Вечный двигатель маразма
Сотрудник юридической консультации встал.
– В вашем случае я бессилен.
– Что мне делать? – расстроился Егоров.
Адвокат пожал плечами:
– Я знаю случаи, когда люди при отсутствии необходимых бумаг доказывали свое право на наследство. Но там речь шла об огромных суммах. У вас обычный набор: квартира, дача, машина. Зачем тратить время и много денег? В лучшем случае наследство покроет расходы на его получение. А то еще и в минусе останетесь.
Но Кирилл никак не мог поверить в свое невезение.
– Николай мой отец.
– Найдите доказательства, – попугаем талдычил юрист, потом помолчал и посоветовал: – Или поговорите с братом по-человечески. Не требуйте ничего, объясните, в каком положении находитесь. Возможно, дирижер вам окажет помощь.
– Я не прошу милостыню, – разозлился посетитель, – отдайте мое, законное.
У адвоката лопнуло терпение.
– По закону вам полагается ноль. Время на консультацию закончилось. Меня ждут другие клиенты.
Кирилл решил поговорить с братом, с большим трудом нашел его адрес, регулярно пытался подстеречь Сергея во дворе, но никак не мог его встретить. Гасконин постоянно находился в разъездах. Весна, лето, осень прошли в бесплодных попытках увидеть брата. Настала зима.
Тридцать первого декабря Егоров с восьми утра заступил на дежурство у подъезда Гасконина. Машина Сергея стояла без брезентового чехла, и это внушило Кириллу веру в успех. Теперь он знал: когда дирижер на гастролях, его тачка тщательно укрыта от посторонних глаз. Значит, сейчас Гасконин в Москве. Он должен выйти на улицу! Почему Кирилл решил, что в праздничный день дирижер куда-то двинется? Ответа нет.
Егоров промаялся на холоде до семи вечера и таки увидел брата. Сергей вышел из дома и направился к автомобилю. Кирилл кинулся к нему.
– Подождите!
Сергей остановился.
– Слушаю вас!
– Гасконин? Дирижер? – зачастил Кирилл.
Сергей вынул из кармана дубленки блокнот и ручку.
– Как вас зовут?
– Мне не нужен автограф, – отрезал Егоров, – я поговорить хочу.
– Простите, я занят, – вежливо, но твердо отказался от беседы дирижер.
– Я твой брат, – заявил Кирилл.
– Навряд ли, – улыбнулся Гасконин, открывая багажник, – я единственный ребенок в семье.
– У Николая была любовница, студентка Анжелика, – зачастил незаконнорожденный отпрыск. – Когда она забеременела, Гасконин ее бросил.
Сергей захлопнул багажник.
– Как вас зовут?
– Кирилл Егоров, мать от меня отказалась, но я ношу ее фамилию, – обрадовался брат, – посмотрите на меня внимательно. Узнаете свое отражение в зеркале? Мы похожи до невероятности.
– Кто вам рассказал, что мой отец соблазнил студентку? – спросил дирижер.
– Сестра, то есть моя тетка, – пустился в объяснения Кирилл. – Анжелика отказалась от меня в роддоме. А я вырос, нашел родню, узнал правду. Теперь хочу…
– Мой отец умер, – перебил его Сергей.
– Знаю, знаю, знаю, – нервно затрясся Егоров, – но ты жив. Мы братья. Я очень одинок, несчастен. Беден. Болен. Плохо живу. Мне нужна семья. Забота близких.
Сергей перестал улыбаться.
– Ваша тетя придумала сказку. Женщины, которые рожают ребенка вне брака, часто рассказывают малышу байки про капитана дальнего плавания или военного, все они совершили подвиг, спасли людей и погибли, как герои, не узнав, что их сожительница станет матерью. Старая выдумка, но она объясняет отсутствие штампа в паспорте матери и нравится детям.
– Посмотрите, как мы похожи, – закричал Кирилл. – Неужели вы не слышите зов крови?
