Усадьба «Розель»

Пролог

2017 г.

Женщина открыла чуть помутневшие от времени, но еще живые и красивые глаза. За эти невероятные глаза ее даже звали играть в театре, потом – быть натурщицей. Но она отказывалась. Тогда казалось, что в жизни достаточно всего – чувств, эмоций. А теперь было ощущение, что эта жизнь как-то незаметно прошла мимо.

За окном едва брезжил рассвет. Опять она задремала в кресле с газетой. Взгляд упал на первую, уже давно пожелтевшую, полосу «Красной звезды». Почтальон всякий раз удивлялся, что она выписывала военную прессу. Хотя, скорее всего, это был просто повод подольше с ней поговорить. Что уж скромничать – она всегда чувствовала на себе восхищенные взгляды. Но держалась достойно. На публике никогда не позволяла себе ничего большего, чем улыбка. Ни скандалов с повышением голоса, ни выяснения отношений, ни истерик с заламыванием рук. Даже когда умер муж. Всегда спокойная и снисходительная, будто королева, – с подчиненными, и мягкая сдержанная хозяйка – дома. Никакого кокетства и прочих дешевых женских приемов в отношении мужчин. Настоящая богиня, стоящая выше мирской суеты. Но это не значит, что она была холодна и бесчувственна. Ее шарм не оставлял равнодушными представителей сильного пола, всегда ищущих ее внимания, желающих если не покорить эту недосягаемую женщину, то хотя бы поймать взгляд…

Да, она вела не самую праведную жизнь. Предавала, убила человека… Но и любила. Любила до безумия, так, что душу готова была за него продать. Воспоминания о былом унесли ее в тот вечер, когда она впервые увидела его… Женщина снова взяла дрожащими руками газету. С нечеткой, плохо пропечатанной фотографии на нее смотрел довольно молодой мужчина. Спокойная открытая улыбка, до боли знакомый прищур светлых глаз. Он, кажется, совсем не менялся. Наверное, и ушел вот таким же. «В моей жизни это чудо, что я стал военным летчиком. Я, мальчик из далекой, но милой сердцу украинской деревни…», – в глаза бросились несколько строчек из интервью.

Сердце сдавило в этот раз сильнее, чем все предыдущие разы. И долго не отпускало. Быть может, и ее время подходит? Нужно найти валидол. С трудом поднялась, тяжело опираясь на подлокотники кресла. Очень старые, наверное, как она сама, деревянные половицы, поскрипывали от ее шагов.

2008 г.

Спускаясь по трапу самолета, он сразу увидел родителей. Ну конечно, мать не могла потерпеть некоторое время, пока он выйдет в зал прилета, и уговорила отца воспользоваться своими связями, чтобы подойти к самому трапу. Юноша чуть нахмурился. Это был высокий худощавый молодой человек, светловолосый, с приятными чертами лица. За стеклами очков в тонкой металлической оправе с покрытием под золото сияли серые глаза. Светлые брови «домиком» делали выражение его лица наивно-грустным, как у Пьеро. Он был одет в пиджак и брюки серого цвета, и белую рубашку. Из багажа при нем был лишь небольшой черный чемодан на колесиках и коричневый кожаный портфель.

Мать держала в руках букет лилий. При виде сына в ее глазах блеснули слезы радости. Отец первым сделал шаг ему навстречу. Обняв молодого человека, он произнес:

– Добро пожаловать домой, Олег.

В машине всю дорогу от аэропорта домой мать, не умолкая, расспрашивала о самочувствии, последних событиях в Британии, еще о чем-то, хотя всего за день до приезда они разговаривали по видеосвязи, и она прекрасно знала все, что происходило с ним за границей. Олег делал скидку на ее немного суетливый и навязчивый характер, и потому в который раз терпеливо пересказывал ей все.

Черный автомобиль, за рулем которого был отец Олега Эдуард Яковлевич Лалин, свернул на дорогу, ведущую к их дому.

