Кормилица по контракту

7

Утром в магазине Верка, накануне убежавшая раньше Вали к отцу на день рождения, глядела на нее с любопытством, выжидающе. Валя, однако, молчала как партизан, хотя ее и распирало поделиться сногсшибательной новостью. Наконец Верка не выдержала:

– Валь, правду Маринка говорит, будто вы с Тенгизкой вчера в бар ходили? Или брешет?

– Не брешет, – тихо себе под нос ответила Валя.

– А что ж таишься, подлая твоя душа? – Вера весело расхохоталась и, приобняв Валю за плечи, потребовала решительно: – А ну, давай выкладывай все как на духу.

И Валя выложила. Рассказала обо всем: и о том, как Тенгиз ждал ее вечером возле универсама, и о том, как пригласил поужинать вместе, как стихи читал и все прочее.

Верка слушала внимательно, не отрываясь, впрочем, от резки колбасы, иногда, в особо пикантные моменты повествования, вставляя свои комментарии. Дослушала до конца, и лицо у нее разочарованно вытянулось.

– И все?

– А ты чего хотела? – хихикнула Валя, – Чтобы мы сразу… того? Я ж не шалава какая.

– Да ты небось еще и целка, – мрачно констатировала Вера и, окинув ее ироничным взглядом, заявила: – Да, девочка, будут у тебя проблемы. Ты б хоть таблеток в аптеке купила, что ли.

– Каких таблеток? – наивно поинтересовалась Валя.

– От кашля! – ухмыльнулась Верка. – Неужто не сечешь?

– Ну тебя! – Валя густо покраснела и с размаху рубанула ножом по колбасному батону. Кусок вышел кривой, с неровным, зубчатым краем. – Вот, видишь? – окрысилась она на Верку. – Все из-за тебя.

Та невозмутимо пожала плечами:

– Не хочешь, не слушай. Сама же потом жалеть будешь.

Веркины слова Вале в голову очень даже запали, даром что сделала вид, будто ее это не интересует. Дождавшись перерыва, она добежала до соседней аптеки. Долго мялась перед прозрачной витриной, пока к ней не подошла девушка-консультант.

– Вам помочь?

Валя кивнула и пробормотала, запинаясь:

– Мне вот… лекарство… таблетки… – Она ткнула пальцем в витрину.

– Понятно. – Девица тактично улыбнулась. – Вообще-то, лучше всего в таких случаях проконсультироваться с врачом, но я бы порекомендовала вот это. – Она, отодвинув стеклянную дверку, достала с полки красочную коробочку. – Хорошие таблетки, почти всем подходят. Принимать надо за час до… свидания. Ясно?

– Ясно. – Валя обрадованно схватила коробочку и поспешила на кассу.

Таблетки стоили недешево, но ее это не огорчило. Наоборот, она почувствовала себя надежно защищенной от всех напастей – раз цена приличная, то и качество должно быть высоким.

– Где была? – вопросила Верка, как только Валя вернулась в магазин.

– В кафе.

– Зачем тебе в кафе, если вечером в ресторан пойдешь? – На ее круглом, простоватом лице читались одновременно и насмешка, и легкая зависть, и добродушие. Последнего, пожалуй, было более всего. Валя решила не обижаться на нее – ну что поделать, если у Верки такой характер, все норовит сказать какую-нибудь колкость.

– Может, еще и не пойдем, – утешила она подругу.

– Как так? – оживилась Верка.

– Вдруг он не зайдет. – Валя лукаво и кокетливо стрельнула глазками.

– Ну да, не зайдет, – хмыкнула Вера, – прибежит как миленький. Сразу видно было, что он на тебя запал.

Валя самодовольно улыбнулась, поправила резинку в косе.

Тенгиз и верно не заставил себя ждать. Едва девчонки, переодевшись, вышли на улицу, увидели: тут он, собственной персоной. Улыбается сахарной улыбкой в тридцать два зуба, рукой машет:

– Привет, Валя-Валентина! Садись, прокачу.

Глянула Валя – а в стороне, у газетного киоска, новенькая, блестящая «десятка». У Верки аж дыханье сперло.

– Ух ты! – только и смогла произнести она.

– Отец подарил на день рожденья, – пояснил Тенгиз, распахивая перед Валей дверцу.

