Обратно Дина Игнатова добиралась автостопом. Опасно, конечно, было доверяться случайным людям, но куда опаснее – садиться в рейсовый автобус. Она же не идиотка, понимала, что человек она в поселке новый, непримелькавшийся. Ее запомнят сразу, и тот же водитель автобуса, обстоятельно посасывая нижнюю губу, будет перечислять полицейскому художнику ее приметы.
Господи, а та пожилая женщина! Как же она про нее забыла?! Мало того, что та ее запомнила, и хорошо, она ей еще и дорогу указала!
Вот спросит у нее полиция: никого вы, женщина, подозрительного не видели тогда-то и тогда-то, там-то и там-то? И что та бабка ответит? Конечно, скажет, видела. Мало того, что видела она незнакомку. Так молодая дамочка еще и дом, нужный вам, господа полицейские, искала! Где, как вы рассказываете, произошла страшная трагедия.
Да у тетки той и спрашивать ни о чем не надо. Она ведь до того дотошная, это сразу видно, что сама в отделение пойдет и все обстоятельно расскажет.
Но ведь Дина ни при чем! Она не убивала! Она просто приехала сюда, чтобы выполнить поручение своего босса, который сильно ненавидел и еще сильнее гневался на хозяина дома номер пятьдесят дробь пять за что-то, и…
И вот теперь пусть он все это и подтвердит представителям правоохранительных органов. Ей лично плевать, как он станет выкручиваться. Все на совещании слышали его телефонный разговор, все! И Ражева потом даже о чем-то неприятном с ним шушукалась. И она видела Дину в дверях кабинета и может все подтвердить. Что именно? Да хотя бы то, что Дину начальник вызывал!
Нет, поговорить с ним следовало немедленно. И если он решил отключить свой телефон – а он его отключил, она всю дорогу до города ему звонила, – то она напрямую к нему домой и поедет.
– Спасибо, – поблагодарила Дина пожилую супружескую пару, вызвавшуюся подвезти ее до города. – Я вам что-то должна?
Мужчина замотал головой. Тетя посмотрела на него строго, ткнула локтем в бок и прошепелявила:
– Три сотни давай.
Дина послушно расплатилась и пошла ловить такси, но вначале она позвонила на работу и долго умоляла охранника продиктовать ей адрес босса. Еле уломала парня.
Ехать в переполненном автобусе к Валерию Юрьевичу она просто не могла. Ее по-прежнему трясло от пережитого ужаса, тошнило, а глаза то и дело заволакивало тусклой пеленой, сквозь которую ничего нельзя было рассмотреть, никакого светлого будущего. Один мрак и безысходность, черт бы все побрал!
Дом, в котором жил ее босс, был новеньким, нарядным, с огромными балконами, застекленными темными стеклами, с цветниками перед подъездами, парковочными площадками, качелями, яркими горками и песочницами. Даже дышалось тут легче и приятнее, чем в ее, к примеру, районе. А все потому, что насаждения строители уберегли от выкорчевывания, и парковая зона обвила пять высоток плотным кольцом, где вольно себя чувствовали бегуны и собачники.
Подъезд был заперт. Дина минут пять звонила в квартиру Валерия Юрьевича – бесполезно. Либо его не было дома, либо он был так сильно и приятно занят, что решил никому не открывать. Оно и понятно, груз с его души упал, расплата за грехи молодости свершилась, как он думает. Теперь можно и расслабиться.
Наконец в динамике что-то скрипнуло, хрюкнуло, свистнуло, и надтреснутым голосом ее начальника недовольно спросило:
– Кто там?
– Валерий Юрьевич, это я, – она чуть не расплакалась от облегчения. До того рада была его слышать.
– Кто «я»? – удивился он.
– Дина Игнатова.
– А-а-а, понятно, – он немного помолчал и спросил со вздохом: – И чего тебе, Дина Игнатова?
– Надо поговорить.
