Трудно быть другом
И вот Ромка, значит, ширк-ширк домой, перед глазами сомики и золотые рыбки хвостами играют. Задумался и не заметил, как проскочил свой переулок. И пришлось на большую дорогу выйти, где не любил ходить. Там шибко говнистые пацаны тусуются. Крутые! Корчат из себя националистов или скинов – не понять. Что-то много их развелось в последнее время. Даже по улицам марши устраивают со знаменами. Вроде решили навести порядок в столице. Все в черном, коротко стрижены, а то и совсем побриты. Короче, валите все от нас, не то зашибем насмерть!
Уже почти дошел до своего поворота, вот и газетный киоск. И вдруг увидел четырех пацанов сопливых, но уже все в черном. Они молотили ну совсем малыша. Тот, как тряпичная кукла, летал от одного к другому. Голова болталась во все стороны.
– Пацаны, вы чего?! – Ромка приостановился. – Вы из него уже жмурика сделали!
– Еще не совсем! – хохотнул пучеглазый, что стоял поближе. – Еще, кажись, дышит! Будет знать, как приваливать к нам в Москву! Пусть к себе валит!
– За кордон! – заорали скины хором и еще резче стали глушить кулаками малыша. – Москва только наш город! Только наш! Законный!
– Тормози! – закричал Ромка.
Он умел толковать с такими. Взмахнул своим костылем – и пучеглазый пацан с воплем, как подкошенный, шмякнулся на асфальт.
Бритые разом повернулись к Ромке. Зенки выпучили, ничего не понимают. Потом уставились на своего дружка, который скулил, катаясь по асфальту, как кутёнок, – костыль сделал свое дело. Черепухи, конечно, не ожидали такого цирка – рты шире варежки. Переглянулись и поперли на Ромку.
– Ты чего себе позволяешь, гад! – хрипанул кто-то из них. – Мы ж сейчас из тебя!.. Мы размажем тебя!
– Попробуйте, гниды! – Ромка отступил, чтоб размахнуться костылем еще разок.
Не успел – на голову что-то обрушилось, и все погрузилось в сплошной мрак. Больше он уже ничего не помнил.
Ромка очнулся и какое-то время не мог понять, что произошло с ним, где находится. Покрутил головой – налита тяжестью, и нет сил даже приоткрыть глаза. Разлепил с трудом…
Чья-то тень маячит перед ним. Почувствовал на спекшихся губах что-то мокрое.
– Это вода, – будто сквозь слой ваты, услышал чей-то голос.
Рот наполнился прохладной водой, Ромка медленно проглотил ее.
Глаза привыкли к полумраку. Чье-то незнакомое лицо перед ним и синяя куртка. Расплывается всё.
– Где… где я? – с усилием выдавил из себя Ромка. Губы почему-то не слушались, словно были чужими.
– Тут, рядом… – Голос очень тихий. – Я тебя притащил сюда.
Вспомнил разъяренные лица пацанов в черном. И как получил по котелку – не заметил, кто сзади подкрался. Еще вспомнил синюю куртку! Малыш был в ней! Значит, это он. Мальчишка был чернявый, худой. Он что-то говорил. Ромка заставил себя вслушаться.
– Скины начали тебя бить, но тут сирена – полиция. Они сразу бегом! И утащили с собой дружка, которого ты уложил. А полиция мимо проехала и нас даже не заметила. Я сразу поволок тебя за угол. Ты тяжелый такой… Я боялся, что скины могут вернуться…
– А я думал, тебе уже хана. Башка туда-сюда…
– Нет, не хана. Отец научил меня расслабляться, когда бьют. А как у тебя голова? Тот крепко врезал дубинкой.
– Кружится…
Ромка пощупал черепок. Кепарик на месте. Погладил шишкарь. Когда-то ради хохмы он зашил его под подкладку. Шишкарь из цветного поролона сделан. И врезали точно по нему.
Сделал еще пару глотков. Уже совсем в норме.
