Абелард. Жизнеописание императрицы Ласин
Все селения, встретившиеся им по пути, располагались с внутренней стороны дороги. Казалось, жители отгораживаются ею от моря, не ожидая от него ничего, кроме опасностей. Унылого вида глинобитные хижины, хлипкие загончики для коз, равнодушные собаки и такие же равнодушные темнокожие люди. Вся их одежда состояла из большого куска выбеленной ткани, в который они заворачивались с головы до пят. Стоя или сидя на пороге своих хижин, местные молча провожали путников взглядом, не делая попыток окликнуть чужаков и заговорить с ними.
На четвертый день, в пятой уже по счету деревушке, Карсе и Торвальду Ному встретилась повозка торговца. Она стояла на крохотной базарной площади. Вокруг не было никого. Негоциант обрадовался нежданным покупателям и стал предлагать им все, что у него имелось. Ном за пару серебряных монет купил старинную кривую саблю (как потом оказалось – с излишне тяжелым клинком). У торговца были кипы материи, однако готовой одежды – даже старой и плохонькой – он не держал.
Вскоре даруджиец убедился, что зря потратил деньги: после нескольких взмахов и выпадов у сабли отломился эфес. Облегчив душу ругательствами, Ном поспешил уверить себя и Карсу, что это дело поправимое. Нужно лишь найти умелого резчика по дереву, и тот быстро изготовит новую рукоятку.
Солнце палило немилосердно. Дорога вынырнула из леса, и слева опять появилось бирюзовое Отатараловое море с пыльно-желтыми прибрежными дюнами.
– Клянусь, что этот паршивый торгаш знает малазанский язык, – никак не мог успокоиться Ном. – По глазам было видно.
– Ничего удивительного, – пожал плечами Карса. – Тут не любят малазанцев. Помнишь, солдаты говорили, что в Семиградье якобы назревает бунт против их владычества? Думаешь, правда?
– Кто же разберет этих семиградцев! – вздохнул даруджиец.
– А я вот не понимаю малазанцев, – признался Карса. – К чему завоевывать чужие земли? Так и набеги совершать будет некуда.
– Ты рассуждаешь как теблор. А малазанцы – другие, их не интересуют набеги. Им нужны власть и управление. Есть обжоры, которым никогда не насытиться. Таковы и малазанцы со своей вечной тягой покорять все новые и новые земли. Разумеется, они напридумывали кучу убедительных оправданий своим захватническим устремлениям: дескать, другим народам это только во благо.
– Можно подумать, без малазанцев в Семиградье плохо жилось, – усмехнулся Карса.
– Представь себе, дружище, ты почти угадал. В этом-то и сила малазанцев, что их не занимают рабы и трофеи. Первым делом они устанавливают на покоренной земле порядок. До малазанского завоевания Семиградье было одним большим крысятником, его раздирали нескончаемые распри. Племена кочевников враждовали между собой. В каждом городе был свой правитель с кучкой алчных приближенных и армией головорезов. Когда ему становилось скучно, он шел войной на соседний город. Забитый, вечно голодный народ вообще не смел поднять головы: еще, не ровен час, попадешь под чью-нибудь саблю. И вот пришли малазанцы. Они мигом перевешали все зажравшееся ворье и прекратили набеги кочевников на города. Кстати, помимо правителей, еще одним племенем кровососов были жрецы. Малазанцы под угрозой смертной казни запретили человеческие жертвоприношения. А местные торговцы? С приходом малазанцев они стали только богатеть. Главные дороги охраняются… Конечно, такие порядки нравятся далеко не всем. Прежние владыки затаились, но не смирились. Да и жрецы подливают масла в огонь. Вот тебе и повод для мятежа. Основная беда малазанцев в том, что они не любят заглядывать вглубь.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, – подумав, ответил ему Карса. – Корни очень важны.
Торвальд Ном заулыбался.
– Ты начинаешь постигать мудрость низинников!
– Тут и особой мудрости не надо. Тот, кто собрался приручить собаку, должен знать ее повадки. Хочешь, чтобы конь тебе верно служил, – наблюдай за ним, пока еще жеребенком бегает.
– В который раз изумляюсь рассудительности теблоров. Кто-то справедливо заметил, что малазанцам вечно некогда. Некогда вникать, почему другие народы думают и поступают по-другому. Семиградцы умеют прятать свою ненависть. А она разъедает их изнутри. Ненависть – самый неприхотливый сорняк. Растет на любой почве и сам себя питает.
– А вместо воды – слова, – добавил Карса.
– Это ты верно подметил. У слов есть своя магия. Допустим, ты до чего-то додумался. Рассказал об этом одному, другому, десятому, сотому. Вскоре ты услышишь свою мысль из уст других. Кто-то поверит в ее правоту и начнет отстаивать. Кто-то воспротивится. Ты и не заметишь, как словесная перепалка перерастет в стычку, а если их станет много – то и в войну. И тогда уже бесполезно убеждать окружающих, что это была всего-навсего мысль, пришедшая тебе в голову. Тебе придется сражаться не на жизнь, а на смерть. Вражда может растянуться на десятки лет, так что в нее окажутся вовлечены твои дети и даже внуки.
– Скажи, Торвальд Ном, в Даруджистане все такие, как ты?
– В общем-то, да. Заядлые спорщики. Мы обожаем спорить по любому поводу. Бывает, что и бьем друг друга, но только словами. Мы любим участвовать в словесных поединках не меньше, чем ты любишь отсекать головы и собирать в качестве трофеев уши и языки. По какой улице ни пойдешь, в какую часть города ни забредешь – везде встретишь десяток разных мнений. Даже на опасность завоевания Даруджистана малазанцами каждый смотрит по-своему.
– А ты сам-то что думаешь по этому поводу? – спросил Карса.
– Если малазанцы и завоюют Даруджистан, они окажутся положении акулы, которая подавилась Борругом. Город застрянет у империи поперек горла.
– Та акула сперва поперхнулась, но потом все-таки проглотила Борруга.
– Только потому, что он был мертв. А Даруджистан живой.
Впереди показалось еще одно селение. В отличие от всех прежних, оно было обнесено невысокой каменной стеной, за которой виднелись три довольно больших строения. Из хлева, что стоял рядом, доносилось беспрестанное меканье коз, разморенных жарой.
– Не понимаю, зачем днем держать коз в хлеву, – удивился Ном.
– Хотя бы затем, чтобы перерезать им глотки.
– Сразу всем?
Карса принюхался.
– Я чую лошадей.
– Что-то я не вижу ни одной.
Несколько сузившись, дорога миновала канаву, прошла через арку покосившихся выщербленных ворот и превратилась в главную улицу селения. Улица была абсолютно пуста, но путешественников это не удивило: обычно при виде теблора местные жители торопились убраться прочь. Здесь же как будто знали о появлении Карсы и заранее плотно закрыли двери и ставни на окнах.
Великан выхватил меч.
– Мы попали в засаду, – объявил он.
– Кажется, так и есть, – вздохнул Торвальд Ном.
Даруджиец порылся в заплечном мешке и разыскал там кожаный ремень, который намотал на лезвие сабли вместо обломанной рукоятки. Получилось, конечно, не ахти как, но ведь голыми руками клинок держать не будешь.
Из-за больших домов показались всадники. Дюжина, две, три. Все были одеты в странную просторную одежду темно-синего цвета. Лица незнакомцев скрывали повязки. Стрелы коротких луков были направлены на Карсу и Торвальда.
Еще один отряд всадников, вооруженных луками и копьями, въехал со стороны арки.
– Эти луки сильно бьют? – хмурясь, спросил воитель.
– Кольчугу пробивают. А уж наши лохмотья – тем более.
Год назад Карса все равно бросился бы на врагов. Теперь же он лишь молча убрал меч.
Всадники, прибывшие со стороны арки, спешились. Помимо оружия, у них в руках были цепи и кандалы.
– Худ меня побери! – пробормотал Ном. – Неужели снова?
Карса лишь пожал плечами.
Друзья не стали сопротивляться и позволили заковать себя. На мощных запястьях и лодыжках теблора кандалы едва защелкнулись. Кожа вокруг вспухла, а из-под железных обручей закапала кровь.
– Найдите ему другие, – не выдержал Ном, обратившись к незнакомцам на малазанском языке. – На что он вам нужен без рук и ног?
– Меня это не волнует, – послышался знакомый голос.
Из дверей ближайшего дома вышли Сильгар с Дамиском.
– Да, Карса Орлонг, теперь ты останешься без рук и без ног, и все твои дурацкие угрозы прекратятся. Конечно, работать ты уже не сумеешь, но я примирюсь с убытками.