– А до завтра это не подождет? – вдруг заупрямился босс. – Я тут несколько… м-м… занят, понимаешь?
– Валерий Юрьевич! Это очень важно! – взмолилась она, нащупывая в сумке картонную коробку. – Это касается вашего поручения.
– А что с ним не так? – Он немного, совсем-совсем чуть-чуть обеспокоился, кажется.
– Я его не выполнила, – призналась Дина и опасливо покосилась на двух подростков, которые наблюдали за ней, стоя неподалеку у скамейки.
– Почему? Что значит – не выполнила?! Как такое возможно вообще?! – забубнил Валерий Юрьевич. – Константин Сергеевич был дома?
– Дома… Был… – она нервно передернула плечами, вспомнив, в каком именно состоянии тот «был дома».
– И почему ты ему это не отдала?
– Потому что… Потому что он умер! – понизив голос, так, чтобы ее не слышали эти юные оболтусы, проговорила Дина. – Да впустите же меня, Валерий Юрьевич! Я отдам вам эту чертову коробку и уйду!
Стало так тихо, что она отчетливо услышала, как колышутся волосы у нее на макушке – то ли от ветра, то ли от ужаса. Только сейчас до нее начало вдруг доходить, что весь этот чудовищный бедлам, свалившийся на нее, мог произойти – и произошел наверняка не без помощи и участия самого Валерия Юрьевича. Не то чтобы он сам продырявил головы этому мерзкому Константину Сергеевичу и его жене, но заказчиком-то он выступить мог? Мог! И ее – идиотку – он с какой целью туда послал? Правильно, с целью ее засветить! Что она благополучно и сделала. А плата за долги…
Слишком уж невесомой она выглядит, эта плата.
– Если вы сейчас же мне не откроете, я распакую вашу посылку прямо во дворе, на лавочке. И позвоню куда следует, – пригрозила ему Дина. – Ну, Валерий Юрьевич!
Зря, господи, зря она не ушла навсегда с этой работы! Чего боялась? Того, что не устроят ее анкетные данные новое руководство? Да и черт бы с ними! Еще куда-нибудь пристроилась бы. Теперь-то что?! Теперь-то она с чем осталась? С пустой, похоже, коробкой, упакованной так деловито и тщательно, и с двумя трупами за плечами.
Он должен ей ответить. Он должен ее защитить от подозрений! Он должен будет рассказать всем заинтересованным лицам, что это именно он послал ее туда с поручением. И поручение это выглядело совершенно невинным.
В динамике снова что-то хрюкнуло, скрипнуло, пискнуло. Дверь открылась, и Дина вошла в прохладное чистенькое парадное. Она совсем забыла спросить, на каком этаже расположена его квартира, и подниматься пришлось пешком, чтобы не кататься на лифте вверх-вниз.
Этаж оказался шестым. Пока она добралась, выдохлась окончательно. Сердце, уставшее колотиться из-за страха и напряжения, вообще, похоже, не билось больше, его не было слышно. Пот струился по ее спине, ногам, груди, вискам. Во рту пересохло. Она судорожно достала из сумки пудреницу, раскрыла ее, взглянула на себя в зеркальце, убедилась, что похожа на взмокшую, потрепанную жизнью мышь, и со вздохом убрала пудреницу обратно. В конце концов, ей плевать, как она выглядит! Да и Валерия Юрьевича ее внешний вид вряд ли озаботит. Судя по повисшей в домофоне – после ее угрозы – паузе, он не на шутку встревожен.
Дверь была гостеприимно приоткрыта, сантиметров на десять-пятнадцать. Из квартиры доносилось бормотание телевизора, пахло хорошим одеколоном и еще жареным мясом. Не иначе Валерий Юрьевич готовился к приему гостей или гостьи, а она вот помешала.
Переживет, решила Дина и перешагнула через порог.
– Валерий Юрьевич! Вы где?
Тишина! Снова тишина в ответ, да что же это такое!
