Друзья и недруги. Том 2

Глава первая

Каждую ночь я просыпаюсь до рассвета, долго лежу с закрытыми глазами, вспоминая увиденные сны, прежде чем вернуться к яви и встретить наступление нового дня. Сны мне снятся одни и те же – о детских годах, когда были живы отец и мать, а я была маленькой девочкой, единственной и любимой дочерью. В отличие от меня матушка была плодовитой и родила восьмерых детей, из которых выжили только двое: мой старший брат Брайан, первенец моих родителей, и я, четвертое по счету дитя. Остальные шесть моих братьев и сестер умерли – кто в младенчестве, кто чуть старше. Раньше, молясь за них вместе с матушкой, я всем сердцем жалела их, хотя знала, что они стали ангелами. Ведь смерть пришла за ними, когда они были еще в безгрешном возрасте. Жалея и оплакивая их, я старательно скрывала собственную радость: я-то осталась жива, меня миновали хвори, беспощадные к слабым и беззащитным перед недугами детям. Но в последнее время, поминая в молитвах усопших сестер и братьев, я завидую им, завидую их ранней смерти. Они не познали страданий, которые выпали на мою долю, а мне, грешной, утратившей детскую невинность, не стать ангелом, и, когда я умру, мой голос не сольется с их голосами, славящими Создателя. Иногда я смиряюсь, иногда ропщу на свой удел, не в силах понять, чем заслужила подобную несправедливость. Ведь я всегда была послушной и любящей дочерью, сестрой и супругой. Но ни смирение, ни роптание ничего не могут изменить в моей судьбе, и, понимая это, я впадаю в оцепенение. Так легче и проще: не видеть, не слышать, не чувствовать. Скоро все так и будет, ведь мой час близится, и при мысли о смерти мне становится то радостно, то страшно. Но ни радость, ни страх ни на что не могут повлиять. Они схожи со мной, мои радости и страхи: я тоже не имею влияния на ход событий. Учиться управлять собственной жизнью для меня уже поздно, да и кто бы меня научил? Мой супруг как-то обмолвился, что это умение либо дано изначально, либо его не постичь, как ни старайся. Пренебрежение, с которым он это произнес, отчетливо показало, что меня он относит к тем, кто не одарен подобным талантом. То, что всегда считалось женской добродетелью, – покорность воле мужчины, будь он отцом, братом или супругом, – обернулось пороком в глазах моего собственного мужа, основанием для презрения к жене – нелюбимой, сумевшей родить единственного ребенка, хотя бы и сына.

Я думаю о прошлом – будущего у меня нет, потому и нет нужды о нем думать. А еще я думаю о двух людях, которые останутся, когда меня уже не будет, о мужчине и женщине, разбивших мое сердце и уничтоживших меня. Его я не смею упрекать, ни в чем не виню, и дело не в том, что он мой супруг. Просто я до сих пор люблю его, не мыслю себя без него, зная, что он не любит меня, хуже того – презирает, а иной раз мне кажется – ненавидит. Нет, он не выказывает мне ненависти, но я всем своим изболевшимся сердцем чувствую ее – глухую, непримиримую, постоянную. Я знаю, что он ждет моей смерти как своего освобождения, и все равно люблю его и благословляю. Иное дело – эта женщина. Ее я ненавижу так страстно, словно ненависть к ней дает мне силы жить вопреки болезни, и стоит этой ненависти хоть немного утихнуть, как я тут же ослабею окончательно и сойду в могилу. Она – мой враг. Церковь учит нас прощать врагов, но ее я простить не могу. За что? Просто за то, что она существует. Я очень давно не видела ее – с того рокового дня, который окончательно порвал и без того слабые нити приязни моего супруга ко мне, и вряд ли увижу снова. Но она есть, и то, что она живет в счастливом супружестве, окруженная почетом и всеобщим уважением, знатная, в расцвете молодости и красоты, восхищавшей и продолжающей восхищать всех, кто встречался с ней хоть однажды, растравляет еще сильнее мою боль и ненависть к ней – супруге наместника короля в Средних землях, графине Хантингтон.

