Чиф выложил новую версию.
– Знаешь, почему от рифа отскочили, Анатолич? Это Серега, матрос наш новый… Он одной рукой штурвал крутил, а другой рулевую колонку наглаживал и причитал: «Ну, красавица, ну, хорошая моя». И уговорил старушку – послушалась. Вот и ты так же со своим главным двигателем попробуй.
– Да уж, моего уговоришь! Он – мужик, он только кувалду понимает, – не согласился дед. – Слушай, Боря, а с чего это у мастера психологическая реабилитация так затянулась? Я в машине пацанов спросил. Он Сане Чащину всего две бутылки в Акабе заказал.
– Две – Сане Чащину, две – боцману. Вот и получается четыре дня. А то и пять – как закусывать будет.
– Понятно… – Дед снова вернулся к больному вопросу. – Нет, мне вот что интересно. Какая же сволочь топливный клапан закрыла?
Чиф не успел высказать свои соображения по этому поводу. На мостик ворвался Яхья, волоча за собой кого-то.
– Гуд ивнинг, чиф! Гуд ивнинг, чиф! – поздоровался он с обоими вибрирующим от гнева голосом и подтолкнул вперед незнакомого сирийца – широкоплечего и насмерть перепуганного паренька. – Вот, это он – Ибрагим Умар!
Чиф с дедом переглянулись.
– Новенький, что ли? В Акабе сел? – спросил Анатолич.
– Это – чиф-инженер! – рявкнул Яхья и тряхнул Ибрагима за плечо. – Это – чиф-офицер! Посмотри им в глаза, Ибрагим Умар, если у тебя хватит совести!
Ибрагим заплакал. По его лицу потекли крупные слезы, он стал тереть глаза кулаками, размазывая по лицу коричневую пыль из баранника.
Испытующий взгляд Яхьи метнулся по лицам офицеров, проверяя реакцию, но тут же его глаза снова заблестели неподдельным гневом.
– Плачь, плачь, Ибрагим Умар, – зарычал он, – ибо страшная кара ожидает тебя от мистера Хасана, если уважаемые чифы доложат ему о твоем преступлении.
Подобный дипломатический спектакль для чифа и деда был уже далеко не первым, и смысл происходящего оба раскусили сразу. Хоть Яхья и показывает, что готов немедленно зарезать Ибрагима, всех его родственников и даже мышей в его доме, он будет просить, чтобы Ибрагима простили и не закладывали Хасану.
– А что он натворил, Яхья? – спросил чиф.
– Это он – Ибрагим закрыл топливный клапан! Это из-за него мы чуть не ударились о подводную скалу! – закричал Яхья и добавил что-то по-арабски.
Ибрагим застонал и закачал головой. Яхья взглянул на деда и торопливо проговорил:
– У него девять братьев и сестер… Мать болеет… Отец болеет… Дедушка болеет…
Анатолич, уже раскрывший было рот, чтобы заорать, поперхнулся, хмыкнул и процедил сквозь зубы:
– А на хрена он его закрыл?
– Думал, если клапан открытый – все топливо вытечет. Как лучше хотел. Глупый совсем.
Дед поиграл желваками и обратился к чифу.
– В общем, понятно. Какой там клапан! Увидел в первый раз технику, вот и давай крутить все подряд. Завтра скажу «третьему», чтоб еще раз все проверил.
Яхья с напряженным вниманием вслушивался в русскую речь и всматривался в лица. Ибрагим перестал плакать и виновато смотрел в пол.
– Яхья, а как ты узнал, что это он сделал? – спросил чиф.
– Сегодня сэконд-инженер[18 - Сэконд-инженер – второй механик.] сказал, что кто-то клапан закрыл. Ибрагим сразу сознался.
– Ладно, пусть живет, если сознался, – заворчал дед. – Еще раз рядом с аварийным дизелем увижу – руки оторву! И в машине чтобы я этого Ибрагима никогда не видел! Наберут же… детей!
– Уходи отсюда, Ибрагим Умар! – Палец Яхьи презрительно указал на дверь мостика.
Когда за Ибрагимом закрылась дверь, и Яхья повернулся к офицерам, те улыбались. Яхья тоже расплылся в довольной улыбке.
– Шукран[19 - Шукран – спасибо (араб.)], чиф! Шукран, чиф!
Так разрешилась одна из загадок. Другая не то, что бы забылась, но отодвинулась на второй план. Через пять дней чуть не отдал Аллаху душу Басаев. А очень скоро загадки появились новые и не менее удивительные.
3
Арабы перенесли Басаева в каюту, уложили на матрац, подоткнули подушки и расселись вокруг. Яхья позвал Серегу и усадил на подушку рядом с Басаевым. Сидели молча.
Заявились камбузники Исмаил с Махмудом, принесли всем чай на двух подносах. Как обычно, Исмаил сразу подошел к Яхье, но тот зыркнул злыми глазами и еле заметно качнул подбородком в сторону гостя. Почетная первая чашка досталась Сереге.
После чая арабы закурили, потихоньку разговорились. Мимолетно и сдержанно улыбались Сереге и спрашивали Хаттаба: что случилось? Тот, похоже, окончательно пришел в себя, даже щеки немного порозовели, но толком ничего объяснить не мог. Это было понятно без слов по его жалобному выражению лица и недоуменно разведенным в стороны рукам. Серега в беседе участия не принимал и напряженно обдумывал повод, чтобы безобидно улизнуть.
Вскоре заглянул чиф. Арабы потеснились, на образовавшемся пустом месте вмиг появились две подушки, а Исмаил подхватил чайник и скрылся за дверью. Григоричу, как и Сереге, рассиживаться не хотелось, но после такого безмолвного, но уважительного приглашения отказываться было никак нельзя. Чиф поблагодарил и сел. Взглянул на Басаева, потом на Серегу.
– Как он?
– Пока без сознания. Что-то никак не очухается. Меня зачем-то позвали.
– Ничего, сейчас пять минут посидим и пойдем. Я через часик еще зайду.
Чиф взял худую руку Басаева, положил на колени и нащупал пульс. Арабы уже знали, что такая процедура требует тишины, и тишина наступила. Чиф минуту смотрел на часы, потом обратился к Яхье.
– Выравнивается. Сто ударов и почти без аритмии. Это хорошо.
Яхья важно кивнул и повторил по-арабски. Как только он умолк, Басаев открыл глаза. Его тусклый взгляд скользнул по потолку и замер. Арабы кинулись к нему все разом, стали гладить руки и трепать за плечи.
– Подождите! – Чиф поднял руку и повернулся к Яхье. – Яхья, поговори с ним. Спроси, как его зовут. Узнает ли он тебя? Какое сегодня число, где он находится?
Яхья коротко рявкнул, и вновь наступила тишина. Чиф пододвинулся, Яхья сел рядом с Басаевым.
– Махмуд! Махмуд Хакли! Это я – Яхья! Ты помнишь, как тебя зовут?
Басаев долго не отвечал, разглядывал какую-то точку на потолке, а может, все еще видел не потолок, а черное звездное небо, но потом все же медленно перевел глаза на Яхью и тихо ответил.
– Он помнит, – сказал Яхья. – Его зовут Махмуд Хакли, его отца зовут Мохаммад Хакли, а мать зовут Фатима Хакли. А меня зовут Яхья аль Мохаммад – он тоже помнит.
Вошел Исмаил, протянул чифу поднос с одинокой чашкой чая.
– Исмаил, подойди! – скомандовал Яхья. – Кто это, Махмуд? Ты помнишь?
Губы Басаева слабо шевельнулись.
