Черный чемоданчик Егора Лисицы

Глава пятая

Ростов. Захидовы

К Захидовым я шел не торопясь. Мне нравился этот неродной мне город, как нравится бойкий знакомый. Открытый, портовый, построенный в пустой степи, подальше от властей всех мастей. В степи ранними вечерами темно и пусто. Стоит белый ковыль, а над ним нависает такой же белесый туман.

А в городе ходит трамвай. Не конка, а именно отличный электрический трамвай. Его площадки открытые, потому что Ростов – город южный и летом горожане спасаются от жары, как от напасти. Над кафе ставят полосатые маркизы, а в окна домов – итальянские ставни, деревянные решетчатые жалюзи, чтобы не пускать злое солнце.

Любой приезжий не назовет этот город провинцией, хотя от столицы он далеко. Это зона свободной торговли, порто-франко. Сюда и отсюда идут корабли, здесь открыто крупное отделение Волжско-Камского банка, в зеркальных дверях которого отражается суета главной городской улицы. Промышленники, соревнуясь в тратах, строят высокие доходные дома, а табачный магнат-грек первым в городе устроил в своей конторе механические лифты. Для постройки собора Рождества Богородицы в город приглашали знаменитого архитектора, и он после возведения ростовского построил в Москве храм Христа Спасителя. Каким он вышел, я видел потом на фотографии в журнале «Нива», – чрезвычайно похож на наш…

Строя храм в Ростове, не учли только одного. Рядом с ним базар, вокруг которого всегда в избытке калек и криминальных личностей, щипачей, маровихеров. Они все обитают в невысоких домах на спусках к Дону с непременными въездными воротами для телег. Чем ближе к реке, тем мельче становятся дома, лепятся к склону, валятся все ниже и сбиваются в кучи, превращаясь в домишки, затем – в землянки, а потом и просто в горы мусора у реки, на которых сидят белые чайки с ярко-желтыми костяными клювами.

Я был в этих трущобах. Вместе с судебным следователем Курнатовским мы даже проникли в катакомбы, которые как норы: «следы червей» проходят через все ростовские горки вниз к реке. Это было в то время, когда я фанатично набросился на изучение новаторских идей криминалистики, читал все подряд – от записок шотландского врача Фулдса по определению отпечатков пальцев до трудов бесконечно уважаемого мной автора «Судебного почерковедения». Но особенно увлекло меня «Руководство для судебных следователей» Ганса Гросса.

Моей мечтой было создать в нашем городе судебно-фотографическую лабораторию по примеру той, что в Санкт-Петербурге. Эти мечты теперь кажутся забавными – тогда я был необычайно горд, что мне удалось стать студентом кафедры медицины Алексеевского донского института, хотя нагрудного знака о его окончании я так и не получил, да и самого университета больше нет. И курса мне не удалось закончить. Но студентом я все еще себя считаю – просто чтобы понимать: кто же я? Если этого определения я лишусь, то стану никем. Потому держусь за него и всем новым моим знакомым по-прежнему представляюсь студентом, вызывая у них удивление.

Город считают южным, а зимы здесь злые. Река замерзает, и по ней везут бревна мороженой рыбы из Астрахани. Выгружают в порту, как замерзшие трупы, тяжелые, в корке снега. По ночам за рекой стоит вой – то ли ветра, то ли животных. Лето знойное. От солнца не спасают ни тень от деревьев и плетущегося винограда, ни маркизы, ни ледяная вода. Пыль повсюду: ботинки, юбки, шляпы – все засыпано мелкой пылью. Ее можно найти даже в своей чайной чашке. Такой вот чашкой город становится осенью. Дожди текут с крутых улиц вниз, наполняя низины. Горожане вязнут на улицах, плывут на лодках, а однажды прямо в центре города утонул служащий городской управы. Лучше всего в городе весной. Вечера теплые, как ванна. Кирпич домов после дождей темно-красный и немного крошится, а бока их из ракушечника становятся серыми. Поздним вечером улицы пусты, и только слышишь шаги за поворотом, видишь тень. В мелких черных лужицах дрожат листья и цветки акаций.

Не знаю, был ли я еще хоть раз так же счастлив, как тем весенним вечером год назад. Я запомнил его в самых мелких деталях, но при этом так, как сохраняют в памяти сон. Мне не удалось до конца убедить себя, что это было наяву. Вечернее небо, синее с оранжевой полосой заката, теплые стены домов, которые шли вверх от Дона и вели меня за собой в переулок за громадой государственного банка. На пути мне попался мой старый знакомый – господин в сером летнем пальто с высокомерным бульдогом на поводке. Я так часто сталкивался с ними, что уже подумывал, не стоит ли поздороваться. Мысли были легки, и думать было приятно. Было приятно, что с собой у меня аванс за статью о методах обнаружения дигиталина в крови и я смогу купить Юлии Николаевне белые пышные каллы, которые она так любит. Их привозили пароходом, и чаще всего они были мне не по карману.

Но все мои легкие мысли лопнули, как пузырь из мыла. Я вспомнил то, что статья опять выйдет не с моим именем и гонорара за нее не хватит надолго. К тому же меня обгонял трамвай, светящийся, с яркой даже в сумерках рекламой баварского пива на боку, раздраженно-звенящий, напомнивший о том, что нужно бы поторопиться, иначе опоздание будет неприличным. Но то чувство подъема и ожидание счастья я все-таки запомнил.

В тот вечер, год назад, я встретил у Юлии Николаевны Захидова, и они как ближайшему другу признались мне, что помолвлены. Свадьба состоялась через несколько месяцев – вокруг были беспорядки, молодые не хотели ждать. На свадьбе я не был, сослался на недомогание тетки и уехал в Кисловодск. Ей действительно было нехорошо – возраст, волнения, – и она была рада меня видеть. В Кисловодске я провел три мрачных дня. Шагал вперед и назад по променаду мимо бань в восточном стиле, между клумб и отдыхающих, ненавидя кичливо-пышные изразцы бань и клумбы. Да и саму атмосферу города, где близко залегающие под землей воды, как мне казалось, влияли на психику жителей. Впрочем, город скорее всего был ни при чем. Когда я вернулся, Юлия Николаевна Захидова (по мужу) уже обустраивала новую квартиру. В свадебное путешествие ехать пока не рискнули. Дом их быстро стал популярным – там устраивалось нечто вроде салона по вторникам и четвергам.

Сейчас, когда я шел к Захидовым, мало что напоминало мне о том времени. Цветочный магазин был закрыт. Трамвай ходил редко. А моего знакомого господина с бульдогом я не встретил. Не изменился только дом. Он всегда мне нравился. Четырехэтажный сосед особняков, выстроенных, как у нас любили, по образцу итальянских вилл, но с русским размахом, он смотрел на улицу с ее машинами, лошадьми, пешеходами, тележками татар со свежим тонким хлебом, всей уличной суетой, – светлым серым фасадом в стиле модерн, современный и сдержанный. Над входом в подъезд разбегались из круглого окошка широкие каменные лучи. В широком холле – клетка метлахской плитки завода Ланге и медная капсула лифта. Лифт, хоть и с зеркальной панелью внутри, но без фикуса и лифтера, приводится в движение оператором из машинного отделения (механизм работы немецкой фирмы).

У Захидовых уже были гости – еще в прихожей я услышал обрывки негромкого общего разговора. Гости и разговоры были все знакомые. Обычно собравшиеся делали свои предположения о том, сколько еще продержится переворот. Потом переходили к местным новостям, мешая в разговоре концерты, осторожные сплетни, возмущение забастовками официантов. Но не ценами в ресторанах.

Одного адвоката я часто видел на заседаниях в суде. Другой – врач, который лечил Юлию Николаевну от приступов хандры и чью манеру щедро выписывать ей самые сильные средства я решительно не принимал, – дружески мне кивнул. Был и редактор газеты «Приазовский край» с женой, и с удивлением я увидел инженера – штабс-капитана Чекилева, раньше я его здесь не встречал.

У стола с пепельницей (Юлия разрешала гостям в гостиной курить) сидел очень интересный мне, но слишком увлеченный профессор истории. В наш город он попал вместе с эвакуированным Варшавским университетом. Когда германские войска подошли к Варшаве, несколько факультетов с лабораторией и клиникой снялись с места и переехали к нам. Сначала думали, что временно, но потом стало ясно, что надолго. Медицинскому факультету, чьим студентом я был, отдали отличные помещения главной городской больницы, остальных разместили как сумели. Профессор тут же занялся раскопкой скифских курганов в степи и не бросал своей работы даже под пулями.

С рассеянным видом бродил известный в гостиных поэт, сам себя называющий мистическим анархистом. От него надо было держаться подальше, иначе не миновать приглашения «прогуляться над безднами», то есть выслушать новые стихи. Но я искал здесь другого важного для меня гостя, с ним я хотел еще раз поговорить о возможности моего участия в полицейском исследовании тела. Однако его не было. А вот хозяин дома заметен в комнате сразу – он со студенческих времен был центром любого разговора. Полный, бледный, с видным носом, в ярком жилете с масонскими брелоками, Захидов неуловимо был похож на крупную экзотическую птицу.