Когда-то Эдуард Яковлевич окончил Санкт-Петербургский государственный университет гражданской авиации и был по специальности летчиком. Он еще с детства мечтал посвятить себя этой профессии, как его дед, Иван Лалин, военный летчик, на счету которого за четыре года, которые длилась Великая Отечественная война, было более пятисот боевых вылетов и сто шестьдесят семь сбитых самолетов противника. Маленькому Эдуарду бабушка Екатерина Степановна, появившаяся на свет в деревне под Смоленском и сама с двадцати лет летавшая на легендарном биплане У-2, часто рассказывала, как впервые встретила его деда. Она попала в госпиталь с легким ранением плеча, и однажды, выйдя из душного, пропитавшегося запахом лекарств, помещения на улицу, увидела, как молодой сероглазый летчик с забинтованной головой сидел на пеньке и читал Шолохова. Познакомившись тогда, второй раз они встретились только через три года в Берлине, где в мае 1945 года написали свои имена на стене Рейхстага. И больше не расставались сорок шесть лет, до самой смерти Ивана Алексеевича. Эдуарду тогда было уже почти тридцать, и дед очень гордился его успехами в летном деле.

Летчиком отец Олега все-таки стал, но уже прошло несколько лет, как он решил уйти из этой профессии, и сейчас Эдуард Лалин предприниматель. У него довольно процветающая фирма.

Мать Олега, Анна Ивановна, красивая женщина с синими глазами и каштановыми волосами, всегда уложенными в аккуратную прическу, была младше отца на четыре года. Она работала заведующей неврологическим отделением городской многопрофильной больницы.

Задремавший Олег проснулся, когда машина остановилась у дома. Здесь прошло его детство. Блестящий черный рояль посреди огромного зала… Когда-то именно за ним мальчик час за часом репетировал концерты, симфонии, романсы всемирно известных композиторов. На миг ему захотелось вновь почувствовать себя ребенком – стеснительным и молчаливым пареньком, родители которого, заметив маленькую искру таланта, решили разжечь пламя – сделать из него известного пианиста. Теперь он и есть талантливый пианист-виртуоз, дипломант и лауреат многих конкурсов, гордость родного города, или просто сын богатых родителей, решивших реализовать свои мечты и слепить из своего ребенка идеал. И что будет, когда они узнают, что их мечта вот-вот рухнет, он не мог даже представить…

Семья расположилась на кожаных диванах в просторной гостиной. Внутри дома мало что изменилось после последнего приезда Олега. Интерьер комнаты был выполнен в кремовых и шоколадных тонах. Дополняли уютное убранство настоящий дровяной камин и шикарные французские шторы, попавшие в наше время из эпохи барокко. Такие шторы раньше украшали королевские банкетные залы и спальни аристократов.

Олег поднялся в свою комнату, чтобы переодеться с дороги. Он с самого утра чувствовал боль в висках. Видимо, влияла смена часовых поясов и невозможность полноценно выспаться. Он всегда тяжело переносил перелет. Проходя через светлый зал с огромными окнами, где стоял рояль, молодой человек подошел к инструменту и задумчиво провел рукой по крышке. Он не чувствовал радости от возвращения домой, и это его угнетало. Олег старался перебороть в себе нарастающее чувство раздражения, которое появлялось всегда, когда он видел, как старательно его родители стремятся продемонстрировать свой достаток и положение в обществе. Ему был чужд подобный снобизм. Он часто испытывал неловкость и даже стыд, когда видел, с каким усердием мать подражает аристократам, и стремится продемонстрировать свою сомнительную причастность к представителям элиты. Такая манера поведения не только у его родителей, но и у многих разбогатевших людей иногда забавляла Олега, а порой приводила его в бешенство. Он был убежден, что внутреннее благородство дается человеку от природы, а жалкие попытки подражать поведению высшего общества всегда выглядят смешно и неестественно. К сожалению, людей с претензией на принадлежность к высшим социальным слоям и искренне считающих себя интеллектуалами в последнее время появляется все больше и больше.

Оказавшись в своей комнате, молодой человек быстро принял душ, переоделся в джинсы и черную водолазку и спустился вниз. Ему предстоял непростой разговор с родителями, и затягивать с этим не стоило.

– Пап, мам, присядьте, – сказал Олег. В его голосе чувствовалось легкое волнение. – Нужно поговорить. Хочу сразу сказать, чтобы расставить все точки над i.

– Что случилось? – с легким беспокойством спросила Анна Ивановна.

Отец лишь вопросительно взглянул на сына.

– Я решил бросить музыку. Пойду служить в армию.

Глава I

Август 2018 г.

