В темном-темном лесу
– Ладно, фоточку-то покажи! – сказал Том.
Мелани опять просияла и с готовностью достала телефон.
– Если настаиваете. Вот тут он только что родился…
На фото была Мелани, белая как простыня, с кое-как собранными волосами. Она устало улыбалась белому кульку, который прижимала к груди.
Мне пришлось отвести взгляд.
– А тут он улыбается. Это не первая улыбка, первую я не поймала, но Билл улетел в командировку в Дубай, так что я постаралась сфотографировать следующую и отправила ему. А вот такой он сейчас, тут личико хорошо видно. Надел на голову тарелку, милаха…
Здесь ребенок, конечно, разительно отличался от своей версии с первого фото. Там был насупленный синюшный комок, тут – хохочущий щекастый малыш с оранжевой пластиковой миской на голове, весь перемазанный в какой-то зеленой жиже.
– Милаха! – воскликнула Фло. – Наверное, на папу похож?
– О господи! – Том вытаращил глаза в полупритворном ужасе. – Вот оно, родительство, добро пожаловать, все, что не выдержит многократной машинной стирки, просим оставить у входа.
– Ну да, что-то вроде того. – Мелани с улыбкой убрала телефон. – Но привыкаешь на удивление быстро. Для меня уже в порядке вещей перед выходом из дома проверять, нет ли каши в волосах… Все, хватит, а то я уже скучаю! Давай теперь ты, Нина. – Она повернулась к Нине, которая устроилась поближе к печке, обхватив колени. – Мы с тобой вроде встречались в Дареме? Или я путаю?
– Нет, не путаешь. Я к вам раз заезжала по пути к приятелю в Ньюкасл. Фло не помню, а с тобой мы точно пили в баре. Пили же?
Мелани закивала.
– Ну, короче, для тех, кто не знает: я Нина, мы с Клэр и Норой вместе учились в школе. Я врач… то есть учусь на хирурга. Вот недавно вернулась, работала три месяца в организации «Врачи без границ» и узнала об огнестрельных ранениях гораздо больше, чем хотела о них знать… Не верьте таблоидам, в Хакни мы все-таки сталкиваемся с огнестрелом не так часто.
Она вдруг потерла лицо ладонями. Впервые я увидела в ее броне трещинку. Я, конечно, догадывалась, что Колумбия не прошла даром, но после ее возвращения оттуда мы виделись всего пару раз, и она ничего не рассказывала, разве что пошутила про ужасную местную еду. Теперь же я задумалась, каково ей пришлось – каждый день штопать людей… которым это не всегда помогает.
– Короче. – Нина выжала из себя улыбку. – Я все, теперь пусть Тимми отдувается. Давай, мальчик Тим, твоя очередь.
– Ну хорошо… – Том криво усмехнулся. – Начнем с того, что зовут меня Том. Том Френч. Как меня тут уже отрекомендовали, я драматург. Не то чтоб сильно известный, но кое-что авангардное написал и даже награды имею. Мой супруг – театральный режиссер Брюс Уэстерли, возможно, вы о нем слышали…
Возникла пауза. Нина помотала головой. Том обвел взглядом всех и наконец с надеждой посмотрел на меня. С неохотой я тоже ответила «нет». Мне было очень неловко, но смысла врать я не видела. Том вздохнул.
– Да, люди, далекие от театральной жизни, не особенно обращают внимание на фамилии режиссеров. А с Клэр мы познакомились как раз через театр. Она ведь работает в «Королевской театральной компании». Брюс много с ними сотрудничает, ставил у них «Кориолана», например.
– О, «Кориолана»! – повторила Фло, энергично кивая.
Желая оправдаться за свое невежество, я тоже закивала – пожалуй, слишком энергично, потому что сразу почувствовала, как с волос сползает заколка. Нина зевнула, поднялась и молча вышла.
