Я давно усвоил, что безвыходных ситуаций не бывает. Проблема лишь в том, что из многих ситуаций выход лежит только в сторону крематория. Таких я старался избегать по мере возможности.
В первый миг я подумал, что вляпался. Но в следующий никто не выстрелил, а это означало, что из создавшейся ситуации выхода как минимум два. Один, как обычно, в сторону крематория, а второй сдаться. И при всей его постыдности, при всем его неудобстве, выбрать я решил именно этот, второй выход.
Крематорий от меня никуда не уйдет, и не в моих интересах было сокращать до него дорогу. К тому же у меня в руке оставался пистолет, пусть и плохонький, но вряд ли снаружи знали о том, что он пневматический. Пускать его в ход из моей позиции было безумием, поэтому я незаметно сунул его за пояс и поднял руки.
В любой момент мог подать голос альбинос и пустить под откос все мои задумки. Я был к этому внутренне готов, но лучше бы успеть сделать что-то значительное до смены правил игры.
Спрыгнув на землю, я сделал пару шагов вперед, но ко мне сразу подскочил один из охранников с пулеметом. Двое других выдвинулись вперед, не спуская с меня прицелов. А я решил использовать фактор, всегда выручавший меня в трудных случаях. Фактор неожиданности, когда происходит нечто, на анализ чего противнику нужна минимум секунда.
Люди редко считают секунды, но когда знаешь, как поступить, секунда превращается в бездну времени, за которую решается, жить тебе или умереть. Я подпустил ближайшего охранника почти вплотную, выхватил пистолет, одновременно перекинув большим пальцем флажок предохранителя, и всадил ему пулю точно в глаз.
Эффект от попадания превзошел все мои ожидания. Верзила выронил пулемет почти мне в руку, отшатнулся, сделал шаг назад, и тут же его голова с грохотом разлетелась в клочья, раскидав вокруг жирные кровавые комья. Это было похоже на попадание в арбуз из противотанковой пушки, а не в голову из пневматики.
Такое поведение малокалиберной пули, выпущенной из пневматического пистолета, шокировало меня самого, но теряться было некогда. Сообразив, что трофейное оружие обладает куда большей, чем казалось, разрушительной мощью, я оставил пулемет в левой руке и еще дважды пальнул из плевательницы альбиноса.
Одному охраннику попал в грудь, другому в шею. После короткой задержки прозвучали два взрыва и два тела рухнули неподалеку на бетонное крошево. Остальные тихо, спокойно сложили оружие и молящими взглядами уставились на меня.
С удивлением я понял, что убил только одного, которому снесло голову. Двое других ворочались на земле и постанывали, но бойцовские качества утратили полностью.
Я передернул затвор пулемета и усмехнулся. Патронов в нем по-прежнему не было. На испуг брали, умники. Ну-ну…
– Кто дернется, лишится башки, – предупредил я, хотя в этом уже отпала необходимость. – Быстро все в подвал, и не высовываться.
Можно было завладеть гравилетом и пленить альбиноса, но я посчитал это излишним. И так мне сильно повезло. Я решил не искушать судьбу, а просто выскочил из прожекторного луча и растворился в развалинах.
Спешно миновав три квартала, я сориентировался поточнее и прикинул, что от бара меня отделяет не более пятнадцати минут хорошего хода.
Двигать лучше всего было туда, поскольку Алекс был человеком исполнительным, и если получил сигнал прибыть на место, то будет там ждать, пока ситуация не изменится кардинальным образом.
Ночью бродить по трущебам, не самое безопасное занятие, но я чувствовал себя вполне уверенно, поигрывая крошечным пистолетом. Надо же, каким неожиданным оказался трофей! Причем, кроме вполне достаточного останавливающего действия, он обладал низкой, судя по всему, летальностью, но сокрушительным деморализующим эффектом, что зачастую важнее скорострельности и калибра. Особенно в условиях города.
Когда до бара оставалось метров двести, я не смог больше бороться с любопытством, остановился и извлек из пистолета магазин. Мне было до одури интересно, чем же он там снаряжен.
Часть магазина занимал баллончик со сжатым газом, а спереди от него виднелись готовые к подаче в ствол пули. Небольшие такие пульки калибром чуть больше четырех миллиметров и примерно сантиметр в длину. Двадцать четыре штуки. Но меня поразило, что они не имели и намека на металлический блеск. Более того, материал, из которого они были сделаны, показался мне аморфным и рыхлым. Вроде парафина. Непрозрачная белая масса. И этим может голову разнести?
