Команданте Чавес. Его боялась Америка

Глава 3. Уго Чавес – социалист XXI века

«Самого великого социалиста нашей эры звали Иисус Христос. Подумайте только, Иисус капиталист… Кому в голову может придти такое?.. Или капитализм, который является прямой дорогой в ад, или социализм, если вы хотите построить Царство Божье на земле».

Несмотря на победу в холодной войне, Соединенные Штаты столкнулись в конце XX – начале XXI веков с новыми вызовами своей глобальной гегемонии. Именно об этом предупреждал североамериканскую политическую элиту Збигнев Бжезинский в своей книгах «Выбор: мировое господство или глобальное лидерство» и «Второй шанс». Бжезинский спрогнозировал появление новой антиамериканской идеологии, основанной на синтезе экономической теории марксизма, христианского гуманизма и радикального экологизма. Бжезинский пишет, что «в какой-то момент американцы столкнутся с коалицией, возглавляемой Китаем в Восточной Азии и Индией и Россией в Евразии, в которую затем может быть вовлечен и Иран». Развитие интернета приведет к обвальному распространению антиамериканизма в странах третьего мира, которые бросят «вызов глобальной иерархии, на вершине которой находится Америка». Бжезинского особенно беспокоит как раз сетевой характер распространения массовой антиамериканской идеологии.

«Что делать Америке, если ей придется столкнуться с рождением новой идеологии, носителями которой являются несколько небольших государств, не имеющих имперских амбиций, но находящихся на высоком уровне идеологической мобилизации? – спрашивает А. Рублев в своей статье «Страшный сон Бжезинского»[22], и продолжает:

– Надо сказать, что сегодня процессы возникновения новых идеологически полюсов происходят с поразительной быстротой. В качестве примера можно указать на латиноамериканский «боливарианизм»[23] или «социализм XXI века», возникший в результате осмысления Уго Чавесом кубинского опыта. Любопытно, что латиноамериканский региональный блок АБЛА, оформился практически одновременно с выходом в печать «Второго шанса» Бжезинского в 2007 году.

А ведь десять лет тому назад победа Уго Чавеса на выборах в Венесуэле воспринималась как малозначительное событие, представлявшее интерес лишь для узкого круга специалистов по Карибскому региону. Тогда Чавес, на первый взгляд, мало отличался от широко распространенного в Латинской Америке типажа военно-популистского лидера, которых в истории континента было, как минимум, несколько десятков. Однако, придя к власти, Чавес начал стремительную идеологическую эволюцию, сблизился с Фиделем Кастро и стал выдвигать идеологические инициативы, имеющие глобальный характер. При Чавесе Венесуэла превратилась в «плавильный котел» идеологий, в котором «варятся» сегодня элементы солидаризма, теологии освобождения, индейского национализма, марксизма советского типа, троцкизма, доктрины «новых левых» и классической европейской социал-демократии».

Похоже, происходит именно то, чего опасался Бжезинский.

«Пока капитализм «отдыхал» после распада СССР, – рассказывали на встрече с левыми активистами живущие в России венесуэльцы, – появилось новое революционное движение-бол иварианизм. Оно возникло как ответ неолиберализму[24]. Идеи глобализации, всемирной интеграции выглядят очень привлекательными. У всех будут одинаковые права и возможности, мы все будем жить как в одной большой деревне. Однако наш президент сравнивает этот процесс с поеданием маленькой рыбки большой. Это тоже интеграция, но для маленькой рыбки не очень выгодная. Именно такой вариант глобализации сегодня навязывают странам Латинской Америки, Африки и Азии»[25].

Уго Чавес с самого начала своего президентства называл себя «боливарианским патриотом» и применил свою интерпретацию к нескольким идеям С. Боливара, как часть т. н. Боливарианской революции. Это отразилось в изменении Конституции 1999 года, когда официальное название государства Венесуэла стало Боливарианская Республика Венесуэла. По всей стране возникли Боливариансие школы, Боливарианские кружки, а также Университет Боливарианской Венесуэлы. Часто термин «боливарианизм» даже специально используется для обозначения периода правления У. Чавеса. Главные положения боливарианизма, обозначенные самим Чавесом, включают в себя несколько основных пунктов:

• южноамериканский экономический и политический суверенитет (антиимпериализм);

• массовое участие в политической жизни населения через прямые выборы и референдумы (представительная демократия);

• экономическая самостоятельность (в производстве продовольствия, потребительских товаров долгосрочного пользования и т. д.);

• воспитание в людях патриотизма;

• справедливое распределение природных ресурсов;

• устранение коррупции.

