– Да пошутил я, Толян, просто пошутил!
Худой, поняв, что угроза миновала, нервно захихикал.
– Не сократим мы тебя. Лучше Зинаиду Дмитриевну уберем, а то она больно сплетничает много. Правильно?
Анатолий радостно закивал в ответ.
Тем временем я закончил свою работу и, собрав инструмент, направился к выходу. Последнее, что я услышал, покидая эту комнату, был голос диктора, который говорил:
«…председатель НАТО заявил, что не потерпит присутствия российских сухопутных войск на территории государства, входящего в альянс, без соответствующего разрешения. Он потребовал немедленного вывода военного контингента…»
Я шел к выходу и думал: «Какое счастье, что я не устроился работать в такой вот офис. А то сейчас бы сидел и слушал поросенкообразного начальника, который, будучи диванным экспертом, учил меня жизни, поднимая тем самым свою самооценку. В школе такой вот Слава, скорее всего, был мальчиком для битья, ходил ниже травы, тише воды. А во взрослой жизни ему подфартило. Теперь компенсирует за счет подчиненных былые обиды, что родом из детства, и неважно, что его коллектив не имеет к их происхождению ровным счетом никакого отношения. Нет, работа в офисном аду не по мне. Я свободный человек. Сделал работу и иди на все четыре стороны».
Потом сообщил диспетчеру о выполненной заявке и с удовольствием узнал, что новых нет. Не теряя времени, переоделся в рабочей машине и попрощался с водителем до следующей недели, пожелав ему хороших выходных.
Погода была переменчивая – то солнце припечет, то набегут облака и становилось зябко. Поэтому моя осенняя кожаная куртка оказалась очень кстати. Я быстро нырнул в метро, предвкушая сон и грядущую скорую встречу с родными.
Час пик еще не настал, под землей народу было мало. Миновав турникет, я быстрым шагом прошел по эскалатору и оказался на платформе станции «Кузнецкий мост».
В тот день удача улыбалась мне. Моя последняя работа была недалеко от станции метро, ведущей прямиком к железнодорожному вокзалу. Мне оставалось только доехать до «Выхино», пересесть на электричку и – домой.
Сердце билось чаще. Окружающий меня мир оживал, наполнялся жизнью и смыслом. Я неплохо заработал и скоро должен был увидеть жену и сына. Он побежит и откроет мне дверь. Я взъерошу ему волосы, поцелую в темечко, а он прижмется ко мне, а потом потащит в свою комнату, не давая снять ботинки и вымыть руки. Жена тоже выйдет навстречу, заворчит, требуя не нести в дом грязь, а сперва раздеться и умыться. Но она замолчит и успокоится, когда я, освободившись от объятий сына, схвачу ее, прижму к себе и поцелую. Возможно, вначале она будет сопротивляться, но это для вида, а потом сдастся. Сын зафыркает и потребует, чтобы мы прекратили «разводить слюни», и мы прекратим, до ночи. Я зайду в ванную, буду на кухне, стану в зале играть с ребенком, а наши с женой взгляды будут встречаться и обещать друг другу что-то большее, что произойдет ночью.
Мечтая, я и не заметил, как к платформе подкатил поезд. Это был не обычный состав, а стилизованный. Одна из туристических фирм вложилась в его оформление, поэтому вагоны были разрисованы различными заморскими достопримечательностями. Я направился в третий вагон с конца состава, так как только из него можно сразу выйти к лестнице, ведущей на улицу, на станции «Выхино». Темой изображенных на вагоне рисунков были острова Греции. Над дверью, через которую я входил в поезд, был изображен красивый островной пейзаж. Мой довольный взгляд скользнул по латинским буквам названия острова – Патмос.
Двери закрылись за моей спиной. Свободных мест не было, пришлось стоять. Поезд неспеша тронулся, но быстро набрал скорость и помчался вперед, нырнув в черный зев метротуннеля.