Было ли ей страшно? Да! Очень! Она испытывала тошнотворный животный страх за собственную жизнь. В голову лезли разные дурные мысли о сексуальном рабстве и пересадке органов. Ни один из телефонов, как назло, не отвечал. А потом и вовсе разрядился мобильный. Не удивительно, ведь она всегда использовала его в качестве диктофона. Сегодня, кстати, тоже. Перед тем, как экран устройства замигал, готовясь выключиться, мелькнула мысль все же вызвать полицию. Но как она объяснит, где находится? Кричать? Звать на помощь? Это тоже пугало. Закричать – значило признать, что она в беде. А Мила еще надеялась, что все происходящее – просто какое-то недоразумение.

Об ужасе ситуации девушка старалась не думать. Нельзя было давать волю своей слабости, иначе трезво рассуждать уже не получится. И так душили комком подступившие к горлу слезы.

Вообще даже самые трусливые и нерешительные люди в подобных ситуациях часто проявляют удивительную силу характера. А Литвинова была далеко не из пугливых.

Ей, конечно, говорили, что журналистика – опасная профессия, особенно если она связана с политикой. Но за четыре года работы в городской многотиражке ничего опасного с ней не случалось. В подобную передрягу Мила попала впервые. Именно это было первым, о чем она подумала, когда открыла глаза и обнаружила себя прикованной наручниками к батарее на чьей-то незнакомой кухне. Как банально – удар по голове, потеря сознания, наручники на запястье… Просто триллер какой-то!

Где она, что с ней случилось? Спросить не у кого, поскольку в квартире было пусто. В полном неведении прошло несколько часов, прежде чем в замке повернулся ключ, открылась входная дверь, и послышались мужские голоса, один из которых заставил Милу застыть в изумлении.

– Вот, девку поймали. Ходила по больнице, что-то у пациентов выспрашивала. Точно засланный казачок! Хм… казачка, – говорил невысокий коренастый брюнет, входя в кухню и кивая в сторону Милы.

Следом за ним шел статный широкоплечий блондин очень приятной наружности, при виде которого у девушки округлились глаза.

– Ты? – воскликнула она.

Мужчина тоже замер в дверях и глядел на нее с возрастающим возмущением. Это был Олег Лалин, оперуполномоченный уголовного розыска и ее бывший муж, с которым она… Хотя нет, пожалуй, нужно начать с самого начала.

Про больницу следует рассказать подробнее. Владелец газеты, в которой работала корреспондентом Мила, решил баллотироваться в депутаты городского совета. Его основным конкурентом по округу оказался главный врач местной больницы. Чтобы скомпрометировать служителя Гиппократа, шеф поручил Миле собрать на него компромат и написать об этом материал. Ходили слухи, что в больнице с пациентов дерут деньги за любую процедуру, хотя, как известно, медицинское обслуживание в нашей стране абсолютно бесплатное. Конечно, ни для кого не секрет, что такие поборы есть в каждом лечебном учреждении, но Миле следовало очернить именно указанного главврача, вот она и старалась. Как выяснилось, у конкурента тоже команда не лыком шита. Ее не только легко вычислили, но и обезвредили. И кто знает, что теперь будет с ней дальше…

– Дайте воды, – эти слова были произнесены настолько жалобным тоном, что ее саму, ту еще гордячку, передернуло.

Пить, на самом деле, хотелось просто адски. Но ощутила девушка это только теперь, когда выяснилось, что не так страшен черт, как она себе намалевала. Раньше потребности организма заглушал страх, и все мысли были направлены на то, чтобы отсюда выбраться.

Коренастый молча подал ей стакан воды.

– Ты тоже мент? – Мила решила использовать классическую тактику «лучшая защита – нападение» и пошла в наступление первой.

– Тоже, – ответил брюнет, ничуть не оскорбившись на «мента». – А ты что, Олега знаешь?

Журналистка собиралась что-то ответить, но Лалин грубо сказал:

– Немного знакомы.

Мила опешила, а брюнет хмыкнул, видимо, по-своему трактовав этот ответ.

– А зачем вы меня приковали? – возмутилась девушка.

– Ну ясное дело, зачем. Чтоб не сбежала.

– А я думала, вы меня на органы разберете, или в рабство продадите.

– Мадам насмотрелась криминальных сериалов, – опять заржал коренастый.

Он отстегнул наручники.