– Нет, – ответил Сергей, – отойдите от машины.
Дверь подъезда открылась, из нее вышли красивая женщина и девочка.
– Папочка, – закричал ребенок, – Дед Мороз придет к тете Вере? Он туда подарки привезет?
Сергей засмеялся.
– Не знаю, милая. Это надо у него самого спрашивать. Ксюша, ты сумку с вином взяла?
– Ой! Забыла, – воскликнула женщина, – сейчас сбегаю.
– Садись в машину, – велел супруг, – сам схожу.
Ксения покорно залезла в автомобиль и со словами:
– Ужас, как зябко, – захлопнула дверцу.
Девочка осталась на улице.
– Люба, марш к маме, – приказал отец, – простудишься.
– Жарко в шубке, – закапризничала малышка, – постою тут.
– Ни шагу в сторону, – предупредил Сергей и посмотрел на Кирилла. – Уходите. Или я вызову милицию. Мы с вами никакие не родственники.
– Мне нужна семья, – прошептал Егоров, – я сирота, нищий, моя жизнь ужасна! Я перенес много операций. Мне ухо пришивали, пальцы…
Сергей схватил Любу за руку и увел в подъезд. Кирилл остался во дворе, его бил озноб.
Через некоторое время Люба выглянула из парадного, потом вышла на улицу и начала лепить снежок, напевая:
– Папа велел у лифтерши стоять, папа велел не выходить, папа сказал, что здесь…
Кирилл молча смотрел на розовощекую, пышущую здоровьем девочку. В интернате, где он провел детство, девочки выглядели иначе. И у них не было роскошных шубок и шапок из натурального меха, сапожек «Аляска», красивых сумочек, варежек с орнаментом.
– Папа сказал: «Тут дядя дурак стоит, псих совсем. Может что-то плохое сделать». Ля-ля-ля, – пропела Люба. – А мы поедем на праздник к тете Вере. Тра-ля-ля. Там нас ждет Дед Мороз, елка, игрушка и мой любимый пирог, а дядя останется тут! Ля-ля-ля! Дурака не возьмем!
Малышка не обращала внимания на Егорова, она не хотела его обидеть, просто распевала то, что приходило в голову. Ребенок не понимал, что «дядя-дурак» стоит рядом и все слышит. Кирилла охватила злоба, в голове застучали мысли: «Тебя унижают всю жизнь. Мать отказалась от сына. В интернате никто не хотел дружить с уродом. Директриса решила прослыть добренькой и заставила тебя сделать кучу операций. На работе тебя дерьмом считали, за неделю до Нового года выгнали. Жить не на что. Адвокат отказался помочь. Брат опустил тебя лицом в дерьмо. Его жена не пожелала поздороваться с тобой. Девчонка обзывает тебя дураком. Вот-вот наступит полночь. Все будут пить, плясать, веселиться. А у тебя нет ни семьи, ни рубля, ни елки, ни подарков. За что? Почему?» Злоба прокатилась жаркой волной по телу Егорова, взорвалась в мозгу петардой. Кирилл схватил Любу. Девочка закричала. Он изо всей силы ударил ее кулаком в лицо. Малышка замолчала и повисла у него в руках, как переваренная макаронина на вилке. Ксения стала дергать дверь машины… Все это заняло секунды.
Мать не сразу смогла выбраться из автомобиля. Когда Ксения выскочила и закричала, Кирилл уже исчез.
Второго января в шесть утра дом, где жил Егоров, оцепила милиция. Сергей Николаевич, несмотря на праздник, умудрился поднять на ноги своих влиятельных друзей. Кирилл сообщил дирижеру, что его мать звали Анжеликой, она отказалась от сына, которому от нее досталась лишь фамилия – Егоров. Скудных сведений хватило, чтобы найти похитителя.