Сегодня главной темой разговоров были неутешительные для коммерсантов новости о работе порта. Он в последнее время все больше стоял, чем работал, и корабли с железом и пшеницей тщетно ждали в Генуе и Марселе. А деликатный груз – лимоны, маслины, табак – и вовсе пропадал, разгружать было некому. Угощали санторетом, о котором Захидов хвастался, что взял на аукционе последний ящик. Его темные, как шелковица (здесь говорят: тютина), немного навыкате глаза влажно блестели, когда он говорил о том, как удачно удалось сбить цену.

Интересной мне показалась новая пара. Румяная дама была с большим эмалевым портретом царицы на груди в виде броши. Такое украшение выглядело странным. Видимо, они были прямо с дороги – пыльный край юбки, растрепанные волосы. Когда я подошел к Юлии Николаевне, чтобы поздороваться, она заметила мой взгляд.

– Интересные персонажи? Это хлыстовцы, из самых истовых. В городе на несколько дней, будут пробираться дальше на юг.

– Зачем?

– Не знаю, не говорят, и не спросишь. Рассказывали только, какой тяжелой была дорога. Услышали, что будут их громить на даче. Были даже несколько солдат, но потом ушли. Тогда они поскорее собрались и поехали. Натолкнулись на погромщиков, их остановили, один схватился за уздечку, но повезло, и лошадь кинулась от него так сильно, что сбросила. Потом добирались по железной дороге, под Гниловской в вагон зашли солдаты, спрашивали документы. Буквально чудом их пропустили. О чудесах они вообще много говорят, беседовать с ними интересно. Смерть Распутина тяжело пережили, у нее, – Юлия Николаевна показала глазами на румяную с портретом, – говорят, было даже нечто вроде приступа. Экзальтированная дама!

Как всегда, когда я смотрел на Юлию Николаевну, слушал ее голос, я волновался и никак не мог увидеть ее всю. Я даже не мог сказать, красива она или нет (все говорили – да). Это было глупо, и, конечно, всеми силами я это скрывал. Вот и сейчас я видел только блеск ее гладких черных волос и светлый, свежий наряд с вышитыми на ткани птицами. Может, это ласточки? Очень похожи.

– Вот как всегда, Егор Андреевич, когда вы так серьезно смотрите, я не решаюсь сплетничать. Правильно говорит о вас моя подруга, вы ее и не помните, не смотрели в ее сторону и не слушали – очень невежливо. Так вот она говорит, что у вас такой же иронический взгляд, как у драматурга Антона Чехова. Вы и похожи с ним немного. Длинные волосы в подражание ему, наверное, носите? Ведь он, можно сказать, наш земляк, знаете? И, между прочим, врач, как и вы.

Пришлось признать, что сказать мне о сходстве нечего. Популярной литературой и театром я интересовался меньше, чем положено образованному человеку. Не находилось времени. Тактичная Юлия Николаевна увела разговор в сторону.

– Как вам мое платье? Я решила, когда же надеть если не сейчас! Может, не выпадет случай. Все так меняется. Вы знаете, что NN уехали? Правда, квартира так и осталась за ними. Муж сказал, что они решили переждать подальше, где спокойнее. Кажется, в Грецию, к родным.

NN были соседями Захидовых. Большая семья, где всем управляла очень крупная, всегда в черном, с руками в тяжелых кольцах старая мать промышленника. Они держали кричащих птиц в клетках и маленькую обезьянку, которая как-то укусила Юлию Николаевну за беззаботно протянутый палец. Его, маленький и белый, как у игрушечной девочки, я обрабатывал йодом и долго осторожно перевязывал, пока она смеялась и грозила обезьяне крепкой клеткой.

– Теперь все время разговоры и о нашем отъезде, – продолжала Юлия Николаевна, легко вздыхая. – Видимо, это необходимо. Муж вернулся из Одессы с плохими новостями – там удалось связаться с партнерами по индоевропейскому телеграфу.

Бросив медицину, Захидов свой настоящий талант нашел в семейном деле, занимался торговлей чаем и кофе. Их торговая марка была довольно известной и уважаемой.

– Хорошо, что вернулся благополучно. Французские войска оставили город. Паром в Константинополь отменил все рейсы. Может, на ближайшее время, а может, и дольше, – продолжала она, рассеянно осматривая гостиную. – Вчера ходил в консульства. Закрыты. Надо уезжать, но куда?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Rickettsia (лат.) – род бактерий – внутриклеточных паразитов.