– Теперь выкладывай, как зовут, на кого работаешь, что делала в больнице? – это уже звучало как допрос.

Мила насупилась. Она решила не отвечать. Брюнет выжидающе постучал пальцами по столу. А бывшего супруга, кажется, вовсе не интересовало, что она ответит. Он с равнодушным видом курил и смотрел в окно.

Поскольку пауза затягивалась, Лалин все же решил ее нарушить.

– Меланья Романовна Литвинова ее зовут, – холодно сказал он.

– Ого, а вы и правда близко знакомы! Ну и имечко!

Мила бросила на брюнета испепеляющий взгляд и демонстративно отвернулась. Комментарии на тему ее имени девушка не переносила.

– Ладно, без шуток, – теперь брюнет был серьезен, даже угрожающе серьезен. – Рассказывай.

Журналистка не промолвила ни слова.

– Я повторяю – шутки закончились.

– Бить меня, что ли, будете? – осведомилась Мила. – По какому праву вы вообще меня тут удерживаете?

Она поняла, что никакой опасности ей не угрожает и решила, что пора отсюда выбираться. Хотя, может рассказать им все? Не так уж крепко она держалась за свою работу. Тем более, после вчерашней планерки.

Мила в который раз прокрутила в голове те события. Новая заместительница редактора появилась пару месяцев назад, и они с Милой не сработались от слова совсем. Та постоянно критиковала все материалы, которые писала девушка, так и норовя унизить ее перед шефом. А на злосчастной планерке и вовсе во всеуслышание заявила, что Литвинова не развивается как профессионал, и сама она в возрасте Милы уже была редактором. Выходит, у девушки нет карьерных амбиций, таланта и вообще желания работать. Тем не менее, шеф выбрал именно ее для выполнения столь ответственного поручения.

Коллеги недолюбливали склочную «замшу», поэтому поддержали Милу. Спортивный обозреватель Илья, выходя из кабинета руководителя, с улыбкой проговорил:

– Ну вот, виновные отчихвостены, ленивые пристыжены. Начинаем работать с новыми силами, – и подмигнул Миле.

И все равно на душе было скверно. Девушка знала себе цену как журналисту, и поэтому эти несправедливые придирки выводили ее из себя.

…Так вот, не то, чтобы Мила молчала из-за своей верности шефу. Она не хотела говорить из-за Олега. Тот сейчас выглядел чересчур равнодушным и высокомерным. Даже не взглянул на нее толком, хотя почти два года не виделись. Поэтому помогать ему уж точно не возникало желания.

– А с каких это пор полицию интересуют посетители городской поликлиники? – поинтересовалась Мила. – Какая разница, что я там делала? И это законно вообще – бить девушку по голове и тащить ее куда-то?

– Никто тебя не бил, – недобро засмеялся брюнет. – Ничего не докажешь. Да и мы всегда сможем отмазаться.

– Это понятно, вы ведь мусора, – презрительно выпалила Мила, чтобы посильнее задеть.

– Так, кукла, ты надоела! – он встал и приблизился. – Нос сломать?

Олег бросил в его сторону короткий взгляд, но остался неподвижен.

– Хамка! – продолжал возмущаться его коллега.

– О, простите, милостивые государи, что посмела столь дерзко с вами говорить, – съехидничала журналистка.

– Да вы благородных кровей, мадам! – усмехнулся, паясничая, гораздо более разговорчивый, чем коллега, брюнет. – А я не представился по всем правилам этикета. Граф Бражинский, более известный в узких кругах как Андрей Брага. С князем Лалиным вы, как выяснилось, знакомы.

Он шаркнул ногой и почтительно склонился, подражая героям исторических кинофильмов. Мила заметила, как скривились в недовольной гримасе губы Олега. Эти препирательства продолжались около получаса, и Лалин вдруг, затушив очередной окурок, объявил, что ему пора уходить. «Чтооо? – Мила возмущенно глядела на бывшего мужа. – Неужели ты оставишь меня с этим?»

Но Олег то ли не заметил, то ли не понял. Пока Лалин надевал куртку и выходил в подъезд, Андрей сверлил Милу взглядом. Конечно, он видел ее бледные губы, прямой нос, брови, придававшие ей чуть надменное выражение, темно-карие завораживающие и пронзительные глаза. И едва заметный тонкий шрам слева возле глаза, который тянется от виска к щеке. В ее лице было что-то утонченное и изысканное. Это подчеркивало и серое платье рубашечного покроя, и подвернутая французская коса, в которую были заплетены темные волосы, и серебряная цепочка с небольшим аккуратным кулоном в виде цветка лилии, и изящные часики на узком запястье. Очевидно, что барышня не робкого десятка. Другая бы на ее месте уже заливалась слезами.

Лалин отчего-то сегодня был совсем не в духе. Сам это заметил. Когда спускался по подъезду, между вторым и третьим этажом какие-то два парня не очень интеллигентного вида попросили у него сигаретку, но, наткнувшись на острый взгляд светлых глаз, быстро отвязались. Олег вышел, остановился, чтобы прикурить. Черт, надо бросать! Тошнит уже от курева. Еще и эта дамочка окончательно настроение испортила… Неожиданная встреча с бывшей женой его совершенно не обрадовала.

Лалин совсем недалеко отошел от подъезда их консперативной квартиры, когда его чуть не сшибли с ног. В плечо сильно кто-то ударился. Мужчина оглянулся и обомлел: это была Мила, только совсем не такая, какой он ее только что видел. Волосы выбились их прически, пуговицы на платье частично оторваны, словно ткань резко потянули, возле локтя намечался немалый синяк, а на скуле алел след от удара. В глазах девушки ясно читалась паника.

– Что… – Лалин запнулся, – случилось?

***

Лето 1944г., Латвия, Латгалия

Зарево от догорающего самолета ДБ-3ф еще было видно за деревьями, но его экипаж все дальше уходил от погибшей железной птицы. Только рядовой Максим Чижов по прозвищу Чиж, несколько раз оглянулся и хмуро посмотрел в том направлении.

Темнело. Четверо солдат под командованием летчика-пилота, капитана Ивана Лалина, после воздушного боя с немецким мессершмиттом вынуждены были десантироваться на поле, окруженном со всех сторон лесом. В округе не было видно ни одного дома. Рыжий, круглолицый стрелок Алексей Михайличенко, поломал ногу при десантировании, и его пришлось нести на самодельных носилках. Несли крепкий широкоплечий Лалин и самый молодой из членов экипажа стрелок-радист Чижов. Штурман, высокий пожилой солдат Иннокентий Куров шел по тропинке впереди.

– На поле гречиха в самом цвету. Кто-то ж ее посеял. Значит, поблизости поселок или деревня должны быть, – рассуждал он.

– Товарищ капитан, а что, если фриц вернется? – спросил Чиж.

На его еще почти совсем мальчишеском лице появилось выражение недоумения. Это был его третий боевой вылет, и впервые смерть оказалась так близко.

– Он думает, что сбил нас. Так что не вернется, – уверенно ответил Лалин.

– Жаль, что ушел! Еще б немного, и мы его… Кто-то уже бывал в этих местах? – снова подал голос Максим.

Все молчали. Нужно было разобраться, где они находятся, и выйти к позициям своих. А для начала хотя бы найти ночлег и чего-нибудь поесть. Кроме того, Лалин раздумывал, как подать своим весточку, что они все живы. А еще думал, что теперь будет без него в полку, кого назначат командовать эскадрильей…

– Эх, как бы не пришлось в лесу под открытым небом ночевать, – пробурчал Куров. – Винтовка или ППШ не помешали бы.

Стали рассуждать, далеко ли ближайший город, в какой стороне Режица[1], захваченная фашистами, по позициям которых они и должны были нанести удар. Постепенно разговор свелся к обсуждению семей, воспоминаниям о родных. Каждый переживал, как бы матери или жене похоронку не принесли, ведь никто же пока не знает, что они спаслись.

– Мать не переживет, – вздохнул Чиж. – В прошлом году на старшего брата Митьку похоронка пришла, так она долго сама не своя ходила.

– А у меня жена, двое взрослых сыновей тоже на фронте, – заметил Куров.

Лалин молчал, но все сослуживцы знали, что и его есть кому оплакивать в случае чего. Молодой капитан после того, как выписался из госпиталя, стал часто письма писать, и судя по всему – женщине. Между собой солдаты нередко шутили на тему того, что сердце их сурового командира наконец-то кто-то покорил.

Так брели еще примерно около часа, когда вышли на просеку, а по ней на небольшую поляну.