Дина, миновав просторную прихожую, облицованную искусственным камнем, обошла все комнаты по очереди. Заглянула в спальню, гостиную, кухню, кабинет. Даже про застекленный балкон не забыла. Ну, нет нигде ее начальника, хоть ты тресни! А он должен здесь находиться! Она же с ним только что говорила. С ним, а не с тенью его и не с автоответчиком! И гостей он точно ждал. В кухне стол накрыт на две персоны. А в сотейнике на плите – гора жареного мяса, она не поленилась, заглянула и туда.
– Куда вы подевались-то, Валерий Юрьевич? – жалобно заныла Дина и остановилась перед единственной дверью, куда постеснялась зайти.
Он мог быть в ванной, конечно, она ведь свалилась на его голову так внезапно. Переодеться, там, снять банный халат, натянуть брюки или шорты… Он мог зайти туда, чтобы побрызгать на себя одеколоном, неспроста же резкий запах парфюма ударил ей в нос из приоткрытой двери его квартиры.
Мог он все это сделать? Мог, конечно, ведь это логично. Мог, но не сделал почему-то. Вместо этого Валерий Юрьевич предпочел получить пулю в голову и валялся теперь в нелепой позе между умывальником и стиральной машиной.
– И вы… тоже? – ахнула Дина и на сей раз уже без всяких проволочек дунула вон из его квартиры.
Очнулась она в сквере возле своего дома, где фирма предоставляла ей хоть и тесную, но отдельную квартирку. Очнулась внезапно, будто проснулась только что. Сразу услышала множество звуков – чей-то смех, лай собаки, шуршание автомобильных шин по разогретому асфальту. Стук собственного сердца она тоже разобрала. Невзирая на пережитое потрясение, сердце ее стучало ровно и спокойно.
Как она очутилась возле своего дома? Каким образом проделала путь из района новостроек до дома, в котором жила, – она ничего не помнила. Очень отчетливо помнила положение мертвых тел, брызги крови на полу, на стенах, батарее и на стиральной машинке. Вкус собственного страха, вязкой горечью забивший весь ее организм, Дина помнила преотлично. А вот как добралась до дома – не помнила. И коробка! Коробка из сумки куда-то подевалась!
Дина для верности тщательно ощупала сумку, боясь заглядывать внутрь. Да нет, нету там коробки. Пудреница, кошелек, мобильный телефон, тюбик помады, связка ключей – все прощупывалось, а коробки не было.
– Чертовщина какая-то, – пробормотала Дина со вздохом, поднялась и медленно побрела к подъезду.
В квартире было душно и темно. Она торопилась утром и не отдернула шторы и форточку тоже не открыла. Она сбросила туфли, швырнула на пол сумку и, войдя в комнату, сразу направилась к окошку. Резкий взмах руки, и плотная портьерная ткань разлетелась в стороны. С грохотом открылась форточка, поток свежего воздуха освежил ее разгоряченное, потное лицо, прошелся за ушами, игриво шевельнув волосы. Дина зажмурилась.
Как бы она хотела, чтобы этот миг оказался мигом сегодняшнего утра, когда она только встала с постели, надавив на кнопку будильника. Подошла к окну и – да, раздвинула шторы и распахнула форточку! Потом пошла варить кофе и жарить омлет. А затем отправилась на работу, и там…
И там-то уж точно она избежала бы необходимости выполнить поручение Валерия Юрьевича! Нашла бы три сотни причин, чтобы увильнуть. Пусть бы он Ражеву туда послал, которая свистящим шепотом пыталась чем-то его шантажировать и вывела шефа из себя. Или Таньку свою пусть отправил бы. Почему он выбрал именно ее – Дину?
