоровье трудящихся!»

На кухне и примыкающей к ней веранде уже кипела жизнь. Нагревалась вода на газовой плите. Виктор Павлович в проржавевшей раковине чистил картошку. Черкасов нашел дырявую скатерть, застелил стол на веранде. Получилось безобразно, но вроде не бабы за нарядностью следить. Мужики хозяйничали – Алексей не возражал.

– Где тут твое капучино? – пробормотал Черкасов, высыпая на стол содержимое сумки Алексея. Подхватил у самого пола квадратный штоф текилы, скептически скривился – мол, где мое праздничное сомбреро? – Это, что ли? – вытащил упаковку с чем-то мягким и круглым, стал разглядывать на свет.

– Не капучино, а каприччио, дурында, – бросил, не оборачиваясь, Маслов. – Русским языком тебе же сказано…

– Карпаччо, мужики! – засмеялся Алексей. – Сырое мясо, приправленное оливковым маслом! Оно у тебя под левой рукой, Борька. А то, что ты держишь, – адыгейский сыр, его можно жарить…

Мужики смеялись, язвили, все валилось из рук, но, худо-бедно, процесс продвигался. Черкасов сетовал, что на данном историческом этапе живет без женщины, а то бы непременно пригнал, чтобы натворила на стол. «Первым делом бабу заводи, Алексей, – бурчал пенсионер, вскрывая тупым кухонным ножом вакуумные упаковки, – а потом уж все остальное – кота, собаку, работу… Хреново без женщины, Леха, не жизнь, а каторга, уж поверь моему бесценному опыту…»

Пили дружно, слаженно, с аппетитом уничтожали деревенскую и импортную снедь. Водка лилась как по маслу, но быстро кончилась, и голодные взоры сконцентрировались на литровой текиле.

– Господи, какую только гадость потреблять не приходится… – вздохнул пенсионер, молитвенно посмотрев в потолок. – Мы словно и не русские люди, а труженики наркокартеля какие-то… Ладно, Леха, ты специалист по этой самогонке – тебе и сдавать.

Текила тоже прошла на ура. Нормальный напиток – если не знать его цену (и сколько водки можно купить на эти деньги). Утолили первый голод, откинулись, закурили. Каждый смолил свое: Черкасов – отечественный «Максим», Алексей – буржуйский «Кент», Виктор Павлович – старую заслуженную трубку с обглоданным мундштуком. На веранде было хорошо, деревья закрывали половину огорода, создавая тень и комфорт. Пол на веранде почернел от старости, половицы прогибались. Все требовало ремонта – возможно, не срочного, в перспективе.

– Теперь откровенно, мужики, как жизнь в районе? – спросил Алексей. – Бандиты с полицией не лютуют? Жить можно? Чиновники не чудят?

– Да мы и раньше не лукавили, – пожал плечами Черкасов. – Девяностые прошли, все по-другому стало, хотя нашей деревне все едино. Жить не мешают. Власть теперь солидная – настроила особняков и коттеджей, да сидит в них, в ус не дует. Про разборки давно не слышали, все лакомые куски давно поделили. Какие криминальные разборки, если замминистра… не помню какого министерства – на «Сторублевке» себе домину отгрохал, а под Старицким озером – «рыбачий домик» о трех этажах и с благоустроенным пляжем. Ходили слухи, что через Мирославль проложен канал поставок героина в Московскую область, но так ли это – дело темное. Полиция точно не в деле. Возможно, кто-то из чиновников подрабатывает – неизвестно. Полиция в наших пенатах тихая, на главные роли не лезет. Начальника районной ментуры из Москвы назначили – полковник Миров, он уже полтора года тут заправляет. Ходит молва, что мужик нормальный, из честных, строго спрашивает с подчиненных за «косяки». Как прибыл – разогнал половину окружения, остальные теперь пашут не за страх, а за совесть…

– Нам по барабану, что они мутят, – отмахнулся Маслов, – лишь бы людям жить давали. У самих деньжат немерено, а дороги в районе отвратительные. Даже свою «Сторублевку» толком вымостить не могут. Хотя какое дело их джипам до этих ухабов?

– У нас теперь даже свой участковый имеется, – похвастался Черкасов, – старший лейтенант Куприянов. Выпить любит. Но вроде не сволочь. Он на несколько деревень назначен, опорный пункт в Макеевке. Приезжает в Затешу дважды в неделю – у него своя комнатушка в сельсовете. Типа граждан принимает. Приходят добрые люди, лечат мужика от похмелья, тащат соленья, маринады собственного изготовления, высказывают все, что накипело. Он в блокнотик все записывает, увозит с собой, обещает разобраться и принять меры.

– В этой глуши, наверное, и не случается ничего страшного, – улыбнулся Алексей.

– Зря ты так думаешь, – насупился Маслов. – На прошлое Рождество деда Гринева арестовали за убийство сына. Люди в шоке были. Ветеран Великой Отечественной, достойный человек, его на 9 Мая даже замглавы администрации поздравлять приезжал. Ты сына его Гришку, наверное, не знал. С зоны откинулся лет шесть назад, сам уже в годах был. Осел в Затеше у отца, бабу привез из Акулова. «Крыша» на Рождество поехала, видно, выпил маловато, – усмехнулся Виктор Павлович. – Темная история, носился по дому, мебель громил, бабу свою из окна в сугроб выбросил, на старую мать руку поднял. Дед с берданкой приковылял, когда он душил ее. Плечо прострелил мерзавцу, тот и успокоился. Вроде живы все остались, давай ментов из Монина вызванивать. Но перемкнуло что-то у старика – перезарядил берданку да добил отпрыска – половину черепушки снес ему к чертовой матери! Так бы прокатило – самозащита от взбесившегося зверя, все такое. Но явно, что стрелял с целью убить. Девяносто четыре года старику было – повезли в изолятор, за решетку посадили. Дело завели по сто пятой. Неделю дед Гринев в кутузке продержался да помер. Даже выяснять не стали отчего – мол, давно пора старику. Старуха его в тот же год откинулась, баба, что с Гришкой жила, слиняла куда-то – ей все равно бы тут жить не дали…