Уютная кондитерская в Париже

Последние несколько дней она наконец стала знакомиться с районом, в котором жила, и наслаждаться весенним солнцем, сидя за столиками на веранде кафе и наблюдая за бурлящей вокруг жизнью. Какое это было очарование наблюдать за людьми в Париже, тут всегда можно было увидеть драму, характер, вообразить историю жизни, поглазеть на собачонку. Французы, казалось, обожают крошечных песиков.

– И вы уже офранцузились, да? – Она услышала шутливую нотку в его голосе, представила его улыбчивое, красивое лицо.

– Это простая необходимость. Холодильник обещал возможный голод, если я не toute suite a la marché[30]. Я начинаю побаиваться, не превратился ли Себастьян в вампира, у него в номере нет абсолютно никакой еды.

Она собиралась закупиться, но ее заворожили искушения вокруг нее; мясные вырезки – даже если бы она могла заставить себя прикоснуться к ним, что с ними делать, она понятия не имела, у нее разбегались глаза от разнообразия всевозможной мясной кулинарии, свежей рыбы и морских продуктов, которые вызывали у нее поварской зуд. А еще ее очаровала плетеная корзинка, которую она нашла на кухне Себастьяна и которая вызвала у нее ощущение принадлежности к Парижу, и теперь эта корзинка была наполнена эклектической смесью продуктов.

– Ваш французский ужасен, – со смехом сказал Алекс, напомнив ей ее братца Дэна, который никогда не упускал случая поддразнить ее.

– Спасибо, я работаю над этим.

– Тогда отличная работа.

– Я тоже так думаю. Впрочем, я не уверена, что местные рыночные торговцы так уж страшно разборчивы. Большинство из них делают вид, что не понимают ни одного моего слова. Deux pommes de terre[31] – по-моему, тут и понимать нечего, разве нет?

– Но вы, кажется, только что сказали, что купили яблоки.

– Да. Pommes de terre, – сказала Нина, все еще раздраженная высокомерным поведением одного француза, который закатил глаза и выхватил яблоки из ее руки, чтобы положить их в бумажный пакет.

Алекс фыркнул – она услышала его смешок.

– Вы знаете, что дословный перевод pommes de terre – «яблоки земли».

– И?

– Картофелины. Pommes de terre, яблоки земли по-французски, – это картофелины.

– О, черт побери… конечно же. Неудивительно, что он смотрел на меня, как на полную идиотку. В следующий раз нужно быть поосторожнее. Слава богу, там много палаток, надеюсь, я не выставлю себя полной дурой и рынок для меня не закроется до моего отъезда домой.

– Но у вас в запасе есть еще Бастильский рынок. Он работает по воскресеньям и очень неплох. Он громадный.

– Да и этот рынок очень даже ничего, – сказала Нина. Даже теперь ее взгляд улавливал великолепный контраст зеленых бобов, выложенных в деревянном ящике, с алыми помидорами и изысканной добавкой апельсинов и лимонов, все еще украшенных листиками. – У нас дома такого просто нет. Это вызывает желание заняться готовкой.

Она только что прошла мимо лавки с огромным разнообразием салатных листьев, выложенных в разных ящиках: ярко-зеленый полевой салат и салат фризе рядом с темным, рубиново-красным салатом ромэн, салатом латук и более темной зеленью молодого шпината. Ювелирно яркий контраст с этим составлял ящик томатов черри красного, желтого и багряного цветов. Все это имело вид суперполезных товаров пик-энд-микс[32], отчего у нее началось обильное слюноотделение.

– Как скажете. Я вам открою один секрет: лично я предпочитаю бобы на тосте.

– Вы не повар? – с ужасом спросила Нина, поймав глазами набор хлебов с другой стороны. Ну как же может не возникать желание покухарить, когда видишь перед собой все это. Fougasse olive et lardons, flute tradition, grand campagne, cramique[33]. Это было так по-французски, что ей хотелось облизнуть все эти слова, а также попробовать все эти хлеба́.

– Профессиональная деформация. Во-первых, у меня нет времени… во-вторых, на самом деле нет никакой необходимости, если уж говорить по-честному. Когда ты работаешь в отеле, то тебе достаточно нажать кнопку, чтобы принесли еду. И это всегда что-нибудь изысканное, а потому время от времени, – он испустил до смешного тяжелый вздох, – очень хочется бобов на тосте и хаггиса[34].

Нина расхохоталась, услышав его скорбный голос.

– Хаггис? Правда? Я думаю, вы меня разыгрываете.

– И да, и нет. – Нина слышала в его голосе шутливость и удивление. – Но я каждый день тоскую по домашней еде.

– Это я могу понять.

Вероятно, это объясняло, почему в шкафах у Себастьяна не было ничего. Это не давало ей покоя с того момента, как она увидела этот рынок, все эти удивительные сыры, свежие овощи – некоторые еще в земле, засохшей на их корнях, громадные пучки розмарина и петрушки. Конечно, у него не было нужды готовить дома. А она побаивалась, что он потерял вкус к готовке. Одно из ее любимых воспоминаний: ее мать, уставшая от ежедневной готовки одних и тех же блюд, и он, стоящий перед холодильником после просьбы придумать что-нибудь новенькое.

– Нина, вы здесь?

Опа – она поняла, что не слушала его.

– Извините, я пропустила, сигнал пропал… – Она не закончила фразу – позволила ему долгать самому.

– Я… я говорил, что все еще хотел бы… пообедать. В особенности, если мне не удастся пригласить одну обаятельнейшую женщину.

– Ого, – сказала Нина, польщенная и непривычная к такого рода откровенному флирту. – И кто же у вас на уме?

– В идеале Кайли Миноуг[35], но поскольку сейчас она за границей, может быть, вы захотите занять ее место.

Она улыбнулась; Алекс бы отлично поладил с ее братьями.

– Позвольте, я сверюсь с моим ежедневником, в нем все расписано по минутам. Вам придется подождать в очереди, будете за Крисом Хемсвортом[36], который вот уже несколько недель просится на свидание со мной. Вы же сами понимаете, как это нелегко, когда на тебя такой большой спрос.

– А если я вам пообещаю, что обойдется без всяких папарацци?

– Так бы сразу и сказали. Это определенно ставит вас в первые ряды списка.

– Так что насчет ланча?

– Я… – Нина хотела было отказаться. Скорее по привычке, но она устала от сравнения всех мужчин с Себастьяном. Почему не порадовать себя для разнообразия обществом приятного веселого человека? – Это было бы мило. – Она устала от ворчливых, раздражительных мужчин.

Закончив разговор, Нина прошла по рынку в обратном направлении к палатке, на которую обратила внимание прежде. Она широко улыбнулась, увидев в проходе палатку торговца цветами. Ее настроение улучшилось, когда она решила побаловать себя букетиком цветов.

– Ой, какие замечательные! – сказала Маргерит, когда Нина вошла в кондитерскую, чувствуя себя безоговорочно романтичной француженкой с этой плетеной корзинкой и большим букетом альстремерий на длинном стебле, значительно превышавшем по размерам то, что было у нее на уме первоначально.

– Ты похожа на Красную Шапочку, ограбившую соседскую усадьбу, – сказала Мэдди.

– Да и черт с ней, – сказала Нина, радуясь при виде Мэдди и Маргерит. Она положила у окна букеты сочно-красных, бледно-розовых и кремовых цветов. – А я-то надеялась, что меня примут за Одри и весь французский рынок отдастся мне бесплатно со всей его яркостью и стилем.

– Если хочешь, чтобы приняли, возьми мой берет, – сказала Мэдди, ухмыльнувшись. – Но цветы хорошо смотрятся.

Нина рассмеялась.

– Я собиралась купить всего один букет, но рынок закрывался, а часть цветов была немного повреждена, потому он отдал мне все. Для меня это многовато, поэтому я решила принести их сюда.

– Они здесь будут очень к месту – такие яркие и веселые, – сказала Маргерит. – Прекрасная мысль. Когда я приходила сюда девочкой, цветы здесь меняли каждую неделю. Такие были превосходные экспозиции в великолепной мраморной вазе. Она вот тут стояла. – Маргерит показала на зеркальный альков на противоположной стене. – Интересно, что с ней сталось.

Нина посмотрела на указанное место, но прежде чем она успела что-то сказать в ответ, встряла Мэдди.

– Вот просто-таки идеальное место для цветов. Весь зал сразу становится гораздо приятнее. А то он чуток… опа. – Она скользила глазами по залу, явно не испытывая ни малейшей жалости. – Мой язык иногда живет собственной жизнью.

Нина рассмеялась.

– Ты права. Зал и в самом деле чуток…

Маргерит безмятежно улыбнулась.

– Он видел дни и получше, правда, Марсель?

Марсель прокряхтел что-то в ответ, ставя только что заваренный кофе на столик перед Мэдди.

– О, как раз то, что доктор прописал, – сказала она. – Нина, ты не выпьешь со мной кофейку? Это только вторая чашка у меня за сегодня, а без первой я бы так и не проснулась. Мой движок работает на кофеине и сыре.