Этот вопрос был «хорошим», добротным, с него, видимо, все и начиналось. Вся страшная криминальная история Валерия Юрьевича. Он же не просто так послал именно ее? Нет, однозначно! Куда, казалось бы, проще отправить с поручением собственного водителя, так ведь? Тот за полчаса обернулся бы. Ну, или за час-полтора. Почему шеф послал ее, Дину? Да еще и отгул ей на завтра предоставил? Откуда такое великодушие? У него, бывало, отпуска законного не выпросить, а тут – отгул! У них на фирме вообще этого слова не знали. А тут оно прозвучало. Почему? Не потому ли, что он был уверен – Дина не вернется оттуда живой? Тогда почему же он и сам пострадал?
– Господи! Господи!!! Что делать-то?! – Она прижала голову к стеклу, сморщила нос и заревела.
Было страшно из-за видений этих мертвых тел в лужах крови. Еще ей было страшно оттого, что завтра в ее дверь могут постучаться сотрудники полиции и вывести ее отсюда под конвоем. Станут снимать с нее показания, а сказать-то ей и нечего почти. Ей не поверят и запрут в камере.
Но еще сильнее страшило Дину то, что тот гад, хладнокровно расстрелявший всех этих несчастных, кажется, видел ее! Почему-то Дина была в этом почти убеждена: на даче ведь шторка колыхалась, дверь железная гремела… И Валерий Юрьевич погиб в тот краткий период времени, когда она, переговорив с ним по домофону, начала подниматься на шестой этаж к его квартире. Это ведь пять, максимум семь минут. Ну, еще пару минут она потратила на то, чтобы достать пудреницу, взглянуть на себя в зеркальце и пудреницу обратно в сумку убрать. Десять минут – с натяжкой. Убийца опередил Дину на десять минут. Вошел в квартиру, а Валерий Юрьевич отпер, не опасаясь, – она же так рвалась к нему. Убил его и просто ушел верхними этажами и потом – через чердак. Сложностей никаких! Все рассчитано поминутно. Выстрелов она не слышала, либо пистолет у него был с глушителем, либо головы жертвам он раскроил чем-то тяжелым и опасным.
Почему он пощадил ее?
Дина отшатнулась от окна и пошла в кухню. В холодильнике стояла двухсотграммовая пачка сока, и она выпила все залпом. Пошарила взглядом по полкам – негусто у нее с продуктами. Но и то, что там было, следовало выбросить, раз она решила сбежать.
Да, да, она так решила! А что ей еще остается?! Пойти завтра на работу, изображать полнейшее неведение и подпрыгивать от каждого телефонного звонка? Такое поведение сразу бросится в глаза всем, кто с ней работает. Не выйти на службу, воспользовавшись отгулом? Тоже не дело. Начнут задавать ей вопросы – а с какой такой блажи Валерий Юрьевич тебе отгул дал? И когда успел, если он – мертвый? Придется рассказывать о его поручении, о коробке, о том, что она шла по пятам убийцы – буквально. Или это он шел по ее пятам? А что, чем не мысль? Подслушал ее разговор с начальником – и помчался за Диной следом, на ходу отстреливаясь…
Она слепила кривой бутерброд из ломтя хлеба и докторской колбасы. Забралась с ногами на маленький диванчик в углу у стола и принялась жевать без всякого аппетита. Потом вдруг помчалась в прихожую, достала из сумки телефон, нашла фамилию под нужной буквой и, не раздумывая, позвонила Ражевой.
Мария Ильинична как будто все это время ждала ее звонка, ответила мгновенно.
– Да, Диночка, слушаю тебя, – осторожно, вкрадчиво отозвалась Ражева. И тут же, не дождавшись от Дины ни слова, спросила вдруг: – Что-то случилось?
– Случилось? – притворно удивилась Дина, перестав жевать, замерев от изумления. – Почему – случилось?
– Ну-у… Ты мне никогда раньше домой вечерами не звонила.
– Не было необходимости.
– Теперь появилась?
– Кажется, да, – Дина выплюнула на ладонь кусок колбасы, с набитым ртом и разговаривать было неудобно, и глотать сил не было.
