– Сию минуту прикройся!
Голос матери звучал надрывно. Она тряслась всем телом, продолжая искать заветный кусочек ткани, тем самым практически вытесняя детей из кабины. Вэл, изрядно напуганный таким поведением родительницы, поспешил спрятать нос в жесткую ткань жакета на сгибе локтя. Когда платок все же был обнаружен, женщина спешно закрыла лицо старшему сыну, а сама уткнулась в плечо его плаща, зажмурившись так, словно в тумане прятался по меньшей мере ядовитый монстр.
– Миазмы… – я усмехнулся, стартуя запись нового голосового сообщения. Рассказ Джереми прервался из-за рабочей встречи, и я решил, что могу, наконец, оставить свой комментарий. – Миазмы – это то, что я чувствую сейчас от соседа снизу. Он жарит лук, и запах поднимается сюда. Вот это миазмы! Вся общага из них состоит. А вообще, если они так боялись заболеть, то почему же действительно не могли прикрыть эту карету? Ничего я не понял.
Я поднялся с кровати, все еще чувствуя слабость в ногах, которая привычно настигала меня после очередного рабочего марафона. Когда «Исповедь» была достроена, все игры разума отошли на второй план, и мое здоровье значительно улучшилось. Но правильно выстраивать свою нагрузку на квестовом производстве я так и не научился.
Нарушению режима также способствовали наши с Джереми бдения. Все они проходили в позднее, почти ночное время и вынуждали меня проводить как минимум одни бессонные сутки в неделю. Выпивая по четыре кружки кофе после разговоров с Оуэном, я брел на смену, вяло, но с готовностью – принимал звонки от клиентов, искал наполнение для комнатных вселенных и бесконечно оправдывался за свое состояние перед Риком и Джией. Когда я возвращался домой, фаза сна отступала, и я вновь отправлялся к своему бывшему заказчику за новой порцией баек. Личный выбор запирал меня в новый замкнутый круг, но на этот раз – каждый виток поступающей информации давал мне ощущение того, что моя жизнь наконец представляет собой хоть какой-то интерес. То предложение, которое поступило мне от «родственника» из прошлого, предполагало собой скромную плату. Он обещал рассказать все, что знает, а я должен был во что бы то ни стало дослушать до конца и не прерывать цикл взаимодействий раньше намеченного финала. Я собирался сдержать обещание, но с тем, что все никак не мог поверить в «сказания белого бычка», ничего не мог поделать.
Выстраивать дисциплину в одиночку я не умел. Комната в общежитии, которую мне любезно предоставил Джим после того, как переехал к той самой девушке-шатенке (после его выхода из больницы я, наконец, поинтересовался ее именем. Оказалось Энни), была в половину меньше нашей квартиры с Иви и представляла собой практически пустой закуток без мебели и вещей. Джим свез свое барахло еще в день моего приезда, три месяца назад, а я за собственной поклажей все никак не мог вернуться. Противоречивые чувства, состоящие из обиды, недоверия и разочарования, сформировали мое новое отношение к той, с кем я вырос, и словно окончательно перечеркнули все то хорошее, что мы пережили вместе.
Ив бы сказала, что она сменила свой белый цвет на черный для меня, ведь в других оттенках окружающий мир я воспринимать не умел. И, пожалуй, я бы не стал с ней спорить. Какими бы ни были мои нынешние отношения с Оуэном, ее предательство лишь подчеркивало то, что в этом мире еще не появилось человека, которому бы я мог довериться полностью.
Мои размышления прервало новое уведомление.
Остаток пути до отцовской лавки прошел в тишине. Невидимая угроза на дороге, казалось, полностью вымотала и без того нервную Ангелину, которая теперь могла лишь молча ждать неизбежной встречи с супругом, возлагая свою страдающую от мигреней голову у старшего сына на плече.
Большая вывеска с витиевато-гордой надписью «Фармация Б.» высилась над витринными окнами. Еще издалека внимание прохожих привлекали четыре пузатых бутыля с разноцветным варевом, которое символизировало жидкости человека соответственно гуморальной теории[7 - Учение о «соках» тела, впервые было сформулировано Гиппократом.]: кровь, флегму, а также желтую и черную желчи. Возле сосудов дежурил ученик провизора с палкой в руке – он то и дело помешивал растворы, избавляя насыщенные оттенки от сгустков и расслоения.
Сапожки миссис Бодрийяр коснулись брусчатки лишь после того, как сыновья и кучер буквально спустили ее на землю в шесть рук. Долгое путешествие подчеркнуло ее бледное лицо пущей усталостью, но стоило женщине крепко встать на ноги – она принялась подгонять мальчиков что есть мочи:
– Скорее! Оба! Уже опоздали!
Взяв мать под руки, Герман и Валериан спешно повели ее к главному входу. Стоило семье ступить за порог аптеки, их приветствовал невидимый дверной колокольчик.
– О, душа моя! И дети с вами! Какое радостное утро!
Человек, который был невыносимо похож на Николаса Бодрийяра, но абсолютно точно им не являлся (потому что тому такие слова были едва ли известны), нежно обнял Ангелину и оставил целомудренный поцелуй на ее ладони. Каждого из отпрысков он погладил по голове.
– Все сюда! – декламировал старик. – Моя семья здесь!
Старший сын нахмурился и сделал шаг назад. Такое поведение отца пугало его не меньше, чем недавняя утренняя сцена в его рабочем кабинете.
За длинными прилавками в ту же секунду начали появляться сотрудники фармации, собирающиеся на зов хозяина из рабочих зон, скрытых от глаз простых посетителей. Среди них: два мужчины возраста Николаса в строгих костюмах, которые, должно быть, и были провизорами, три юноши в одинаковых белых рубашках со стоячими воротниками и коричневыми фартуками – очевидно, входящие в ранг подмастерий, и два высоких, крепких рабочих, чья форма намекала на то, что они занимаются грязной работой. Каждый из них старался улыбаться так приветливо, как мог, но вряд ли хотел, – оттого создавалось ощущение, что за ушами у постояльцев аптеки были спрятаны ниточки, за которые кто-то усердно тянул, рисуя на их лицах самые неискренние улыбки из всех возможных.
– Моя дорогая! – тающий от собственной елейности Николас вновь взял руку скукожившейся от тревоги супруги в свои ладони. – Мы безмерно благодарны вам за проделанный путь. Теперь: мальчики останутся, а вы скорее поезжайте обратно. На вас нет лица!
– Ну что вы, я, пожалуй, останусь… Как же они доберутся обратно? – еле слышно бормотала Ангелина, стараясь не встречаться взглядом с мужем.
– Со мной доберутся чудесно! Мы прибудем так скоро, что вы не успеете даже допить свой послеобеденный чай. – Бодрийяр-старший улыбнулся подчиненным и одарил жену ледяным взглядом, видимым лишь стоящим рядом и не предполагающим возражений. Теперь в том, что тот отец, которого знавала семья, был на месте, сомнений не оставалось. Старик вновь обернулся к работникам, обращаясь к парнишке, что дежурил у бутылей: – Уилли! Собери миссис Бодрийяр травяную настойку в дорогу, для здоровья ее легких. Должно быть, воздух в городе неблагоприятно влияет на ее слабый организм.
Конопатый и вихрастый Уилли обладал еще более болезненным оттенком кожи, чем тот, что был присущ темноволосым членам семьи Бодрийяров. Подмастерье был рыж, словно бестия, но синева, пробивающаяся сквозь его бледность, не оставляла простора для старомодных размышлений о магическом происхождении. Его вид действительно нельзя было назвать здоровым – должно быть, постоянная работа с токсичными веществами брала свое. Однако двигался парень довольно шустро. Услышав приказ владельца, он то ли от страха, то ли от неожиданности подпрыгнул и стремглав унесся прочь. Заполняя повисшую паузу от ожидания, Николас предпочел не терять времени и начать знакомство.
– Мальчики! – обратился отец к сыновьям так, словно Ангелина уже покинула фармацию и отсутствовала на месте. – Перед вами лучшие мастера своего дела в городе, за это я ручаюсь.
Имея в виду двух пожилых мужчин, Бодрийяр-старший подошел к провизорам и представил каждого из них поочередно:
– Мистер Альфред Ноббс, – отец указал на старика с элегантным пенсне в позолоченной оправе на носу, и тот сиюминутно застыл в полупоклоне. – Учился у господина Джека Бодрийяра. С тех пор Альфред – наш несомненный образец для подражания. Благодаря его знаниям и умению слушать гостя все отпускаемые нами эликсиры точны и действенны. Разбуди его ночью – расскажет «Фармакопею» наизусть.
Валериан поспешил отвесить ответный полупоклон провизору и незаметно придавил ногу старшему. Внимание Германа было направлено совсем мимо рабочих за прилавками и, скорее, концентрировалось на любопытном образце аптекарских весов, стоящих на поверхности одной из боковых витрин.
Николас усиленно делал вид, что не замечает рассеянность сына точно так же, как и присутствие жены, и предпочел продолжить:
– Мистер Карл Эггерт, – Бодрийяр-старший особенно хитро улыбнулся, представляя второго джентльмена в возрасте, чья старческая наружность выделялась разве что огромной бородавкой на правой щеке. – Ученик прямых конкурентов нашего начинателя. Он вел свое обучение у Джона и Джесси Бутов, но, встретив господина Джека, принял правильное решение и продолжил свою блестящую карьеру в «Фармации Б.». Мистера Эггерта вы не найдете в зале, но обнаружите в мастерской – под его чутким наблюдением и собираются волшебные настойки, толкутся порошки, вырезаются пластыри и прочее и прочее… все то, чем славится наше дело!
Второй старик казался куда менее приветливым с виду, а потому его дежурная улыбка спала одной из первых. Получив несколько приятных комментариев своему статусу, он удосужился лишь кивнуть Николасу. Взор мистера Эггерта был направлен в сторону прибора, от которого все не мог оторваться Герман. Юноша практически осмелился протянуть руку к золотым чашам, но Карл, наконец, заговорил:
– Эти весы настроены очень точно, – монотонно отчеканил он, не смея сделать открытое замечание сыну хозяина.
– Герман, – продолжая фальшиво улыбаться, сквозь зубы прошипел отец. – Не будешь ли ты так любезен обратить свое внимание на старших?
Разрушая почву для надвигающегося конфликта, в зал вернулся Уилли. Он сжимал в своих длинных пальцах крепко закупоренный зеленый пузырек, наполненный до краев коричневой жидкостью. Учтиво поклонившись, он протянул сосуд Ангелине:
– Извольте принимать перед сном ежедневно, мадам. Двух капель достаточно.
– О, Уилли! Ну как же ты вовремя! Как раз хотел представить вашу могучую троицу. – Николас язвительно улыбнулся, уже приобнимая жену за плечи, поскольку пребывал в полной готовности ее выпроводить. – Мальчишки в фартуках – подмастерья мистера Эггерта и мистера Ноббса. Тот, что так любезно принес настойку без задержек – как вам теперь известно, – Уилли. А два других – Бобби и Тимми.
Услышав свои имена, ученики провизоров, словно по команде, низко склонили головы перед детьми Бодрийяров. Хорошенько рассмотреть их лица издалека было сложно, потому как юноши то и дело смотрели в пол и держались отдаленных мест зала, а представить каждого из молодых сотрудников отдельно Николас нужным не посчитал. Герман, теперь предпочитавший держаться подальше от всех прилавков, приметил, что Тимми был шатеном, а Бобби имел такой же черный оттенок волос, как у него, и был значительно кучнее двух своих коллег. Знакомством такую встречу назвать было нельзя, однако отличать парней хотя бы по их макушкам уже было возможно.
– Уилли, будь же хорошим мальчиком до конца! Пойди на улицу, возьми для миссис Бодрийяр кэб да усади ее там покрепче.
Николас опустил на ладонь подмастерья маленький кожаный мешочек и смело передал ему жену из своих рук, словно эстафетную палочку.
– Хорошего пути, дорогая! – вновь показательно поцеловал ладонь супруги Николас.
– До свидания, мама, – хором проговорили сыновья, с беспокойством наблюдая за тем, как неохотно ведомая учеником провизора Ангелина оставляет лавку.
Мать, впервые добровольно расстающаяся с детьми на такой долгий срок, тревожно оглядела своих отпрысков и, наконец, скрылась из вида, закрывая за собой входную дверь в «Фармацию Б.».
Отец повернулся к мальчикам, а лицо его сменилось с приторно-вежливого на смиренно-довольное. Казалось, напряжение спало с его старческой спины, и этого расслабления он ждал довольно долго.
– Должно быть, вы заметили, что знакомство еще не окончено, дети. – Бодрийяр-старший махнул рукой, и два грузных парня, которые молча подпирали собой шкаф с пузырьками и бутылочками последнюю четверть часа, подошли к хозяину и встали за его спиной. – Это – братья Вуйчич. Они не слишком разговорчивы, но это и не входит в их список обязанностей. Валентин и Владан заботятся о нашей безопасности и в скором будущем будут работать с Германом.
Подчеркнув последние слова, Николас угрожающе улыбнулся старшему сыну, наблюдая за его реакцией. Тот лишь нахмурился и еще сильнее побледнел, не решаясь давать никаких комментариев сложившейся ситуации. Он внимательно осматривал тяжелые фигуры братьев, лица которых не выражали ничего, кроме прямой угрозы, которая, казалось, распространялась не только на недоброжелателей, но и на всех присутствующих.
Валентин и Владан были близнецами, и их схожесть выражалась не только в грубых, словно наспех собранных ленивым творцом чертах лица, но и в боевых травмах. У каждого из Вуйчичей был неоднократно сломан нос, на мягких тканях читались зажившие порезы, а под глазами залегли суровые темные тени, свидетельствующие о ночном или же вовсе круглосуточном образе жизни. Одежда громил соответствовала их типу работ и социальному классу, которому они наверняка принадлежали: мятые, клетчатые фермерские рубашки, небрежно накинутые серые жилеты и практически не повязанные, свободно болтающиеся галстуки. Даже садовник Бодрийяров обязан был держать свой подержанный гардероб в порядке, а потому такая свобода образов не на шутку удивляла. Казалось, этим подчиненным Николаса было дозволено намного больше, чем всем остальным.
– Здравствуйте… – значительно робее обычного произнес Вэл.
Герман продолжал сохранять молчание, пытаясь впитать в себя тот смысл, что отец закладывал во фразу о совместной работе.
– Герман, а ты у нас проглотил свой острый язык, позволь узнать? – слегка повысив голос, обратился к старшему начинающий раздражаться отец. – Или люди рабочего класса не милы такой белоручке, как ты?
– Отец, да Герман просто немного утомился… – начал было привычно защищать брата Валериан.
– Утомился! Да как же! – резко перебил младшего сына Николас. – Сейчас посмотрим, как…
Нарастающую гневную тираду отца прервал дверной колокольчик.