– Мы живем в Камдене. У нас пес по кличке Спартак. Если коротко, то Спарки. Порода – лабрадудель, помесь лабрадора с пуделем. Ему два года. Такой сладкий, но, конечно, не самая подходящая собака для пары трудоголиков, которые все время в разъездах. К счастью, мы нашли ему чудесную няню, она его выгуливает, когда нас нет. Так, что еще… Я вегетарианец. Господи, больше и сказать-то нечего. Хватило двух минут, чтобы перечислить все самое интересное. А, у меня есть татуировка. Сердце на левой лопатке. Вот, собственно, и все. Давай теперь ты, Нора.
По совершенно непонятным причинам я вдруг покраснела и уронила чашку, разлив чай на колени. Поспешно вытираясь краем шарфа, я заметила, что Нина вернулась. В одной руке у нее был табачный кисет, другой она ловко сооружала самокрутку, не сводя с меня темных глаз.
– Да мне и говорить особо нечего, – промямлила я. – Я, как и Нина… Клэр знаю со школы…
Мы не общались десять лет.
Я понятия не имею, зачем я здесь.
С трудом сглотнув, я продолжила:
– Мы с ней давно не виделись… как-то жизнь раскидала.
Лицо у меня горело. Еще и печка наконец раскочегарилась. Я машинально попыталась заправить волосы за уши, забыв, что у меня теперь короткая стрижка, так что пальцы скользнули по коротким взмокшим прядям, и жест вышел совсем беспо-мощным.
– Я писатель. Окончила Университетский колледж Лондона, какое-то время работала в одном журнале, без особых успехов, потому что всякую свободную минуту строчила роман – вместо того, чтобы набирать материал для статей и заводить полезные контакты. Короче, первую книгу я выпустила в двадцать два года и с тех пор только этим и занимаюсь.
– То есть ты реально зарабатываешь писательством на жизнь? – Том вскинул бровь. – Ого… Респект.
– Ну, не то чтобы прямо совсем одним писательством… Иногда даю онлайн-уроки, иногда колонки в журналы пишу. Ну, и еще мне повезло. – Тут я прикусила язык. – То есть, конечно, нельзя называть такое везением. Короче, умер дедушка и оставил мне небольшое наследство. Хватило на маленькую студию в Хакни. Она совсем крошечная, помещаюсь я и ноутбук, зато хотя бы о крыше над головой можно не беспокоиться.
– Здорово все-таки, что вы до сих пор подруги, – заметил Том. – Ну, в смысле, вы с Клэр и Ниной. Я после школы не общался ни с кем из одноклассников. Они в большинстве были мне совершенно чужими людьми. Да и вообще не скажу, что у меня остались приятные воспоминания о школе.
Говоря это, он не сводил с меня глаз, и я еще больше покраснела. Опять попыталась заправить волосы за ухо и уронила руку. Возможно, мне показалось, но в его взгляде сквозило какое-то ехидство. Он что-то знает? Он явно ждал от меня каких-то комментариев, однако обсуждать эту тему я не хотела. Пауза стала неловкой. Я мялась, изнывая от неправильности всего происходящего. Что я тут делаю? Десять лет прошло. Десять лет!
– Да у кого они остались-то, приятные воспоминания, – наконец пришла мне на помощь Нина. – Я лично помню только, что школа – отстой.
Я посмотрела на нее с благодарностью, а она едва заметно подмигнула мне в ответ.
– Так в чем тогда секрет долголетия вашей дружбы? – не унимался Том. – Как вам удается ее поддерживать?
Я смерила его откровенно неприязненным взглядом. Ну чего прицепился? И не одернуть его никак, не рискуя выставить себя полной идиоткой…
– Сама удивляюсь, – ответила я с вымученной улыбкой. – Просто нам везет, наверное.
– А муж или партнер у тебя есть? – спросила Мелани.
– Ни того, ни другого, даже лабрадудля нет.