Оперативники выломали дверь, влетели в квартиру, нашли Любу спящей в комнате на диване. А в ванной обнаружили труп Кирилла. Он зарезался опасной бритвой, которая валялась около его тела. Рядом лежало письмо, в котором самоубийца подробно описал свою жизнь, рассказал все о своих эмоциях, в том числе и о тех, которые испытал, стоя во дворе и глядя на Любу.
Глава 20
– Бедная девочка, – ужаснулась я.
– Да уж, – пробормотал Степан, – жуткое приключение. Не каждый ребенок после такого сохранит психическое здоровье. Интересно, Кирилл сразу покончил с собой или схватился за бритву, когда понял, что менты на пороге.
Работкин побарабанил пальцами по столу.
– Не знаю.
– Судя по обстоятельному рассказу, ты прочитал дело, которое возбудили по факту похищения несовершеннолетней, – удивился мой муж.
– Ты прав, – ответил Федя, – есть у меня один человечек, он все документы раздобыть может. Жаль, что в папочке мыши кое-что съели.
– Грызуны? – уточнила я.
– Ага, – по-детски подтвердил бывший одноклассник, – это случается порой. Самые частые причины уничтожения документов в архиве или улик на складе – затопление и изгрызание. Денег на ремонт хранилищ выделяют копейки, сантехника там почти всегда старая. Прорвало трубу! Упс! И крысы водятся, они с голоду что угодно сожрут.
– Затопление и изгрызание, – повторила я, – слышала о таких бедах.
– Ага, – опять согласился собеседник, – и мы никогда не узнаем, правда ли мыши почавкали или вода с потолка пролилась. Или кто-то хвостатой бестией прикинулся. Бывает, что на самом деле потоп обрушился да кое-какие документы совсем из другого помещения в нем утонули. Правды не раскопать, даже если происшествие пару месяцев назад стряслось. А у вас сколько лет прошло. Но дело не все сожрано. Осталось письмо самоубийцы, кое-какие протоколы опросов людей. Ну да там много и не могло быть. Закрыли расследование быстро вследствие смерти основного подозреваемого. Мда!
– Что-то не так? – спросила я.
Федя скорчил гримасу.
– Ну я не психолог. Однако некоторые детали в предсмертном послании Кирилла показались мне странными.
– А именно? – заинтересовался Степа.
Работкин пожевал губу.
– Повторяю, я не психолог, однако видел записки, которые люди перед тем, как с собой покончить, оставляли. Все они были похожи, я их на две группы разделил. Короткая фраза: «Прошу никого в моей смерти не винить». Или указывают конкретное лицо, из-за которого в петлю полез или с крыши сиганул. «Не хочу жить. Иван Иванович, начальник, меня со свету сживает», «Муж ушел! Танька Петрова, ты меня убила!». Как правило, пишут второпях, буквы пропускают, про знаки препинания не думают, используют бумагу, под руку попавшуюся. Мало у кого сейчас есть обычные листы А-четыре, народ в основном на компьютере печатает, но предсмертные записки до сих пор чаще пишут от руки. Почерк нервный… А что у Кирилла?
Федя вынул телефон.
– Смотрите, я сделал для вас фото. Бумага первоклассная. Ладно, пусть у него дома была пачка. Но как буквы выписаны? Аккуратно, ровно, запятые расставлены, даже тире есть. И объем послания! Прямо роман! Вилке на зависть! Тридцать с лишним страниц. Никогда не видел ничего подобного.
– Все бывает, – пробормотала я.
– Не стану спорить, – кивнул Работкин, – но давайте включим логику, восстановим события. Кирилл был очень обижен на Сергея Николаевича. У Егорова в душе взыграли самые разные, по большей части негативные эмоции, он решил отомстить брату и похитил его дочь. Скорей всего, Кирилл испытывал не самые добрые чувства к Любе.
До сих пор все понятно и объяснимо. Главную партию в оркестре ведет скрипка ненависти, под ее влиянием человек способен такой балет станцевать! Давайте теперь зададим себе вопрос: Егоров планировал киднеппинг?