– Сейчас проверю, чтоб не напороться. – Малыш исчез и тут же появился. – Нет никого! Можно идти!
– Где моя палка? – Ромка завертел головой.
– Здесь она! Держи! – Новый знакомый протянул Ромке костыль. – А почему она такая тяжелая?
– Потому… – Ромка с трудом поднялся, опираясь на костыль. Пошатывало. Это ничего, это пройдет. Главное, черепок цел. – Это у меня особая палочка. На все случаи жизни палочка-выручалочка! Видал, как срубил бритого?
– Классно ты его!
Вышли из укрытия.
– Я тут совсем рядом живу. – Ромка постукивал костылем по асфальту. – А ты где?
– Я далеко от Москвы живу… Я приезжий.
– Это я уже понял. И куда ты сейчас пошуруешь?
– Рядом с метро нашел одну щель и ночлег устроил. Пока.
– Как это – пока? – Ромка даже остановился.
– Ну, где можно спрятаться, переждать. И спокойно поспать.
– Значит, ты спишь там? А шнурки твои где?
– Какие шнурки?
– Ну предки… родители твои, короче.
– Они там… – Пацан махнул рукой куда-то. – На родине остались. Я один тут. Никого здесь у меня нет.
– А как ты здесь оказался?
– С рабочими приехал. Они сюда приезжают деньги зарабатывать. У нас там с работой совсем плохо. И мало платят. Но я не работать приехал, я от них сразу ушел. Я должен поступить в институт.
– В институт?! – Ромке показалось, что он ослышался.
– Ну да, в институт. Аттестат у меня есть.
– Ну, заливай! А сколько тебе лет?
– Четырнадцать. Просто я школу раньше закончил. Год за два сдавал экзамены. И получил хороший аттестат. А вот паспорта у меня нет. Только справка. Решил зайти в один институт – так даже в дверь не пустили. Прогнали. «Гуляй! – говорят! – Не мешайся тут!»
– Это у нас запросто. И с паспортом прогонят. Как тебя зовут?
– Тумаган.
– Не понял? Ту…
– Ту-ма-ган. Фамилия Тухтаев.
– Уловил. Тумаган! Клёвое имечко! А я, значит, Ромка Зеленский.
Дальше шагали молча. Поскрипывает протез у Ромки, костыль постукивает – цок-цок… Голова не кружилась почти. Остановились.
– Я здесь живу. На шестом этаже моя пещера. Значит, решим так… – Ромка еще раз окинул взглядом своего нового знакомого. Ну совсем доходяга! Морда в крови! – Тумаган, значит. А мне нравится твое имя!
– По-нашему, это имя означает «птица, летящая над пустыней». Дедушка так назвал меня.
– Птица, летящая над пустыней! Здорово! А я Роман. Бабушка назвала меня так. На греческом языке означает «крепкий».
– Я это знаю. У моего отца есть книга, посвященная именам.
– Один немец к дяде Сереге в гости из Германии приезжает, у него фамилия – о-о-о! – не помню, как по-ихнему, язык сломаешь! Но означает – «коготь, царапающий сердце». Во! Ладно, о немцах потом. Тебе, птица, надо сейчас обмыть клюв и заправиться горячим чайком для дальнейшего полёта над пустыней. Короче, шуруем ко мне в пещеру. Айда! Три-четыре!
– Обожди. Ты же меня совсем не знаешь…
– Все знаю! Тумаган, – улыбнулся Ромка, – прямиком из пустыни сюда прилетел! С аттестатом в клюве! Ха! Но без паспорта. Айда!
– Но твои родители ничего не знают! Так же нельзя!
– Можно. А родители… – Ромка усмехнулся. – Они поймут.
Лифт летел с космической скоростью. Это так Тумагану показалось: он еще ни разу в жизни не ездил в лифте.
Стало страшно, вся спина облилась потом, а сердце заколотилось сильно-сильно. Ему подумалось, что эта кабина, в которой они летят куда-то вверх, уже никогда не остановится. Он даже дышать перестал и прикрыл глаза, прилепился спиной к стенке.