Верка скромно отступила на шаг назад, потупила хитрый взгляд.

– Не буду вам мешать. Чао, подружка.

– Пока. – Валя, не веря глазам, стояла перед роскошным автомобилем. – Господи, ну и красота!

– Что ждешь? Садись, – пригласил Тенгиз.

Валя плюхнулась на мягкое сиденье. Тонко и вкусно пахло дорогой кожей. Тенгиз обошел машину, сел рядом, тихонько включил магнитолу.

– Куда поедем? Хочешь, в «Славянский базар»?

– Не хочу. – Валя посмотрела ему в глаза. – Покатай меня по Москве. Я ж ничего толком не видела.

– Будет исполнено, королева. – Тенгиз завел двигатель. «Десятка» плавно, как корабль, тронулась с места.

…И вот уже мелькают за окном разноцветные огни вечерних столичных улиц. Тенгиз везет Валю по проспекту Вернадского, мимо цирка, университета, Воробьевых гор, к центру. Они едут по ярко освещенному мосту, под ними внизу чернеет Москва-река. Потом автомобиль вылетает на огромную магистраль. Вокруг – нескончаемый поток машин, и все они несутся на бешеной скорости. Шум, рокот, гул, мелькают неоновые вывески, реют в воздухе, колышутся от ветра рекламные транспаранты. Валя в ужасе закрывает глаза.

– Это Садовое кольцо, – улыбается Тенгиз.

«Десятка» мчит дальше – по Смоленской набережной, по Новому Арбату, по Тверской. Валя уже не боится, привыкла. Она опустила стекло, и ветер обдувает ее разгоряченное лицо, треплет волосы, выбившиеся из косы.

У окна фастфуда Тенгиз останавливается, сует в окошко деньги и протягивает Вале гигантский гамбургер и кофе в высоком картонном стаканчике. Валя пытается откусить, но бутерброд не умещается у нее во рту. Она пачкается кетчупом и хохочет. Тенгиз тоже смеется, достает из кармана платок, вытирает ее пальчики один за другим…

…Машина одиноко припаркована в темном арбатском переулке. Они самозабвенно целуются, так и позабыв поднять тонированные стекла. Руки Тенгиза сжимают Валю все крепче, легко проникая под одежду, гладят ее шею, грудь. Она дышит с трудом и чувствует, как внизу, в животе, рождается теплая тяжесть, разливается по всему телу, делая его безвольным и податливым. Еще немного, и произойдет то, о чем предупреждала ее Верка. И вдруг она вспоминает про таблетку.

Валя в ужасе делает над собой отчаянное усилие, выпрямляется и сбрасывает руки Тенгиза. Тот смотрит затуманенными глазами, ничего не понимая.

– Что? Что случилось? Валя-Валентина, что с тобой?

– Ничего, – жалобно всхлипывает Валя. – Я… хочу домой. Отвези меня.

– Не надо домой, – умоляюще просит Тенгиз. – Поедем ко мне. Я тебя очень хочу. Пожалуйста!

Лицо у него такое несчастное и одновременно красивое. Прядь иссиня-черных волос, лоб в мелкой испарине. Ее сердце пронзает никогда дотоле не испытанная нежность. Она осторожно отводит волосы Тенгиза, гладит его по щеке, повторяет пальцем тонкий изгиб губ.

– Пожалуйста, – как заведенный, повторяет Тенгиз.

– Хорошо, поехали, – жарко шепчет Валя.

Ей все равно. Она знает, что сегодня не вернется домой. Ну и пусть! Пусть тетка хоть лопнет от злости – то, что сейчас происходит здесь, в машине, важнее любых отношений, важнее всего. Самое главное, самое ценное. Наверное, это любовь.

Валя произносит про себя это слово и удивляется: сколько раз в школе ей казалось – она влюблена, а теперь получается, даже понятия не имела, что это такое. Любовь. Песня, в которой нет начала и конца, стих, где главные герои она и Тенгиз, дорога в неизвестное будущее, полное светлых грез…

Тенгиз потихоньку крутит стартер. Валя отворачивается от него к окну, нашаривает в кармане куртки упаковку с таблетками, предусмотрительно переложенную туда из сумочки, выдавливает одну из них в ладонь. Как бы так изловчиться, чтобы Тенгиз не увидел? Почему-то Вале очень не хочется посвящать его в свои женские проблемы. Она дожидается, пока его внимание занято стрелкой на светофоре при повороте на шоссе, воровским движением сует таблетку в рот и запивает ее остатками кофе из стаканчика. Кажется, Тенгиз ничего не заметил – его руки спокойно лежат на руле, ноздри слегка подрагивают, глаза смотрят вдаль. Машина, рассекая ночь, скользит по Ленинскому проспекту к Октябрьской площади.

8

У Тенгиза была своя, отдельная однокомнатная квартира неподалеку от Первой градской больницы. Обставить он ее еще не успел, только отремонтировал, поэтому в комнате из мебели стояла лишь низенькая широкая двуспальная тахта и модная навороченная тумба для аудиоаппаратуры. Кухня тоже была пуста, не считая дорогой импортной плиты, холодильника и крошечного складного столика с парой табуреток.

Зато ванная оказалась потрясающей: от пола до потолка отделанная разноцветной плиткой, сияющая зеркалами и никелированными смесителями. На широком бортике ослепительно-белой джакузи громоздилась целая коллекция шампуней, гелей и одеколонов.

Валя как зашла в этот рай, долго не могла опомниться от восторга, стояла, в буквальном смысле слова разинув рот. Потом перенюхала все флакончики и пузырьки, разделась и залезла под воду.

Какое наслаждение – плескаться в душистой, пахнущей сиренью пене в свое удовольствие, не опасаясь забрызгать пол или превысить лимит времени, отведенного Евгенией Гавриловной для соблюдения личной гигиены!

Валя от души накупалась, накинула на блестящее розовое тело просторный махровый халат, висевший на крючке, и, распустив косу, вышла в коридор.

Тенгиз ждал у самой двери, и весь вид его выражал крайнее нетерпение. При взгляде на Валю, лицо которой было в радужных, бисерных каплях недавнего душа, глаза его зажглись восхищением.

– Ты – моя королева. Проси чего хочешь. Хочешь, колечко куплю с бриллиантом? – Голос его звучал с заметным придыханием.

– Хочу, – засмеялась Валя, протягивая ему руки, – а еще сережки.

– Будут и сережки. – Тенгиз легко подхватил ее, принес в комнату, положил на тахту, осторожно раскрыл халат.

Валя лежала перед ним обнаженная и отчего-то не чувствовала стыда. Лишь немного пересохло в горле, а в остальном она была совершенно спокойна.

– Какое у тебя тело! – с восторгом проговорил Тенгиз. – А грудь какая!

– Тебе нравится? – Валя улыбнулась, глядя на него с обожанием. – Правда?

– Правда, Аллахом клянусь. Красивей тебя никого не встречал. Так бы и смотрел, не отрываясь. – Он с видимым сожалением погасил верхний свет, оставив включенным лишь прикроватное бра, и принялся раздеваться.

В полутьме Валя отчетливо видела его литой гибкий торс, плечи, такие же смугло-бронзовые, как и лицо, плоский втянутый живот, крепкие, поджарые ягодицы.

– Тенгиз! – шепотом позвала Валя.

– Что, милая?

– Я хотела тебе сразу сказать, но не успела. Я… у меня… в общем… это в первый раз.

– Понимаю. Не волнуйся. – Он уже был рядом, лег бок о бок с ней, ласково поглаживая ее тело, покрывая его легкими, быстрыми поцелуями.

Валя вновь ощутила ноющую тяжесть в животе и поняла, что это желание. Оно было таким сильным и острым, что она невольно застонала, крепко прижав к себе Тенгиза. Он поцеловал ее в губы, а затем, приподнявшись над постелью, медленно развел в стороны Валины колени. Она опустила ресницы.

– Не бойся. Тебе не будет больно. Разве только чуть-чуть, капельку. Зато потом… – Тенгиз не договорил, вновь, с еще большей силой притискиваясь, прижимаясь к ее телу. И она, повинуясь порыву своей первой страсти, покорно и доверчиво раскрылась ему навстречу, полная нежности, любви и смятения…

Боли она и правда не почувствовала, вернее, не успела испугаться – лишь коротко, приглушенно вскрикнула, встрепенулась в тесных объятиях Тенгиза. Он тотчас накрыл ее губы своими, ласково погладил по голове:

– Тихо, тихо. Все.