– Глядите, баба! – воскликнул штурман, указывая вперед.

В сумерках, да еще и среди деревьев трудно было что-то разглядеть. Но присмотревшись, Лалин заметил нечто белое, мелькнувшее за кустами. Оказалось, это коза. Хозяйка животного, девушка лет семнадцати, со светлыми, как пшеница, волосами, оказалась там же. Латышка присела у ствола дуба, видимо, решив спрятаться. Иван ее окликнул, и она вышла.

Лалин опустил носилки, а затем, одернув гимнастерку, поправив портупею и широкий командирский ремень, представился. Девушка молчала, перебирая тонкими пальчиками волосы в косе.

– Как вас зовут? – спросил Иван. – Вы понимаете по-русски?

Она кивнула.

– Я Илга, – ответила почти на чистом русском. – А вам здесь нельзя быть! Здесь кругом немцы. У нас всех коз угнали, вот одну оставили.

Солдаты переглянулись.

– Ешкин-крошкин… – тихо выругался Куров.

[1] Ре́зекне (до 1893 года – Розиттен, до 1917 и в 1944—1945 годах официальное название Режица – седьмой по величине город в Латвии. «Сердце Латгалии». Город, построенный на семи холмах. Находится в 50 км от границы с Россией.

Глава II

В кабинете было, как обычно, накурено. Уже совсем стемнело, когда Олег вернулся от начальства. В окне виднелись огни соседних домов и офисных зданий.

– Везет тебе, Лалин, уходишь из этой дыры в нормальное место, – заметил Андрей Бражинский, откинувшись на спинку компьютерного кресла. – Хорошо хоть в этом охранном холдинге платят?

– Нормально. Я не из-за денег ухожу. Просто тут все достало.

«Конечно, не из-за денег, – с завистью подумал Андрей. – Родители с финансами помогут, если что».

На самом деле, Олег давно решил уйти из полиции. Детская мечта стать военным так и не осуществилась. Шел в уголовный розыск, как юноша-романтик, надеясь, что будет приносить пользу людям. А на самом деле одна грязь тут, и виноват всегда тот, у кого нет денег и связей. Поэтому решил уйти в крупный охранный холдинг «Кордон безопасности». Тем более, давно переманивали. В данной структуре работали только специалисты, имеющие опыт службы в спецподразделениях. Холдинг активно сотрудничал с силовыми структурами, специализировался на вооруженной и физической охране, охране собственности, сопровождении грузов, предоставлении юридических услуг, монтаже и обслуживании систем видеонаблюдения, и многом другом. В общем, контора была очень серьезная. Олегу уже доводилось оказывать им профессиональные услуги. Так и познакомились. Вот предложили должность начальника отдела вооруженной охраны, и он согласился.

– Ладно, на чем я там остановился… Короче, ты как ушел, она все мне и выложила про свое журналистское задание, – продолжил свой рассказ Андрей, сидя на столе, среди гор папок и документов. – Я и подумать не мог, что в подъезде на нее какие-то гопники нападут, а то б проводил.

Как выяснилось, они ошиблись, задержав журналистку. В поликлинике сотрудник полиции в штатском выслеживал нелегального распространителя сильнодействующих медикаментов, о котором уже поступало несколько сигналов. Вот и посчитал Милу подозрительной. А то, что не очень законные методы, с помощью которых проворачивали подобные операции, теперь известны представителю прессы, Олегу не нравилось. Но Мила, когда он отпаивал ее, напуганную, чаем в кафе, пообещала не совать нос в их дела, в свою очередь, потребовав аналогичного обещания.

– Так откуда ты ее знаешь?

– Кого? – Лалин отвлекся от своих мыслей и поглядел на коллегу.

– Ну эту Литвинову.

– Не важно.

– Расскажи!

– Брага, отвали.

Андрей явно хотел выведать, в насколько близких отношениях состояли его друг и журналистка.

– Кстати, как там Натали? Что-то давно она к тебе сюда не заходила, – вспомнил он про нынешнюю пассию Олега.

– Нормально. Ничего нового, – Лалин явно был не расположен откровенничать.

Андрей принялся насвистывать мотив известной старой песни «Бестия моя знойно рыжая». Олег недовольно покосился на этого шута, но промолчал. Наталья действительно имела роскошные рыжие волосы, так что понятно, кому был посвящен сей бездарный вокальный номер.