Это должно было прозвучать как шутка, и все действительно засмеялись, но без особого энтузиазма и с явной жалостью. Я передала эстафету Фло, желая поскорее выйти из центра внимания.
Фло же была счастлива поговорить о своей дружбе с Клэр.
– Мы познакомились в университете. Обе поступили на историю искусств и попали в одно общежитие. Я зашла в общую комнату и увидела ее. Она смотрела сериал «Жители Ист-Энда» и грызла прядь волос – ну, знаете, эта ее милая привычка намотать локон на палец и его покусывать. Такая прелесть!
Я попыталась вспомнить, водилась ли за Клэр в школе такая «милая привычка», но ничего на ум не шло. Хотя нет, в памяти возникла картинка: Клэр сидит в кафе возле школы и рассеянно наматывает на палец кончик косы. Может, она его и грызла, не помню уже…
– На ней было голубое платье – она и сейчас в него влезает, представляете? Я лично после универа поправилась килограмм на шесть! Ну, короче, я сказала «привет», а она мне: «Ух ты, красивый шарф». И с тех пор мы лучшие подруги. Я… В общем, она такая классная! Всегда меня вдохновляет, поддерживает… Немногие могут, как она… – Фло осеклась, и я с ужасом заметила, что у нее увлажнились глаза. – Ладно, проехали… Она моя каменная стена, и я для нее на все готова. Вот на все. И я очень хочу сделать для нее идеальный девичник. Чтобы прошло как по маслу. Для меня это безумно важно. Это как… короче, как последнее, что я могу для нее сделать, понимаете?
И все это со слезами и с таким искренним пылом… Я даже слегка испугалась и, покосившись на остальных, поняла, что не одна такая. На лице у Тома была оторопь, а Нина вскинула брови так высоко, что они скрылись под челкой. Одна Мелани сохранила безмятежный вид – словно такой накал эмоций по отношению к подружке был для нее в порядке вещей.
– Ну… она просто замуж выходит, не в тюрьму садится, – сухо заметила Нина.
Фло либо не услышала, либо намеренно пропустила слова мимо ушей. Она откашлялась и утерла глаза.
– Извините. Господи, вот я сентиментальная рохля…
– Э-э… а чем ты по жизни занимаешься? – вежливо спросил Том, и тут до меня дошло, что Фло говорила только про Клэр и почти ничего не рассказала о себе.
– Ой, ну я… – Фло потупилась. – То тем, то этим… После универа я не сразу начала работать. У меня был тяжелый период. Клэр такая милая, так меня тогда поддержала. Когда я… Ну, не важно. Я к тому, что она… она самая лучшая подруга на свете, о такой можно только мечтать. Господи, что-то я совсем нюни распустила! – Она высморкалась и встала. – Кому еще чаю?
Чаю больше никто не хотел. Фло забрала поднос и ушла на кухню. Мелани снова посмотрела на телефон, проверяя сигнал.
– Очень странно, – произнесла Нина без всякого выражения.
– Что? – рассеянно спросила Мелани, отрываясь от экрана.
– Я про Фло и этот ее в кавычках идеальный девичник. Вам не кажется, что это немного… че-ресчур?
– А… – Мелани бросила взгляд в сторону кухни и понизила голос. – Знаете, может, с моей стороны и нехорошо об этом распространяться, но я не вижу смысла скрывать. На третьем году в универе у Фло было что-то вроде нервного срыва. Она забрала документы до выпускных экзаменов и, насколько мне известно, так и не закончила учебу. В общем, поэтому ей немного сложно все это обсуждать.
– Э-э… ну ладно, – только и ответила Нина.
Но я знала, что она думает: странно вовсе не то, что Фло не захотела вдаваться в подробности своей жизни после универа – в этом как раз никто не увидел ничего особенного. Странно звучало все ос-тальное.
Глава 5
Яхочу спать, но мне светят фонариком в глаза. Меня обследуют, проверяют, сканируют, снимают мою окровавленную одежду. Что случилось? Что я сделала?