И Вале стало хорошо, легко. Ей показалось, что она вдруг обрела способность летать и парить высоко над землей, а вместо крыльев у нее – руки Тенгиза. Они держат ее крепко-крепко, не дают упасть, с ними надежно, и вовсе не пугает ощущение высоты…

В эти мгновения Валя поняла Верку. Вот почему ей так нравилось быть с мужчинами – это действительно здорово, натурально крышу сносит. Того и гляди закричишь в голос от восторга. Они с Тенгизом теперь и дышали вместе, шумно, судорожно, часто: его вдох – и ее, ее выдох – и его – будто бы стали одним существом, слились воедино…

Потом они так же одновременно стиснули друг друга до сладкой боли, проглотили последний, самый страстный стон и затихли в блаженном изнеможении…

– Вот теперь ты по-настоящему взрослая, Валя-Валентина, – тихо поговорил Тенгиз, поглаживая ее по плечу.

Лица его она в темноте не видела, но слышала по голосу, что он улыбается.

– Ты меня любишь, Тенгизик?

– Люблю. Очень сильно люблю.

– Сильнее, чем всех других? – Валя уютно устроила голову у него на груди. Черные, курчавые волосы Тенгиза приятно щекотали ей щеку.

– Кто тебе сказал о других? – с лукавством произнес он.

– Да уж сказали. – Валя шутливо толкнула его кулачком в бок. – Запомни, я не такая, как они. Не вздумай меня разлюбить! Понял?

– А то что? Зарежешь от ревности? – засмеялся Тенгиз.

– Не зарежу, – дрогнувшим голосом проговорила Валя, – а только… только… никогда не прощу. Так вот и знай – никогда! – Она даже голову подняла, села на постели.

– Какая горячая! – Тенгиз ласково привлек ее к себе, силой заставил лечь обратно. – Зачем это я вдруг тебя разлюблю? Мне с тобой хорошо. Завтра ведь у тебя выходной, верно? Ну вот, мы можем весь день быть вместе. Я институт пропущу.

– А можно? – с опаской спросила Валя, снова зарываясь лицом в густую темную поросль на его груди.

– Нельзя. – Тенгиз хитро улыбнулся. – Но если очень хочется… – Он легонько пощекотал ее за подбородок и горделиво произнес: – Отец такие бабки за меня платит, что переживут.

Валю неприятно резанули его слова. Надо же – отец платит! Папенькин сынок нашелся, еще и хвастает этим. Молчал бы, стыда ради, а он болтает, будто другим и гордиться нечем. Однако она ничего не сказала, продолжая лежать рядом с Тенгизом, приникнув к нему всем телом.

Он по-своему истолковал паузу в их разговоре: затормошил Валю, снова стал целовать. Миг – и в ней зажглась ответная страсть.

«Да будь его отец хоть китайский император, – подумала она остатками гаснущего, задурманенного сознания, – какая мне разница. Люблю его, и точка».

9

– Так я и знала. – Евгения Гавриловна уперла руки в боки и стояла перед Валей, всей своей позой выражая высшую степень неодобрения. – Так и знала. Двух месяцев не прошло, а она уже шляться начала. Где была, я спрашиваю? Почему ночевать не явилась?

– Сто раз уже вам сказала, к подруге ходила, – как заведенная бубнила Валя, сидя на диване и изо всех сил стараясь не клевать носом. Глаза у нее слипались, все тело ломило, будто она пробежала лыжную дистанцию. Хотелось одного – немедленно принять горизонтальное положение и уснуть. Спать до завтрашнего утра, до самого ухода на работу.

Но где там! Тетка, едва она переступила порог, накинулась, точно цербер: где, что да с кем. Не отвязаться от нее, не отцепиться ни за какие коврижки. И спрятаться негде, комната-то одна, – разве что в туалете.

Так Валя и поступила – улучила секундочку, дождалась, пока Евгения Гавриловна наберет побольше воздуха в легкие, чтобы продолжить ругань, и слиняла восвояси. Захлопнула дверь туалета, задвижку заперла, опустила крышку унитаза, села, глаза закрыла и задумалась.