Я был далек от мысли, что крохотную пульку можно оснастить детонатором и взрывчатой смесью. Ну, сколько там взрывчатки поместится? Хотя капелька нитрожира, выработанного боевыми железами биотехов, вполне могла произвести похожий эффект. Вот только найдется ли придурок, готовый таскать в кармане двадцать капель нитрожира, способного рвануть от неосторожного взгляда? Чушь.
Чтобы докопаться до истины, я извлек одну пульку. Она оказалась тяжелее, чем я ожидал. Это натолкнуло на мысль, что под мягкой парафиновой оболочкой может скрываться нечто весьма интересное.
Улыбнувшись, я сковырнул парафин и тут же громко выругался от боли. Палец чем-то всерьез обожгло. Пулька выпала в грязную лужицу возле ног, но не утонула, а начала вести себя уж совсем неожиданно. Она с огромной скоростью и громким шипением начала хаотично носиться по поверхности воды, подобно катеру, оставляя за собой хорошо видимый пузырящийся след.
От удивления я отшатнулся, и в этот миг воздух передо мной взорвался, чуть опалив лицо. В ушах засвистело.
Честно говоря, у меня челюсть отвисла от удивления и легкого шока. Ни с чем подобным мне отродясь сталкиваться не приходилось. Лично я не мог объяснить поведение маленькой пульки ни с точки зрения известной мне физики, ни с точки зрения известной мне химии. Колдовство какое-то, иначе не скажешь.
Ошеломленный, я осторожно вставил магазин на место, сунул пистолет за пояс и поспешил к бару. Через минуту мне навстречу из-за угла выскочил Алекс. В нем килограммов сто без малого, поэтому столкнуться с ним на полном ходу, все равно что с внедорожником на малой скорости. Если и не все равно, то разницы мало. Увернуться от столкновения я не успел, а потому кеглей отлетел и шлепнулся в грязь на краю улицы.
– Извини, – сказал Алекс, протягивая мне руку и помогая подняться. – Не ушибся?
– Переживу, – пробурчал я в ответ. Хотя шарахнул он меня действительно не слабо.
– Что там рвануло? Твоих рук дело? Что вообще происходит?
– Потом расскажу, – пообещал я. – Машина далеко?
– За углом, возле бара. Давай, колись. Знаю я твои «потом».
Пришлось вкратце рассказать Алексу о произошедшем. Он воодушевился. А когда я дошел до описания действия альбиносовой пули, он воскликнул:
– Щелочной метал! Натрий, скорее всего.
– Что? – удивился я.
– Натрий. Он с водой реагирует очень бурно, со взрывом. А тело человека, сам понимаешь, почти целиком из воды и состоит. Со всеми вытекающими последствиями. Но вода и в воздухе есть, так что натриевые пули должны быть чем-то непроницаемым покрыты. В лабораториях его под слоем керосина держат.
– А ты откуда знаешь? – удивился я.
– В школе надо было учиться, – с усмешкой ответил Алекс.
– Это уж точно, – невесело согласился я. – Ладно, пора на базу.
Мы завернули за угол, к машине. Алекс сел в пилотское кресло, я справа. Он запустил турбину нашего полуспортивного «Кросс-Эйра», и мы, с визгом резины развернувшись посреди улицы, помчались по ночному городу в сторону базы.
Когда миновали окраины, я закончил пересказывать историю с альбиносом.
– Ну и зачем ты заварушку устроил? – удивился Алекс. – Надо было соглашаться на все, потом разобрались бы.
Вот что мне в Алексе нравилось, это простая житейская мудрость. Но я как-то привык двигаться по пути наибольшего сопротивления. В не малой степени такой подход сформировался под влиянием Кочи, полудикого австралийца, с которым мы протопали вместе через всю Суматру.
– Не ищи простых путей, – сказал он мне как-то раз у костра в лесу. – В жизни пути как тропы. Легкие идут под гору и кончаются пропастью, а трудные ведут в гору, к сияющим в небесах вершинам.
– Иногда нет смысла попусту тратить энергию, – пожал я тогда плечами. – У нас, у русских, есть поговорка, что умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.