Меня везут по длинным коридорам с приглушенным на ночь светом. За стеклянными дверьми палат спят пациенты. Некоторые просыпаются от шума каталки, и по их потрясенным лицам я вижу, что выгляжу жутко. От меня отворачиваются с ужасом и жалостью.
Врачи задают мне вопросы, на которые я не могу ответить, говорят мне что-то, что я не могу за-помнить.
Наконец меня подключают к монитору сердечного ритма и оставляют одну.
Я с трудом поворачиваюсь на бок и вижу ее через стеклянное окошечко в двери. Женщина в полицейской форме терпеливо ожидает, сидя на табурете.
Меня почему-то стерегут.
Я лежу и смотрю женщине в затылок. Хочется немедленно встать и пойти к ней с вопросами, но я не осмеливаюсь. Отчасти потому, что не уверена в своих одеревенелых ногах, отчасти потому, что боюсь услышать ответы.
Кажется, я лежу довольно долго, слушая гул приборов и щелканье аппарата, впрыскивающего морфий. Боль в голове и ногах отступает, становится далекой. И тогда я наконец засыпаю.
Мне снится кровь, растекающаяся по полу большой лужей. Я стою в ней на коленях, пытаюсь ее остановить. Она впитывается в мои пижамные штаны, расплывается по деревянному полу…
И я просыпаюсь.
Некоторое время я просто лежу с колотящимся сердцем. Глаза привыкают к полумраку палаты. Я чувствую сильнейшую жажду и боль в мочевом пузыре.
На тумбочке прямо на уровне головы стоит пластиковый стакан. С трудом дотягиваюсь до него, цепляю одним трясущимся пальцем за край, тяну к себе. Вода безвкусная и отдает пластиком, но какое же наслаждение ее пить! Я осушаю стакан и роняю голову на подушку, отчего перед глазами вспыхивают звезды.
Только теперь я замечаю провода и монитор, освещающий палату маленькими зелеными огоньками. Один провод тянется к пальцу на моей левой руке. Я подношу ее к лицу, чтобы рассмотреть провод, и с удивлением понимаю, что рука вся в крови и царапинах, и без того короткие покусанные ногти об-ломаны.
Я помню машину… Помню, как бежала по битому стеклу… Помню, что потеряла один ботинок…
Осторожно касаюсь ступней о ступню. Одна болит, вторая ничего не чувствует под толстой повязкой. Одна голень обмотана медицинской клейкой лентой.
Я случайно касаюсь рукой правого плеча, вздрагиваю и опускаю взгляд.
Из-под больничной сорочки виден огромный синяк, расползающийся по всему плечу. Я осторожно приспускаю ворот. Вижу центр синяка – набухшее багровое пятно над подмышкой. От чего он? Я точно знаю ответ, но он упрямо не желает вспоми-наться.
Автокатастрофа? Или… на меня напали?
Морщась от боли, я запускаю руку под простыню, веду ладонью по груди, животу, бокам. Руки у меня изрезаны, однако на теле вроде никаких повреждений. Я провожу по бедрам, трогаю между ног.
Там какая-то толстая прокладка. Боли нет. Нет порезов, синяков на внутренней стороне бедер.
По крайней мере, не это.
Я расслабляюсь и закрываю глаза от усталости. Я устала от попыток вспомнить, устала бояться. Щелкает аппарат с морфием, и все теряет значение.
Проваливаясь в сон, я вижу перед собой образ: охотничье ружье, висящее на стене.
И вдруг понимаю.
Это синяк от отдачи. Значит, я стреляла из ружья.
Глава 6
– Фло…
Я заглянула в кухню. Фло загружала чашки в посудомоечную машину.
– Ой, а ты чего все сама-то? Давай вместе.
– Да ну, брось, я закончила! – Фло захлопнула дверцу. – Я тебе чем-то могу помочь? Извини, что так получилось с кофе.
– Что?.. Да ничего страшного, переживу. Слушай, я спросить хотела, а когда будет Клэр?
– К шести. – Она посмотрела на кухонные часы. – Часа полтора убить осталось.
– Я просто подумала… Ничего, если я выйду на небольшую пробежку?
– На пробежку? – переспросила Фло с изумлением. – Да ничего, конечно, только темнеет уже…
– Да я недалеко. Просто мне надо…
Я замялась. Ну как ей объяснишь, я и себе-то объяснить не могу. Просто мне надо было выйти. Надо бежать.
Бегаю я почти каждый день. У меня четыре маршрута – по Виктория-парк в хорошую погоду и по улицам, когда дождь или темно. Я, конечно, устраиваю себе передышку на день-другой в неделю – говорят, это необходимо для восстановления мышц, – но потом тяга нарастает и потребность бежать становится императивной. Если этого не сделать, на меня нападает, ну… что-то вроде клаустрофобии. Вчера я не бегала – слишком много времени ушло на сборы и всякие дела, которые надо было закончить до отъезда, – и теперь испытывала настойчивое желание как можно скорее выйти из этой стеклянной коробки. Дело было даже не в физической нагрузке – по крайней мере, не только в ней. Я пробовала бегать по дорожке в спортзале, но это оказалось совсем не то. Весь смысл заключался в том, чтобы вырваться из стен, убежать прочь.
– Время у тебя еще есть, но лучше поторопись. – Фло глянула в окно. – Вечером в лесу реально темно.
– Я быстренько. Тут какие-нибудь дорожки есть?
– М-м… Думаю, лучше тебе бежать по тропинке… Сейчас, пойдем в гостиную, я покажу. – Она подвела меня к окну гостиной и ткнула в просвет между деревьями. – Короче, вот тропа, она ведет через лес к главной дороге. На ней будет меньше грязи, чем там, где вы на машинах подъезжали. Беги по ней до асфальтовой дороги, потом поверни направо и возвращайся тем путем, как вы приехали. Будет уже совсем темно, а тропинка без ограждений, так недолго и заблудиться. Погоди-ка. – Она пошла на кухню, порылась в ящике и выудила что-то похожее на запутанные подтяжки. – Вот, держи. Наголовный фонарик.
Я поблагодарила и вприпрыжку поскакала наверх переодеваться. Нина была в комнате – валялась на кровати, глядя в потолок и слушая музыку с айфона.
– По-моему, наша Фло просто ку-ку, – сообщила она мне, вынув наушники.
– Это клинический термин, доктор да Суза?
– Конечно! Сокращенное от латинского «кукуфикус», или «великая кукушка», что, в свою очередь, уходит корнями в языческие верования о том, что песня кукушки насылает безумие.
Смеясь, я стянула джинсы и влезла в термоле-гинсы.
– Если уж великая, тогда «кукуссимус». А где мои кроссовки? Я их у двери оставила.
– Закинула к тебе под кровать. Кстати, о ку-ку. Ты что, реально сейчас бегать собралась?
– Ну да, а что?
Я нырнула за кроссовками. Разумеется, вот они, в самом дальнем и пыльном углу.
– «А что?» Дай подумать. – Нина принялась загибать пальцы. – Во-первых, уже темнеет. Во-вторых, место незнакомое. В-третьих, в доме есть халявная еда и бухло. В-четвертых, я не говорила, что там уже темно, как в заднице?!
– Так уж прям как в заднице…
Я бросила быстрый взгляд на окно, зашнуровывая кроссовки. Стемнело, конечно, но не настолько, чтобы ничего не видеть. Небо было ясное, еще подсвеченное жемчужно-серым сиянием на западе, а на востоке из-за вершин деревьев выплывала луна.
– Сейчас полнолуние, так что совсем темно не будет, – сообщила я.