Тетка уже ее в шлюхи записала. Может, и верно, она шлюха? Два дня Тенгиза знает, а согласилась с ним спать. Да еще и радости полные штаны с этого заимела. Интересно, что бы мама сказала, знай она всю ситуацию?

Хочется Вале усовеститься, расстроиться – а не получается. На сердце – красота, ни малейшего раскаяния. Любит она Тенгиза, ну не убивать же ее за это! Всерьез любит, даже представить жутко, что будет, если им придется расстаться. А тетка говорит «шлюха»! Тьфу! Да разве ж она, Валя, со всяким бы так стала? Ясно же, только с Тенгизом. С ним одним.

…В дверь забарабанили.

– Ну, что ты там? Уснула? Вылезай! – крикнула Евгения Гавриловна. – Слышь, чего говорю, вылезай! Делай что хочешь, только потом не плачь. И помощи не жди. – Теткины тапочки шумно зашаркали по коридору.

– Еще чего удумала, плакать, – вполголоса зло проговорила Валя. – А помощь твоя мне и даром не нужна. Старая крыса!

Она на всякий случай, для видимости, спустила воду и вышла из туалета. Заглянула в комнату. Тетка сидела у окна в кресле и штопала чулок.

Валя молча расстелила раскладушку и улеглась, хотя было лишь восемь вечера. Весь день они с Тенгизом провели у него дома, не вылезая из постели. Завтра он обещал сводить ее в аквапарк, а послезавтра увезти с ночевкой на дачу к друзьям – там, дескать, сауна, бассейн и шашлыки мировые можно заделать, не хуже, чем в баре подают.

С мечтами о послезавтрашнем дне Валя и уснула – не помешали ей ни включенный свет, ни ворчливое бормотание тетки, разговаривающей сама с собой, ни гортанные крики Петруши.

10

Так начался Валин сумасшедший роман, о котором вскоре уже знал весь магазин. Тенгиз ежедневно встречал ее у дверей универсама и вел в бар или кафе, а в выходные и вовсе увозил куда-нибудь на всю ночь. Друзей у него было великое множество, и все веселые, хлебосольные, совершенно не считающие денег. Валя быстро привыкла к шумным компаниям, где большинство людей были ей абсолютно незнакомы, но тем не менее каждый чувствовал себя раскованно и непринужденно.

Гости ели и пили, благо столы щедрых хозяев всегда ломились от закуски и спиртного, танцевали до упада, затем, сбросив одежду, в чем мать родила отправлялись в парилку. Нажарившись до седьмого пота, ныряли в прохладный бассейн, вволю плавали там, а дальше делали что хотели: кто послабей, давал храпака, кто покрепче, уединялись парами в роскошных хозяйских апартаментах.

Тенгиз и Валя всегда оказывались в числе последних. Они буквально угорали от взаимного желания и могли заниматься любовью сутками напролет. Где угодно: в машине, в чужой спальне, в темном дворе дачного особняка и даже в туалетной комнате ресторана.

Немудрено, что утром, стоя над машинкой и нарезая колбасу, Валя пошатывалась от усталости и хронического недосыпа. Она заметно осунулась, румянец на ее щеках поблек, под глазами залегли глубокие тени, и только сами они сияли, придавая лицу особую красоту и манкость, несмотря на усталый вид.

Иногда Валя ощущала, как к горлу подкатывает удушливая, обморочная дурнота – вот-вот, и провалишься куда-то в зыбкую темень, – но такое случалось совсем редко и проходило, лишь только она принимала сидячее положение и делала пару глотков горячего чая.

Вера, глядя на подругу, насмешливо качала головой:

– Скоро совсем высохнешь от любви, одни кости останутся.

– Пусть, – беспечно махала рукой Валя, – зато буду как модель.

– Ты выспись хоть раз по-человечески, модель! А не то бросит тебя твой принц, другой цветочек свеженький найдет.

– Не найдет. Тенгизик мне преданный до самой смерти.

Верка иронически поджимала губы, крутила пальцем у виска, но послушно замолкала.

Валя и сама не могла понять, почему так уверена в Тенгизе – просто знала, что он без нее никуда, как и она без него. Знала, и точка. Она, не снимая, носила все его подарки: колечко с бриллиантом, купленное после их первой ночи, такие же сережки и тоненькую витиеватую цепочку с алмазным крестиком.