А лифт, как обычно, подергиваясь, со скрипом, тащился на шестой этаж. Ромке даже иногда казалось, что у него силы закончились. Наконец замер, тряхнулся, словно тонну картошки приволок наверх. Со скрежетом расползлись дверцы.
– Космический корабль прибыл на космодром! Высаживаемся!
Тумаган выскочил следом за Ромкой.
Вот так и оказался Тумаган в квартире номер 168, где проживает раздолбай Ромка Зеленский; если еще точнее – здесь пещера Культяпки.
Тумаган был потрясен: никогда наяву не видел такой шикарной ванной комнаты, только по телевизору; никогда не блаженствовал под таким потоком горячей воды, что, шипя, извергалась из сияющих кранов. Он даже боялся дотрагиваться до них.
Потом на кухне пили крепкий чай. Нет, конечно, сначала Ромка накормил Тумагана макаронами и разной снедью, которая находилась в холодильнике. Словечко «снедь» ужасно нравится Ромке. Это Циркуль обожает употреблять разные выражения, которые сейчас многие даже не знают. Ромка удивился, услышав впервые такое чудное слово. Ну а Циркуль улыбнулся: «Сударь, вам надлежит взглянуть на верхнюю полку вашего замечательного книжного шкафа. Там в позолоченных переплетах стоит „Толковый словарь живого великорусского языка“! Год издания – 1882-й. Автор – Даль Владимир Иванович. Замечательный человек, друг Пушкина. Надеюсь, вы слышали о нем. И уж извольте выделить несколько минут в своей бурлящей жизни и откройте хотя бы несколько страниц этих книг…» Циркуль любит иногда выразиться так заковыристо.
Взглянул и открыл. Потрясно! Оказывается, этот Даль всю жизнь собирал по всей России разные слова и словечки и записывал их.
Тумаган знает про этот словарь. У них дома в шкафу стоят такие же четыре красивых тома. Точь-в-точь. Мать Тумагана преподает в школе русский язык и литературу. Вот поэтому Тумаган так классно говорит по-русски. А в классе у Ромки многие не могут связать двух слов нормально, без матюгов.
Короче, они с Тумаганом крепко обосновались на кухне. Тумаган в красках рассказывал, как здорово перетрусил в лифте. Они от души похохотали над этим. А потом еще пуще оторвались! Тумаган вдруг увидел, что сидит в одних зеленых трусах, которые выдал ему Ромка, – все его шмотье отмокает в тазу с водой. Он взвыл жутким, нечеловеческим голосом и, вылетев из-за стола, рванулся в ванную. Ромка, конечно, ничего не понял, поскакал за ним следом.
Из глаз Тумагана даже брызнули радостные слезы: джинсы, не поместившиеся в таз, как миленькие лежали на полу. Дрожащими руками он стал извлекать из тайных карманов, вшитых матерью, разные бумажки, пакетики и все это раскладывал прямо на полу ванной. Постепенно он успокоился, руки уже перестали дрожать.
– О-го-го, ты же настоящий миллионер! – орал Ромка, наблюдая, как Тумаган нежно разглаживает спасенные от воды деньги. – На такое бабло можно раскрутить большое дело! Заводик отхватить! Или нефтяную трубу, как у Абрамовича! И прогремишь на всю Европу! И еще можно купить футбольную команду! И даже на жвачку останется!
Ромка, конечно, шутил: на полу лежало всего-то несколько сплющенных кучек – пропитанных потом бумажек по сто рублей.
– Отец целый год собирал их, – сказал Тумаган. – Больше не смог. Он хоть и директор школы, а зарплата маленькая. Учителям иногда месяцами совсем ничего не платили. И потому у всех огороды. И еще овечек держим. Без овечек и огорода совсем нельзя жить. А вот мой главный документ. – Тумаган достал из большого целлофанового пакета плотный лист бумаги, осторожно расправил его на полу. – Это мой самый главный документ!