– Нет, – быстро ответил Степан.
– Почему ты так думаешь? – прищурился Работкин.
– Глупый вопрос, – ответила я вместо мужа, – преступники так себя не ведут. Они не привезут ребенка к себе домой, не назовут его отцу свое имя, не расскажут биографию.
– Вилка права, – подключился к беседе Степа, – скорей всего, у Егорова случился выброс адреналина. Кирилл не получил от Сергея то, чего хотел, разозлился, ярость затмила сознание. Под влиянием гормонов он схватил ребенка и удрал, не думая о том, что будет дальше.
– А теперь еще раз подумаем, – не успокаивался Федя, – машины у Егорова нет, Любу он, если верить его письму, сильно ударил кулаком в лицо. Маловероятно, что не повредил ребенку нос. Значит, Кирилл везет девочку по всей Москве к себе в квартиру. Люба молчит? Не кричит? Люди в метро не обратили внимания на мужика? Напоминаю, была еще советская власть. Народ другой, чем сейчас. И девочке семь лет, небось орала: «Помогите, меня украли». Кирилл с вопящим ребенком, у которого все личико окровавлено, далеко уехать не мог. Граждане его скрутили бы и в милицию сдали.
– Он взял такси, – предположила я.
– Советское время! – еще раз напомнил Федор. – Ни один водитель парня с избитой малышкой не посадит.
– Да и сейчас поостерегутся, – вздохнула я, – думаю, у него была своя тачка.
– Откуда? – усмехнулся Работкин.
Я принялась перечислять варианты:
– Знакомый согласился помочь им, или Кирилл нанял кого-то.
– Оба варианта мимо, – возразил Федя, – денег-то у Егорова нет. И приятелей тоже нет.
– Но точно мы этого не знаем, – заспорила я.
– Время посчитай, – велел Федя, – его второго утром мертвым нашли. Привез девочку домой и сел писать записку? Нацарапал тьму страниц? Без помарок, ошибок? А чем занималась Люба? Тихо играла? Молча? Не орала: «Хочу домой»? Вам это не кажется странным?
– Есть немного, – признался Степан. – Как ты выяснил, что произошло?
Федя потер ладонью лоб.
– Ну вот хочется вам от меня мастер-класс получить! Ладно. В этом случае могу пояснить. Кто все о жильцах знает? Дворник, консьержка, участковый! У последнего книжечка есть, куда он каждый день все происшествия записывает. На территории, где Гасконины жили, работал Филиппов. Это я элементарно узнал. Молодой он тогда был, только срочную отслужил. Сейчас на пенсии. Книжечки свои хранит. Дирижера и балерину хорошо знал, они ему билеты в театр давали бесплатные. Один раз Сергей Николаевич попросил Виктора зайти в школу, сказал: «Там директором близкая подруга нашей семьи работает. Она хочет, чтобы участковый проводил внеклассные занятия со старшеклассниками. Дети в школе сплошь из неблагополучных семей учатся. Вот и возникла идея объяснить им: нельзя нарушать закон». Я подумал, что тетка, вхожая в семью Гаскониных, может много интересного знать. Выяснил, что звать ее – Элина Рафаэлевна Зотова. Упс! Это же моя бывшая училка! Я ее сразу вспомнил. Жива до сих пор, совсем старенькая, но голова ясная, память трезвая. Семьи у нее нет, муж умер, детей не было. Существует она на пенсию, кое-кто из бывших учеников ей помогает. Степа, например.
Я с изумлением посмотрела на мужа.
– Ты мне никогда о том, что посылаешь бывшей классной деньги, не говорил.
– Повода не было, – смутился Дмитриев. – И зачем о помощи кому-то сообщать? Элина единственная из педагогов ко мне хорошо относилась. Я на литературу, русский и все остальные предметы плевать хотел. А она меня поддерживала, благодаря ей я тройки в году получал. Элина человек добрый, жизнь школе отдала. Настоящий педагог, умный, прекрасно детей понимала, к каждому подход находила. Кто ж виноват, что ей пенсию назначили, которой только на оплату коммуналки и лекарств хватает? А в школе она теперь каждый день работать не может, и там тоже мало платят.