Симон Боливар, на идеологическое наследие которого опирается Уго Чавес, был не просто последователем европейского Просвещения и продолжателем дела Французской революции в Западном полушарии. Он сформулировал идею континентальной революции, которую некоторые южноамериканские политические лидеры пытаются сейчас использовать как альтернативу глобализации по-американски.

Представления о мировой революции родились не в раннем марксизме. Для тех, кто штурмовал Бастилию, было уже совершенно понятно, что разум един для всего человечества, свобода является универсальным принципом, а потому идеи, вдохновившие Францию, непременно должны распространиться по всей Европе и по всему миру. Боливар, выросший в колониальном обществе, рассуждал несколько иначе. Для него торжество свободы оказывалось неотделимо от установления национальной независимости. Но эта независимость мыслилась не как завоевание самостоятельности несколькими периферийными государствами, а как освобождение континента в целом. Самостоятельность «нашей Америки» должна была гарантироваться ее внутренним единством.

Симон Боливар, завоевывая независимость для латиноамериканских республик, верил, что на месте испанских колоний появится не множество разрозненных и часто враждующих между собой государств, а единая семья братских народов, строящих свою судьбу самостоятельно, но совместно.

Уго Чавес во время визита в Уругвай 8 декабря 2005 года.

Этим мечтам не дано было воплотиться в жизнь, хотя, казалось бы, все предпосылки для этого были. Латинскую Америку объединяет испанский язык (за исключением, конечно, говорящей на португальском Бразилии), католическая религия, общие исторические корни и сходная культура, в том числе политическая. К тому же все страны региона на протяжении большей части своей истории находились под внешним влиянием – сначала это была европейская метрополия – Испания или Португалия, потом неформальное господство США, экономическое, а порой и политическое[26].

Неудивительно, что традиция Боливара продолжала влиять на радикалов и революционеров Латинской Америки в XX веке. «Революционное кондотьерство» Эрнесто Че Гевары исходило из той же боливарианской идеи о борьбе сразу в масштабах целого континента. Однако Че Гевара потерпел поражение. Причину его гибели надо искать в самом латиноамериканском обществе, которое в середине XX века было еще совершенно не готово к подобному радикальному преобразованию[27].

Но в конце 90-х годов XX – начале XXI веков начались глобальны социальные, политические и экономические изменения, которые не могли не повлиять и на латиноамериканский континент. Переход к постиндустриальному (информационному) глобальному обществу привел к сокращению суверенитета отдельных национальных государств, финансовой, индустриальной и политической уязвимости, а в целом – к кризису неолиберализма. Вновь оказались востребованными идеи Боливара, уже в интерпретации Уго Чавеса, при котором идея латиноамериканской интеграции возродилась под именем Боливарианской альтернативы и была одним из краеугольных камней стратегии венесуэльского президента.

В основе подхода Чавеса лежало трезвое понимание того, что «социализм в одной отдельно взятой стране» заведомо обречен, а революция должна выйти за пределы одного государства, превращаясь в фактор глобального общественного развития, иначе ей грозит вырождение. Президент Венесуэлы не случайно, возвращаясь в 2004 году из Москвы, читал «Преданную революцию» Льва Троцкого (книгу, подаренную ему во время тура по Европе кем-то из западных активистов). Идеи Троцкого ложились на его собственную боливарианскую традицию и уроки революций недавнего прошлого – кубинской, чилийской, никарагуанской. Если Венесуэла всерьез собиралась двигаться в сторону социализма, надо сделать что-то такое, что гарантирует от повторения советского опыта. Ответ виделся в демократической интеграции континента[28].

Чавесская версия боливарианизма, хотя и содержала по большей части идеи Симона Боливара, но включала и положения, взятые из работ марксистского историка Федерико Брито Фигероа. Чавес, в свое время, находился также под влиянием южноамериканской традиции кооперативизма, как и Хорхе Эльесера Гайтана, Фидель Кастро, Че Гевара и Сальвадор Альенде. На политические убеждения Чавеса оказали влияние такие фигура, как Эсекиель Самора и Симон Родригес.

В последнее десятилетие своей жизни Чавес придает большое значение демократическому социализму (форма социализма, которая подчеркивает активное участие нижних слоев населения в управлении государством) в современном боливарианизме. 30 января 2005 года на Всемирном социальном форуме в Порто-Алегре (Бразилия) Чавес заявил о своей поддержке демократического социализма как неотъемлемой части боливарианизма, говоря, что человечество должно принять политику «нового типа социализма и гуманизма, которые ставят людей, а не машины или государство, впереди всего». Позже он подтвердил свои слова в выступлении на 4-м Саммите по вопросам социального долга, проходившем в Каракасе.

То влияние, которое оказал сам Чавес на идеи боливарианизма, позволило как сторонникам, так и противникам венесуэльского президента называть это учение в его современном виде «чавизмом», а сами последователи Чавеса называют себя «чавистами».

Быть может, в этом есть значительная доля истины. Надо помнить, что, помимо идеи «демократического социализма» и борьба с коррупцией, боливарианизм, как и практически любая латиноамериканская политическая система, уже более ста пятидесяти лет, начиная с самого С. Боливара, базируется на таком своеобразном основании, как «каудилизм»[29].

По окончании войн за независимость страны Латинской Америки оказались под властью политических режимов, возглавляемых диктаторами – каудильо. При этом существование конституций не имело ни малейшего значения, тем более что их непрестанно изменяли и переделывали применительно к нуждам данного режима или сообразуясь с понятиями данного каудильо. По подсчетам У. Фостера («Очерк политической истории Америки»), в Венесуэле за сто лет конституции менялись 15 раз, в Эквадоре – 13, в Боливии – 19.

С началом экономического проникновения в Латинскую Америку Соединенные Штаты использовали военные перевороты и каудилизм в своих интересах. Диктатуры, установленные с помощью Вашингтона, неизменно оказываются наиболее антинародными, наиболее продажными, наиболее террористическими (в Венесуэле Панаме, на Гаити и др.).

Уже в 20–30-х гг. XIX в. в большинстве латиноамериканских республик в связи с формальным установлением конституционного строя и организацией периодических выборов в органы государственной власти (президент, конгресс и т. д.) стали возникать соперничающие группировки. На их базе в последующие десятилетия сложились две политические партии, получившие со временем название «исторических».

Чавес держит в руках новый АК-103 на военной выставке Expo Ejercito в Каракасе 14 июня 2006 года. Справа – министр обороны Венесуэлы Орландо Маниглия.

После завоевания независимости бывшие монархисты, унитаристы и приверженцы бюрократического управления получили название консерваторов и объединялись обычно в консервативную партию. Эта партия в большинстве стран стала наиболее последовательным защитником интересов крупных землевладельцев и католической церкви. Консерваторы были открытыми сторонниками сохранения особых привилегий армии и церкви.

Те круги латифундистов, которые были заинтересованы в торгово-промышленном развитии своих стран, верхушка буржуазии, а также давние противники унитаризма и бюрократической централизации (федералисты) составили ядро либеральной партии. Либералы в XIX в. в Латинской Америке, как правило, не были склонны к радикализму и не стремились к коренному изменению существующего общества. У них были не всегда принципиальные разногласия с консерваторами по отдельным и относительно второстепенным вопросам общественной жизни.

В целом различия между историческими партиями были достаточно условными. Но они становились существенными, когда речь шла о борьбе за государственную власть. Консерваторы и либералы в XIX в. не шли на компромиссы, отвергали политический центризм, безжалостно расправлялись с политическими противниками. Поскольку консерваторы более откровенно выражали интересы господствующей политической элиты, они в XIX в. в целом чаще находились у власти.

В XIX веке латиноамериканская двухпартийная система лишь чисто внешне напоминала свой английский прототип. И консерваторы, и либералы были в это время партиями только в условном смысле. Они не имели какой-либо стройной и прочной организации, а оставались лишь группировками. Их политическое кредо выражалось не в программных документах, а в откровенной ставке на определенного сильного лидера (каудильо), перед которым ставилась цель – захват власти и создание авторитарного режима.

Нередко и сами каудильо, опираясь на собственные вооруженные отряды, делали ставку на одну из двух соперничающих партий. В том случае, если тот или иной каудильо добивался поста президента республики, он рассматривал государственный механизм как свою вотчину и без всяких стеснений назначал на государственные должности своих партийных сторонников, расплачиваясь тем самым за оказанные ему политические услуги. Но и каудильо в борьбе за президентскую власть не полагались только на партийную поддержку.

Сама по себе оппозиционная партия на выборах заведомо не имела шансов на победу. Действующий президент и правящая партия использовали любые средства для того, чтобы не уступить своим политическим противникам государственную власть во время выборов. Они использовали все правовые и неправовые средства давления на избирателей, шли на подкупы, убийства политических противников, на фальсификацию итогов выборов и т. д.

Именно поэтому каудильо делали основную ставку не на выборы и свою «карманную» партию, а на захват власти насильственным путем, прежде всего на государственные перевороты. Трудящиеся массы, низы населения оставались равнодушными к государственным переворотам и к судьбе демократических институтов в целом.

Таким образом, политические партии в XIX в. в латиноамериканских государствах были не инструментом парламентаризма и демократии, а частью специфической системы – каудилизма. Последняя строилась по существу не на конституционно-правовой основе, а на грубой силе, на традициях и на харизматическом авторитете предводителя-каудильо.

Феномен каудилизма неразрывно связан в Латинской Америке с теми исключительными привилегиями, которые сохранила за собой армия еще с эпохи войны за независимость. Авторитарные и диктаторские режимы базировались на милитаризме, который уходил своими корнями в колониальное прошлое, в период борьбы за независимость, когда был высок авторитет военных.

Политическая нестабильность ставила армию в исключительное положение, делала ее часто арбитром в политических конфликтах. Армия не считала себя связанной конституцией. В XIX веке благодаря активному вмешательству армии в политическую жизнь государственные перевороты стали обычным явлением в подавляющем большинстве латиноамериканских республик.

С момента завоевания независимости и до конца XIX в. более ста переворотов в Латинской Америке закончились победой мятежников и свержением старых правительств. Пресловутые латиноамериканские пронунсиаментос были не «революциями», а типичными военными переворотами, сопровождавшимися простой сменой у власти различных фракций правящего блока. Новые каудильо мало что меняли в существующей социальной и политической системе.

Если непредвзято взглянуть на политическую деятельность Уго Чавеса, как предшествовавшую его президентскому правлению, так и во время руководства страной, то можно заметить, что многое, относящееся к каудильо XIX века, можно легко отнести и к Уго Чавесу. Подполковник Уго Чавес до конца жизни гордился своей принадлежностью к касте военных, уделял львиную долю своих трудов поддержке боеспособности венесуэльской армии, на которую он опирался, и которая не раз его поддерживала в трудные дни. Как и многие южноамериканские политики, он начал свою карьеру с попытки вооруженного переворота. А уж в том, что именно от этого сверххаризматичного лидера зависело как настоящее, так и будущее Венесуэлы, наверно мало кто сомневается.

Многое роднит его с и левыми команданте – Фиделем Кастро, Че Геварой, Камило Сьенфуэгосом. Но многое и разнит – например, совместимость радикального левого курса и демократии. В этом он схож с никарагуанскими сандинистами, которые, назначив в 1990 году свободны выборы и проиграв их, не стали цепляться за власть, а передали ее победителю – кандидату от либеральной оппозиции Виолетте Чаморро. (Впрочем, кто знает, если бы в тот момент дело не шло к развалу СССР, отказались бы сандинисты от власти так легко?)

Так или иначе, именно этот факт стал позднее важным моральным аргументом для президента Чавеса в Венесуэле. Когда Чавес говорил, что останется у власти лишь до тех пор, пока сохраняет поддержку избирателей, ему верили не только потому, что хотели верить, но и потому, что его заявления подтверждались опытом Никарагуа[30]. Но проверить эти заявления возможности так и не представилось.

По признанию матери будущего президента, она хотела, чтобы ее сын стал монахом. Но Чавес выбрал военную карьеру. Окончив Академию Министерства обороны, он человек поступил на службу в воздушно-десантные войска. Красный берет венесуэльских ВДВ останется его непременным атрибутом до конца жизни.

В течении всех трех президентских сроков он, без сомнения, активно опирался на армию, более того, его приходу к власти демократическим путем предшествовала попытка государственного переворота. В начале 1980-х годов Уго Чавес становится участником леворадикальной подпольной организации антиправительственной и антиамериканской направленности: в военном училище он вместе с сокурсниками создал организацию под названием «Комакате» («COMACATE»), которая со временем превратилась в Революционное боливарское движение.