– «Аттестат зрелости, – прочел Ромка с выражением. – Выдан Тухтаеву Тумагану Медрабовичу об окончании средней школы в селе Акын-Калка…» – Он пробежал глазами по оценкам. – Слушай, так тут по всем предметам одни «пятаки»! У тебя, значит, и медаль есть! Вытаскивай, куда заныкал? В какой карман зашил?
– У нас в школах никому не выдают медалей. Они там не нужны.
– Ну и наплевать! Есть аттестат! И вон какой – закачаться можно! Но, наверно, у тебя будет это самое… проверочка! Вопросики станут задавать разные: как да что и почему? Сколько дважды три и что такое теорема Пифагора? Короче, захотят разобраться, что у тебя за котелок!
– Пусть разбираются. Только вопросики бывают тоже разные. Можно задать такие, когда любой ответ может оказаться неверным и даже сами экзаменаторы не смогут на них ответить. Или они совсем не станут возиться и задавать вопросики, сразу вычеркнут фамилию. Это место должен занять другой. Уже заранее было решено.
– Откуда ты все это знаешь?
– Телик смотрел. У нас дома совсем древний телик – папа его ремонтирует-ремонтирует… По нему показывали, как прямо в метро продают аттестаты и разные дипломы. Я это сам видел. Можно и не учиться, а инженером или доктором будешь – так, значит, получается?!
– Это жесть! И дешевая гниль! Дядя Серега про такое говорит: «Нарушение равновесия в природе и в мозгах!»
– Точно называет! Это настоящее нарушение равновесия. Мой отец в Москве учился, на физтехе, которым руководил великий ученый Сергей Петрович Капица. Отец поступил на физтех, никого не зная в Москве. Он сюда с другом приехал. А тот сдал экзамены в педагогический институт. Потом их оставляли в аспирантуре, но они уехали в свое родное село, стали работать в родной школе и сделали ее показательной на всю республику. А потом началось такое… Отец говорит: «Пришло время шакалов». Школы стали закрывать, учителей увольнять. Папин друг умер… А кем работает твой отец? Начальник? Я видел такую большую квартиру только по телику.
– Эта квартира моего дедушки, он был академиком. Медициной занимался. И отец – медициной… Они микробы изучали. Отец по всему миру ездил, чтоб поближе познакомиться с разными гадами. Последний раз в Индию поехал и там заразился. Вернулся оттуда и умер. А лекарств от той заразы и сейчас еще нет. Два его помощника тоже умерли. Я еще сопливым был, ничего не понимал… Ладно, об этом потом. Короче, к твоему делу мы срочно подключаем дядю Серегу. Он тоже профессор, как и мой отец. Только не по микробам. И Циркуля обязательно привлечем.
Ромка прикрыл глаза – прокрутил в памяти, как рассказывал дяде Сереге про пацана, приехавшего учиться в Москву из далекой горной страны. И что этот пацан спас ему жизнь. У дяди Сереги, конечно, уши торчком. Он любит все необыкновенное и потому решил проверить, соответствует ли аттестат знаниям пацана, чтоб «сразу расставить точки над и», – это любимое выражение дяди Сереги. С тетей Катей и Циркулем они устроили Тумагану настоящий экзамен и гоняли его по всем предметам. Какие только вопросики ему не подсовывали! К их великому удивлению, Тумаган ответил всё на «отлично». Нет, Ромка на такие подвиги не способен. И вот теперь дядя Серега с Циркулем собирают необходимые документы Тумагану, чтоб тот без всяких придирочек мог сдавать экзамены в институт.
В часах, что стоят напротив дивана, зашуршало – это пружины задвигались туда-сюда. Они точно живые, надо только не забывать раз в неделю подтягивать бронзовые гирьки на цепочках, и часики будут тикать и тикать, тикать и тикать.
Скосил глаза на ажурные стрелки: они показывали, что можно еще немного покайфовать. Тик-так… Так-тик… Под это тиканье хорошо расслабуху давить и думать о чем-нибудь хорошем.