– Меня она сразу вспомнила, – улыбнулся Федя, – обрадовалась конфетам, которые я ей принес. Купил самую большую коробку. Недешевую. Поговорили славно. Элина здорово на Любу обижена. Та ей ни разу не позвонила. Я сообразил, что ей горько, нажал на эту педаль, и она мне все рассказала. Про то, как Любу украли.
– С Любой в детстве случился кошмар, – протянула я. – Но, знаешь, Гасконина вовсе не походила на жертву. Она вела себя в классе нагло, не казалась запуганной.
– У пострадавших бывает разная реакция, – заметил Степа, – одни замыкаются и душевно, и физически, запираются в квартирах, не выходят на улицу, ни с кем не общаются, боятся лишнее слово сказать. Многие кидаются в другую крайность. В полночь в мини-юбке одна через лес шагает. Девиз по жизни: «Не дам похитителю мою дальнейшую судьбу испоганить». Вероятно, Люба из второй категории.
– Теперь понятно, почему Гасконина какое-то время находилась на домашнем обучении, а потом очутилась в нашей школе, – подвела я итог.
– Ее отправили под крыло к Элине, – сказал Степа, – надо с ней поговорить. Поехали завтра вместе?
– Навряд ли учительница придет в восторг от встречи со мной, – смутилась я, – я с ней после выпускного вечера ни разу не встретилась, не позвонила.
– Нет, она обрадуется, – возразил Федя, – когда мы о ее бывших учениках заговорили, Элина сказала: «Всегда знала, что Виола добьется успеха. С ранних лет девочка демонстрировала трудолюбие, не сдавалась ни при каких обстоятельствах. И она была нищей. Три эти составляющие, как правило, приводят человека на вершину успеха. Очень радуюсь, когда вижу ее по телевизору».
– Жалко Любу, – сказала я, когда Работкин ушел, – стресс, который она в детстве перенесла, даром не проходит. Зря я в школе Гасконину терпеть не могла.
– Но ты же не знала, что хамство одноклассницы – это защитная реакция от окружающего мира, – возразил муж, – на мой взгляд, любая грубость – проявление слабости. Сильный человек спокоен, ему не надо самоутверждаться с помощью вопля: «Знаете, кто я такой? Всех в порошок сотру».
– Иногда таким образом ведут себя очень богатые люди, – возразила я, – кричат на тех, кто ниже них стоит на социальной лестнице.
Степан улыбнулся.
– Разве мы говорим о финансовом благополучии? Речь идет о внутренней силе. Деньги ее не дают. Самый сильный человек, которого я знаю, это иеромонах Трифон. Он носит не первый год одну и ту же одежду, ест овощи со своего огорода и начисто лишен карьерных амбиций. Когда ты, достигший чинов, званий, материального благополучия, приезжаешь к нему в состоянии истерики, нервной трясучки, в ознобе от усталости, отбиваясь от напавших на тебя бесов обиды, злости, жадности, с высоким давлением, диабетом, и входишь в его покосившуюся избу… Трифон откладывает книгу и ласково говорит:
– Ангел мой, да ты сядь, я чайку заварю, лепешку утром испек, знал, что ты приедешь.
Вот тут все бесы разом исчезают, ты садишься на пол перед Трифоном и плачешь ему в колени. А он тебя рукой по голове гладит, молитву читает, и такая сила от него исходит, что понимаешь: нищий Трифон, который ничего, кроме старых книг и кошки облезлой, не имеет, великан, он все может. А ты со своими платиновыми кредитками, трехэтажным домом, бизнесом, собственным самолетом, ты слабак. На тот свет-то ничего не возьмешь, у гроба карманов нет.