– И?..
– Я… – она быстро перебрала в уме различные варианты и остановилась на одном, самом приемлемом, всегда срабатывавшем в детстве. – Я заболела!
– Да? – удивилась Ражева с явной насмешкой. – Что это вдруг? Когда мы с тобой столкнулись в приемной, ты выглядела вполне здоровой. Кстати, зачем тебя вызывал Валерий Юрьевич?
– Он не вызывал, – соврала Дина. – Нет, он сначала меня вызвал, но потом передумал и… И это я сама к нему пошла в кабинет, чтобы отпроситься. Голова разболелась, температура поднялась так стремительно, и желудок… Господи, Мария Ильинична, вы не представляете, как у меня болит желудок!
И, словно избавляя ее от греха, желудок ее и впрямь тонко и болезненно заныл.
– Рвота есть? – деловито осведомилась Ражева, она любила всех лечить и всем советовать, в ее сумке постоянно лежала косметичка, набитая под самую застежку всяческими таблетками и пилюлями.
– Рвоты пока нет, но тошнота присутствует, – продолжила свое вдохновенное вранье Дина. – Боюсь, что это желудочный грипп.
– Ах, брось ты эти американские диагнозы! Дизентерия у тебя начинается, вот что. Срочно вызывай врача, дорогая моя.
– Они меня в клинику положат с такими-то симптомами, – возразила Дина, подумав, что это неплохой вариант – скрыться от подозрений и преследований.
– И хорошо! И правильно! Нельзя же тебе людей заражать. Это же инфекционное заболевание, Дина! Все, лечись и не вздумай завтра являться на работу. Поняла?
Еще бы! Дина сердечно поблагодарила Ражеву, пообещав ей всерьез заняться своим здоровьем, и на всякий случай отпросилась еще и на следующую неделю тоже.
– Если это то, что вы имеете в виду, за два дня мне не вылечиться, – закончила она с печалью.
– Конечно! Двадцать один день все это лечится, как минимум. Двадцать один день… Ладно, я руководству передам, а ты лечись. Будет больничный, внесем в табель, и все.
Итак, в запасе у нее двадцать один день. За это время ей необходимо: либо скрыться куда-нибудь на веки вечные, чтобы никто не нашел ее – никогда. Либо сделать что-то такое, что на нее даже тень подозрения не падет. Либо отыскать этого мерзавца, который постоянно опережал ее минут на пять-десять, убивая людей наповал, и сдать его правоохранительным органам, получив за это не медаль – нет, а просто спокойную, размеренную жизнь. Ту самую, о которой она вечно мечтала.
Поразмышляв минут десять, Дина поскучнела.
Скрыться ей не удастся. Как говорилось давным-давно: велика Россия, а отступать некуда. Найдут! Везде найдут!
Убийцу ей тоже поймать не по силам. Не такой он дурак, чтобы наследить. А вот она-то…
Она-то наследила, и как! Отпечатков ее пальцев и в доме Иванцовых, и в квартире Валерия Юрьевича предостаточно, на три досье хватит. Опять же, имеются свидетели. В дачном поселке – пожилая женщина, которая помогла ей найти нужный дом. В районе новостроек – подростки. Они прекрасно слышали, о чем она говорила со своим боссом, ныне покойным. Ухмылялись, перешептывались. И угрозы ее в его адрес они тоже слышали. И охранник подтвердит, что она клянчила у него адрес босса.
И поэтому выходило, что избавиться от подозрений ей никак не удастся.
Что же остается? Явка с повинной? Не вариант. Ей никто не поверит. Свидетелей ее невиновности нет. А единственное доказательство – коробка, врученная ей Валерием Юрьевичем, – оказалась пустышкой. Нет, она не заглядывала внутрь. Не до того ей было. Она ее просто долго трясла возле уха и поняла почти сразу, что коробка пустая. В ней ничто не шуршало – ни странички, ни бумажечки, ничто не толкалось о бока и днище. Там вообще ничего не было!
Она вспомнила, конечно, куда она ее подевала. Посидела дома, в душноватой тишине, пожевала бутерброд, поговорила с Ражевой – и вспомнила, выстроив в ряд всю последовательность недавних событий.
Коробку Дина оставила на автовокзале, как сомнамбула, уехав из района, где проживал ее шеф, в камере хранения. Почему ее повлекло именно туда после визита к трем покойникам, Дина объяснить никак не могла. Просто она наконец все вспомнила: как вылетела на проезжую часть с вытаращенными глазами и вскинутой над головой рукой. Как она остановила частника и велела отвезти ее на автовокзал. Там она швырнула в пустую ячейку пустую коробку, потрясла ее у своего уха, не особо заботясь при этом, что ее могут увидеть. Села в машину, уже в другую, конечно. Доехала до своего района, уселась на скамейку – и почти умерла. Себя саму она в тот момент не ощущала, точно. И мысли ни одной у нее не было.
Зато теперь от них в голове стало тесно.
Коробка в камере хранения? А и пусть она там лежит! Когда ее припрут к стенке, загонят в угол, тогда у нее хоть что-то будет. На ней – на коробке этой – отпечатки Валерия Юрьевича должны иметься. Это слабый, но – аргумент в ее защиту. Больше-то ее защищать некому и нечему. Она попалась! И попалась скверно. Как, впрочем, и тогда – много лет тому назад…
Глава 3
Поминальный обед продолжался три с половиной часа. Уже давно минул тот критический временной момент, когда гости, изрядно захмелев, переставали сохранять приличествовавшие печальному случаю скорбные выражения на лицах. Уже улыбки украдкой переросли в откровенные смешки и похохатывания. Женщины вспотели, сидя внутри душной утробы ресторана, сбросили траурные накидки, обнажив голые плечи и спины. Мужчины раскраснелись, принялись тискать под столом коленки соседствующих с ними дам. Кто-то выдал похабный анекдот. Посмеялись.
Как бы до песен дело не дошло, нервозно подумал Влад и покосился на Ленку.
Вот кто действительно страдал. Вот в ком скорби было на троих! Потерять родителей, сразу обоих, еще и при таких страшных трагических обстоятельствах – такое выдержит не каждый. Она еще молодцом, держится. Страдает, но держится. Не бьется в истерике. Не рыдает, повиснув у него на шее. Не причитает без умолку. Он бы тогда точно с ума сошел!
Нет, этого ничего не было. Было тихое вселенское страдание. Влад буквально физически ощущал, как корчится в муках Ленкина невыплакавшаяся душа. Он вчера вечером, когда они уехали на ночь домой, чтобы утром, переодевшись, оказаться пораньше в крематории, не выдержал и попросил:
– Лен, ты бы поплакала, что ли!
– Зачем?! – просипела она, взглянув на него полными страдания глазами.
– Легче будет, Лен.
– А я… Я не хочу, чтобы было легче, Владик, – ответила она и зажмурилась. – Я хочу, чтобы мне было так больно… Так… Чтобы рвало все на части!
– Зачем? – Он пожал плечами и отвернулся, принявшись готовить себе ромашковый чай.
Он всегда его сам себе на ночь заваривал. Домработница Маруся к тому времени уже уходила домой. Ленка не умела делать чай так, как он любил, вот он и привык к самообслуживанию.
– Это твое здоровье, между прочим. А ты его гробишь таким вот неразумным образом. Страданию должен быть выход, – Влад встряхнул ситечко, надавил на горку раскисших от кипятка цветков пальцем, с удовольствием вдохнул травяной аромат. – Поплачь, покричи, там, я не знаю… С подругами поделись, если со мной не хочешь.
– У меня нет подруг, – сонно отозвалась Ленка.
Она сидела на широкой, обитой велюром скамейке у стола, как-то странно сгорбившись и растрепав волосы.
– Давно нет подруг.
Что да, то да. Влад за всю их недолгую совместную жизнь не помнил ни одной ее подружки. Даже шикарная свадьба обошлась без их присутствия. Были ее сестры, братья, а подруги – ни одной.
– А разве у тебя есть друзья, Владик?
– Да нет, наверное, – Влад взял кружку, подсел к столу напротив Ленки. – Знакомые, приятели имеются. А таких друзей, чтобы и в радости, и в горе… Кажется, нет.
– Как ты хорошо сказал: и в радости, и в горе, – Ленка подняла на него диковатый взгляд, повела плечами, будто замерзла. – В горе друзей иметь проще, милый. А вот в радости…
– Почему? – Влад удивленно поднял брови, радуясь уже одному тому, что ей удалось отвлечься от темы гибели родителей.
– Горе твое может кого-то озадачить, кого-то порадовать, кому-до доставить удовольствие. Не все кинутся тебе помогать, это я знаю. Но кто-то рядом с тобой все равно будет, опять же, из каких побуждений?
– Из каких?
Он изумленно смотрел на жену поверх чашки. Вот тебе и тугодумка! Какие перлы выдает! Четырех лет оказалось ничтожно мало для того, чтобы понять ее. Или все ее время всегда поглощали ее родители: ее внимание, вынужденную дочернюю заботу?
Скорее всего, скорее всего…
– Из каких же побуждений кинутся помогать тебе в беде ложные друзья, Лен? Что ты замолчала?
Она вновь поежилась и потянулась к его чашке:
– Дай отпить глоток.
Он не любил кормиться с кем-то из одной тарелки, чашки, но позволил. Жена сделала пару глотков его ромашкового чая и вернула ему чашку. Влад предусмотрительно отставил ее в сторону. Пить после нее он не станет.
– Некоторым людям приятно видеть твои муки, твою агонию, их радуют твои страдания.
– Это садизм, милая!
– Может быть, но его никто не отменял, – Лена равнодушно пожала плечами. – Думаешь, завтра на похоронах таких будет мало?
– Ну… Не знаю…
Он мало кого помнил из друзей своих тестя и тещи. Скорее всего их просто не было. У таких малоприятных людей их и не могло быть. Существовали враги, недруги, деловые партнеры, полезные люди, очень-очень полезные люди… Но друзей не было. Стало быть, и радоваться завтра их страшной кончине будет некому. Явится скопище равнодушных вежливых людей, прибывших на похороны, чтобы засветиться, чтобы с кем-то встретиться, и только.
– Завтра их будет очень много – людей, которые станут вытирать сухие глаза, говорить что-то нужное, но при этом они будут испытывать тайное удовлетворение. Вот как, мол, все вышло-то у этих Иванцовых, а у них-то самих все хорошо, все удачно складывается. Тьфу-тьфу, конечно! Но Иванцовы сами виноваты, сами напросились на такое.
– Что, прямо так и будут рассуждать? – притворно ахнул Влад, в душе этих людей очень даже понимая.
Тесть его с тещей, мягко говоря, совались порою туда, куда всем смертным ход был от рождения заказан. Ему, например. Он со своей щепетильной порядочностью не то чтобы желал использовать чужие секреты себе во благо – он их и знать не желал вовсе.
И как только удавалось этим двум пенсионерам, в таком возрасте, при своем малоподвижном образе жизни сохранять настолько энергичную, активную подлость?
– О, милый, думать станут по-разному. И тебе, полагаю, достанется тоже.
Ленка взглянула на него с каким-то нехорошим прищуром. И он сразу забеспокоился.
– И как же станут думать обо мне?
– Ну… К примеру, станут шептаться по разным углам, что мы теперь с тобой – состоятельные наследники. Что к тебе перейдут акции отца, а их у него немало. Он же тебе их завещал, не так ли?