В далеком Веардруне, где мне никогда не доводилось бывать, она сейчас спит спокойным сном. О чем ей тревожиться – первой даме Средних земель? Спит в объятиях супруга, который любит ее всем сердцем. История их любви известна всему королевству, и даже мои служанки иной раз шепчутся между собой, вспоминая эту историю как волшебную сказку. И в любви графа Роберта к ней я усматриваю великую несправедливость. За что можно любить эту женщину? Что в ней достойного, кроме красивой наружности? У нее непокорный нрав, она дерзкая, говорит то, что думает, прямо в лицо. Ни благонравия, ни покорности, пристойной для женщины. Говорят, что упражнения с оружием и верховую езду она предпочитает вышиванию и прочим благочестивым занятиям. И это благородная, знатная леди? Она даже не удосужилась подарить супругу наследника, родив дочь! И при всех ее недостатках граф Роберт любит жену…. Почему?! Это выше моего понимания, но я ничего не могу поделать с собой и задаюсь этим вопросом каждый день, каждую ночь.

Моя постель давно стала холодной и одинокой, как могила, так что смерть для меня ничего не изменит. Не все ли равно, где спать в одиночестве и как долго – до утра или беспробудно? Я уже не помню, когда мой супруг в последний раз делил со мной ложе. Год назад лекари из-за моего недуга предостерегли его от супружеской близости, но он и не нуждался в этом запрете. Он оставил меня задолго до того, как я захворала. Брезговал мной, законной супругой и матерью его сына, словно все во мне вызывало в нем отвращение. Потому я и впала в тоску, потому заболела. И всеми своими невзгодами – пренебрежением мужа, болезнью и неумолимо подступающей смертью – я тоже обязана ей, леди Марианне Рочестер.

Не странно ли, что с будущим мужем и с женщиной, укравшей у меня любовь и уважение супруга, я познакомилась в один и тот же день? Провидение подсказывало мне, что в одновременном знакомстве и с ним и с ней кроется нечто роковое, но я не услышала и не разглядела этой подсказки.

****

Мой брат Брайан обручился с дочерью шерифа Ноттингемшира, и я приехала на празднование его обручения в Ноттингем из Лондона, где жила при дворе принца Джона и служила его супруге, с которой он потом развелся ради женитьбы на Изабелле Ангулемской. Моя матушка происходила из рода Лончемов, которые сильно возвысились, приобретя власть и богатство благодаря моему дяде Уильяму. Сам он, будучи епископом Илийским, стал и верховным судьей Англии, и канцлером при короле Ричарде, и даже был удостоен чести стать папским легатом. Достигнув вершин власти, дядя Уильям неустанно трудился на благо семьи. Мой другой дядя, сэр Озрик, получил должность шерифа Йоркшира, дядя Джон стал аббатом, двоюродный дядя Гесберт – епископом Герефордским. К несчастью, дядя Уильям не поладил с принцем Джоном. Их разлад зашел так далеко, что принц изгнал дядю Уильяма из Англии, но больше никого из нашей родни милости не лишил. Более того, дядя Роджер оказался в чести у принца, став едва ли не его наперсником, и дядя Уильям отнюдь не сердился на брата. Напротив, он считал, что ради процветания семьи необходимо, чтобы кто-то из Лончемов всегда был при царственной особе, будь то король Ричард или принц Джон. Дядя Уильям не покладая рук занимался на континенте делами короля, а дядя Роджер в то же самое время исполнял поручения принца Джона, который вовсе не жаждал возвращения брата. Казалось бы, дядя Уильям и дядя Роджер, исполняя противоположные воли короля и принца, должны были впасть во вражду, но так мог подумать лишь тот, кто не знал наших семейных устоев.

Я приехала в Ноттингем вместе с дядей Гесбертом. После гибели моего отца и вскоре последовавшей смерти матушки именно он опекал меня с отеческой заботой. Ему я обязана тем, что оказалась в близком окружении леди Изабеллы Глостер, супруги принца. Дядя Роджер добирался до Ноттингема отдельно от нас, а дядя Озрик отклонил приглашение, сославшись на дела и не забыв послать щедрые подарки Брайану и его невесте. Дядя Гесберт сказал, что дядя Озрик слукавил: он просто недолюбливает сэра Рейнолда, шерифа Ноттингемшира, и о помолвке Брайана с леди Клод дядя Озрик высказался с большим неодобрением. Я не очень вникала в то, что мне по дороге рассказывал дядя Гесберт. Брат, которого я горячо любила и почитала, решил, что леди Клод достойна стать его женой, значит, так тому и быть. А дядя Озрик всегда в нашей семье стоял наособицу и позволял себе суждения, которые шли вразрез даже с мнением дяди Уильяма.