Глава 21
– Прекрасненько, Виола, видеть тебя живьем, – произнесла Зотова, – понимаю глупость слова «живьем», надо сказать «воочию». В жизни ты симпатичнее, чем в телевизоре и на снимках в прессе, стройнее и моложе!
– Экран визуально прибавляет пять кило веса и столько же лет к возрасту, – улыбнулась я.
– Тебя нельзя назвать тучной, – продолжала Элина. – Степа, в чем причина вашего визита? Обычно ты переводишь мне деньги на карточку. Сам не так часто заезжаешь. Виолу вообще после выдачи ей аттестата я не видела. Только врать, что соскучились по училке, не стоит. Излагайте причину.
Степа посмотрел на меня, и я рассказала про визит Любы в агентство.
– А-а-а, – протянула хозяйка квартиры, – теперь ясно, почему Работкин обо мне вспомнил! Значит, книга про Гасконину? Мда! Интересно, однако. Очень даже.
– Вы что-то знаете? – обрадовалась я.
Элина скрестила руки на груди.
– Лет мне много. Не сегодня завтра в далекое путешествие придется собираться. Вопрос тревожит: кто меня упокоит?
– Вы прекрасно выглядите… – завела я.
– Замолчи, Тараканова, – скомандовала учительница, – я ж не библейский пророк, чтобы семьсот лет жить. Отношусь к смерти философски. Но не хочется оказаться в общей могиле. Глупо это, конечно. Если умерла, то все равно, куда тело дели. Но я хотела бы знать сейчас, что получу свой холмик, ограду, цветочки, кто обо мне всплакнет. Близких-то у меня нет.
Элина включила чайник.
– Живу я небогато, пенсия крошечная, спасибо, родная школа меня не бросила, директор там моя бывшая ученица. Целый день мне с детьми теперь работать трудно, я на продленке три раза в неделю сижу. Зарплата маленькая, но я при деле и копейка капает. Степа помогает и Феденька не забывает, в противном случае ешь, бабка, одну картошку. А благодаря мальчикам и школе я могу гостей вафельным тортом угостить.
– Вроде у вас брат был, – пробормотала я, – иногда по утрам я замечала, как вас на машине подвозят. Да не на простой, на милицейской. Когда впервые увидела, что вы из нее выходите, струхнула.
Элина неожиданно звонко рассмеялась.
– Отлично помню, как ты ко мне со всех ног бросилась, кричишь: «Вас арестовали? Убегайте скорей, не дам вас поймать».
Я улыбнулась.
– А вы ответили: «Виола, когда педагога в тюрьму сажают, он у школы из автомобиля не выходит, а садится в него. Прежде чем паниковать, всегда спроси себя: «Логично ли то, что мне в голову взбрело?» У меня брат милиционер. Он подвозит меня на работу».
– Да, Рафаэль начинал простым следователем, а стал начальником, – подчеркнула Элина, – ему служебная машина полагалась. Прекрасный человек. Умный, сострадательный. Но его уже нет. Умер.
– Мы вас достойно похороним, – вдруг заявил Степан, – на Митино мама лежит, там большой участок. Если вы не против за одной оградой с моей матушкой оказаться, то вопрос решен. Памятник я поставлю…
Я наступила под столом мужу на ногу. Ну нельзя же так! Элина жива!
– …цветы посажу, – продолжал Степа, – сам на погосте несколько раз в году бываю, там работает нанятый мной человек.
Я пнула супруга в коленку.
– Спасибо, Степа, – кивнула Зотова, – к сожалению, у Рафаэля нет последнего пристанища. Он в горах погиб. Свалился в пропасть. Так мне Сергей Гасконин рассказал. Мда. Виола, перестань мужа пинать.
– И как вы догадались, чем я занимаюсь? – удивилась я.
Элина Рафаэлевна отхлебнула чаю, который больше походил на чифирь.
– Насмешила. Я шестьдесят лет в школе работаю. Прекрасненько нутром чую, когда кто-либо безобразничает.
