Мой суженый, мой ряженый
– Ты с ума сошел? – Она глядела на него с изумлением.
– Мне просто скучно. Вставай давай. – Он подал ей руку.
Женя, поколебавшись, уцепилась за нее, но вместо того, чтобы помочь подняться, Женька снова толкнул ее в сугроб.
– Ладно. – Она показала ему кулак и встала, отряхивая пальто. – Сейчас узнаешь, где раки зимуют.
Он, улыбаясь, ждал.
– На твоем месте я бы спасалась бегством. – Женя приблизилась к нему и обеими ладонями толкнула в плечо, однако Женька даже не покачнулся.
– Слабачка ты.
– Сам слабак! – Она толкнула сильней, но он перехватил ее руку. Они весело завозились, пытаясь повалить друг друга на землю.
На них начали оглядываться.
– Ребята, вы спятили? Мешаете слушать! Как маленькие!
– Все. – Женя решительно увернулась и поправила сбившийся набок шарф. – Все, прекрати. Стыдно.
– Давай отойдем подальше.
– Не буду я никуда отходить, мне не тринадцать лет.
Он обнял ее сзади, прижал к себе.
– Ладно, будем так стоять.
Женя хотела воспротивиться, но внезапно почувствовала, что не может и пальцем шевельнуть от охватившего ее сладкого томления. Все остальное стало безразлично. Пусть ее считают сумасшедшей и бессовестной – ей сейчас не до экскурсии.
– Правда, уйдем, – полушепотом проговорила она, оборачивая к Женьке загоревшееся лицо.
Они потихоньку покинули группу, свернули за угол, и их точно кинуло друг другу в объятия. Это была настоящая страсть, дикая и необузданная, неподдающаяся контролю разума. В ней не было романтики, лишь животная сила, исступленная ненасытность. Губы сладко болели, тело мучительно ныло. Если бы не зима, не пятнадцатиградусный мороз, они, не задумываясь, юркнули бы в первый попавшийся закуток…
…Женя пришла в себя и ужаснулась. Нет, не может быть! Это не она стоит тут, посреди улицы, белым днем – и целуется до самозабвения, почти до обморока. Откуда на нее свалилось это помешательство? Постыдная, порочная зависимость от прихоти практически незнакомого человека! Женя, сделав над собой неимоверное усилие, рванулась из рук Карцева.
– Ты… что… куда? – В его глазах плавал туман.
– Хватит. Это немыслимо. Я… никогда не думала, что способна на такое. Это, в конце концов, неприлично.
– Подумаешь, приличия… – Он пожал плечами, тоже понемногу приходя в чувство.
Женя взяла его за руку, как ребенка.
– Пойдем к нашим. Хотя бы сделаем вид, что нам интересно.
– Дура ты, Женька. Зачем делать какой-то вид? Перед кем ты хочешь прилично выглядеть?
– Перед ребятами.
– Наплевать на них.
– Тебе, может, и наплевать, ты привык. А мне – нет!
– Ладно. – Он послушно побрел вслед за ней.
Экскурсия уже заканчивалась. Гид-попугай отвечала на вопросы. Женька кинул задумчивый взгляд на высокие серые стены.
– А казематы там будь здоров, мрачные. Я видел.
– Когда? – удивилась Женя. – Ты разве был здесь?
– Да. Лет пять назад.
– И я была. – Женя посмотрела на строгие и торжественные Невские ворота. – Только давно.
Минут через десять Лось велел идти в автобус. Следующим по плану шел Исаакиевский собор. Вместе с дорогой на его осмотр ушел час с небольшим. Потом хористов отвели в кафе на обед.
Все это время Женя и Женька не разлучались. Они буквально приросли друг к другу, не замечая, что на них косо посматривают окружающие. В какой-то момент в поле зрения Жени попался Санек – он стоял отдельно от всех и ковырял носком ботинка снег. Вид у него был непривычно сумрачный и угрюмый. Женя взглянула и тут же позабыла о нем.
После обеда они съездили на Дворцовую площадь, а оттуда отправились в Мариинку, где для участников фестиваля были забронированы билеты на спектакль. В половине двенадцатого их, наконец, привезли на вокзал. Из брюха «Икаруса» выгрузили багаж. Ребята помогли девушкам донести сумки и чемоданы до уже стоящего на платформе поезда.
На этот раз вагон был купейный. Карцев довел Женю до ее двери и остановился в узком проходе, притиснувшись спиной к стене.
– Я сейчас, – пообещала она. – Только вещи положу и разденусь.
Он молча кивнул. Женя вошла в купе, где уже сидели Люба, Настя и Ника. Вся троица встретила ее ледяным молчанием. Она сняла пальто, аккуратно пристроила его на плечики. Затем задвинула сумку под сиденье и вышла. За ее спиной тут же послышался оживленный шепот. Женя решительно и резко дернула дверь.
– Теперь пошли к тебе.
Пока Женька устраивался на своем месте, она точно так же ждала его в коридоре. Поезд тронулся. Они стояли, обнявшись, и глядели в окно.
– До утра продержимся? – спросил он, отодвигая накрахмаленную шторку, чтобы улучшить обзор.
– Наверное.
– Если хочешь, можешь идти спать.
– Не хочу. Я в автобусе выспалась.
Со стороны тамбура послышался звонкий женский голос:
– Мороженое! Шоколадное, сливочное, эскимо! Фирменное, ленинградское! Кто желает?
Тут же двери купе стали с грохотом отползать. Хор почти полным составом вывалил в коридор. Все совали продавщице деньги.
– Мне три эскимо.
– А нам два сливочных.
– Тут полтинник, с него сдача тридцать три рубля.
Тетка растерянно замотала головой, обвязанной пуховым платком.
– Сынки, дочки! Я так не могу. У вас у всех купюры крупные, у меня сдачи столько нету. Считайте все вместе, а потом разбирайте, кому что нужно. – Она выставила на пол большую корзину, доверху наполненную мороженым.
– Тихо, люди! – прикрикнул Глеб Сташук, доставая из кармана калькулятор. – Говорите по порядку, кто чего берет.
Ребята принялись диктовать заказы. Сташук быстро щелкал кнопками.
– Ша! Проверяйте, ничего не перепутал? Пять по девять, два по двадцать пять, четыре по двадцать, три брикета по тридцать четыре и десять по одиннадцать. – Он стукнул пальцем по клавише.
– Триста восемьдесят семь, – тихо произнес стоящий за его спиной Женька.
– Триста восемьдесят семь! – Глеб торжественно вручил мороженщице четыре сторублевки. – Держите. Мы между собой сами разочтемся. Налетай, ребята!
– Ты откуда узнал? – Женя удивленно поглядела на него.
Тот слегка прищурился.
– Через плечо ему посмотрел. А ты что подумала?
– Так и подумала. – Женя весело рассмеялась. – А мы почему не взяли мороженое?
– Ну его. – Женька поморщился. – Горло будет болеть. Мне утром на работу нужно.
– А мне в институт, к профессору, – спохватилась Женя.
На нее внезапно напал страх. Диплом, конференция, Столбовой – все это показалось забытым, далеким и абсолютно бессмысленным. И что вообще будет, когда они вернутся в Москву?
Точно прочитав ее мысли, Женька спросил:
– Ты что вечером делаешь?
– Занимаюсь. Я и так все запустила за эти дни.
– Давай часов в пять встретимся на Пушке, у памятника. Успеешь закончить до этого времени?
– Что ты! – Женя глянула на него почти с испугом. – Конечно, нет. Там работы невпроворот.
– Когда же тогда? В шесть?
– Жень, лучше послезавтра.
Он мотнул головой.
– Нет, послезавтра не годится. Это слишком долго, я столько ждать не смогу. Завтра в семь, и точка.
Его тон и вид выражали категоричность и непреклонность. Глядя на него, Женя невольно подумала: «А ведь Любка права: он эгоист. Чужие проблемы для него ничего не значат. Интересно, что он видит во мне: новую забавную игрушку или… или ту соломинку, ухватившись за которую можно хоть капельку приблизиться к отвергаемому им миру?»
Женька глядел на нее пристально и напряженно, точно ожидая коварного и жестокого удара. Так, по крайней мере, показалось Жене. «Скорее, все-таки второе», – решила она и, вздохнув, проговорила:
– Хорошо. Завтра в семь.
«Конференция пойдет к черту, – мелькнула у нее в голове полная безнадежности мысль, – да и вообще весь диплом».
На его лице отразилось облегчение. Он осторожно взял ее за плечи и развернул к окну.
– Смотри. Там интересно.
Они стояли и смотрели, как несутся навстречу заснеженные поля и угрюмые, черные леса. Коридор постепенно опустел, затем погас верхний свет. В наступившем сумраке они вновь целовались, от Женькиных рук веяло жаром, а от оконного стекла холодом. «Стрела» летела во тьму, и Жене казалось, что она превратилась в героиню из оскароносного фильма «Титаник» – так же парит над землей, стоя на носу гигантского теплохода в объятиях любимого…
…Позже, когда уже не осталось сил, она сидела на откидном стуле, а Женька рядом, на корточках, и они шептались. Женя плохо понимала о чем. Язык и веки отяжелели от бессонницы, мысли текли заторможенно. А потом поезд прибыл на Ленинградский вокзал.
– Всем до свидания, – сказал Лось окружившей его на перроне толпе. – Неделю отдыхаем. Затем в пятницу, как обычно, в шесть.
Женя и Женька вошли в только открывшееся безлюдное метро. Москва отсыпалась после праздников. Они доехали по кольцу до «Баррикадной». Дальше Женьке нужно было в другую сторону, он и так уже опаздывал.
– Все, пока. – Он обнял ее в последний раз, на мгновение крепко прижав к себе. – Мы обо всем договорились.
– Да. На Пушке, в семь. – Она повернулась и пошла к эскалатору, стараясь не оглядываться.
12
По квартире летал аромат свежесваренного кофе. Ольга Арнольдовна в халате и бигуди бросилась навстречу вошедшей дочери.
– Женюся! Дорогая! Я так соскучилась!
– Я тоже, мамуль, – сонно проговорила Женя и, не раздеваясь, опустилась на банкетку, стоящую в прихожей.
– Ты какая-то бледная. – Мать встревоженно вгляделась в ее лицо. – Не простыла, часом? Не отравилась?
– Нет, нет, я здорова. – Она улыбнулась и принялась снимать сапожки. – Ты-то как? Отпраздновала Новый год?
– Не спрашивай! Отвратительно отпраздновала. Тосковала по тебе. У Сони все сели телевизор смотреть, а там полная муть. Но ты не бери в голову. – Ольга Арнольдовна потрепала дочь по щеке. – Главное, что тебе было весело. Ведь было?
– Было, – подтвердила Женя.
– Ты раздевайся, мойся и за стол. Я пирожков напекла твоих любимых, с капустой. Да, пока не забыла, тебе звонил Столбовой.
– Не может быть! – Женя застыла с сапогом в руке.
– Может. Поздравлял с Новым годом. У него такой приятный голос! Он и меня, между прочим, поздравил. Мы с ним немного поболтали.
– Поболтали?
– О тебе. – Ольга Арнольдовна рассмеялась. – Какая ты у нас замечательная и целеустремленная. Сегодня вечером, часиков в семь-восемь, ты должна ему позвонить, он хочет, чтобы завтра вы уже начали заниматься.
– Вечером я должна уйти, – рассеянно проговорила Женя, вешая пальто в шкаф.
– Куда уйти? – Ольга Арнольдовна остановилась на полпути в кухню.
– Так, в одно место.
– Я думала, ты будешь весь вечер готовиться к консультации. Сначала поспишь с дороги, а потом засядешь за книги.
– Все так и будет, – успокоительно произнесла Женя. – Я посплю и засяду за книги. Но в шесть уйду.
– Странно. – Мать пожала плечами. – Не похоже на тебя. Вы что, собираетесь какой-то компанией?
– Можешь считать, что да.
– Что значит «можешь считать»? – Ольга Арнольдовна обиженно поджала губы. – Ты что-то недоговариваешь. Люба пойдет с тобой?
– Нет. Она не дружит с этими людьми.
– А ты дружишь?
– Да, дружу.
– И давно?
– Мам, ты меня допрашиваешь? Я ведь совершеннолетняя даже по западным меркам – там в двадцать один год позволено все.
– Я просто пытаюсь понять, – задумчиво проговорила Ольга Арнольдовна. – Ты ведь не с Сашей идешь?
Женя покачала головой.
– И вид у тебя… какой-то чумовой. Женюся, кто эти люди? Они из хора?
Ей стало ясно, что мать не отвяжется. Все равно придется ей сказать, так лучше раньше, чем позже.
– Мамуль, ты только не волнуйся. У меня… роман. – Она счастливо улыбнулась.
– Роман? С кем же это?
– Потом расскажу. Дай сначала привести себя в порядок. – С этими словами Женя скрылась в ванной.
Душ, однако, ее нисколько не освежил, наоборот, она почувствовала, что падает с ног от усталости. «Выпью кофе и лягу спать», – решила Женя и побрела в кухню.
Мать ждала за столом. На скатерти красовалось блюдо, полное пышных, румяных пирожков, и две чашки дымящегося кофе. Женя надкусила пирожок, глотнула обжигающую, ароматную жидкость и ощутила полное блаженство.
– Ты меня вернула к жизни, – пошутила она.
Мать в ответ даже не улыбнулась.
– Я тебя слушаю. – Тон ее был серьезным и требовательным.
Женя беззаботно пожала плечами.
– Ну что я могу тебе рассказать? Он давно мне нравится, я ему тоже.
Она взяла еще пирожок.
– Давно – это как?
– С самого первого дня в хоре. Он классный, непохожий на других. Мне с ним очень хорошо.
– В постели?
Женя дернулась, едва не пролив кофе.
– Ма, зачем ты так?
– Затем, что ты выглядишь, как выжатый лимон. У тебя круги под глазами и щеки ввалились. Так бывает после медового месяца.
– После медового месяца вовсе не выглядят, как выжатый лимон, – возразила Женя.
– Ошибаешься. Я сама была молодая и отлично все помню. Он… этот парень… имеет богатый сексуальный опыт?
– Ничуть. – Женя весело рассмеялась. – Совсем наоборот. Скорее, он полный профан.
– Тогда, прости, я не пойму, откуда взялась такая страсть? – Мать отхлебнула из чашки и поморщилась.
– А вдруг это любовь с первого взгляда? Как тебе такая гипотеза? – Женя, продолжая улыбаться, пристально смотрела на Ольгу Арнольдовну.
Та покачала головой.
– Не верю я этому.
– А чему веришь?
– Ну… положим… существует влечение, счастливое совпадение физических данных.
– Разве это плохо?
– Неплохо. Даже хорошо. На первых порах. Но только – на первых. Потому что страсть имеет свойство угасать, и тогда становится необходимым другое совпадение – душ. А для этого недостаточно знать друг друга три дня.
Женя вдруг вспомнила слова Женьки: «Сомневаюсь, что у меня есть душа». Зачем он так говорил? Не для того ли, чтобы не допустить ее до своей души, уберечь от вторжения во внутренний мир?
Ольга Арнольдовна смотрела на дочь выжидающе.
– Молчишь? Значит, понимаешь, что я права.
– Ма. – Женя отодвинула от себя чашку. – Постарайся не обидеться на то, что я сейчас скажу. Мне… все равно, права ты или нет, я останусь при своем мнении.
– Но ты не должна тратить на него столько времени!
– Должна. Столько, сколько он захочет.
– Господи, Женюся, ты, похоже, потеряла голову! Иначе твое поведение не объяснить.
– Вот и не объясняй. Спасибо за завтрак. Я пошла спать. – Женя, не дожидаясь ответной реплики матери, поставила чашку в раковину и вышла из кухни.
Очутившись у себя в комнате, она быстро разобрала диван и улеглась, предварительно поставив будильник на три. На этот раз сны ее не атаковали – видимо, организм настолько утомился, что полностью выключил мозг. Женя проснулась точно по звонку, ополоснула лицо под краном и засела за американскую монографию. В мыслях у нее крутился один и тот же навязчивый вопрос: как быть со Столбовым? Позвонить ему в семь из дома она не сможет. Звякнуть с сотового? Но на завтра договариваться все равно бессмысленно – за три часа она ничего толком не успеет сделать.
«Позвоню с Пушки, скажу, что очень устала. Попрошу перенести консультацию на послезавтра», – решила наконец она.
Время неслось стремительно и неумолимо: не успела она оглянуться, как стрелки уже показывали без четверти шесть. Женя захлопнула книгу и начала одеваться.
На пороге появилась мать.
– Уже уходишь?
– Да, мне пора.
– Ты же ничего не успела!
– Завтра докончу. Не поеду на занятия.
– И тебе не совестно перед профессором?
– Ма, мы уже обо всем договорились. – Женя вышла в прихожую и принялась натягивать перед зеркалом шапочку.
Ольга Арнольдовна стояла за ее спиной, как страж.
– Когда ты вернешься?
– К девяти. Или к десяти. Максимум – к одиннадцати.
– Что можно делать на улице столько времени?
Женя обернулась и посмотрела на мать.
– А ты предлагаешь позвать его сюда?
Та поспешно замахала руками:
– Нет, нет, ни в коем случае!
– Ну вот, и нечего спрашивать. Пока. – Женя, уже полностью готовая, помахала Ольге Арнольдовне рукой и скрылась за дверью.
По дороге ей в голову пришла мысль, что они с Женькой так и не обменялись номерами. Мало ли, какая может выйти нестыковка? «Как только увижу его, сразу спрошу», – решила она.
Женька прогуливался у памятника Пушкину взад-вперед, несмотря на то что до семи оставалось еще десять минут. Женя незаметно подошла сзади и закрыла ему глаза ладонями.
– Угадай, кто?
Он обернулся и с ходу заключил ее в объятия.
– Я почему-то думал, что ты не придешь.
– Я похожа на лгунью? – Женя обиженно похлопала ресницами.
– Ты похожа на сон, – серьезно проговорил Женька. – И мне бы не хотелось просыпаться.
– Не просыпайся. Только скажи, куда мы пойдем. Холодно стоять на месте.
– Скоро тебе станет жарко, – пообещал он. – Поехали в парк Горького.
– Что мы там будем делать?
– Кататься на коньках. Умеешь?
Женя глянула на него в изумлении.
– Ты серьезно?
– Вполне.
– Но у нас же нет коньков.
– Ну и что? Возьмем напрокат.
– Да я сто лет не каталась! Я себе нос расквашу.
– Не расквасишь. Я тебе, так и быть, помогу.
– Ну идем. – Она кивнула.
Они вошли в метро и доехали до «Парка культуры». Отстояв очередь, взяли напрокат коньки. Женька помог ей зашнуровать высокие ботинки.
Лед переливался под лучами прожектора. Играла музыка. Жене показалось, что она вновь стала девочкой. Так легко и беззаботно ей бывало лишь в детстве, до того, как ушел отец.
Сначала она скользила довольно робко, потом приноровилась и даже стала закручивать лихие пируэты. Женька на коньках держался мастерски. Он за руки возил Женю по льду, кружил ее как волчок, ловко подхватывал, если она спотыкалась. Они прокатались два часа кряду и не заметили, как прошло время. В конце концов, Женя заехала в сугроб, звонко взвизгнула и упала навзничь, раскинув руки. Было не больно. Над головой медово сияла полная луна. Женька тоже опустился рядом. Обычно бледное лицо слегка порозовело, глаза блестели. Женя взяла его за руку.
– Я все-таки тебя люблю. Это точно.
Он наклонился к ней, – она думала, чтобы поцеловать, – но он проговорил, пристально глядя ей в лицо:
– Если любишь, поехали ко мне.
– Так сразу? Неловко как-то.
– Глупости. Поехали.
– А ты с кем живешь, с родителями?
– С матерью.
– А отец? Ушел?
– Его и не было никогда, – небрежно проговорил Женька. – Идем, пожалуйста. Я тебя прошу.
Женя вдруг вспомнила, что так и не позвонила Столбовому, но теперь ей было все равно. Она нисколько не расстроилась. Потом, все потом, не сейчас! Сейчас главное – это Женька. Главное, что он зовет ее, говорит «пожалуйста», и в глазах его страсть. Та самая, что кипит внутри нее самой, прогоняя остальные мысли, делая малозначительным и ненужным все, чем она жила до сих пор.
– Хорошо, поехали.
Он помог ей подняться, бережно отряхнул со всех сторон, за руку довез до павильона, усадил на лавочку, снял коньки. Женя чувствовала себя настоящей королевой. Ей вдруг пришла в голову забавная мысль.
– Женька, а вдруг мы родились в один день?
Он глянул на нее, стоя на коленях с ботинком в руке.
– Вряд ли.
– Ну все-таки. У меня день рождения семнадцатого августа. А у тебя?
– Седьмого сентября.
Женя разочарованно качнула головой.
– Чуть-чуть не совпало. И сколько тебе стукнуло? Двадцать один?
– Двадцать.
– Так ты еще и младше. – Она посмотрела на него с нежностью.
– Какое это имеет значение? – недовольно произнес Женька, поднимаясь на ноги.
– Ты прав, никакого.
Он пошел сдавать коньки, а Женя осталась сидеть на лавочке. Ноги с непривычки ломило, но от утренней усталости не было и следа. «Хорошо, что я выспалась», – подумала она с удовольствием.
Минут через десять Женька вернулся.
– Все, пошли.
– К тебе далеко ехать?
– Прилично.
Женя с тревогой глянула на часы. Была уже половина десятого.
– Когда ж я домой-то вернусь?
Он посмотрел на нее с недоумением.
– А зачем тебе возвращаться? Останешься у меня до утра.
Женя представила, как будет объясняться с матерью, и грустно улыбнулась.
– Ты чего? – встревожился Женька. – Не хочешь ехать?
– Хочу, хочу, успокойся. Просто у меня тоже есть мать. Она не любит, когда я не ночую дома.
– А тебе не плевать, что она любит и не любит?
– Нет, – тихо и горячо проговорила Женя. – Мне ее жалко. Мы одни друг у друга. И не надо о ней в таком тоне.
– Ладно, – произнес он безразлично. Застегнул куртку и пошел к выходу.
Женя встала и на негнущихся ногах последовала за ним. В одно мгновение она словно спустилась с небес на землю. И как только уживаются в Женьке эта трогательная нежность, заботливость, с которой он минуту назад ухаживал за ней, и моментальное колючее отчуждение, если их мнения расходятся?
«Мне придется всегда и во всем поддакивать ему, – думала Женя с обреченностью. – Иначе нам не сладить. Но ведь это ужасно – постоянно подлаживаться под кого-то!»
Женька на ходу обернулся.
– Женя, нам на троллейбус. Давай быстрей.
Она прибавила шагу, насколько позволяли натруженные мышцы, но этого оказалось недостаточно. Троллейбус уже выехал из-за поворота и плавно катил к остановке.
– Бежим. – Женька схватил ее за руку и потащил за собой.
Снова он был прежний, ласковый, опекающий, надежный. Они успели, запрыгнув на подножку. Женя увидела свободное место и поспешила сесть.
– Много остановок?
– До конечной.
– Это ты в такую даль ездишь на хор? – удивилась она.
Женька кивнул.
– А как ты вообще попал к Лосю? Меня вот Любка привела. А тебя?
– Тетя Аня.
– Это кто? – Женя непонимающе глянула на него.
– Концертмейстер. Она наша соседка.
– Анна Анатольевна?
– Ну да.
– И давно она тебя привела в хор?
– Давно – четыре года назад. Сказала, чем болтаться по улицам, лучше пой, тем более, что слух и голос есть.
– А ты болтался по улицам?
Он недовольно поморщился.
– Лучше об этом не распространяться – неинтересно. Ты о себе расскажи. Говорят, ты круглая отличница в своем институте?
– Верно говорят. – Женя улыбнулась.
– И чем ты занимаешься?
– В общем-то математикой.
– Вот как. – Он кивнул и замолчал.
Жене показалось, он думает о чем-то своем.
– Жень, – тихонько позвала она.
– Что?
– А тебе нравится математика?
– Терпеть ее не могу. Равно, как и физику, и вообще все точные науки.
– А гуманитарные?
– Те еще туда-сюда.
Разговор снова не клеился. Женя стала смотреть в окно. Пейзаж постепенно становился все более серым и однообразным, мелькали типовые дома, похожие друг на друга как близнецы, между ними белели снеговые пустоши.
– Господи, ну и занесло тебя, – невольно вырвалось у нее. – Это же у черта на рогах.
– Потерпи, уже близко, – утешил Женька.
Троллейбус, действительно, проехал еще квартал и остановился на кольце. Немногочисленные оставшиеся пассажиры двинулись к выходу. Женькин дом находился на возвышении, к нему вела довольно крутая уличная лестница. У подъезда он достал ключ, отпер железную дверь и пропустил Женю вперед. Под ногами валялись мусор, обрывки бумаги, апельсиновая кожура. Лифт не работал. Они поднялись пешком на пятый этаж.
Квартира оказалась крошечной и давно не ремонтированной, но тем не менее очень чистой и прибранной. Пока Женя раздевалась в узком коридорчике, из двери напротив вышла полная рыхлая женщина неопределенных лет. Лицо ее было красноватым и точно обветренным, над светлыми, прозрачными глазами кустились белесые брови. Волосы на затылке туго стягивала резинка.
Женщина молча уставилась на Женю. Та ощутила неловкость и опустила глаза. В прихожей повисла гнетущая тишина.
– Женька, это кто? – наконец спросила та. Голос у нее был низкий и странно осипший, точно она непрерывно курила.
– Тебе какое дело? – грубо и равнодушно бросил Женька. – Топай к себе.
Тетка послушно повернулась и скрылась в комнате.
– Это твоя мама? – почему-то шепотом проговорила Женя.
– Да. Не обращай внимания, у нее… проблемы.
– Выпивает? – догадалась она.
Он усмехнулся и покачал головой.
– Нет. Наоборот, не переносит спиртного. Просто… у нее много разных болезней, в том числе с головой не все в порядке. Но ты не бойся, она вообще больше не появится.
– Тебе не кажется, что ты с ней слишком резок?
– Не кажется. – Женька аккуратно отодвинул в сторону ее сапоги и сунул тапки. – Надевай и пошли в кухню.
На кухне было так же тщательно прибрано, плита и раковина блестели, на крючке висело накрахмаленное полотенце.