– Вы так уверены, мисс «я восемь лет не вылезала из Лондона и не отходила дальше пятидесяти метров от уличного фонаря»?
– Уверена. – Я затянула узлы потуже и выпрямилась. – Хватит зудеть над ухом. Мне надо выйти растрястись, или я тут реально с ума сойду без всякого пения кукушек.
– Что, тебе здесь настолько плохо?
– Нет.
На самом деле да. Мне было очень плохо, и я не могла объяснить этого Нине. Насколько мне плохо от того, что совершенно чужие люди ковыряются в нашем с Клэр прошлом, как в полузажившей ране.
Приезжать не следовало, это я уже хорошо поняла, но ничего не поделаешь: меня привезла Нина, и уехать я теперь могу только вместе с ней.
– Все нормально, просто хочу подышать. Мне надо. Через часик вернусь.
И я побежала вниз по лестнице, Нина же изобразила демонический хохот мне вслед:
– Беги, беги, все равно не убежишь!
Я выскочила на холодный свежий воздух и принялась разминаться у гаража. Чувство нависающей угрозы, граничащее с клаустрофобией, тут же бесследно исчезло. Неужели все дело в стеклянных стенах? Сидишь в них, как в аквариуме, и кто угодно снаружи может рассматривать тебя, оставаясь невидимым… А может, еще оттого, что комнаты в доме совершенно безликие, неживые… Как больница. Или полигон для социальных экспериментов.
Так или иначе, ощущение, что за мной кто-то наблюдает, прошло.
Я побежала.
Бежать легко. Никаких вопросов, никакого беспардонного любопытства, только холодный, восхитительный лесной воздух и негромкий стук подошв по ковру из сосновых иголок. Прошел довольно сильный дождь, но вода здесь не собиралась в лужи, как на утоптанной дороге, а уходила в мягкий грунт. Передо мной на многие мили была чистая, пружинистая тропа, усыпанная слоем игл с тысячи де-ревьев.
В моей семье больше никто не любил бегать, но вот бабушка любила ходить. Она рассказывала, что в детстве, когда ссорилась с подружками, писала имя обидчицы мелом на подошве и шла. К тому времени, как надпись стиралась, успевала пройти и злость.
Я ничего не пишу на подошвах. Я повторяю слова в голове до тех пор, пока не перестаю их слышать за стуком сердца и шагов. Сегодня я повторяла имя – хотя уже давно не злилась на его обладательницу. Клэр, Клэр, Клэр, Клэр…
Я бежала и бежала по лесу, и вокруг меня были сгущающаяся тьма и лесные шорохи. Я видела, как над головой у меня пролетают летучие мыши, слышала треск веток, ломаемых какой-то живностью. Один раз через тропу перебежала лиса и совершенно нахально остановилась, разглядывая меня и потягивая носом воздух.
Тропа шла немного под уклон, так что бежать было одно удовольствие – я словно летела по сумеречному лесу. И я совсем не боялась. Здесь те же деревья казались не молчаливыми наблюдателями за стеклом, а радушными друзьями, принимающими меня у себя в гостях. Они расступались передо мной, и я легко, почти не запыхавшись, бежала по тропинке.
Я понимала, что назад придется бежать в горку, причем по грязной и мокрой грунтовке, где можно запросто свалиться в наполненную водой канаву, и надо успеть добраться туда, пока еще хоть что-то видно. Я поднажала. Я не могла ориентироваться по времени и даже не знала точного расстояния маршрута – просто мне было известно, с какой максимальной скоростью я смогу бежать долго. Перепрыгивая через ствол поваленного дерева, я пошла на риск и на секунду прикрыла глаза, представляя, что я лечу и никогда больше не спущусь на землю.