Тенгиз на Валю не скупился, к надвигающейся зиме приодел, приобул: купил дорогие сапожки, куртку финскую, белую, с пушистым мехом, яркий красный мохеровый шарф. Валя теперь и вправду ходила королевой: косу перекинет на грудь и выступает себе на тоненьких шпильках. Мужики, попадающиеся навстречу, шеи сворачивали, глядели вслед, а Вале и дела до них нет. У нее один свет в окошке – Тенгизик.

Тетка давно смирилась, перестала ворчать и пилить племянницу. Валя ей раз в две недели, с аванса и получки, деньжат стала подбрасывать, немного совсем, но Евгению Гавриловну это заметно обрадовало.

Вообще, свою зарплату Валя делила на три равные части: одну регулярно высылала в Ульяновск, другую откладывала на собственные нужды, а третью припрятывала, чтобы в скором будущем снять комнату. Ей ужасно хотелось уехать от тетки уже сейчас, но, как человек трезвый и практичный, Валя понимала: гораздо надежнее сначала накопить сколько-нибудь значимую сумму и оплатить приличное жилье на длительный срок вперед, чем довольствоваться дешевой трущобой и целиком и полностью зависеть от ежемесячных выплат в универсаме. Мало ли, что может случиться? Вдруг, не дай бог, ее уволят, или она заболеет – ведь все мы люди, в конце концов.

Существовал и еще один интересный вариант – насовсем переехать к Тенгизу. Тот был вовсе не против, чтобы Валя поселилась у него, однако она опасалась, что Муртазу Аббасовичу подобная затея не понравится и он выкинет ее с работы. Поэтому ничего не оставалось, как терпеливо откладывать заветную сотню баксов на дно сумки «Адидас» и мечтать, как не она к Тенгизу, а он будет приходить к ней в гости.

…Так незаметно пролетела осень. Наступил декабрь, невероятно свирепый и вьюжный, с короткими серыми днями и кромешными ночами. Марина, не доработав неделю до начала зимы, уволилась, и Валя теперь управлялась за двоих, ловко орудуя машинкой и стремительно снуя между прилавком и весами. Зоя Васильевна не могла на нее нарадоваться и все время ставила в пример Верке, которая в холода стала вялой, как сонная муха. Она же убедила Людмилу Ивановну повысить Вале оклад на двадцать процентов, чем несказанно обидела Альбину, давно и тайно мечтающую получить прибавку к жалованью. Та при виде счастливой конкурентки теперь отворачивалась, не отвечая на ее приветствия и всем своим видом демонстрируя глубокое пренебрежение и неприязнь. Валю, конечно, задевала такая несправедливость, но она по привычке не унывала, благо, Верка, несмотря на замечания и сравнения не в ее пользу, продолжала относиться к ней по-свойски и с теплотой.

Незадолго до Нового года Муртазу Аббасовичу вдруг взбрело в голову проявить заботу о персонале: он пригласил в магазин какого-то чудо-специалиста из центра народной медицины, мотивируя это тем, что тяжелый труд подрывает здоровье и жизненные силы продавщиц и кассирш. По врачам ходить сложно и дорого, а тут, прямо на рабочем месте, всех продиагностируют на предмет скрытых болячек, дадут полезные рекомендации по их искоренению и познакомят со здоровым образом жизни.

Народ воспринял идею хозяина по-разному: кто-то приветствовал, как, например, Зоя Васильевна и Людмила Ивановна, кому-то было все равно, а кое-кто не скрывал откровенного скепсиса по отношению к народному целителю. Кое-кто – это, конечно, была Верка.

– Видали мы этих экстрасенсов, девочки, – слегка приглушив голос, вещала она в тесном кругу сослуживиц после окончания рабочего дня накануне осмотра, – у них одно на уме: как бы клиенток в койку затащить. У меня мать ходила к одному. Тот ее заставил раздеться догола, уложил на кушетку и ну щупать за все места: «Так больно? А так?» Матери и не больно вовсе, а щекотно. Она лежит и хихикает. Так он, этот целитель хренов, нащупался досыта и заявляет: «Опухоль у вас, аккурат в желудке. Очень может быть, злокачественная. Рак, то есть. Обычным врачам она пока что не видна, а я ее поле чувствую».