Глаза Маргерит удивленно заморгали.

– Для меня и одной утренней чашки многовато. Я на сегодня записана к парикмахеру. – Коротким взмахом руки она дала понять Марселю, что просит счет. – Мне понравилось ваше общество, Мэдди. И вас была рада видеть, Нина. Встретимся еще как-нибудь за утренним кофе или на следующих занятиях. – После чего она обратилась к Марселю, и они быстро заговорили на французском. Он проводил ее до двери, а она по-королевски помахала им на прощание рукой, после чего исчезла из вида.

С Мэдди было так легко, и они провели очень приятные полчаса, и тут Нина вспомнила, что цветы нужно поставить в воду.

– Марсель, у вас есть что-нибудь, во что можно было бы налить воду и поставить цветы?

Он осмотрел букет со своим обычным мрачным выражением лица.

– Я подумала, что они могут немного оживить зал.

– Для этого потребуется нечто большее, чем цветы. – Его губы опять сложились в знакомую форму чернослива. – Может, и есть что-то подходящее в кладовках наверху. – Он костлявым пальцем указал на дверь, которую она не замечала раньше. На двери, как и на всех стенах, имелась рейка, защищая ее от спинок стульев, а краска на ней была такая же, как и всюду на стенах, голубая, отчего дверь и оставалась незаметной. Теперь, подняв голову, Нина увидела, где лестница переходит в комнату за прилавком. Это пространство было остроумно использовано: зеркальная задняя стенка и стеклянные полки образовывали идеальную выставочную площадку, впрочем, выставлены там были только тела двух трупных мух.

– Ух ты. Тайный проход. Ну просто Энид Блайтон[37], – сказала Мэдди. – Что – рискнем? Или мы сначала, прежде чем отправиться в путь, должны запастись сотней бутылок имбирного пива?

– Я слишком любопытна, чтобы ждать, пока мы наберем провизию для этой экспедиции, – сказала Нина, которую уже одолевал исследовательский зуд. Возможно, этот зуд был следствием ее непомерной любви к «Знаменитой пятерке»[38]. Чтение было отличным способом спрятаться от непоседливой и шумной обстановки дома.

– Ух ты, драгоценный клад, – сказала Нина одновременно с Мэдди, которая разочарованным голосом проговорила:

– Ну и хламу же тут.

Они обе рассмеялись, оглядывая первую комнату, в которой оказались, поднявшись наверх по лестнице.

Мэдди показала на разнообразную стоящую здесь и там мебель.

– Судя по всему, этот хлам знал когда-то лучшие времена.

– Ему требуется немного тепла и ласки. – Нина провела рукой по одной из столешниц, подняв облако пыли, заплясавшей в солнечных лучах, проникающих внутрь через незанавешенное окно. – Посмотри, как сделаны ножки, – просто загляденье.

Рядом со столом лежала стопка пожелтевших газет и журналов с рассыпающимися от времени страницами. Нина взяла из любопытства номер «Пари Матч», сдула с него пыль и посмотрела на дату: 1986 год.

– Меня еще и на свете не было, – сказала она, кладя журнал на прежнее место. Она удивленно оглядела комнату. – Как ты думаешь, это тут так всегда и стояло?

– Наверно, – сказала Мэдди, присаживаясь на корточки у картины, прислоненной к стене. Она подула на холст, пытаясь очистить его от пыли.

Пока Мэдди изучала картину, Нина подошла к одной из стоявших здесь коробок. Она беззаботно встала на колени на грязном полу и принялась развязывать веревку, которой был перевязана коробка. Ее пальцы оставляли следы на грязной поверхности картона. Испытывая приток возбуждения, она вытащила из коробки завернутый в газету пакет.

– Это типа Рождества, когда начинаешь разворачивать украшения для елки и не можешь вспомнить, что там внутри, – сказала Нина, приступая к первому из тех пакетов странной формы, что держала в руках. Словно капустные листы она снимала распадающиеся в ее руках газеты.

– Ой, посмотри, какая красота! – воскликнула Нина, достав красиво расписанный фарфоровый чайник. Потом снова запустила руку внутрь коробки. – А эти тоже миленькие, – добавила она, обнаружив изящные бледно-розовые фарфоровые чашечки с золотой каемочкой.

Они разобрали несколько коробок, периодически демонстрируя свои находки с энтузиазмом археологов, ищущих египетские древности. В итоге были найдены десятки чашек с блюдцами, фарфоровые чайные тарелочки, свертки серебряных ложечек, – по крайней мере, Нине показалось, что они серебряные, – кружки, сахарницы, коробочка с серебряными щипчиками для сахара и несколько великолепных подставок для торта, фарфоровых, с хорошеньким цветочным рисунком, с кружевными прорезями и витиеватой позолоченной каймой.

– Ух, я люблю такие винтажные штуки, – сказала Нина с горящими глазами. Она поднялась, отряхнула пыль с колен. – Я так понимаю, все это теперь принадлежит Себастьяну.

Мэдди нахмурилась.

– Ты думаешь, он захочет использовать что-нибудь из этого?

– Ха! Маловероятно. Он хочет открыть здесь ресторан, бистро, что-то суперсовременное. Сланцевые сервировочные доски и простой белый фарфор.

– И его трудно в этом упрекнуть. Народ сюда не ломится, а выбор кондитерских изделий, прямо скажем, невелик по сравнению с другими местами. А это все – вещи безнадежно непрактичные. В моем доме они продержались бы минут пять, – сказала Мэдди.

– И в моем тоже. У меня четыре старших брата. Да что говорить, – сказала Нина, задумчиво вспоминая своих дюжих братьев и пытаясь не обращать внимания на легкий укол боли, – я думаю, они бы и до дома это никогда не донесли. Им бы запретили.

– Четыре брата?! Нет, и не говори. У меня два, и то никакого житья нет. Ну, у меня для баланса есть хотя бы две сестры. Неудивительно, что ты не скучаешь по семье.

– Какой ты по счету ребенок в семье?

Мэдди изобразила разочарование на лице.

– Я старшая. Поэтому-то я всюду и везде командую.

– Вот оно что! Как же я не догадалась? – подначила ее Нина. – А я младшая. Они считают, им лучше известно, что я должна делать, а потому они все время пытаются мной помыкать.

– А потому ты можешь с ними не церемониться, когда надо, – сказала Мэдди с мимолетной ухмылкой. – Знаешь, это ведь оттого, что они тебя любят. Окажись они здесь, все было бы так же.

Нина комически закатила глаза.

– Да, но я не хочу носить такую же футболку, как мои братья.

– Справедливо, – сказала Мэдди.

Нина еще раз осмотрела груду находок.

– Вазы так и нет, но я, пожалуй, заберу-ка кое-что из этого, – сказала она, поднимая одну из великолепных подставок для торта. – Марселю может понравиться такая, и будет неплохо, чтобы на кухне стояла парочка таких, все смогут выставлять на них свои изделия. Никогда не знаешь наперед – Себастьяну может понравиться качество фарфора, и тогда он решит их использовать.

Они сдвинули подставки в сторону, и Нина продолжила раскопки в последней коробке.

– Ур-ра! Смотри. – Нина нетвердой рукой подняла тяжелую хрустальную вазу с широким горлом. Она весила добрую тонну. – Это идеально и… – Ей пришлось быстро поставить вазу, но она тут же показала на предмет мебели в углу. – Вот это точно похоже на то, о чем говорила Маргерит. Ваза на нем будет идеально смотреться. И, кстати, давно пора поставить цветы в воду.

– А мне нужно садиться за мое эссе, – сказала Мэдди. – Но хотелось бы узнать, что тут еще есть.

– В другой раз, – сказала Нина, вставая на ноги.

– Но ты меня дождись. Не устраивай здесь предварительных просмотров. Мне интересно знать, что тут еще есть.

– Эй, привет, мисс Да-это-же-свалка. Это все мусор.

– Мнение девушки может меняться, – сказала Мэдди. – Так тебе нужна помощь, чтобы стащить эту подставку для вазы вниз, или нет?

В конце концов им пришлось сделать несколько ходок, потому что Нина никак не хотела оставить наверху чашки, тарелки и чайники. Мраморную подставку для цветов им пришлось оставить в узком коридоре, чтобы забрать ее в другой день. Когда они спустились с лестницы в последний раз, каждая с коробкой в руках, Марсель посмотрел на Нину взглядом, не допускающим никаких иных толкований, кроме не-вздумай-оставить-все-это-здесь, а потому они прошли прямо на кухню и поставили свои находки в коробках под раковину.

– Неблагодарный, – пробормотала Нина. – Я думаю, он не заслуживает никаких цветов в зале. Он их не сможет оценить по-настоящему.

Нина очень обрадовалась, когда поняла, что ошиблась: она собралась унести цветы на кухню, но тут губы Марселя искривились в некоем подобии попытки изобразить улыбку.

– Можете поставить их вон там, – распорядился он, показывая на альков, куда каким-то волшебным образом, пока они были на кухне, переместилась мраморная подставка.