Наконец впереди замаячила асфальтовая дорога – бледно-серая змея в сумраке. Когда я выбежала на нее, над головой заухала сова. Следуя инструкциям Фло, я свернула направо и припустила по асфальту. Однако пробежать успела недалеко, потому что за спиной послышался шорох автомобильных шин. Я посторонилась на обочину и встала, пропуская машину – не хватало только попасть под колеса кому-то, кто совсем не ожидает здесь пешеходов.
Она проехала мимо с оглушительным ревом – после тишины ночного леса шум мотора напоминал визг бензопилы. Ослепленная светом фар, я пыталась проморгаться, глядя вслед красным габаритным огням, похожим на рубиновые глаза в полумраке.
Я надеялась, что глаза быстро снова привыкнут к темноте, но нет, тьма теперь казалась значительно гуще, и мне вдруг стало страшно, что я могу упасть в канаву или споткнуться о какую-нибудь ветку. Нащупав в кармане наголовный фонарик, я кое-как нацепила его. Он был очень неудобный – крепление врезалось в кожу, но при этом он все равно болтался на голове, норовя вот-вот свалиться от тряски. Зато, по крайней мере, я видела перед собой островок асфальта с яркой белой разметкой.
Вскоре я добежала до поворота на подъездную дорожку и замедлила шаг.
Как же я была теперь благодарна Фло за фонарик. Тут нормальный бег был уже невозможен – так, осторожная трусца в обход луж и предательских ям, в которых легко подвернуть лодыжку. Грязь налипла на кроссовки, и они стали тяжелые, как кирпичи.
Я пыталась вспомнить, сколько там по этой дорожке до дома – полмили? Уже почти жалела, что не побежала обратно по лесу, хоть и в кромешной тьме… А потом вдалеке золотым маяком засиял стеклянный дом.
Подошвы увязали в грязи, словно дорога не хотела отпускать меня, хотела оставить здесь навсегда. Стиснув зубы, я прибавила ходу.
Я миновала, наверное, полпути, когда услышала за спиной шум. С асфальта на грунтовку сворачивала машина.
Часов у меня не было, телефон остался в доме. Неужели шесть? Я же бегу точно меньше часа…
Машина определенно едет сюда, тяжело взбираясь по уклону и объезжая ухабы.
Я прижалась к изгороди, прикрывая глаза от света и надеясь, что меня хотя бы не сильно окатят грязной водой, но тут машина остановилась. Дым из выхлопной трубы в свете луны поднимался белым облачком. Зажужжало, опускаясь, стекло, из стереосистемы донесся голос Бейонсе, но тот, кто сидел в машине, тут же приглушил звук.
Я сделала шаг к машине. Сердце колотилось сильнее, чем от самого быстрого бега. Фонарик у меня был направлен вниз, и я никак не могла изменить его положение, поэтому вообще стянула его с головы и направила на бледное лицо за рулем.
Хотя в этом не было никакой необходимости.
Я уже знала, кто там.
Клэр.
– Ли?! – изумленно выдохнула она, ладонью прикрывая глаза от света. – Господи, это правда ты? Я не… Ты что здесь делаешь?
Глава 7
Язамерла в полном замешательстве. Произошла кошмарная ошибка? Клэр и не думала меня звать, это Фло развела самодеятельность?
– Я… э… на девичник… Ты разве не…
– Ну ясное дело, на девичник! – Она расхохоталась, выпустив в воздух облачко пара. – В смысле, что ты делаешь в лесу в темноте? Готовишься к экспедиции на Северный полюс?
– Да я… на пробежку вышла. – Я попыталась напустить на себя полную невозмутимость, как будто бегать в темноте по лесу совершенно нормально. – И не очень уж тут холодно. Так, немного зябко.
На самом деле, конечно, было холодно, и, стоя на месте, я успела промерзнуть, так что испортила весь эффект от своих слов, невольно поежившись.
– Садись, поехали. – Она распахнула пассажирскую дверь.
– Ой, да у меня кроссовки грязные…
– Не волнуйся, машина арендована. Залезай уже, пока мы с тобой обе не околели!