– Интересно, – сменил тему беседы Степа, – Рафаэль и Элина. Необычные имена.
– Маму нашу звали Зиной, – объяснила хозяйка, – она терпеть не могла свое имя, считала его грубым, простонародным. Поэтому постаралась и сына, и дочь красиво назвать. С мальчиком просто, он в честь отца имя получил.
Степан уставился на Зотову.
– Вы же Элина Рафаэлевна! А!
– Молодец! – сверкнула глазами Элина. – Увидел в бумагах имя, сейчас его вспомнил и догадался?
Дмитриев кивнул.
– А вот Федя это мимо глаз пропустил, – хмыкнула владелица квартиры. – Ну да он с детства отличался способностью не замечать главного. Никогда не мог хорошо сочинение по картинке написать. Начнет рассказывать, например, о комнате, соловьем заливается. Я его останавливаю: «Молодец, муху на окне заметил, художник был с юмором, нарисовал насекомое. Что про стол скажешь?» Он давай моргать: «Не вижу его!» Я указкой в центр картины тыкаю: «Большой стол. Как ты его не заметил? Мушка-то маленькая, а ты ее приметил». Федя рот откроет: «Не знаю!» А ты, Степан, всегда и крупное, и мелкое замечал. Виола, не понимаешь, о чем мы толкуем?
– Нет, – честно призналась я.
Степан вынул из портфеля айпад и положил на стол.
– Работкин по моей просьбе переслал предсмертную записку Кирилла. Вместе с ней прилетела и бумага, которую составил следователь.
– Ага, – кивнула я, – он дело закрывал.
Степа открыл письмо.
– Читай подпись.
– Зотов Рафаэль Рафаэлевич, – прочитала я, – значит, делом занимался ваш брат?
Элина опять наполнила свою чашку.
– Тебя удивляет, что Работкин очередной стол не заметил на картине? А меня нет.
Я еще раз посмотрела на экран.
– Он должен был вспомнить, что ваше отчество и фамилия совпадают с данными следователя.
Хозяйка начала нарезать вафельный торт.
– А от меня-то вы чего хотите? Конкретно. Узнать, кто книгу написал? Не знаю.
Дмитриев взял из рук хозяйки тарелку.
– История с похищением Любы нам кажется…
– Похищение! – перебила Элина. – Мда! Степан, если ты абсолютно точно обещаешь ухаживать за моей могилой, я расскажу кое-что.
– Я за вашим захоронением в любом случае ухаживать буду, расскажете вы или утаите правду, роли не играет, – сказал Дмитриев, – помню, как вы в детстве мне помогали.
– Ты хорошим мальчиком рос, – похвалила его учительница, – просто присмотра не было, дружил с плохими ребятами. Классический пример ребенка одинокой матери, у которой в голове лишь одна забота: где денег взять на прокорм сына? С Любой другая история. Мы ведь очень дружили с Ксенией, она меня обнимала, целовала, мурлыкала: «Без тебя, родная, никуда!» Но потом… Ладно, давайте по порядку.
Глава 22
– Познакомились мы в Мексике… – начала Элина.
– Где? – удивилась я.
– Понимаю, почему вы изумляетесь, – кивнула Зотова, – в советское время один раз в Болгарию на отдых слетать для обычного гражданина был праздник. О нем до старости вспоминали. Но даже в те годы были люди, которые работали за рубежом. Мне очень повезло. Отец служил в МИДе, занимался подбором кадров для школ в посольствах и консульствах СССР. Мысль пристроить куда-нибудь за границу любимых детей у него созрела давно. Папа понимал: в Европу, Америку нам не попасть. Туда поедет родня и друзья более высокопоставленных чиновников, чем он. И что остается? Индия, Китай, Ближний Восток, Латинская Америка. Мысли у отца текли исключительно в финансовом направлении. Он хотел, чтобы отпрыски получали хорошие деньги. Для меня папа выбрал Мексику, сказал, когда я пошла в пятый класс: