Кукурузный сон

Как это ни странно, меня это не напрягало. Бывали дни, когда я сам, по собственной инициативе, видя, что на работе завал, оставался после суток, чтобы помочь другим санитарам. Нет, в восторге я не был, но… Как бы это объяснить? Я чувствовал себя при деле. Да, точняк – именно «при деле»! Возможно, во всем виновато мое слишком развитое воображение, но теперь мысль моих родителей сделать из меня врача уже не казалась мне такой уж варварски дикой, и я даже начал представлять, как по прошествии лет этак десяти я, в маске и тонких резиновых перчатках, со скальпелем в руке и сосредоточенным выражением лица, стою в операционной и копаюсь в распахнутой настежь грудной клетке пациента, словно водитель под капотом своего автомобиля. Разобрать несложно, нужно научиться собирать обратно. Причем собирать так, чтобы не оставалось лишних деталей, когда соберешь… У меня вот они остаются даже тогда, когда я чиню простой электрочайник. А человек ведь далеко не чайник, поэтому нужно учиться, учиться и еще раз учиться! Вот такие мысли начали появляться у меня в голове.

Не поднимайте удивленно брови, не морщите лоб и не крутите пальцем у виска. Сам знаю, что переделать человека за пару недель невозможно. Догадливые какие. Ну да, была еще одна причина, по которой я шел на работу как на праздник. Так уж и быть, расскажу. Какой смысл скрывать, когда и так уже почти все про себя выболтал? В общем, врачом в нашем отделении работала та женщина, дочке которой я купил гематоген в день своего трудоустройства. Кстати, оказалось, что это не ее дочь, а сестра. У нее же не было ни мужа, ни ребенка, ни котенка… Это я так, между прочим узнал.

Наше удивление было взаимным, когда мы впервые пересеклись в отделении. У нее было имя – Маша. Не Ивановна, не Сановна, а именно Маша! А я – Антон. Врач и санитар – это практически как Красавица и Чудовище, как Суламифь и Соломон, ну, или… в общем, сами придумайте. В любом случае, несостыковочка прослеживалась. Не такая, чтобы сразу вызвать порицание со стороны медицинского социума, но все же… Разница в возрасте – раз, разница в образовании – два, разница в социальном положении – три, ну и еще всякая прочая мура, которую так любят подчеркивать неуверенные в себе люди. Но я-то был уверен в себе! Наверное… может быть.

А может быть, я просто был глуп и зелен, не знаю. Мы с Машей часто обедали в больничном кафетерии. Вдвоем за одним столиком. Ничего необычного, скажете вы и, скорее всего, будете правы, но мне это очень нравилось. Зачастую после этих обедов я оставался голоден, потому что почти ничего не ел, а если и ел, то не смог бы сказать, что именно. Я просто сидел за столиком напротив Маши и не мог глаз от нее оторвать. Сижу, а сердце стучится так, что, кажется, вот-вот ребра сломает и вырвется наружу. Слушаю то, что она говорит, а сам слова сказать не могу. В общем, сижу, слушаю ее, смотрю на нее, и на душе так светло и тепло становится. В такие минуты мне казалось, что мир остановился и время замерло. Конечно, хотелось бы, чтобы и для Маши мир остановился, но… мало ли что нам порой хочется? Короче, не лирик я, но ощущения странные и, я бы даже сказал, волнующие. Одновременно и приятные, и настораживающие…

Ну что вы улыбаетесь, умники? Какой еще избыток тестостерона вы выдумали? Хотя… вполне может быть. Аллочка куда-то пропала из моего подсознания, так и не раскрыв секрет исчезновения таек, так что, возможно, дело именно в переизбытке этого гормона. Ну да ладно, я вообще не про это. Мой способ казаться плохим и злым с Машей вообще не работал – стоило мне ее увидеть, как тут же улыбка сама собой растягивала мои губы. Знаете, бывает, что ты знаешь человека всего несколько дней, а тебе кажется, что вы знакомы уже целую вечность. Вот так же у меня было и с Машей. Несколько раз мы с ней гуляли по лесу вокруг больницы, и она говорила, что ей хорошо и легко со мной. Мне с ней тоже хорошо. Наверное, все это может дать повод для возникновения всяких разных мыслей, но не спешите их озвучивать – мы с Машей вели себя как хорошие друзья.

В общем, работа мне нравилась, а общение с Машей компенсировало фекальные моменты…

Больше всего график моей работы не нравился Саре. Вместо увлекательных, почти ежедневных вечерних прогулок в моих руках по улицам города для нее настали безрадостные дни затворничества. Приходя домой, я теперь частенько заставал ее в одной позе – она сидела на задних лапках у входа в свой домик и с тоской смотрела вдаль. Тоску в ее непроницаемых антрацитовых глазках рассмотреть было трудно, но я знал: она там есть. Кушать она стала совсем мало, а вот воду выпивала всю. Иногда я пытался с ней разговаривать, но она всем своим крысиным видом выражала полное безразличие к подобным заискиваниям, а порой просто отворачивалась и зевала.

Как я и ожидал, друзья, пронюхав о том, что я устроился на работу, стали чаще созваниваться со мной. Зарплату я еще не получал, а деньги, выигранные с помощью волшебной системы Кости, не афишировал, но они действовали на опережение, и вскоре начала образовываться этакая очередь за беспроцентным кредитом, который к тому же возвращать было не обязательно. Друзья мои! Как же я вас всех люблю! А уж как ценю за непоколебимую уверенность в моем бескорыстии и полном отсутствии зачатков меркантильности!

В общем, рабочие будни меня несколько оторвали от привычного образа жизни, но я от этого сильно не страдал. Единственное, что меня немного напрягало, так это то, что я все никак не мог дозвониться до Артема. Правда, Костя успокоил меня, сказав, что у него все нормально, да и вообще он уже большой мальчик. В этом Костя был прав на сто процентов – Артем действительно был большим мальчиком.

В конце второй рабочей недели, в субботу, после суточного дежурства я ввалился в комнату и, не раздеваясь, словно поваленное дерево, рухнул на диван. Смена выдалась суматошная, прикорнуть не удалось ни на минуту, поэтому сейчас единственным моим желанием было спать, спать и спать. Стоило голове прикоснуться к подушке, как я тут же провалился в глубокий сон. Но, видимо, в это субботнее утро мне не судьба было поспать. Телефонная трель с неумолимостью злого рока настойчиво и назяще ввинчивалась в мозг. Ну что за дурная привычка – не выключать телефон? Может, угомонится? Где уж там – телефон замолкал на секунду-другую и затем вновь принимался звонить. Господи! За что? За что ты сделал меня человеком, который не может не ответить на телефонный звонок? Ну за что? Как ты вообще мог допустить, чтобы мысль об изобретении телефона пришла в человеческую голову? Так, стоп! Извините, лишканул. Телефон – штука полезная и в каких-то моментах просто необходимая, так что еще раз приношу свои извинения – это я от переутомления и недосыпа наболтал чего попало, и даже суточное бдение у коек тяжелобольных людей в этом случае меня не оправдывает. В общем, как бы я ни хотел спать, но на звонок ответил.

Звонил приятель, а его настойчивость оправдывалась новостью: Жижу зарезали. Совсем. Наглушняк. В общем, больше он у меня денег точно не попросит. В сонном тумане, окутавшем мой мозг, осознание случившегося происходило как-то медленно, но тем не менее туман этот начал рассеиваться. Окончательно внести ясность в мои мысли помог звонивший приятель, когда в конце разговора попросил взаймы. Выглядело это примерно так: «А ты что, не знал? Я первый тебе рассказал? Ха! Тогда плати за жареную новость». И я сейчас не прикалываюсь – звучало это именно так. Прямо блевать хочется. Не от разговора и не от звонившего, а от самого себя. Потому что не послал его на хрен, а, пообещав занять, отключился.

Сев на диван, я обхватил голову руками. Ну и что я имею? Усталость, жесткий недосып и… Господи! О чем я думаю? У меня друга убили, а я… Ну, убили и что? Я-то чем ему сейчас помогу? Тем, что не высплюсь? Может, поднять руку, опустить и послать всех куда подальше? Где-то в кино я такое видел, но беда в том, что я не киногерой, к сожалению, и не могу себе такого позволить. К тому же потом ведь придется долгое время выслушивать фразы типа: «Как ты мог…», «Не ожидали…», «Он ведь был и твоим другом…». Моралисты хреновы! Как будто их связывает что-то большее, чем совместные попойки.