А ведь ты, Культяпка, чуть не лопухнулся с этими часиками!
Ромка однажды вдруг увидел, что Алиса Петровна, возникшая, как всегда, неизвестно откуда, как-то по-осо-бому пристально разглядывает часики. И даже вытерла с них пыль тряпочкой. Раньше такого внимания никогда не отмечалось, носом даже не крутила в их сторону.
Часики эти стояли в кабинете дедушки. Ромка совсем не помнит дедушку. Потом эта комната стала кабинетом отца. Отец брал Ромку на руки, и они вместе открывали переднюю дверцу часов – как бы входили в красивый домик, где крутились разные колесики. Потом осторожно тащили цепочки с блестящими гирьками вверх. Ромка очень гордился, что отец позволяет ему заводить часы.
Короче, Ромке не понравилось такое внимание Алисы Петровны к часам. Заскребло внутри что-то. И тут сразу вспомнил, как незаметно исчез красивый фарфоровый сервиз. Ромка ни черта не понимал в посуде, но знал, что бабушка очень дорожила тем сервизом, только по большим праздникам доставала. Дедушка привез его из самого Китая.
Испарился сервиз вскоре после смерти бабушки. И тогда он Алисе ничего не сказал, хотя сразу понял, что это ее рук дело. И дяде Сереге не сказал – чувствовал, что будет большой скандал. Ну а раз тогда обошлось без всякого шума, то Алиса, значит, решила, что можно Ромку за нос водить. Этот культяпый все стерпит!
И Ромка задумался насчет часов. Ни у кого из друзей нет таких необыкновенных старинных часов – в музее только. Вот так лежал он на этой подушечке, крутил мозгами налево-направо, и созрело решение, как спасти часы.
На следующий день прямо после уроков привел свою боевую компашку домой. Барабан и Хруст раскусили идею Ромки и сразу поддержали его – перекрыть кислород! Не дать исчезнуть часам!
Повозились порядком. Часы оказались тяжеленные! Не могли даже сначала сдвинуть с места, но все-таки перетащили их из кабинета отца к Ромке.
Возникла Алиса Петровна поздно вечером. Веселенькая! Романсы распевает! Цок-цок каблучками по комнатам. И конечно, сунула носик в кабинет. И визгу сразу, ножками затопала: «Как ты посмел! Негодник! Издеваешься над матерью! Бессовестный!»
Вот тут Ромка и не выдержал. Обычно отшучивался или вообще молчал, а тут… От страшной обиды за отца, за бабку и деда напал на него самый настоящий штормяга, прямо трясти начало. Короче, орал как бешеный. И все тут высказал примадонне.
Бабушка и дядя Серега никогда особо не обсуждали с Ромкой жизнь Алисы. Ее имя было окружено молчанием. Ну нет и нет ее дома, – значит, дела неотложные у артисточки. Появится раз в три месяца, как красное солнышко, и уже хорошо. Но однажды Ромка услышал такое! Нет, он не подслушивал! Между дядей Серегой и бабушкой происходил серьезный разговор на кухне. И Ромка понял из того разговора, что Алиса бросила его еще в родильном доме. Нежное сердечко Алисы не выдержало: она страшно перепугалась, когда увидела, что Ромка родился с уродливой ногой, и рванула из роддома прямо ночью. Отец остался один с новорожденным сыном на руках. И еще была бабушка, вся больная. Конечно, помогали, как могли, дядя Серега и его жена, тетя Катя. Ну а вскоре появилась в доме сама Алиса, и вела она себя как ни в чем не бывало. Только к Ромке относилась совершенно безразлично. Отец никогда ничего не говорил Алисе. Он ей все прощал. Он очень ее любил. Ну а та временами продолжала исчезать. То снималась в каком-то фильме, то уезжала на гастроли – она же актриса! Она не позволяла себе погрязнуть в быту, в ее жизни главное – театр, кино, и уж тут не вставайте на ее пути – расшибет вдребезги хоть кого!