В этот момент я впервые за день почувствовал беспричинную тревогу, вдруг защемило в груди, стало как-то неуютно. Я осмотрелся вокруг, пытаясь понять причину беспокойства, но, не увидев ничего подозрительного, отмахнулся от назойливого ощущения и постарался думать о хорошем, о семье. Но не тут-то было. Тревога все больше и больше разрасталась. Внезапно я почувствовал себя беспомощным, беззащитным, как студент первокурсник перед дверью кабинета, где идет экзамен.
«Черт побери!» – выругался я про себя, поняв, что от навязчивого ощущения не получится быстро избавиться.
Это было животное чувство, первородный звериный инстинкт, который рождается во всем живом, когда оно предчувствует угрозу своему существованию. Тогда птицы, срываясь из своих гнезд, летят, что есть силы, а животные, вылезая из нор, несутся прочь, подальше от неведомого зла. Так живое реагирует на скорое извержение вулкана, цунами, землетрясение. Но зло, которое ожидало меня, имело совсем иную природу своего происхождения. Оно было творением рук человека.
На станции «Таганская» в вагон устремился поток людей, и я оказался плотно зажатым между человеческими телами. Народу набилось, как селедки в бочке. На какое-то время я даже забыл о своей тревоге, но как только состав опять погрузился во тьму туннеля, мною вновь овладело скверное предчувствие.
Поезд подошел к очередной станции. Неожиданно напротив меня освободилось место и я присел на упругое сиденье.
Так случилось, что накопившаяся за неделю усталость и последствия бессонных ночей навалились на меня и я практически сразу провалился в сон без сновидений, разом забыв про свои волнения.
Сон прервался так же неожиданно, как и возник. Поезд остановился на перегоне, только что выехав из подземного туннеля на поверхность земли, совсем немного не доехав до станции «Выхино». В ушах гудел трубный вой сирены гражданской обороны. Перекрикивая его, из вагонного коммутатора доносился голос машиниста. Мужчина был явно напуган, хотя и старался говорить уверенно: «Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие! По техническим причинам поезд не может продолжать свое движение!»
– Да что случилось-то? – загудела толпа над моей головой. – Почему сирена включилась? Почему стоим?
В этот момент разом затрезвонили сразу с десяток телефонов. Видимо, после выхода поезда из туннеля сигнал стал лучше. Люди принялись отвечать. Я протер слипшиеся от короткого сна глаза. Тревога вновь овладела мной. Она становилась все сильнее. Я видел в глазах людей панику. Именно тогда кто-то произнес:
– Война!
Рядом послышался еще один голос:
– Говорят, что против нас используют ядерное оружие! Объявили воздушную тревогу!
Справа от меня сидел розовощекий пухлый паренек лет семи. У мальчика в руках был смартфон, он всю дорогу играл в игру, с упоением расстреливал каких-то людей. Его абсолютно не интересовало происходящее вокруг, но, услышав слово «война», ребенок вернулся в реальность. Он снизу вверх посмотрел на стоящих рядом взрослых и, широко раскрыв от восхищения глаза, сказал:
– О круто! Война – это здорово!
Я недоуменно уставился на мальчишку. А мать, услышав сына, одернула паренька.
Ужас понимания, что началась война, медленно, но уверенно овладевал сознанием людей. На мгновение толпа замерла. Люди оцепенели.
– Война, война, война, – как шорох опавших листьев по осени, прокатилась волна людских голосов по вагону.
Спустя пару секунд толпа пришла в движение. Народ кинулся к дверям и окнам, пытаясь открыть их. Людской поток выпихнул меня из вагона на улицу, чуть не смяв и в итоге загнав под поезд на рельсы.
Часть людей неслась к станции, а другая устремилась обратно в туннель метро. Кто упал, тот был раздавлен толпой. Вопли ужаса, крики о помощи, детский плач слились воедино, сопровождаемые трубным ревом сирены оповещения о воздушной тревоге. Эта ужасная какофония разрывала мои барабанные перепонки.
Некоторые мужчины пытались перелезть через ограждения, отделявшие территорию метро от города. Люди торопились и, цепляясь за колючую проволоку, что шла поверху забора, рвали себе одежду и кожу. Они кричали от боли, бранились, но преодолевали барьер и оказывались по ту сторону ограждения в городе. Правда, выходило не у всех. Один бедолага, серьезно запутавшись в колючке, сорвался обратно, но не упал, а сильно ударился головой о бетонный забор. Мужчина потерял сознание и повис на проволоке. Я видел, как его кровь из раны ручейком бежала по серой бетонной стене. Но никто не пытался ему помочь, в тот момент людьми овладела паника, которая лишила их человечности. И я был как все, мне в голову тоже не пришла мысль выручить человека. Тогда, помню, только решил для себя, что рисковать не буду, не полезу на забор.
Когда толпа схлынула с рельсового пути, я выбрался из-под вагона и пошел в сторону платформы. Думал, так правильнее, ведь эта дорога приближала меня к дому. Мне оставалось пройти метров сорок, впереди виднелась люди. Они по головам друг друга пытались влезть на платформу станции «Выхино». Совладав с животным желанием кинуться как все к выходу, обуздав страх, я прислонился к вагону, ожидая окончания давки.
Страшно смотреть на кишащую, словно клубок червей, толпу людей. Нет среди них ни мужчин, ни женщин, ни стариков, ни детей. Есть ловкие и сильные и есть мертвые и раздавленные. Но тогда я смотрел на людей с какой-то отрешенностью, возможно, у меня был шок. Просто ждал и боролся с собственным страхом и желанием бежать. Видимо, не только ловкие и сильные выживают, но еще и те, кто умеет ждать.
Тут сирена неожиданно смолкла. Я с опаской посмотрел на небо. Оно потемнело от пролетающих по нему горланящих птиц. Неожиданно пернатая братия заметалась. Птицы, сталкиваясь друг с другом, камнями посыпались вниз. Их тела буквально усеяли землю вокруг меня. Спасаясь, мне снова пришлось укрыться под поездом.
Наконец вакханалия закончилась. Я почувствовал, что мое тело сотрясается от озноба. Кое-как выбрался из-под поезда. Легче мне от этого не стало. Пытаясь успокоить дрожь, я сжал руки в замок. Мой взгляд остановился на обручальном кольце с выгравированным на нем именем моей супруги.
Именно тогда земля содрогнулась так, что я сначала подскочил вверх, а потом, потеряв равновесие, рухнул вниз на рельсы. На меня что-то навалилось и мое тело пронзила безумная боль. Вокруг стало темно. И это было последнее, что я видел и чувствовал в тот день.
Глава 2. После…
«После сего я взглянул и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как-бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего».
Стих 1, глава 4 Откровение Иоанна Богослова
Темнота и неизвестность продлились, наверно, вечность, хотя без света время замирает и в действительности могли пройти лишь какие-то мгновения, не более того.
И я открыл глаза и увидел темно-серое небо, которое нависло надо мной. Казалось, протяни руку и коснешься грязной плоти облаков. Я лежал на бетонной плите. Осмотревшись, увидел, что слева от меня виднелся коричневый остов вагона, справа – подъем, на вершине которого раньше стояло бетонное ограждение, а сейчас не было ничего. Пошевелил руками и ногами – все цело. Встал – ничего не болит. Хорошо. Я с подозрением осмотрел себя. Видимых ран не увидел, но одежда была изрядно потрепана и местами порвана, ее покрывал плотный слой пыли.
Я прислушался. Тихо. Только ветер завывает, да под его напором где-то неподалеку уныло постукивает какая-то железяка.
Помню, тогда я подумал:
«Как же моя семья? Только бы они выжили! Только бы их миновало! Ведь, наверняка, бомбили только крупные города, да всякие стратегические объекты – электростанции, аэропорты! У нас в городе такого добра, к счастью, нет. Значит, живы! Значит, спаслись! Но как мне попасть домой?!»
Я не сомневался, что моя жена и сын спаслись. На ум приходило множество предположений как и где они могли уберечься от бомбежки. А еще тогда я понял, что от Москвы, скорее всего, остались только руины. И спасать немногих выживших людей, вроде меня, никто не спешит.
«Как же так получилось?! У нас такая сильная армия – и на тебе!»
Несколько успокаивало лишь одно – наверняка наши военные успели нанести ответный удар, и теперь у тех, кто сделал такое, тоже невесело.