Ладно, успокойся. Хочешь спать – спи, а нет… Как бы то ни было, а Артем действительно был моим другом. Пусть он довольно часто создавал труднорешаемые проблемы, но не проводить в последний путь – как-то не по-человечески. Это во мне совесть заговорила. Не спит, сука! Бессонница у нее… В такие моменты я всерьез задумываюсь о том, как бы мне ее утопить, ну или хоть обменять у кого на какое-нибудь более полезное свойство характера. Правда, я почти уверен, что у меня из этой затеи ничего не получится. Во-первых, наверняка уже поздно – прижилась она у меня, а во-вторых – дураков не найдешь, а умным она без надобности. Без нее жить проще.

Тяжело вздохнув, я набрал номер Кости. В динамике раздались короткие гудки. Сбросив, я перенабрал – снова короткие гудки. Я сбрасывал и перенабирал раз десять, и все время номер был занят, а потом вообще исчез из зоны действия сети. Черт! Час от часу не легче.

Мозг отказывался принимать факт гибели Артема. В голову лезли всякие дурацкие мысли. Может, все это шутка? Или новый способ попросить денег взаймы? Нет, слишком уж креативно и даже несколько эпатажно. Непохоже…

Сон прошел, я встал, включил чайник и начал переодеваться. Вещи, в которых я работаю, то есть, в которых хожу на работу, пропахли человеческим потом и испражнениями. Скорее всего, запах этот у меня в голове, потому что, приходя на работу, я снимаю вещи и аккуратно вешаю их в отдельный пенал – такие есть у всех работников больницы. Вещи висят в этом пенале до тех пор, пока я вновь не надеваю их, возвращаясь со смены домой. Работаю же я в больничной униформе. Тем не менее, приходя с работы, я снимаю вещи с себя и бросаю их на диван. Блин! Надо их отнести в прачечную, а то скоро уже ходить будет не в чем. Умывшись и переодевшись, я заварил крепкий растворимый кофе. Бр-р-р… Сделав несколько глотков, я рассовал по карманам телефон, сигареты и вышел из комнаты. Сара даже нос не высунула из своего домика. Нужно будет все-таки сводить ее как-нибудь на прогулку.

Выйдя из подъезда, я присел на скамейку. Прямо напротив разбит небольшой палисадник с кустами роз. Это единственный приятный взгляду участок окружающего ландшафта. Слева, через дорогу – неухоженное футбольное поле. Сзади – два мусорных контейнера. Кстати, прикольная штука – контейнеры пусты, а мусор почему-то вываливают рядом с ними. Может, это какой-то квест? Ну, типа игры – уворачиваться от летающих по всему двору отходов, когда дует ветер. А ветер дует постоянно, вне зависимости от времени года – наш двор расположен в зоне повышенной турбулентности.

Закурив, я стараюсь смотреть только на кусты роз. Тысячи мыслей и вопросов роятся у меня в голове. Стоп! Так и с ума можно сойти. Телефон Кости все так же недоступен. Кому же мне позвонить? В памяти всплыло лицо Эшли. Кажется, я уже упоминал, что мы были с ней знакомы. Причем уже давно, еще со школы. Она неоднократно претендовала на то, чтобы лишить меня девственности, но всегда терпела фиаско. Если честно, она мне нравилась, но… В общем, я не мог переступить через мною же созданную систему ценностей – ну, «на всю жизнь…» и так далее.

Пока у меня еще оставалась надежда на то, что новость о гибели Артема фейковая. Очень мне не хотелось верить в его смерть. Я понимал, что надежда эта призрачная, но ведь говорят, что она умирает последней. Моя еще конвульсивно дергала ножками, но через минуту, издав протяжный стон, все же умерла. Какой-то черный юморок пошел, да? А что вы хотите в субботнее утро после… В общем, вы поняли, позитивчика мало.

Я набрал номер Эшли. Через два гудка она ответила:

– Да?

– Привет, Эшли.

– О, Антон! Привет! Ты уже в пути?

– М-м… Куда? Я что-то пропустил?

– Так, стоп. В смысле – «куда»? Ты разве не слышал про Артема? Его так-то примокрили, – в голосе слышится раздражение.

Моя надежда достала револьвер и выстрелила себе в голову. Умерла во второй раз. Теперь уже точно. Отмучилась, бедненькая.

– Сегодня утром я уже слышал что-то подобное.

– Только сегодня?! Так-то мы на похороны едем. А ты? Приедешь?

Вот так, уже похороны. Работа отрывает от коллектива.

– А надо? – вырвалось у меня прежде, чем я успел остановиться.

Реакция последовала незамедлительно:

– Сними эту маску бесчувственной мрази! Тебе она не идет. Я ведь знаю, какой ты на самом деле.

Черт подери, прямо экстрасенс какой-то! Я и сам-то до конца себя не знаю, а она, видите ли, знает! Но я не перебиваю ее и продолжаю слушать.

– Он был и твоим другом! – она повышает голос. – В общем, так, если надумаешь, то к десяти будь у кинотеатра «Мир». Встретимся там, но учти: я не смогу тебя долго ждать, – Эшли отключилась.

На часах десять минут десятого. В принципе, время есть. Итак, Жижу все-таки убили… Похороны… Что я вообще знаю о похоронах? Проходит прощание с телом усопшего, затем гроб закапывают в землю, траур… С трауром, правда, сейчас как-то не очень. Не соблюдают его. По крайней мере, мне так кажется. Посидели, выпили, покушали, помянули… В общем, соблюли формальности и разбежались по своим делам. Поскорее забыть о случившемся, вернуться к обычной, привычной жизни, не омраченной памятью о трагедии. Сейчас даже черный цвет потерял значение траурного. Зачастую на похоронах можно увидеть молодых парней и девушек, разодетых в пух и прах. Да и не только молодых людей… А черный цвет, он теперь «стройнит и подчеркивает фигуру». Вот так. Нет, нет, я далеко не ангел, но что-то уходит из жизни людей, уходит навсегда, а пустота ничем не заполняется. А это опасно. Очень.

Взгляд скользнул по кустам роз.

– Моя мама их очень любит, – говорю я вслух сам себе и, тяжело вздохнув, встаю со скамейки.

Суставы в коленях захрустели. Эх, старость не в радость, молодость не жизнь. Еще восемнадцати нет, а хрущу, как развалина. Пора активизировать свою жизнь. Да куда еще-то? Просто какая-то неудачная суббота, потому и мысли не очень. Выкинув окурок, я поплелся на автобусную остановку.

Новость о смерти Артема все-таки сильно меня шокировала – все мысли были только о нем. Что случилось? Ведь должно же быть какое-то объяснение? Как он вообще позволил с собой такое сделать? А может, просто бытовуха? Слово за слово, хером по столу и труп? Возможно. Такое случается сплошь и рядом. Нет, здесь что-то другое. Но что?

Во мне одновременно проснулись Арчи Гудвин и доктор Ватсон. Не хватало только их боссов, но и этим двоим в моей голове было тесно. Яркий свет залил сознание, будто в черепной коробке загорелась лампочка. Ну, знаете, как в мультиках показывают. «Вот оно!» – сказал Арчи Гудвин, подняв вверх указательный палец. «Да, да! Точно!» – вторил ему доктор Ватсон. «Пошли вон! Оба!» – сказал я им мысленно, и они удалились из моей головы, что-то бурча себе под нос. Я же попытался ухватить за хвост промелькнувшую мысль. В последнее время я не мог дозвониться до Артема, так как его телефон был выключен. Так? Так. Что сказал по этому поводу Костя? Что уставом «Русского фронта» телефоны запрещены его членам, а Артем в последнее время посещал их собрания, так как искал того прыщавого парня… Воспитатель хренов, блин. Неужели это они его? Что же случилось? Он ведь просто хотел поговорить с этим Штапиком, попробовать пообщаться с ним не на языке силы… Вот и попробовал, черт возьми. Да, эта версия казалась мне самой правдоподобной и логичной, и я не сомневался, что прав. Я вновь попробовал дозвониться до Кости, но его телефон был выключен. Мне это уже совсем не нравилось. Где-то в глубине души притаилось нехорошее предчувствие.

Яркое граффити Who I am? на промелькнувшем за окном автобуса строительном вагончике – на некоторое время отвлекло меня от мыслей об Артеме, но ненадолго. По его словам, он почти знал ответ на этот вопрос… Костя точно знал, кто он. А я? Знаю ли я?

В задумчивости время летит незаметно. Я чуть было не проехал нужную мне остановку, но вовремя спохватился и вышел из автобуса. Эшли нигде не было видно. Время, назначенное ею, уже прошло. Черт! Зачем я вообще сюда приперся? Итак, что я имею? Вместо заслуженного отдыха после рабочей смены я тащусь на похороны друга. Мало мне усопших на работе. Жижу сейчас уже ничего не беспокоит, он свое отволновался… Нет, зря вы так – сердце у меня есть. Большое. Наверное… может быть.

Я покрутил головой. Центр города. Кинотеатр «Мир» с его дешевыми дневными сеансами. Частенько я убегал со школы и, купив билеты сразу на два сеанса, уютно устраивался на заднем ряду. А вон там, за кинотеатром, огромное стеклянное здание «Книжного мира», где в отделах стоят обитые кожей небольшие диванчики, на которых, удобно расположившись, можно часами проводить время в компании любимых литературных героев. А прямо перед кинотеатром на высоком пьедестале установлен легендарный Т-34. Задуман он был как памятник славе русского оружия в победе над фашизмом, но со временем превратился в излюбленное место игр детворы. Для меня же этот памятник стал отображением приземленности жизненной философии моих родителей. Мне было всего шесть лет, когда я умудрился забраться сначала на сам пьедестал, а потом и на гусеницы танка. Возможно, я рискнул бы добраться и до башни, но тут мой взгляд упал вниз. Дыхание перехватило, тело парализовало, я не мог пошевелиться и замер, чуть сам не превратившись в памятник. На просьбы родителей спуститься вниз я не реагировал, тогда отцу пришлось подниматься и снимать меня. Вот тогда-то родители и сказали мне: «Сынок, довольствуйся видом снизу вверх, а не наоборот». Ну, вы поняли? А я запомнил! На всю жизнь! Где уж тут стать писателем, когда крылья подрезали еще в детстве? Возись, сынок, с утками и мечтай стать врачом.

О чем это я? Извините, отвлекся.

Мое внимание привлекла группа молодых людей, уныло бредущих мимо памятника в сторону многоэтажек. У многих из них в руках были цветы, бутонами вниз, выглядевшие скорее вениками, а не букетами. Присмотревшись, я заметил среди этой группы несколько знакомых лиц. Держась на приличном расстоянии, я последовал за ними туда, сам не знаю куда.

Погода начала портиться: свинцового отлива тучи уже почти полностью заполонили еще пять минут назад голубое небо. Дождя еще не было, но воздух уже наполнился прелым запахом сырости. Пройдя сотню метров, я оказался у главного входа на территорию похоронного бюро. За высокой кованой оградой толпилось довольно много народа. К сожалению, многих из них я знал лично и большинство из этих многих должны были мне деньги. Надежда на их возврат не умерла, но лишь потому, что никогда и не рождалась.

Тут собралась разношерстная публика. Я почти уверен, что все они были лично знакомы с убиенным, ну, или по крайней мере слышали о нем. Я уже упоминал, что при жизни Артем был очень общительным и компанейским парнем, и вот теперь его смерть, пусть и на какое-то время, а точнее – на несколько часов, примирила, в принципе, непримиримых и вечно враждующих между собой представителей различных субкультур. Кого здесь только не было – панки, рокеры, металлисты, анимешники, готы… Промелькнуло даже несколько розовеньких эмо… Этим-то что дома не сидится? В общем, это скопище больше смахивало на какой-то карнавал, а скорее – на шабаш, нежели на процессию прощания с усопшим: разукрашенные во все цвета радуги волосы, ирокезы, кожаные куртки, металлические заклепки… Не хватало только бездомных. Хотя мне показалось, что среди этого сборища представителей арт-, суб- и вообще непонятно каких культур, промелькнуло и несколько бомжей. По крайней мере, по виду. Начали образовываться кружки, в которых поминки уже шли полным ходом: бутылки с алкоголем передавались из рук в руки, и порой сквозь тихий шепот, которым старались разговаривать собравшиеся, вдруг прорывались взрывы веселого смеха, но они тут же стихали. Пока стихали. Говорю же, шабаш. Только пока самое его начало. Просто не успели разогреться, и хрупкие рамки глупых приличий еще не разлетелись в мелкие щепы. То ли еще будет!

Меня заметили только тогда, когда я уже был в самом центре этого столпотворения. Здороваясь на ходу, кивая смутно узнаваемым лицам, я проталкивался вперед в надежде встретить Костю, но его не было. Зато меня нашла Эшли – сзади раздался душераздирающий вопль раненой пантеры. Я не знаю, как кричат эти кошки, но именно эта ассоциация пришла мне на ум. Услышав вопль, я застыл на месте, как вкопанный. По спине пробежал холодок, кожа покрылась мурашками, а волосы на затылке встали дыбом, как у дикого секача в брачный период. Медленно повернувшись, я лицом к лицу столкнулся с Эшли. Обхватив меня за шею, она уткнулась мне в плечо.

– Вот и ты! Я не дождалась тебя и ушла. Но ты пришел. Я знала, что ты придешь! – Эшли разрыдалась.

На какое-то время мы с ней привлекли всеобщее внимание похоронной тусовки: кто-то посмотрел на нас с пониманием, кто-то с удивлением, но посмотрели все. Правда, через секунду-другую все вновь вернулись к своим занятиям, и бутылки продолжили ходить по рукам.

Я прижал Эшли к себе и погладил по голове, пытаясь успокоить ее. Никогда бы не подумал, что она такая чувствительная. Я знал ее несколько другой. По крайней мере, в розовых одеждах я ее не видел… В голову лезли всякие глупые слова, я гладил Эшли по голове и приговаривал:

– Не плачь. Ну-ну, не лей ты слезы горькие, красавица моя. Настанет день, и я его найду. А как найду, так удавлю.

Как эти слова вырвались у меня, я не могу ответить себе даже сейчас, по прошествии многих лет…

Истерика Эшли прекратилась моментально. Она отстранилась от меня и посмотрела прямо в глаза:

– Это правда? Ты обещаешь?

Если честно, то в тот момент я на секунду растерялся. Под лопаткой кольнуло. Все-таки не зря говорят: «Язык мой – враг мой». Попытавшись справиться с оторопью, я твердо ответил:

– Да.

Слезы на глазах Эшли высохли мгновенно. Черт! А были ли они? Не знаю, врать не буду, но макияж точно не поплыл…

– Ты Костю не видела?

– Какого Костю?

– Ну, Костю-Грача?

– Это кто?

Вот так незадача. Почему я решил, что они знакомы?

– Ладно, забудь.

Пожав плечами, Эшли чмокнула меня в щеку и, взяв за руку, увлекла в здание похоронного бюро.

Изнутри заведение выглядело намного приличнее, чем снаружи. Смотря на здание с улицы, можно было лишь удивляться тому, что оно еще не развалилось: на асфальте валялись вывалившиеся из кладки кирпичи, из-под крыши сыпалась бетонная крошка и что-то еще, что сразу и определить-то было сложно. В общем, снаружи вид у здания был не очень презентабельным, а вот внутри дело обстояло куда лучше. Не шикардос, но вполне прилично и глазу приятно: стены оклеены обоями светло-синего цвета; на окнах шторы того же оттенка; с потолка на длинных металлических трубках свисали четыре матовых плафона, дававших достаточно света. Просто и строго. В воздухе витал запах ладана. Легкий для восприятия и приятный для обоняния. Эшли недовольно поморщила носик. «Ага! Вот и зашевелились твои бесенята», – усмехнулся я про себя. Войдя внутрь здания, я почувствовал себя более комфортно, что ли. Ступор, в котором я пребывал все время с момента известия о смерти Артема, начал проходить, и я вновь стал воспринимать окружающий мир более-менее саркастически-иронично. В общем, почти как всегда.

Внутри скорбящих было гораздо меньше, чем снаружи. Видимо, те, кто остался на улице, не прошли фейс-контроль. Подозреваю, что родственники просто попросили руководство бюро не пускать их внутрь. Не захотелось им, чтобы трагедия превратилась в фарс. Думаю, людей можно понять.

Несмотря на более чем приличное внутреннее убранство, обстановка все же была унылая. Не тягостная, а именно унылая.

– Как-то все печальненько. Не находишь? – прошептал я на ухо Эшли.

Она одарила меня испепеляющим взглядом и вновь натянула на лицо скорбное выражение. Говорю же, пантера. Но вроде не раненая.

Гроб стоял почти вплотную к дальней стене помещения. Огромный, черный, лакированный макинтош. Перед ним большая фотография Артема с траурной каймой. Священник, худой высокий мужчина, лет пятидесяти, уже закончил все манипуляции, которые ему необходимо было выполнить и соблюсти, и теперь спокойно стоял среди родственников, опустив взгляд в пол. Наверное, скорбь выражал. Мне кажется, что он догадался о том, что ворота в рай на том свете покойному были закрыты еще на этом, и сейчас испытывал чувство вины по этому поводу. По крайней мере, у меня сложилось именно такое впечатление.

Я наклонился к Эшли:

– На похороны я не поеду.

Не оборачиваясь, она молча кивнула. Видимо, у нее тоже прошел приступ вселенского человеколюбия, и она вновь стала сама собой. Ну, а какая она, вы еще узнаете!

Сколько полагается простоять на прощании, чтобы можно было уйти, не нарушив приличий? Я не знаю, но мы простояли минут пятнадцать. Наверное, приличия были соблюдены, потому что Эшли шепнула мне: