– Мы на рейсовом, – сказал Верум.
– Зачем ждать до вечера, когда я освобожусь через час? У меня машина – домчим быстрее любого автобуса! – предложил Михудор.
– Действительно, Верум, зачем ждать до вечера, когда можно выехать через час? – поддержал усатого Улит таким тоном, словно Верум не мог понять очевидного. – А так нам в Гимгилимы.
– В Гимгилимы? – неизвестно чему обрадовался Михудор. – Могу и в Гимгилимы. Знаю, знаю этот городишко. Жил там как-то с одной мадам.
Усатый сунул в рот кусок свинины и аппетитно заработал челюстями. «Как саранча», – подумал Верум.
– Так ты повезёшь нас в Гимгилимы? – спросил Улит.
Михудор прожевал.
– Повезу, но дайте несколько минут.
Глотнул кофе и продолжил:
– И час. Довершу начатое на стройке и отпрошусь. С вас за поездку до Гимгилимов всего… – мужчина окинул взглядом твидовый костюм Улита и явно недешёвые ботинки, – тысяча ерджи.
– Ерджи – это муслинские деньги, – сказал невпопад Улит.
Верум вздохнул.
– Ну да, – сказал Михудор. – Так вы согласны?
– Нет, – сказал Верум.
– Да, – сказал Улит. – Верум, не забывай, кто платит. Можешь ждать рейсового автобуса и добираться до Гимгилимов через Язду, а я поеду с Махадором. Мне не терпится увидеть муслинов и совсем не хочется торчать в космопорте до позднего вечера. Мохидор, Гимгилимы – муслинский город?
– Михудор, – поправил Михудор, доедая картошку. – А городишко муслинский.
«Упрямый самодовольный дурак, – вздохнул Верум, – не силком ведь удерживать. В конце концов, возможно, я слишком нагнетаю. Мужик не упустил шанса подзаработать, чего тут такого?».
– Где можно обменять земные деньги на ерджи? – спросил Улит.
«Хоть мозгов хватило на кейс не показать», – подумал Верум.
– Мы тут взяли с собой немного наличных, – с хорошо уловимой ноткой хвастовства произнёс Улит и кивнул на кейс.
Верума прошиб холодный пот от такой легкомысленности, но, похоже, усатый слишком увлёкся поеданием свинины. Если известно имя человека, это не значит, что он перешёл в ряды тех, кому можно доверять.
– Показать где банк? – предложил Михудор.
– А космопочта работает? – спросил Улит.
– Вот с ней проблема, – сказал Михудор и допил кофе. – Каналы не налажены.
Покинув бар-ресторан, они свернули направо. Банк расположился неподалёку, в трёхэтажном лиловом доме. Над входом висела табличка с надписью «Земной банк. Первый межпланетный банк». Михудор отправился на свою стройку, а Улит с Верумом вошли в здание.
– Ылит не хочет стать первым межпланетным писателем? – полюбопытствовал Верум.
– Может и хочет, – задумался Улит, – но ему некогда. Из-за плотного графика он едва успевает книги писать. Поэтому иногда приходится писать в соавторстве. А соавторы попадаются всё на редкость бездарные. За ними надо многое исправлять.
В банке никого не было. Улит вошёл в операторский кабинет. Стол. На столе монитор. За столом – зеленоглазая шатенка в лиловом.
– Здравствуйте, – сказала шатенка.
– Здравствуй, – сказал Улит. – Как ты прошла через таможню с компьютером?! Там ведь всё электронное отбирают.
И хихикнул. «Ещё один оригинальный остряк, – подумала зеленоглазая с лёгкой ненавистью. – За сегодня пятый. Своих хватает, так ещё новых присылают».
– Слушаю, – сказала она наждачным голосом, от которого могло запершить даже в глазах.
Улит положил на стол кейс и открыл его. Взору шатенки предстали пачки водных, земных денег.
– Хотите открыть счёт?
– Нет, хочу обменять на ерджи.
– Всю сумму?
– Да.
– Это очень крупная сумма. Если откроете счёт, то…
– Я же сказал, нет. Я не намерен мотаться туда-сюда и тратить день на поездку в космопорт всякий раз, как у меня закончатся деньги. А они у меня заканчиваются быстро. Я очень занятой и деловой человек.
– Паспорт, космовиза?
Улит подал документы.
– У вас нет незначительной подписи и безграничной печати, – заметила женщина, листая визу. Её рука потянулась к селектору.
– Лерген и таможня в курсе. Позвоните начальнику космопорта.
– У меня свой начальник.
– Эээ… – протянул Улит и машинально добавил: – Я сын известного писателя.
– То-то думаю, фамилия знакомая, – сказала женщина, удерживая палец на кнопке селектора, – вы сын Ылита Тутли.
– Да, я его сын, – с воодушевлением подхватил Улит.
– Как-то давно читала его книгу. Тоска смертная.
Улита едва не парализовало от такого кощунства.
– Да, – сурово сказал селектор.
– Тут у меня клиент без незначительной подписи и безграничной печати. Некий Улит Тутли. Говорит, что Лерген в курсе.
– Лерген в курсе, – отозвался селектор.
Улит улыбнулся краешками губ и холодно посмотрел на оператора. Про себя он именовал это выражение змеиным взглядом и думал, что оно подходит к его округлым щекам и рыжим кудрям, когда тренировался перед зеркалом.
«Что за идиот? – подумала шатенка, когда увидела змеиный взгляд. – Наркоман что ли, как и все сыночки богатеев?»
– Ты жалка, – высокомерно произнёс Улит.
– Я выполняю свои обязанности. В них чтение книжек Тутли не входит. Так всю сумму?
– Всю. Вы многое теряете, не читая книг моего отца. Он великий писатель.
– Кто бы сомневался.
Через пятнадцать минут Улит вышел из кабинета.
– Открыл счёт? – спросил Верум.
– Зачем? – удивился Улит. – Я обменял все водные на ерджи.
– Ты собрался таскать с собой все деньги?!
– А что тут такого? – Улит подёргал кейсом, пробуя вес, и хихикнул: – Вроде большого кошелька. Я и мелких набрал, банкнотами и мелочью.
Улит похлопал по карману. Мелочь откликнулась тусклым звяканьем.
«Что за идиот?» – подумал Верум.
Немного погуляв, Улит с Верумом вернулись в бар-ресторан.
– А муслинская еда имеется? – спросил Улит бармена.
– Нет, – меланхолично ответил Эр.
– А ты пробовал что-нибудь муслинское?
– Пробовал.
– Ну и как, есть можно?
– Вполне можно, – сказал Эр, – если ничего другого нет.
– Но, в целом, съедобно? – спросил Верум.
– Вполне. Она несколько специфичная, но вполне съедобна.
– Что значит «специфичная»? – насторожился Улит.
– У муслинов популярны блюда из червей и гусениц.
– Из че-ервей?! – Улита скривило.
– Я несколько раз пробовал варёных червей, один раз ел живых. Есть особый вид, блянские черви, их едят живыми. Они толстые и сочные. С непривычки неприятно, когда они во рту шевелятся. Щекотно.
– Заткнись! – с отвращением перебил Улит. – Меня сейчас вырвет! У них нет нормальной человеческой еды: фруктов, мяса, сладостей? Я люблю фрукты, мясо и сладости. У них есть сладости? Не мотаться же сюда за продуктами!
– У них есть мясоходы. Их мясо вполне съедобно. И фрукты есть, и овощи, и сладкое. Всё вполне удобоваримое.
Появился Михудор, переодевшийся в тёплую фланелевую рубашку, галстук-шнурок, джинсы, чёрные туфли. В руке чёрный стетсон.
– Наконец-то, – проворчал Улит, несмотря на то, что Михудор вернулся раньше обещанного.
– Вот и моя красотка на колёсах! Прошу любить! – представил свою машину Михудор в подземном гараже. «Красотка» Михудора представляла собой четырёхколёсную прямоугольную железную коробку красноватого цвета с кабиной, прямоугольной коробкой поменьше, голубоватого цвета. На швах корпус держали потемневшие от старости заклёпки.
Михудор открыл капот, обнажая помятый куб с ржавой решёткой, обвитый пучками медной проволоки и красной пружиной, сжатой медной зацепкой. Он долго копался в чреве своей «красотки», после чего та брызнула чем-то из резиновой трубки, издала короткий всхлип, свистнула, затрещала, а затем и вовсе взревела. Из выхлопной трубы повалил едкий угольный дым. Улит опасливо покосился на выделения «красотки», отступил назад, зажал нос и крайне растерянно посмотрел на Верума.
– Ничего, тут отличная вентиляция! Сейчас разогреется и замурлычет, как котёнок! – гордо заверил Михудор. – Купил по дешёвке у одного торгаша.
– Как-то сей агрегат не вызывает доверия, – промямлил Улит и жалобно посмотрел на Верума. – Может, автобуса подождём?
– Ты сам настаивал на поездке с первым попавш… Михудором, – жёстко ответил Верум, открыл дверцу и бросил сумку на заднее сиденье.
Осознание того, что халявная тысяча готовится упорхнуть мимо заботливо приоткрытого кармана, заставило усатого мгновенно подыскать «те самые слова»:
– С виду старьё, но понесёт не хуже молодой кобылки, уж мне можете верить!
«Уж тебе обязательно», – подумал Верум, влезая в машину.
Тут «красотка» перестала выделять едкий дым, а тарахтение мотора стало тише.
– Ну вот, я же говорил, – прокомментировал Михудор.
Он вывел машину из подземной автостоянки наружу, несколько раз свернул и дальше поехал по прямой. Михудор притормозил у охранной будки, напротив двухстворчатых серебристо-серых ворот. Возле ворот стояли военные. Двое с автоматами остались на месте, а третий с рукой на приоткрытой коричневой кобуре с пистолетом подошёл к ним. Он имел лошадиную физиономию, усыпанную вперемешку прыщами и веснушками, и крупную, выдающуюся челюсть. Глаза дежурного скрывали испанские очки.
– Приветствую, сержант! – Михудор коснулся ногтем большого пальца края своей ковбойской шляпы и передал пропуска. Дежурный глянул янтарные карточки, пропипикал их на круглом приборчике, закреплённом на груди, кивнул, вернул пропуска Михудору и двумя пальцами указал на ворота, которые тут же стали открываться.
Машина выехала за территорию космодрома. Михудор сплюнул в окошко.
– Редкостный болван этот сержант. Во-первых, физиономию мою усатую запомнить не может, а во-вторых, всё время молчит. Я ему привет, а он молчит… Пижон прыщавый.
– Побыстрее нельзя… эээ… как там тебя… Мажордом?
– Михудор, – весело поправил Михудор, выкручивая рычаг в деревянной панели управления, – быстрее нельзя. Муслины ещё не додумались до более быстрых машин. Ха-ха! Сорок километров в час – не так уж и медленно для Яппы!
– Лучше бы мы поехали на автобусе, – проворчал Улит.
– А я предлагал на автобусе, но ты всегда прав, – сказал Верум. – Только ты и только всегда.
– Заткнись! – злобно бросил Улит.
– Не ругайтесь, – миролюбиво произнёс Михудор, – плюсы поездки со мной очевидны: не пришлось шататься до вечера по космопорту и делать ненужный крюк в Язду.
– Давно на Яппе? – спросил Верум.
– Два года как. Подумал, может быть здесь достанется вожделенный кусочек торта под названием успех. Не всё же другим его лопать. Мне ведь тоже сладенького хочется! Ха-ха! Есть у меня одно соображеньице, мыслишка одна… Так вы здесь по делу?
– Да, – ожил Улит при словах «так вы по делу», пока Верум обдумывал ответ. – По очень важному делу. Ты читал книги Ылита Тутли?
Излюбленной тактикой Улита было сходу бросаться на новых знакомых с громким именем своего отца.
– Не читал, но об Ылите Тутли слышал. Он вроде как известная личность.
– Да, – приосанился Улит, – он очень признанный и очень известный писатель, а я его сын, Улит Тутли. А это друг моего отца, Верум.
– Тоже известный писатель?
– Нет, просто Верум. – Улит помолчал и добавил: – И он не входит в тысячу самых богатых людей Земли, а мой отец входит. Верум даже в сто тысяч-то самых богатых людей не входит.
– Михудор, не знаешь, где в Гимгилимах есть библиотека? – спросил Верум и убил сразу двух зайцев: заткнул Улита и направил разговор в русло более безопасное, чем денежная тема, которая рано или поздно могла коснуться содержимого кейса.
– Библиотека? – озадачился Михудор. – А там есть библиотека? Не, может и есть. Я не интересовался. Я не особо люблю книжки. Предпочитаю красоток и деньги. Ха!
– А я вот собираю редкие книги с разных планет, – похвастался Улит. – Каждая книга оригинально оформлена и по-своему красива.
– Вот как значит… – Михудор задумался. – Это и есть ваше важное дело – редкие книги муслинов?
– Нет. По поручению отца я прилетел изучать историю муслинов.
– Вот оно как… – протянул Михудор, стараясь извлечь из Улита как можно больше сведений, которые могли бы пригодиться в дальнейшем. – А чего Ылит Тутли заинтересовался историей муслинов?
– Ему нужны факты для написания запланированной трилогии о муслинах.
Улит, оседлав любимого конька – болтовню об отце, ЭКЛИ и своём исключительном положении сына известного писателя, – выдал на-гора полезных сведений. Михудор полностью определился с тем, кого он везёт. Он размышлял, как бы заставить Улита профинансировать ту самую мыслишку, которая давно просилась воплотиться в жизнь.
И тут «красотка» захрипела и заглохла.
– Несколько минут! – бодро пообещал Михудор, вылезая из «красотки».
Он подошёл к капоту и поднял крышку.
– Что-то серьёзное? – спросил Верум, заглядывая через плечо.
Улит продолжал сидеть в машине с невозмутимым видом, будто точно знал, что автомобиль снова поедет самое большое через пятнадцать секунд.
– Пустяк! – заверил Михудор, задумчиво разглядывая разорванную красную пружину. – Красотка иногда любит показать свой норов. Она у меня с характером. Отвёртка, гаечный ключ, и я устраню поломку. Две минуты!
В процессе устранения пустяковой поломки отвёртка и гаечный ключ разрослись до куска потрёпанной мешковины, расстеленной под днищем "красотки", ящика запчастей, ящика инструментов и отборных ругательств водителя, ноги которого торчали из-под красотки большую часть тех четырёх часов, в которые разрослись две минуты. Верум подавал детали и нужные инструменты потному и испачкавшемуся в мазуте и масле Михудору. Улит же все четыре часа проходил вокруг машины с задумчивой и недовольной физиономией и продремал на задних сидениях, подложив ладони под голову и поджав ноги.
Автомобиль с порядком вымотанными Верумом и Михудором и выспавшимся Улитом въехал в Гимгилимы без четверти 48 (муслинский час почти равен по продолжительности половине земного часа, а сутки на Яппе почти равны земным суткам). Редкие газовые фонари скупо освещали окутанные мраком пустынные улицы, частично мощёные брусчаткой. Самые высокие дома имели пять этажей. Некоторые окна слабо освещались жёлтыми огоньками.
– Любопытная архитектура… Не очень современная, правда. У них нет электричества? – тревожно спросил Улит, оглядывая улицу. – Не вижу неона.
– У них есть электричество, а вот неона как раз таки и нет, – успокоил его Михудор. – Не доросли они ещё до неона. Наши, ради скрепления отношений, оборудовали электрогенераторами такие городки, как Гимгилимы. Но на ночь муслины свет обрубают. Мой приятель Гумбалдун говорил, что это как-то связано с тем, что их предки предпочитали темноту свету и вели преимущественно ночной образ жизни. Традиции чтут.
«Красотка» остановилась перед каменным трёхэтажным зданием лососевых тонов с плоской крышей. Крыльцо освещал уличный фонарь.
Михудор вылез из машины, потянулся и подождал, пока Улит с Верумом выберутся сами и вытащат свой багаж.
– Вы ведь выучили муслинский язык? – спросил он.
– В лингвозерской «Гаргапана», – сказал Верум.
– Я вот тоже с помощью гаргапанского лингвозера выучал. Не знаю, как сейчас, но два года назад лингвозер коверкал половину слов. Пришлось практиковаться самостоятельно, но теперь дам фору любому лингвозеристу. Кстати, по поводу библиотеки. Скорее всего, в их языке такого слова нет, но книга на муслинском звучит как «хзыжначчача».
– Э… «написанная бумага»? – перевёл Верум.
– Что же, лингвозеры за два года значительно улучшились. Почти правильно. Исписанная бумага, так будет точнее, – поправил Михудор. – Ну-с, обещание своё я выполнил, до гостиницы довёз…
Улит намёк понял. Он вытащил из кармана вишнёвый бумажник и отсчитал тысячу ерджи. Ухмыльнувшись в полумраке, Михудор спрятал деньги в карман.
– Гостиницей владеет Чикфанил. Передайте ему, что за разбитое стекло Гумбалдун расплатится завтра. У него как раз пенсия.
Из темноты, дальше по улице, донеся протяжный сиплый вопль. Улит охнул и покрепче сжал трость. Верум удивлённо посмотрел на Михудора, тот рассмеялся.
– Вот и старина Гумбалдун собственной персоной. Возвращается в свою берлогу из какого-нибудь бара. Или наоборот, из своей берлоги возвращается в какой-нибудь бар. И учтите, по причине глубокой старости Чикфанил иногда заговаривается. Но это простительно. Как-никак, Чикфанилу 117 годков. Но трудностей с ним не возникнет.
– Долгожитель, – заметил Верум.
– Для муслинов это норма, – пояснил Михудор.
Попрощавшись, Михудор влез в «красотку», и машина скрылась в ночи, а прибывшие вошли в холл и очутились в кромешной тьме. Если снаружи горели газовые фонари, слабые огоньки из окон, фары михудоровой «красотки», то внутри гостиница ничем таким не освещалась.
– Эй, есть кто?! – крикнул Улит и спросил Верума: – Почему так темно?
– Михудор же говорил, что на ночь они электричество вырубают. Это вроде как дань уважения прошлому.
– Дурацкая какая-то дань, – буркнул Улит и крикнул: – Эй, мы пришли, есть кто? Чукагекафил!
– Чикфанил, – поправил Верум. – И чего ты на земном разорался?
Улит поджал губы, но стал кричать по-муслински:
– Чикфанил, ты где?! У тебя важные гости!
– Не ори, идёт кто-то.
Кто-то, старательно шаркая и кряхтя, направлялся к ним. Впереди скрипнула дверь, и мрак частично разогнал свет фонаря. В открывшемся проёме возник зеленокожий лысый и согбенный старец в свалявшемся халате. Старец чем-то походил на дряхлую черепаху, которую в молодости извлекли из панциря и как следует обработали палками, уделяя особое внимание голове. С годами сплющенный череп оброс дополнительной защитой в виде складок кожи. У кожистого старца оказался на редкость скрипуче-скрежещущий голос, которым вполне могли бы говорить самые древние гостиничные двери.
– Иэх, – скрипел он. – Иэх, иэх.
На девятый иэх он добрался до конторки, осветил ночных гостей и поставил фонарь на верхнюю полку.
– Да вы земляне?! – изумлённо проскрипел старец. – Иэх!.. Как там учил горовождь… кхе-кхе… Добро пожаловать, уважаемые земляне, добро пожаловать! Я хозяин гостиницы Чикфанил Кич.
– Мы очень важные гости, – сказал Улит, – особенно я. Я сын известного п и с а т е л я Земли, а это Верум. Любопытно, любопытно, а ведь весь зелёный. Можно потрогать?
И, не дожидаясь разрешения, ткнул старика пальцем в лоб. Лысая, складчатая голова Чикфанила качнулась назад.
– Хе-хе, – захихикал Чикфанил, выпрямляясь и потирая лоб. – Вы, земляне, так здороваетесь?
И в ответ ткнул острым ногтем Улита в нос.
– Ай! – взвизгнул Улит и отпрыгнул назад, угрожающе выставив перед собой трость. – Ты что себе позволяешь, дегенерат?!
– А ты что себе позволяешь? – спросил Верум.
– Все иногда позволяют себе лишнее, – философски изрёк Улит. – Чикаге…
– Чикфанил, – подсказал Верум.
– Чикфанил, нам бы два… Верум, как по-муслински «номер»? Не могу подыскать нужного слова.
– Хм… я тоже… Чикфанил, нам бы две отдельные комнаты.
– Иэх! – проскрипел древний хозяин, доставая с нижней полки исписанный бумажный лист, и сверился с записями. – Есть свободная гостеквартира на две персоны на втором этаже под номером 22.
– Нет, вы не поняли, – сказал Верум. – Нам нужны две отдельные комнаты. Каждая должна быть на одного гостя.
– Иэх? – спросил Чикфанил исписанную бумагу. – Но в наличии только одна гостеквартира на две персоны. Там имеется всё необходимое для двух жильцов: две отдельные спальни, два отдельных шкафа…
– Хорошо, пусть будет гостеквартира на две персоны.
Чикфанил порылся в ящике конторки и извлёк оттуда ключ. И тут глаза старца остекленели. Казалось, старец перестал дышать. Он так и застыл перед постояльцами с ключом в руке.
– Иэх! – опомнился он через несколько секунд, воззрился на землян, задумчиво пожевал губами и изумлённо проскрипел: – Да вы земляне! Как там учил горовождь… С приездом, уважаемые земляне! Меня зовут… иэх… как же меня зовут-то?.. А, Чикфанил Кич. Я хозяин этого сонодома… И этого ли? И я ли?
Старец беспомощно оглянулся.
– Вам 117 кругов, – Верум попытался вернуть вменяемость Чикфанилу. – Михудор просил передать, что Гумбалдун расплатится за разбитое стекло завтра.
– Или уже сегодня, – зевнул Улит. – Вроде и спал, а ещё бы не прочь вздремнуть.
– Иэх! – кожисто-складчатое лицо Чикфанила просветлело. – Вспомнил, вы же новые жильцы! А Гумбалдун, скандалист и пьяница, пусть приходит, пусть платит за разбитое стекло. Дам вам совет, если вы когда-нибудь захотите содержать свой сонодом, никогда не допускайте, чтобы вам били стёкла и не платили за них, иначе быстро разоритесь. Я вот всё хочу изловчиться и придумать, как бы мне бить конкурентам стёкла и чтобы они платили мне за это, а? Хе-хе.
При свете фонаря взгляд Чикфанила казался вполне безумным.
– Похоже, у старика шарики за ролики закатываются, – прошептал на земном Улит.
Старец сделал нужные записи, а Улит заплатил 1500 ерджи, на месяц вперёд, или за три десятины, если считать муслинскими десятидневками. Десятины переходят в няши, месяцы. 24 няши составляют круг – муслинский год.
– Не хило тебя ободрал усатый, – заметил Верум. – Целую тысячу ерджи загнул.
– Ты редкий зануда, Верум, – покачал головой Улит и посмотрел на своего товарища как на безнадёжного дурачка. – У меня ещё 497.000, не считая мелочи.
– Всего-то? В выходные можно разгуляться и тратить по 50.000 за ночь. Айда в Язду, оторвёмся со шлюхами подороже!
– Умолкни, зануда! Тебе лишь бы со шлюхами отрываться.
– Ну да, угораздило меня родиться мужчиной.
Они взяли у Чикфанила ключ от номера, зажженный фонарь со спичками, которые хозяин вынес нарочно для них, и поднялись на второй этаж. Войдя в 22-ую гостеквартиру, Улит нащупал выключатель. Свет не загорелся.
– Ах да, – с досадой сказал он, – дань уважения ночному прошлому.
И ушёл с фонарём в дальнюю комнату.
– Это будет моя комната! – крикнул он оттуда. – Вот только где кровать? У тебя есть кровать?
– Нет. У меня только шкаф, стол и стул.
– И меня только шкаф, стол и стул.
Улит вернулся. Верум открыл шкаф и заглянул внутрь.
– Этот Чикфанил о кроватях и словом не обмолвился. Может, у муслинов принято спать на полу?
Верум вытащил и расстелил на полу крепко сбитый, но мягкий матрац, достал простыни и подушки с одеялом, сшитые из чьей-то шкуры с коричневым мехом. Улит безмолвно наблюдал за ним. Потом развернулся и ушёл в свою комнату.
– Замечательно! – раздраженно пнул он сумку. – С приездом нас в варварскую страну, где все спят на полу!
2. Особенности муслинских нравов
Улит, привычный к соблюдению режима дня, отчаянно зевал. Постелив на полу, он переоделся в ночную сорочку, забрался под одеяло и мгновенно уснул. Проспал, впрочем, недолго. Разбудили его непонятные и, главное, непрекращающиеся звуки откуда-то снизу. Хлопая спросонок глазами, он прислушался.
Звуки эти походили на заунывно-нарастающий и заунывно-стихающий вибрирующий стон голодной кошки, пятый день запертой в чулане. Ещё звуки отдалённо напоминали неторопливую игру на расстроенной скрипке. Резкий взвизг и заунывный вой. Короткая тишина. Взвизг и заунывный стон. Тишина. От жутких звуков веяло тоской, отчаянием и хотелось повеситься. Это в случае, если заранее проснуться и настроиться на нужный лад. А если подобное будит посреди ночи, то ничего кроме раздражения и ненависти не вызывает.
Улит испуганно вглядывался в темноту и прислушивался к доносящимся из неё неестественным визгам и совершенно мистическим завываниям. А потом, когда вспомнил, что находится на Яппе, среди зеленокожих варваров, жрущих червей, спящих на полу и обладающих отсталой цивилизацией 19 века, осмелел и выругался, грязно и с чувством. Затем с фонарём и тростью прошёл в соседнюю комнату, опустился перед Верумом на колени и потряс его за плечо.
– Верум, проснись, – громко окликнул Улит.
– А? – приподнял голову Верум и чуть не стукнулся лбом о железную решётку фонаря, который Улит сунул ему едва ли не в лицо. Верум сощурился на фонарь и закрылся рукой. – Что такое, Улит?.. Чего вскочил?
– Верум, как ты можешь спать при таком гвалте?! – рассердился Улит. – Вставай! Надо узнать, что за жуткие стоны внизу! Выяснить, что творится в гостинице этого старого маньяка! – Улит сильнее потряс Верума и чихнул ему прямо в лицо. Верум перевернулся на бок и закрылся одеялом.
– А, чтоб тебя!
И Улит в ночной сорочке и шлёпанцах, с фонарём и тростью вышел в коридор.
Взвизг-стон. Тишина. Взвизг-стон. Улит добрался до лестницы и, держась за перила рукой, которой одновременно держал и трость, спустился в холл. Звуки становились громче. Понемногу землянин приближался к их источнику, разгоняя темноту огнём фонаря.
Посреди холла на табурете восседала избитая в молодости черепаха Чикфанил. Престарелый хозяин удерживал перед собой некую бандуру, напоминающую размером и формами виолончель. Инструмент имел гриф, овальный корпус и единственную струну, по которой самозабвенно водил смычком владелец гостиницы, склонив голову набок и прикрыв глаза. От соприкосновения смычка со струной инструмент и визжал как сумасшедшая кошка. Чикфанил дул в трубочку в верхней части корпуса, вот тогда и раздавался заунывный вой. Каменные стены способствовали возникновению небольшого эха. Получалась великолепная мозговыносящая какофония.