Тогда же Ромка узнал, что после смерти отца Алиса, оказывается, начинала качать права бабушке и дяде береге, что она как законная мать Ромки имеет полные права на эту квартиру. Но тут дядя Серега четко «расставил все точки над и». Уже позже он и Ромке растолковал, кому принадлежит квартира и прочее, прочее…
Бабушка пережила отца на несколько лет, в седьмой класс Ромка перешел, когда она умерла. Ну а у Алисы Петровны репертуар был обычный: то появлялась, то опять исчезала куда-то. Ромка к этому уже так привык, что поведение матери его совсем не трогало, – он научился жить один. Конечно, не совсем один: дядя Серега и тетя Катя и смешливые двоюродные сестренки Даша плюс Тася – все они готовы примчаться сюда в любой момент.
Вот и не выдержал Ромка и все-все выложил Алисе Петровне. Он терпеть не мог, когда та начинала вдруг объявлять, что является в этом доме не кем-нибудь, а хозяйкой, а ему – матерью родной. «Мамуля! Ах ты, моя мамулечка!» И тут он высказал ей, какая она «мамуля»! Вспомнил даже про директора школы, что тот очень желает с ней познакомиться, чтобы понять, как она воспитывает Ромку. И даже про прокурора наплел – уже от злости! – что напишет заявление, как Алиса Петровна распродает вещи, совсем не принадлежащие ей. И делает это втихаря! И тут напомнил ей, как стырила китайский сервиз.
Алиса сначала пыталась что-то возразить, но вскоре замолчала и даже заплакала. Она же трусиха – это Ромка давно понял. Но самое главное, она прекрасно понимала, что Ромка во всем прав.
И вот как раз тогда вечером затренькал звонок в прихожей. Ромка поскакал открывать дверь: Барабан с Хрустом обещали заскочить. В дверях стоял совершенно незнакомый старикан, очень важный. На животе из карманчика жилетки свисала золотая цепочка; седая борода лопатой, где каждый волосок расчесан, и лицо белое-белое. Ну прямо с картины прошлого века. У Ромки в шкафу есть такие альбомы художников.
Короче, перед Ромкой возник в двери портрет из Третьяковки. Только рама не позолоченная: косяки в двери сильно обшарпаны. И «портрет» глазами поблескивает, моргает – живой то есть.
– Прошу извинить за вторжение в ваш дом. Алиса Петровна просила меня подойти к этому часу. Я мог бы увидеть ее?
– Можете-можете, – сказал Ромка. Он почему-то сразу подумал, что этот старикан с цепочкой на животе пришлепал к Алисе не просто так. Такие животы просто так не ходят. – Проходите, проходите!
– Премного благодарен. – Старикан пошагал за Ромкой.
И уже Алиса Петровна выпорхнула навстречу. На лице, конечно, никаких следов от слёз, которые она так бурно проливала только что. Артистка! Прямо народная! Настоящая и заслуженная!
– Ах, дорогой Аристарх Петрович, я должна извиниться перед вами, я не совсем… – защебетала она быстро-быстро. – У нас тут произошла небольшая за-миночка… Все упирается, видите ли…
– Да-да, так бывает. – Старикашка достал из кармана трубку и сунул ее себе в золотые зубы, будто бы закурил. Говорил он медленно и в то же время рассматривал квартиру, а трубку нежно так поглаживал тонкими белыми пальцами. – И еще даже поинтереснее бывает… У меня к вам, дорогая Алиса Петровна, никаких претензий… Что вы, что вы… – И повернулся к Ромке, как-то сразу определив, что все дело в нем, что из-за него вышла эта самая неувязочка. – Надеюсь, вы не откажете старому человеку в небольшой просьбе – взглянуть на ваши напольные часы?
Аристарх Петрович выглядел вполне приличным господином. Ромке он даже понравился: во-первых, в нем не чувствовалось вранья, которым выше ушей переполнена Алиса, во-вторых, тот сразу раскусил ее, поняв, кто настоящий хозяин часов.
– Прошу, сударь! – Ромка распахнул дверь в свою пещеру – это Циркуль научил его таким правилам поведения.
Старикан величаво вошел в комнату и… замер. Ромке даже показалось, что он слегка застонал. Его длинная жилистая шея, торчавшая из белоснежного воротничка, покрылась красными пятнами, такие же пятна появились на его бледных щеках.
– Я присяду с вашего разрешения…
Старикан тяжело опустился в кресло. Достал носовой платок зеленого цвета, стал обтирать шею, лоб, лицо. Про трубку, что торчала во рту, он, кажется, забыл. Сидел молча, не отрывая глаз от циферблата. Вот приподнялся с кресла и осторожно, бочком приблизился к часам. Он их ласкал длинными белыми пальцами, прислушивался, затаив дыхание, к равномерному тиканью. Нежно трогал рукой гирьки, цепочки, гладил почернелое от времени дерево футляра. Потом повернулся к Ромке, вынул трубку изо рта и сунул ее в карман пиджака.
– Я благодарен вам, что показали их мне, не отказали. Часы ваши на самом деле великолепны! Я даже не думал… Да-да… И так хорошо сохранились! Я вам, молодой человек, бесконечно завидую… белой завистью! Да-с!
Выходя из комнаты, он резко остановился возле книжного шкафа. Подошел ближе и впился глазами в книги.
Ромка с Хрустом перетащили их сюда из отцовского кабинета. Ромка помнил, как отец дорожил этими книгами. Он любил рассказывать, с каким трудом они с дедом доставали старинные издания. Они были разные: с обложками, покрытыми золотым тиснением, и невзрачные, обклеенные материей. Циркуль, когда видел эти книги, с трепетом вдыхал их запах и мог читать всю ночь напролет.
– И здесь у вас тоже нечто бесценное! Только у настоящих библиофилов могли быть собраны такие редкие издания. – Старикан с глубоким вздохом развел руками, снова вытер платком вспотевшее лицо. – Потрясающе!.. Нет слов!.. А вы, молодой человек, знаете, что означает слово «библиофил»?
– Догадываюсь. Я сообразительный.
– Я в этом и не сомневался…
Старикан раскланялся и исчез. После него даже запах приятный остался, не то что после некоторых нечесаных подружек актрисули.
Алиса Петровна на кухне глотала холодный чай. Согреть чайник – целая проблема для нее. А Ромка, видите ли, не догадался. И Циркуль отсутствует, где-то носится со своим фотоаппаратом.
Ромка присел возле окна. Ждал, когда принцесса на горошине соизволит испариться из кухни, – надо посуду помыть. И еще кое-что надо сделать полезное по хозяйству.
Она жевала печенье с брезгливым выражением, точно тараканов сушеных ей подсунули. А печенье, между прочим, очень даже ничего – Циркуль приволок. Он плохое не покупает. Жевала и, глядя куда-то перед собой туманным взглядом, жаловалась на невозможно тяжкую жизнь. Как все ее, Алисочку разнесчастную, обманывают, как обижают друзья (она их называла, конечно, несколько иначе: ничтожностями и барахольщиками, лохами грязными и подлыми, козлами вонючими, скотами тупыми и еще разными словами, которые учителя не рекомендуют употреблять в домашних сочинениях). И она все это произносила очень даже красиво. На то она и великая актриса. Но как лижется со всеми этими «козлами» и «скотами», как бывает ласкова и обходительна, когда те шумной оравой вваливаются сюда, чтобы «оторваться от серого быта»! Стол заполнялся бутылками вина, водяры, пива и разной закуской. Само собой, подметали всё из холодильника, что можно было жевать и глотать. После таких «отрывов» пока еще не признанные гении экрана и сцены как-то враз, дружно исчезали, будто корова языком их слизывала. Оставались только груды немытой посуды, затоптанные полы и загаженные туалет и ванная, куда входить было опасно для жизни.