В Ноттингемском замке я первым делом встретилась с Брайаном и от души пожелала ему счастья. Он представил меня своей невесте, и, расцеловав леди Клод, я поклялась себе, что полюблю будущую жену брата самой горячей сестринской любовью. Дядю Роджера я увидела, когда пришло время трапезы, и там же, в трапезной, он представил меня сэру Гаю Гисборну. Когда сэр Гай склонился над моей рукой, я почувствовала, как сердце сначала куда-то провалилось, а потом забилось невообразимо быстро. Сэр Гай был очень хорош собой! Высокий, статный, с правильными чертами лица, обаятельной улыбкой, властным взглядом темно-ореховых глаз, он очаровал меня с первой минуты знакомства. Я старалась вести себя скромно и с достоинством, как и положено хорошо воспитанной девушке из знатного и могущественного рода. Но мне стоило больших усилий просто отвечать на его вежливые вопросы, трудной и утомительной ли была дорога, понравился ли мне Ноттингем, бывала ли я прежде в Средних землях. Мое горло пересыхало от волнения.

А вот леди Марианна не привлекла моего внимания. Красивая? В зале было много красивых девушек, да и я сама в ту пору была очень пригожей, чтобы меня поразила ее внешность. Я забыла о ней, едва нас представили друг другу и мы с ней обменялись учтивыми, ничего не значащими фразами, и вспомнила только по окончании трапезы, когда меня привлек какой-то спор между дядей Гесбертом и дядей Роджером – судя по выражениям их лиц, весьма горячий. Я подошла ближе и услышала очень недовольный голос дяди Гесберта:

– Наихудший выбор, Роджер! Оставь эту затею – ты с ней не справишься! Согласен, она способна напустить на себя такой кроткий вид, что ее можно принять за ангела, но она далеко не ангел!

– Я уже все про нее разузнал, Гесберт, – очень спокойным тоном возразил дядя Роджер. – Да, у нее есть странности и причуды, несвойственные девице. И все же она именно девица, а значит, слабее мужчины, и я с ней справлюсь. Не сомневайся!

– Дозволено ли мне узнать, о чем вы так жарко спорите? – вежливо спросила я, не очень надеясь на то, что меня посвятят в подробности разговора.

Но дядя Гесберт был на грани того, чтобы выйти из себя, и потому ответил в сердцах:

– Твой дядя Роджер вознамерился вступить в брак!

– Что же в этом плохого? – удивилась я. – Дядя Роджер долго вдовеет, ему впору задуматься о новой женитьбе.

– То, что он выбрал из всех девиц самую неподходящую для супружества!

– Кто же она, избранница дяди Роджера? – спросила я, и дядя Гесберт раздраженно указал на леди Марианну.

На этот раз я всмотрелась в нее внимательнее. Она была занята беседой, и не с кем-нибудь, а с сэром Гаем, что мне не понравилось, а то, что он был очень увлечен разговором с ней, не понравилось еще больше. Я презрительно оттопырила губу и с укоризной посмотрела на дядю Роджера:

– И вы унизитесь до брака с девицей из саксонского рода? Вы же Лончем! А кто она?

– А она из рода Невиллов. Да, Беа, это саксонский род, но очень древний и не менее знатный, чем наш. Еще она сестра графа Линкольна, который в милости у короля Ричарда, и племянница правителя Уэльса. Земли Невиллов обширны, и у нее очень большое приданое. Если тебе недостаточно того, что я назвал в качестве достоинств леди Марианны как моей будущей супруги, то прими во внимание, что она мне по сердцу и я женюсь на ней. Это решено, Гесберт, и не о чем больше спорить.

– Ты уже сделал ей предложение? – вдруг поинтересовался дядя Гесберт.

– Еще нет.

– Тогда и впрямь не о чем спорить. Сначала сделай, а потом уже восхваляй ее достоинства. До сих пор она никому не ответила согласием, и отчего ты решил, что станешь исключением?

Дядя Роджер в ответ лишь улыбнулся уверенной и самодовольной улыбкой, при виде которой дядя Гесберт насмешливо покачал головой:

– К тому же у тебя есть соперник, если ты еще не заметил. Он моложе тебя, привлекательнее и обладает возможностью уделять ей куда больше времени, чем ты. Ведь он, как и она, живет здесь, в Средних землях, а ты в Лондоне.