– Умный да, – легко согласился Коча. – Но я говорю не про ум, а про мудрость. К тому же у каждого свой путь, Хай. Твой ведет вверх и простым не будет. Вселенная так устроена, что в ней не бывает случайностей. Случайностями нам кажутся события, причины которых скрыты от наших глаз. И если вдруг на гладкой воде побежала волна, значит где-то, за пределами твоего видения, в воду упал большой камень.
– Это к чему? – удивился я. – Не вижу связи.
– Тебя зовут Вершинский, – он с трудом выговорил русскую фамилию. – Ты сам говорил, что это имя имеет общий корень с вершиной.
– И что? – На самом деле я уже понял, к чему он клонит.
– Простые пути для других людей, – ответил он и подкинул пучок хвороста в жаркий огонь.
Из костра взметнулись искры и умчались к вершинам вселенского мироздания. С тех пор я заметил, что успех ожидал меня в конце трудных путей. Только попытаешься скатиться по траектории наименьшего сопротивления, только отпустишь весла, так сразу мир вокруг превращается в унылую трясину. А начнешь барахтаться, все выправляется.
Правда, не всегда хватало сил. После того, как затонул наш подводный корабль, мне стало так худо, что не хватало воли на активные действия. Но теперь, в машине, я ощущал какой-то перелом и в себе, и в окружающем пространстве. Конечно, можно было согласиться на условия альбиноса, а потом разобраться с трудностями по мере их появления.
Но мне надоело существование в виде овоща на грядке. Эти чертовы негры вывели меня из себя. И альбинос вывел. К дьяволу все!
– Мне показалось, что так будет лучше, – ответил я Алексу. – Теперь он сам приползет. Некуда ему будет сунуться. А мы сможем действовать, как выгодно нам.
– Буду рад, если ты окажешься прав.
– Я тоже, – невесело усмехнулся я.
База, которую мы заняли три года назад банальным самозахватом, представляла собой систему подземных бункеров в нескольких километрах от океана. Когда биотехи вышли из-под контроля, военные отсюда поспешили смыться. Слишком уж близко было к воде.
Гражданские тем более на запад от города соваться боялись. Зря, кстати. На самом деле биотехнологические ракетные платформы вырастали только на определенных глубинах. Зашитая в генах программа не позволяла им вылупляться из икринок слишком близко от берега, чтобы при переходе из личиночной стадии развития не быть уничтоженными орудийным огнем береговых батарей. С ракетами они справлялись прекрасно, а вот со снарядами никак.
У самих же у них дальность поражения тоже не безграничная, куда меньшая, чем у обычных ракет, но большая, чем у снарядов. Я это выяснил в свое время опытным путем, перелопачивая карты Суматры с пораженными в разное время прибрежными городами и ставя собственные небезопасные эксперименты.
Мы с Кочей довольно точно рассчитали опасную зону. Она составляла порядка четырех километров от линии прибоя.
Наша база находилась от океана в пяти. Город в десяти. И на запад расти он не мог, потому что власти не осмеливались выдвигать строения в сторону океана. А с востока город был прижат скалистой грядой. Пришлось его растягивать. как кишку, на юг и на север, что уже начало отрицательно сказываться на инфраструктуре.
Говорят, знание – сила. Трудно с этим поспорить. Благодаря эмпирическим данным, полученным нашей командой во время Большой Охоты на биотехов, мы осели на базе, с которой никто не решался нас выкурить, не смотря на формальную противозаконность такого захвата.
А я в это время вел оживленную переписку с муниципалитетом, пытаясь донести до них возможность уничтожения ближайшей к городу ракетной платформы усилиями нашей команды. Но никто не принимал меня всерьез, поэтому переписка была оживленной только с моей стороны.
Сразу за базой начинался лес. Но он не заслонял океан, потому что убегал вниз, под гору. Алекс остановил машину у ворот бетонного бункера и набрал на коммуникаторе код дистанционного открывания. Створки медленно разошлись, и мы проехали внутрь.
Заняв базу три года назад, мы не обнаружили на ней никаких особых ценностей, ни техники, ни вооружений, только пустые бетонные помещения в несколько уровней, работающую систему генерации электричества и вполне пригодную к использованию инфраструктуру в виде лифтов, снарядных подъемников и ремонтной зоны с самыми разными станками и оборудованием.
Но главным бонусом была нижняя штольня шириной пятьдесят метров и длиной в пять километров, ведущая прямо в океан. Ее можно было при необходимости заполнить водой, а можно было осушить, чтобы биотехи из океана не имели возможности подобраться к нам близко.
Когда у нас был подводный корабль, по этой штольне было удобно выходить в океан. Но теперь корабль остался на дне, и вряд ли подлежал подъему. В любом случае у нас не хватало средств ни на его спасение, ни на постройку нового.
А на базе мы прижились. Лично я считал ее почти домом, не знаю как остальные.
Ольга встретила нас во внутреннем автопарке. Это был просторный бетонный бокс, умещавший два внедорожника, гусеничный вездеход, три шоссейных машины, четырехтурбинный седельный тягач безумной грузоподъемности и черный полуспортивный «Кросс-Эйр», на котором мы прикатили.
– Привет! – помахала она рукой, когда мы с Алексом выбрались из машины. – Трудно было связаться, сказать, что задержитесь?
– У меня коммуникатор сломался, – соврал я. – Выкинул.
– Вечно у тебя так, – вздохнула она. – А у меня есть хорошая новость. Даже две.
Я замер. Хороших новостей не было уже очень давно.
– Пришло письмо из муниципалитета, – похвасталась Ольга. – Это раз. Они сказали, что послезавтра возможно пришлют инспектора.
– Возможно или точно? – переспросил я.
– Написано было, что решение принято, и инспектор будет выслан к четырнадцати часам.
Это было больше, чем хорошая новость. У меня кровь быстрее побежала по жилам. Видимо прав был Коча, что легкие пути не для меня. Стоило пройти сложным, как результат не заставил себя ждать. Хотя, казалось бы, какая связь между потасовкой с охраной альбиноса и муниципальным письмом? Вроде бы никакой, но факт остается фактом. Я уже давно не верил в случайности.
– А вторая новость?
– По прогнозу на послезавтра шторм, – с довольным видом выдала она. – Как тебе совпадение?
Я на миг зажмурился. Нам наизнанку лучше вывернуться, чем упустить такую возможность. Три года ждали… Все же прав Коча, никакая вложенная энергия даром не пропадает.
– Сколько баллов? – спросил Алекс.
– Обещали пять, – ответила Ольга.
Мне показалось, что Небесные Звери, о которых когда-то рассказывал Коча, глянули на меня со снисходительной улыбкой.
Глава 2. Канцелярская крыса
В шторм биотехи теряли чутье. Самую малость, но и этим шансом пренебрегать было нельзя. Хотя, если быть до конца точным, я попросту не имел права пренебрегать каким-либо шансом. Тем более теперь, когда от успеха зависело очень многое.
Всю жизнь я жил, будучи уверенным, что если прикладывать к достижению цели достаточно усилий, цель будет достигнута. Надо только уметь поступаться чем-то ради ее достижения. Иногда очень многим. Иногда ничем существенным. Как получится.
И вот сейчас, когда на кону оказались усилия трех последних лет, я не решался сделать очередной шаг. Наверное, я просто устал. И на душе у меня было так же пасмурно, как на небе.
Тучи летели низко. Они всегда так летят на Суматре в разгар сезона дождей. Свинцовые, напитанные водой громады лохматились, свешивая к земле серые щупальца, а над береговой чертой начинали вихриться, поймав потоки восходящего над океаном воздуха.
Под ними дул ветер. Сильный. Метров двадцать пять в секунду, не меньше. Он дул с востока, с берега, в сторону океана.
– Грозы не будет, – глянув на небо, сказал Алекс. – Так прольется.
– Уже хорошо, – кивнул я.
Алекс примкнул к нам недавно, около года назад, в самый черный для меня момент, когда почти полностью распалась наша команда. Все потеряли надежду. Все устали ждать неизвестно чего.
Первым ушел Док. Просто ушел и все. Без скандала, без обид. Я знал его адрес в городе, но у меня ни разу не возникло желания наведать бывшего соратника, с которым мы в прямом смысле прошли огонь и воду.
Потом ушли Катя с Борисом. Вместе. Я был за них рад. Была у них по раздельности какая-то нецелостность, а вдвоем они неплохо дополняли друг друга, превратившись в некую симбиотическую личность.
Последним покинул базу наш доктор Саймон. Он привык лечить людей, а у нас лечить стало некого. И не от чего. Сейчас он вел практику в городском госпитале.
Осталась только Ольга. По сути, самое слабое звено нашей команды. Но именно это слабое звено в чем-то оказалось самым сильным. Случайность? Закономерность? Не знаю. Но я был рад, что в свое время не поддался пессимизму Бориса и позволил Ольге остаться. Иначе теперь нашей команды уже бы не было. Вообще.
Кстати, и Алекс примкнул к нам только благодаря Ольге. Тоже одна из шуточек Судьбы, имеющей весьма своеобразное чувство юмора.
Я много раз задумывался над тем, в чем же сила странной, нестабильной и во многом противоречивой личности Ольги. Но понял лишь то, что эта женщина обладала удивительным и непонятным мне умением прибиваться к самой жизнеспособной стае. И не только самой прибиваться, но и вовлекать в эту стаю других, вроде Алекса. Получалось, что раз она не ушла, раз ее чутье, почти звериное, не позволило покинуть базу, значит на команде рано было ставить крест. Это придавало сил все три года.
Океан катил мощные волны и дышал, взрезывал, подобно проснувшемуся дикому зверю. Но он был опаснее любого зверя. И совсем не из-за начавшегося шторма, а от того, что зло, притаившееся под водой было разумным. И весь его разум был сфокусирован на убийстве.
Но я знал, что можно ему противопоставить. Иначе никогда бы не взялся за эту работу. Я и не брался за нее целых три года, потому что идея была, но не было шансов претворить ее в жизнь.
Нас было слишком мало. А от моего бездействия стало еще меньше, но зато теперь с нами был Алекс. Один в поле не воин, конечно, но нас ведь трое. Прорвемся. Обязаны прорваться. Иначе все зря: все потери, все поражения и победы.
– В шторм они немного теряют чутье, – произнес я вслух.
Алекс вздохнул. Понятно, что это было не великое успокоение. Особенно для него, ведь именно ему сегодня придется, если повезет, делать самую сложную часть работы.
До берега оставалось меньше километра, но ближе к воде нельзя было подходить даже в шторм. Я набрал на коммуникаторе номер Ольги.
– Да, – ответила она через несколько секунд.
– От инспектора что-нибудь слышно?
– Пока нет, – сказала она. – Но до двух часов еще пятнадцать минут. Как там у вас?
– Готовимся, – уклончиво ответил я. – Если приедет, гони его сразу сюда. Я сейчас скину координаты. Нет настроения с ним разговаривать, тем более по коммуникатору.
– Хорошо. Он приедет, Андрей. Вот увидишь.
– Будем надеяться.
А что нам еще оставалось? Очень некомфортно, когда вся твоя дальнейшая жизнь зависит от кабинетного бюрократа. Точнее от того, откликнется он на одно из десятков присланных в мэрию писем или проигнорирует, как обычно. И ты ничего, ровным счетом ничего, не в состоянии изменить.
И еще наша жизнь зависит от того, выйдет ли у нас задуманное. Хотя, если не выйдет, нам уже будет все равно. Мы или вернемся с победой, или не вернемся вообще. И почему-то по этому поводу у меня не было ни малейшего страха.
Да, действительно, я устал. Устал до притупления инстинкта самосохранения. Меня куда больше волновало, приедет инспектор или снова отделается ни к чему не обязывающими отговорками, чем опасность, ожидавшая в океане.
У нас за спиной шумел лес, ветер бушевал в верхушках деревьев, справа текла широкая, впадающая в океан река, образовавшаяся лет сто назад после сильного землетрясения в горах.
Она протекала через город и была судоходной. Именно была, потому что сейчас никому бы и в голову не пришло выходить по ней в океан. Никому, кроме нас.
Впереди, метрах в тридцати от нашего гравилета, громоздились невысокие скалы, а за ними убегала к океану двухсотметровая полоса песчаного берега. Наша цель находилась дальше, за кромкой бушующего прибоя.
– Если бы тварь нас засекла на подлете, уже пальнула бы, – произнес Алекс.
– Не могла засечь. Далеко, – кивнул я. – К тому же шторм. Ты готов?
– А смысл без инспектора? – пожал плечами Алекс.
– Инспектор приедет, – уверено заявил я. – На этот раз должен приехать.
– Месяц назад они тоже обещали.
Я не ответил. Я уже мысленно был в океане. И вдруг понял, что на берег в этот раз не вернусь. Как-то очень отчетливо это почувствовал.
Раньше нам просто везло, но везение никогда не длится вечно. Статистика. Простая математическая статистика. Если все время играешь с огнем, рано или поздно все равно сгоришь.
И, странное дело, вместо уныния я ощутил эмоциональный подъем. Это ведь очень логично для меня, погибнуть в океане.
– Готовь инъекцию, – сказал я Алексу. – Если инспектор не приедет, я все равно пойду.
– С ума сошел? – косо глянул на меня Алекс.
– Нет, просто устал. Надоело бездействовать. Так надоело, что мне необходимо сделать хоть что-то. Иначе Большой Охоте конец. А если ей придет конец внутри меня, то и я кончусь.
– Забей, – отмахнулся он. – В любом случае я в этом не буду участвовать. Сам пойдешь.
– Не забью, – спокойно ответил я. – И пойду.
Алекс нахмурился, но в полемику вступать не стал. Во многом мы с ним были похожи. Не внешне конечно, куда мне до такого красавца, но ощущал я с ним какое-то внутренне родство, причем основанное скорее на разнице между нами, чем на действительном сходстве.
Хотя и сходство было, ведь любому нормальному человеку оба мы показались бы законченными сумасшедшими. Каждый немного в своем, но подобные вещи часто роднят больше, чем общая кровь.
На самом деле разница между нами доходила до карикатурности: он выше меня на голову, тяжелее на двадцать килограммов, светловолосый, чуть вьющиеся пряди доходят до плеч, крепкий, яркий, похожий на древнего викинга, только без бороды и усов.
Он гордился своей силой. Не явно, без бахвальства, но не упуская случая продемонстрировать ее во всей сокрушительности. И чуть иронизировал надо мной, когда я кряхтел в попытке поднять ящик, к примеру, с которым он справлялся без видимых усилий.
У меня на левой руке завибрировал коммуникатор.
– Да? – ответил я.
– Он выехал, – раздался чуть дрогнувший от волнения Ольгин голос.
– Кто? – задал я совершенно идиотский вопрос.
– Инспектор. Я дала ему координаты. Он на гусеничном вездеходе. Побоялся лететь. Берег близко.
– Когда он выехал?
– Только что. Я сразу…
– Это самая лучшая новость за последние несколько лет, – произнес я. – Спасибо.
Сердце у меня заколотилось на бешеных оборотах. Нет, я ожидал конечно, что будет так, точнее надеялся. Но все равно пробрало. Губы сами собой растянулись в улыбке.
– Едет? – обернулся Алекс.
Я кивнул, чувствуя, что глаза у меня сияют, как у новоявленного царя перед долгожданной коронацией.
– Лимончик скушай, – посоветовал Алекс. – А то морда от улыбки треснет.
– Иди ты! – мне уже не хотелось сдерживать эмоции. – Собирайся давай!
На самом деле, я видел, как он за иронией пытался скрыть не меньшую, чем моя, радость. Для него это был первый раз. В отличии от меня и от Ольги он еще ни разу не ходил на Охоту. Хотя в его жизни было достаточно приключений, которых не пережить ни мне, ни любому нормальному человеку. У него был опыт и основанная на нем телесная мудрость: не напрягаться без смысла и не суетиться, даже если в этом был смысл. Мне, с моей порывистостью, определенно не хватало подобных качеств. Наверное, даосы, говоря о внутреннем спокойствии, подразумевали именно привычное для моего нового напарника состояние.
Алекс не спеша шагнул к гравилету, открыл багажный отсек и принялся открывать серебристые легкосплавные кейсы с необходимым для операции оборудованием. В них был упакован новый двухсоставной грибковый препарат, инъектор, гидрокостюмы, снаряженные боевые каркасы и сильно модернизированные, разработанные уже после ухода Дока, гарпунные карабины.
Тучи продолжали напирать с востока, но теперь небо не казалось мне хмурым, а ветер не холодил. Наоборот он придавал энергии и без того бурлящему эмоциями организму. Теперь меня уже неумолимо тянула в океан другая сила, нежели двадцать минут назад, а мысли о смерти отступили. И усталость дрогнула под натиском влившегося в кровь адреналина.