Я поняла, на кого намекает дядя Гесберт, и мое хорошее настроение окончательно испарилось бы, если бы не дядя Роджер.

– Мы с ним уже обсудили это затруднение, и он сам заявил, что не видит себя моим соперником в борьбе за благосклонность леди Марианны.

– Мало ли что он тебе говорил! – не сдавался дядя Гесберт. – Больше доверяй собственным глазам, Роджер. Что они сейчас видят?

Дядя Роджер тоже бросил взгляд на леди Марианну и сэра Гая, которые продолжали что-то обсуждать и пересмеиваться, и хладнокровно пожал плечами:

– Ничего, что бы меня встревожило, Гесберт, я сейчас не увидел. Леди Марианна станет моей женой, а сэр Гай найдет себе другую невесту. Вот, например, наша племянница, чем не достойная пара ему?

– Неплохо было бы спросить, что думает об этом сама Беа, – проворчал дядя Гесберт.

– Она весь вечер ест Гая глазами, – рассмеялся дядя Роджер. – Так надо ли еще и спрашивать вслух?

Я почувствовала, как залилась горячим румянцем до самых ушей. Я думала, что мои взгляды – сдержанные, украдкой, из-под ресниц – никто не заметил. Но для дяди Роджера мои уловки не оказались тайной, а для самого сэра Гая?

– Не красней так, Беа, – сжалился надо мной дядя Роджер и ласково погладил по щеке. – Ты у нас завидная невеста. Ведь за тобой стоят все Лончемы, а наша поддержка дорогого стоит! Гай очень умен и практичен, чтобы не понимать твоей ценности на ярмарке незамужних девиц.

– Возможно, – ответила я, взяв себя в руки и стараясь говорить так же хладнокровно, как дядя Роджер. – Но мне бы доставило удовольствие, если бы внимание обращали на меня саму, а не на выгоды брака со мной.

Теперь уже рассмеялся дядя Гесберт:

– Вот как, Беа? Ищешь сердечных чувств? Но ведь одно не мешает другому. Ты у нас очень красивая девушка, ничуть не уступишь той же леди Марианне, в которую так опрометчиво влюбился Роджер, изменив обычной для него рассудительности.

Ночью я долго не могла заснуть. Слишком много новых людей, впечатлений, открытий! На следующий день был назначен турнир. Мой милый брат, к несчастью, накануне повредил руку и, к своей большой досаде, не мог принять в нем участие. Чтобы смягчить, хотя бы отчасти, огорчение Брайана, леди Клод заявила, что не будет выбирать рыцаря, который бился бы в ее честь, и не позволит победителю, кем бы тот ни оказался, провозгласить ее королевой турнира. Это было очень достойно и учтиво с ее стороны – проявить подобную лояльность к будущему супругу. Я искренно восхищалась поступком леди Клод, но не могла не признаться самой себе, что в моем восхищении есть и доля корысти. Раз леди Клод заранее отказалась от привилегий своего положения – турнир-то был затеян в ее честь! – то любая другая девушка могла быть избрана победителем для увенчания короной королевы Любви и Красоты. Что если победит сэр Гай и вдруг он остановит свой выбор на мне? Мое сердце сладко щемило от этих мыслей. Но тут же я вспомнила, как он весь вечер провел возле леди Марианны, ни разу не обратив на меня внимания, и мои мечты улетучились, чтобы через недолгое время вернуться вновь. Ведь дядя Роджер сказал, что намерен жениться на ней, а если он что-то решил, то другим остается лишь смириться с его волей и подчиниться. Значит, леди Марианна не представляет для меня опасности в борьбе за внимание сэра Гая. Напротив, мне следует познакомиться с ней ближе и держаться со всей любезностью, раз она скоро станет женой дяди Роджера и моей тетушкой. С такими благими помыслами я и уснула.

Перед началом турнира я постаралась занять место рядом с леди Марианной. Мы успели переброситься несколькими вежливыми словами, когда начались поединки рыцарей и наш разговор оборвался, толком не начавшись. Леди Марианна утратила внешнюю холодность, очень оживилась и наблюдала за поединками с большим азартом. Да и мое внимание поглотило то, что происходило на ристалище.

Спустя недолгое время стало очевидным, что самыми сильными турнирными бойцами были сэр Гай и мой дядя Роджер. Они не изведали ни одного поражения, и мне было очень интересно, кто из них вышел бы победителем, вызови они на бой друг друга. Родственные чувства требовали, чтобы я желала победы дяде Роджеру, но мое сердце было целиком на стороне сэра Гая. К счастью, в одиночных поединках они ни разу не сразились между собой, возможно, заранее об этом условившись.

Улучив подходящий момент, я поинтересовалась мнением леди Марианны, кто все-таки станет победителем турнира. И вот тут леди Клод, сама того не желая, сильно огорчила меня! Она не дала леди Марианне и слова сказать, безапелляционно заявив, что кто бы ни победил, сэр Гай или мой дядя Роджер, королевой турнира в любом случае станет леди Марианна. Дядя Роджер и в самом деле по завершении каждого поединка оказывал леди Марианне знаки почтения, которые она игнорировала с полным безразличием, наверное, еще не догадываясь, сколь серьезны намерения могущественного лорда Роджера Лончема в отношении ее особы. Но сэр Гай и она ни разу не обменялись даже взглядом, не то что приветственным жестом. Она аплодировала его победам так же, как победе любого другого рыцаря, а сэр Гай не склонял перед ней копье, не удостаивал отдельным поклоном. Почему же леди Клод решила, что, победи сэр Гай, он непременно выберет леди Марианну? «Потому, милая Беатрис, что сэр Гай давно избрал леди Марианну своей Прекрасной Дамой и служит ей преданно и неустанно», – так ответила леди Клод, добавив, что это обстоятельство известно всему Ноттингемширу. Куртуазная любовь, поняла я, вот что связывает сэра Гая с леди Марианной. И все же ответ леди Клод, хотя и немного успокоил меня, показался странным. Ведь по всем куртуазным канонам рыцарю надлежит испытывать подобное чувство исключительно к замужней даме, а леди Марианна – девица. Вспомнив вчерашний разговор дяди Роджера и дяди Гесберта, я подумала, что сэр Гай знает о намерениях дяди Роджера, а потому уже сейчас выказывает леди Марианне любезную учтивость, как если бы она была замужем. Поразмысли я еще чуточку – и сообразила бы, что решение дяди Роджера созрело совсем недавно, а леди Клод утверждала, что о поклонении сэра Гая леди Марианне известно каждому в Ноттингемшире. Увы, я не уловила этого противоречия и услышала не то, что было сказано, а то, что пожелала услышать.

Началась вторая половина турнира, где рыцари вступали в сражение не поодиночке, а двумя отрядами, и я позабыла о леди Марианне. Один из отрядов возглавил дядя Роджер, второй – сэр Гай, и они оба направили коней в нашу сторону. Дядя Роджер, разумеется, склонил копье перед леди Марианной, и она была вынуждена ответить на этот знак величайшего почтения. А сэр Гай неожиданно, прямо как в моих мечтаниях, опустил копье к моим коленям. От волнения я едва не порвала свой шарф из тончайшего шелка, пока повязывала его вокруг копья сэра Гая.

Конечно, он победил, и я радовалась его победе, одновременно сочувствуя дяде Роджеру. Но мое сочувствие затмилось упоением, которое я испытала, когда сэр Гай поднес мне на острие копья корону королевы Любви и Красоты, а после преклонил передо мной колено, чтобы я возложила на его голову венец победителя. Глашатаи славили доблесть сэра Гая, возносили хвалу моей красоте, и совместное звучание наших имен показалось мне счастливым предзнаменованием. Мне даже стало немного жаль леди Марианну, которая, как я считала, испытывала грусть и зависть ко мне.

Сэр Гай отказался смотреть на состязание лучников и отправился в свой шатер освежиться после сражения и сменить доспехи на обычную одежду. Пока он отсутствовал, я витала в светлых и радостных мечтах и не следила за стрелками. Вокруг меня все было как в тумане, и я краем глаза увидела победителя – высокого старого лучника, но не прислушивалась к его разговору с сэром Рейнолдом, пока лучник не пожелал, чтобы награду ему вручила непременно леди Марианна. Свое пожелание он высказал громко и твердо, вызвав негодование отца леди Марианны, которое я разделила всем сердцем. Пусть она и саксонка, но все-таки знатная и благородная девица, чтобы ею так беззастенчиво помыкали. Но, к моему удивлению, леди Марианна отнеслась неожиданно благосклонно к прихоти убеленного сединами старца и не только вручила ему награду, но и нашла для него учтивые слова и самые добрые пожелания. Я никак не могла понять, что стало причиной подобной доброжелательности, особенно если вспомнить, с каким равнодушием она отнеслась к знакам внимания дяди Роджера. Оказалось, что мой дядя Гесберт, решив преподать ей урок смирения, потребовал от леди Марианны исполнить просьбу старого лучника, сам не зная, чем обернется его урок.

А обернулся он громким скандалом, когда стало известно, что этим лучником был предводитель знаменитых шервудских разбойников, именовавших себя вольными стрелками лорда Шервуда. Узнал его сэр Гай, вернувшийся к гостям сэра Рейнолда, когда лучник уже торопился уйти. Но узнал не сразу, и промедление оказалось роковым. Пусть сэр Гай и отправил ратников в погоню, но они не сумели настигнуть лучника, и вместо лорда Шервуда сэр Рейнолд получил письмо, прочитал его и передал сэру Гаю. И вот тут произошло нечто невиданное: сэр Гай переменился в лице и с такой непозволительной грубостью обрушился на леди Марианну, что дядя Гесберт, при всей нелюбви к ней, был вынужден вступиться и сказать, что она всего лишь подчинилась его настоянию. Леди Марианна выслушала упреки сэра Гая с холодным высокомерием, после чего покинула нас и в сопровождении небольшой свиты отправилась в Ноттингемский замок. Сэр Гай, минуту помедлив, бросился следом за ней. Я увидела, как он догнал леди Марианну и поймал ее руку, которую она немедленно высвободила. Тогда он опустился перед ней на колени, прямо в жижу из талого снега и грязи, низко склонил голову и поднес к губам край ее плаща. Леди Марианна что-то сказала ему, и он тут же поднялся, заговорил быстро и сбивчиво и подал ей письмо лорда Шервуда, словно оно могло послужить оправданием допущенной им грубости. Леди Марианна прочитала письмо и вдруг рассмеялась, а сэр Гай снова вспылил. Я смотрела на них во все глаза и совершенно не понимала, что происходит. Если это куртуазная любовь к Прекрасной Даме, то сэр Гай изобрел какие-то новые каноны, о которых еще никто не знает!

К обеду я постаралась принарядиться, ведь сэр Гай как мой рыцарь проводит меня за стол и займет место рядом со мной. Так все и вышло, но мне казалось, что сэр Гай вообще не обратил внимания ни на мой наряд, ни на меня саму, словно делить со мной трапезу было для него долгом, а не удовольствием. Он почти не занимал меня беседой и оставался очень мрачным. Не придумав лучшего способа привлечь его внимание, я сказала:

– Никогда бы не подумала, что известный всей Англии лорд Шервуда так стар!

– Известный всей Англии! – с нескрываемым гневом повторил сэр Гай и, наконец соизволив посмотреть на меня, усмехнулся: – Нет, дорогая леди Беатрис. Он вовсе не старый, мы с ним ровесники.

– А как же седина, старческие пятна на коже? – поразилась я.

– Притворные, как и хромота, которую он утратил, едва отошел подальше. Для него не составит труда принять любое обличье. Возраст легко угадать по рукам, но ведь он скрыл их под перчатками для стрельбы, – объяснил сэр Гай и в сердцах выдохнул: – Оборотень! Хотел бы я знать, зачем ему понадобилось так рисковать, появившись на этом турнире!

– Возможно, он просто решил позабавиться? – предположила я, радуясь, что разговор завязался и сэр Гай оживился, хотя и оставался мрачным.

– Позабавиться? – хмыкнул он и, сощурив глаза, покачал головой: – Нет, леди Беатрис! Вы, похоже, наслушались о лорде Шервуда разных историй, а они далеко не всегда правдивы. Он вовсе не такой бесшабашный, каким его описывает молва. Для подобного риска должен быть какой-то расчет. Понять бы, что за цель он преследовал!

– Полагаю, все объясняется просто, – вступил в беседу дядя Гесберт. – Его привлекла серебряная стрела, обещанная в награду победителю среди лучников.

Сэр Гай долго молчал, потом очень неопределенно пожал плечами и сказал так, словно сомневался в собственных словах: