Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши

Первопроходцами высшего общества в лондонском отделении были вдовствующая герцогиня Манчестерская, чья тиара 1903 года с мотивом пламенеющего сердца и завитками (для которой она сама предоставила более тысячи бриллиантов) с гордостью хранится сегодня в Музее Виктории и Альберта, и ее крестница Консуэло Вандербильт. Свидетельством того, насколько высока была репутация Cartier со времен Итальянского бульвара, стал тот факт, что Вандербильт, американская «долларовая принцесса», которая с момента вступления в брак с герцогом Мальборо в 1895 году «покорила общество своей красотой, умом и живостью», стала патронессой магазина.

Посол за рубежом

Луи находил счастье в творчестве, ему нравилось обсуждать новые идеи с дизайнерами, у Пьера был дар, как теперь принято говорить, нетворкинга. Обученный отцом делу покупки и продажи, он вспоминал, что это было трудное время: «Меня иногда жестко критиковал отец, которому было нелегко угодить, и я охотно признавал свои ошибки. Я даже благодарил его за ценные наблюдения, поскольку они помогали мне совершенствоваться». Пьер понял, что первое впечатление клиента о фирме начинается именно с него, поэтому всегда был «одет так тщательно, как девушка, собирающаяся на свой первый бал». Он носил крахмальную белую рубашку, черный галстук, свежий василек в петлице и брюки, которые были так тщательно отглажены, что «стрелкой можно было разрезать масло».

Каждый божий день Пьер выглядел так, будто собирался на свадьбу, – таким образом он демонстрировал уважение клиентам и подчеркивал, что Cartier олицетворяет элегантность. Но исключительным был и сам подход к продажам. Как вспоминал один из коллег, его техника ведения переговоров, скажем, о продаже жемчужного ожерелья, отличалась от того, что большинство людей могло бы себе представить. «Пьер никогда не говорил: «Это отличная покупка, ожерелье из X жемчужин весом Y гран, идеально подобранное и стоящее Z долларов». Он рассказывал о художниках XVII века, которые рисовали прекрасных дам с жемчужными ожерельями, или описывал богатые цвета желтого и розового жемчуга, из которого были подобраны ожерелья, или обсуждал сложность подбора жемчуга, или вспоминал об Индии и ее любви к красоте и драгоценностям». Он интуитивно чувствовал мотивы людей, решившихся на дорогую покупку.

Пьер мог быть хорошим приобретением для фирмы в Англии, но не хотел находиться там все время. Он арендовал квартиру на Сеймур-стрит в Мэрилбоне, чтобы использовать ее как загородный дом, но регулярно возвращался оттуда в Париж. Не было никаких сомнений в том, что Рю де ла Пэ, 13 по-прежнему была главной сценой Cartier, и Пьеру не нравилось находиться слишком далеко от места основного действия. Однако он добровольно вызвался совершать поездки в другие страны. В 1903 году Пьер впервые посетил Америку, в 1904-м отправился в Россию, где встретился с возможными поставщиками и попытался развить местный бизнес.

В 1906 году Cartier et Fils («Картье и сын») стали называться Cartier Freres («Братья Картье») – 65-летний Альфред решил, что Пьер способен взять на себя его роль совладельца фирмы. На самом деле Альфред будет оставаться патриархом семьи и фирмы вплоть до своей смерти, но изменение структуры компании было необходимо для налогового планирования и защиты будущего компании. Имя Cartier Freres первоначально означало только Луи и Пьера – Жак только что присоединился к работе, и ему еще не хватало опыта. Не желая конфликтов между сыновьями, Альфред включил пункт об урегулировании споров в учредительные документы фирмы. Если между Луи и Пьером возникли разногласия, вопрос должен решать либо Альфред, либо тесть Луи – Жан-Филипп Ворт.

Летом 1906 года, когда миссис Таунсенд запасалась драгоценностями в Париже, 28-летний Пьер сел на корабль, идущий из Саутгемптона в Америку. Альфред желал знать, настало ли время для экспансии в Нью-Йорке; оценить ситуацию должен был член семьи. Луи был больше заинтересован генерировать новые дизайнерские идеи в Париже, чем путешествовать за границу; Пьер, который с детства мечтал заниматься бизнесом в Америке, с радостью отправился выполнять поручение отца. Он путешествовал с Виктором Дотремоном, продавцом из лондонского филиала, который ранее жил в Нью-Йорке; его семья по-прежнему обитала на Манхэттене и могла помочь.

Они провели три недели в Америке, изучая состояние рынка предметов роскоши. Если Картье собирались открыть там филиал, нужно было иметь представление о конкуренции, рынке аренды помещений для розничной торговли и американских аппетитах в отношении французских драгоценностей. Дни были заполнены встречами с клиентами: обсуждением последних моделей тиар с Дж. П. Морганом в его новой библиотеке или беседой с миссис Корнелиус Вандербильт III в ее доме на 57-й улице Манхэттена.

Пьер Картье в санях во время раннего визита в Россию, 1904 год

Пьеру нравилось встречаться с людьми, он был рад взять на себя роль представителя семейной фирмы. Cartier был не так хорошо известен в Нью-Йорке, как в Париже, но среди избранных это имя открывало двери. Тем не менее американский бизнес оказался более медленным, чем ожидалось. Фондовый рынок – «барометр ювелира», как позже скажет его младший брат, – некоторое время шел по нисходящей, и ситуация становилась все хуже. К следующему году широко распространившаяся паника на Уолл-стрит привела к осаде банков: отчаявшиеся работники боялись потерять заработанные деньги. В конце концов вмешался Дж. П. Морган. В той же недавно построенной библиотеке, где встречался с Пьером, он созвал собрание коллег-банкиров и, как гласит легенда, запер двери, чтобы никто не ушел, пока не будет найдено решение. Ему удалось убедить всех последовать своему примеру, вложив большую сумму собственных средств для поддержки финансовой системы. Бедствие было предотвращено, но рынок, ранее пребывавший в состоянии эйфории, испытал шок. Потребуется много месяцев, чтобы ситуация нормализовалась.

Для семьи Картье, столь желавшей «завоевать» Америку, страна стала менее привлекательной. Финансовая осторожность Cartier всегда помогала пережить тяжелые времена. Вот и на этот раз с наступлением 1907 года и усилением финансового кризиса в Америке Пьер не мог игнорировать тот факт, что риски нью-йоркского предприятия могут перевесить выгоды. Все изменила случайная встреча.

Счастливая случайность

Весной 1907 года Эльма Рамси, 33-летняя состоятельная американка со Среднего Запада, приехала с матерью на сезон в Париж. Однажды она решила отправиться на прогулку по романтическим улочкам, но начался ливень. Некоторое время дама продолжала идти, а дождь не прекращался. Промокнув насквозь, она была вынуждена искать укрытия в ближайшем магазине. Это был магазин по адресу Рю де ла Пэ, 13. Продавцы Cartier, полагая, что растрепанная дама, оставляющая мокрые следы в их храме роскоши, вряд ли совершит покупку, проигнорировали ее. Пьер, который краем глаза видел это, был потрясен. Отец учил: каждый, кто вошел в Cartier, заслуживает уважения, поэтому он бросился ей навстречу сам.

Предлагая свою помощь, Пьер не мог не заметить, что мисс Рамси была красивой – с каштановыми волосами, прекрасными темными глазами и тонкими губами. Она тоже обратила внимание на учтивого француза с приятными манерами. Как позже она призналась одному журналисту, это была любовь с первого взгляда.

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Эльма была очень милой, очень теплой. Она никогда не заботилась о своей внешности так сильно, как Пьер, поэтому я могу себе представить, что в тот день, когда они встретились, в ней не было ничего особенного, хотя она из гораздо более богатой семьи, чем Картье.

Эльма Рамси была второй из четырех детей, рожденных в семье магната из Сент-Луиса Моисея Рамси-младшего, который заработал свое состояние на водопроводных, железнодорожных и литейных поставках. Хотя дети Рамси никогда ни в чем не нуждались, они видели, как усердно работал их отец, и не были испорченными детками богатых родителей. Об Эльме и двух ее сестрах местная пресса писала, как о «необычайно симпатичных девушках», которые «гордятся своей оригинальностью и презрительно отказываются быть такими, как того требуют модные картинки». Жизнь в Сент-Луисе, вдали от светской истерии Нью-Йорка, возможно, сделала Эльму приземленнее и проще большинства американских клиентов Cartier. Ей было не понять того значения, которое уделялось в Европе аристократическим титулам. «Лично я слишком американка, чтобы не восхищаться тем, что может сделать человек, – писала она, – но здесь [во Франции] любое старое животное, [как только] вытаскивает имя из могилы какого-то титулованного старого предка, имеет успех у дам, и американские леди падки на это, как и все остальные».

В 1894 году, за тринадцать лет до знакомства с Пьером, Эльма и ее старшая сестра Марион были увезены матерью в Европу. Намереваясь сделать из дочерей путешествующих молодых леди, г-жа Рамси хотела, чтобы ее дочери также получили хорошее образование в области искусства, музыки и языков. Эльма, которой было девятнадцать лет, впитала в себя все это, особенно – музыку.

К тому времени, когда она встретила Пьера, обе ее сестры были замужем, она была тридцатитрехлетней старой девой, а отец уже умер. Ее мать надеялась, что еще одна поездка в Европу поможет дочери найти мужа; так девушка оказалась во французской столице, вооруженная визитными карточками и рекомендациями в зажиточные семьи. Эльма была миллионершей, но миссис Рамси не оставляла надежды, что найдется тот, кто по-настоящему полюбит ее дочь, а не деньги.

Все лето, после их случайной встречи в доме 13, Рю де ла Пэ, Пьер провел с Эльмой. Он даже пригласил ее с матерью на свадьбу младшей сестры Сюзанн. Миссис Рамси одобряла эти отношения. Ее дочь и ювелир, казалось, разделяли одни и те же взгляды: важность семьи, необходимость усердно трудиться для достижения успеха и признание того, что с богатством приходит ответственность. Прежде чем Эльма села на корабль, идущий обратно в Америку, Пьер преподнес ей особый подарок. Можно было ожидать, что это будет алмазный браслет, но, зная ее любовь к архитектуре, он заказал уникальное издание книги о французских замках – с личным посвящением на первой странице.

Осенью Пьер отправился в Америку под предлогом бизнеса. Ему надлежало встретиться с потенциальными клиентами и лично проверить экономическую ситуацию: отец хотел знать, действительно ли все так ужасно, как писали в прессе. Находясь там, он общался с журналистами, возможно, думая об Эльме и хваля стиль американских женщин: «Их вкус в ювелирных украшениях и способ ношения – это то, что я бы назвал совершенством. С точки зрения ювелира, хотелось бы, чтобы они носили больше украшений, но я должен поклониться их вкусам… Они не надевают слишком много вещей за один раз». Но главная цель поездки Пьера не была связана с работой. Наряду с драгоценностями, которые он доставил американским клиентам Cartier, он вез коробочку с особым кольцом.

К декабрю того же года пресса по обе стороны Атлантики объявила о помолвке Пьера и Эльмы. «Ну, я не знаю, как его описать, – говорила невеста в интервью о помолвке. – У него голубые глаза и темные волосы, гладкое лицо. Сколько ему лет? Не знаю точно, но меньше тридцати. Он высокий, выше меня». Тем временем The New York Times приподняла статус семьи Картье в своей статье: «Наследница выходит замуж за иностранца… Будущий жених, хоть и без титула, принадлежит к старой и уважаемой французской семье».

Пара запланировала небольшую свадьбу в родном городе Эльмы следующей весной, предполагая, что Пьер сможет оторваться от работы. Но он не смог. Луи был связан бизнесом в России, Жак – в Лондоне, поэтому Пьер был нужен в Париже. Возможно, думали молодые люди, он приедет летом, чтобы пожениться в «Совах» – загородном доме Рамси на острове Нантакет. Но этот план тоже прожил недолго. Работы было очень много, и Пьер не мог тратить время на поездки. В конце концов они устроили тихое семейное бракосочетание в церкви Сент-Оноре д’Эйлау в Париже летом 1908 года. Эльма приехала с матерью и сестрами, к Пьеру присоединились отец и братья.

Пьер (справа) и Эльма (в центре) на прогулке в Булонском лесу напротив их парижского дома. Иногда к ним присоединялся младший брат Пьера Жак (слева)

Молодожены решили поселиться в Париже. У графа Рене Шандона де Бриаля купили большой дом с половиной гектара земли в шикарном районе Нейи-сюр-Сен, к западу от столицы. С видом на Булонский лес, дом был идеально расположен для ранней утренней прогулки – и достаточно близко к центру города, чтобы Пьер мог ездить на работу. В «Нашем доме», как они назвали усадьбу, с множеством слуг, все – от еды до картин на стенах – было свидетельством требовательности Пьера к высоким стандартам. Многие уважаемые гости восхищались зданием и обстановкой, а американский журналист О. О. Макинтайр восхвалял его как «единственную частную резиденцию, которую я когда-либо мечтал иметь».

Выход патриарха

Альфред был в восторге от союза сына и наследницы Рамси. Он очень хорошо ладил с Эльмой, которая с самого начала называла его «дорогой папа». Но он также не забывал о выгоде, которую Эльма принесла бизнесу. Брак Луи с семьей Ворта помог парижскому отделению; теперь Альфред надеялся, что его американская невестка поможет экспансии через Атлантику. Имея это в виду, в ноябре 1908 года 67-летний патриарх решил сам отправиться в Нью-Йорк с разведывательной миссией. Поскольку Луи все еще восстанавливался после автомобильной аварии в Париже, Пьер был занят подготовкой к предстоящему рождественскому сезону, а Жак находился в Лондоне, Альфред отправился в путь с секретарем Луи Рене Приером.

Сойдя с трансатлантического пассажирского лайнера «Оушианик» на промерзшую американскую почву, Альфред был ошеломлен масштабом окружающей жизни. «Кажется, все так хорошо продумано, – писал он позже из своего номера на семнадцатом этаже роскошного отеля Plaza, – но я вижу это издалека – с такой высоты, будто живу в Эйфелевой башне!» Альфред провел свое исследование: Plaza – это именно то место, где нужно обосноваться, она была построена всего лишь годом ранее за беспрецедентные для того времени 12,5 миллиона долларов. Несмотря на это, номера стоили всего 2,5 доллара за ночь (около $70 сегодня).

Альфред и Рене не тратили время зря в поисках подходящего места для американского отделения. Оно не должно быть большим, просто «одна или две элегантные комнаты и мастерская для ремонта». Как и во всех филиалах Cartier, наиболее важным требованием было местоположение. Они поселились на Пятой авеню, которая прежде была жилой, а ныне здесь открывались элитные магазины. «Чем богатая западная семья будет удовлетворена больше, чем отметкой Fifth Avenue на своих заказах?» – заметила The New York Times в следующем году. «Надо быть слепым, чтобы не заметить стремления наших крупнейших и лучших торговых домов обосноваться [там]».

Из всех предложенных в аренду помещений, которые осмотрел Альфред, он выделил одно, рядом с отелем Plaza. Дом по Пятой авеню, номер 712, находился в двух шагах от Центрального парка и был «самым французским по виду, в стиле Людовика XVI, и облицован камнем». Картье снял один этаж, деля здание с художественной галереей на первом этаже и известными франко-американскими декораторами Lucien Alavoine & Co. этажом выше. Также было решено, что Alavoine поставит деревянные панели для ремонта Cartier и позже – стол Пьера, чтобы сохранить магазину французский стиль. Пятая авеню может быть в двухнедельной поездке от Рю де ла Пэ, но клиент Cartier в Нью-Йорке должен чувствовать, что он идет в тот же Cartier, которому доверял в Европе.

К следующему лету Cartier New York был готов открыть двери. Первоначально Пьер не управлял нью-йоркским магазином, но планировал быть там несколько месяцев в году, и отправился на открытие. «Несколько лет назад мы открыли магазин в Лондоне, – объяснил он The New York Times, вступив в новую должность, – и теперь появился отличный шанс сделать то же самое в Нью-Йорке; наша работа существенно отличается от того, что делают нью-йоркские ювелиры… Мы – первая французская ювелирная фирма, отправившаяся в Америку». Париж не только повсеместно был признан столицей художественного мира; опыт французских мастеров считался непревзойденным. С самого начала Пьер думал, что именно «французскость» фирмы будет выделять Cartier, но оказалось, что в этом направлении еще надо много работать. Имя Cartier все еще было не известно за Атлантикой. С помощью прессы пришлось просвещать американцев о статусе и престиже фирмы в мире. «Многие из самых известных ювелирных украшений, которыми владеют коронованные головы Европы, лидеры американского бизнеса и знаменитые актрисы, пришли от Cartier», – с волнением сообщила The New York Times читателям, поведав, что «Рю де ла Пэ переезжает на Пятую авеню».

Картье изначально планировали, что новый филиал будет импортировать товар из Парижа, а в Нью-Йорке будет только небольшая мастерская по ремонту. Но когда поняли, что придется платить разрушительный 60-процентный налог на импорт дорогих ювелирных изделий, пришлось изменить планы. Поднимать розничные цены на драгоценности, чтобы компенсировать высокие налоги, было нецелесообразно. Если они собираются расширяться в новой стране, цена должна быть адекватной: «Поскольку Дом Cartier призван стать лидером в мире ювелирных изделий, мы должны предоставить нашим клиентам наилучшее соотношение цены и качества».

Был также еще один минус в импорте товара: американские фирмы, такие как Dreicer & Co., расположенные рядом, могли делать менее дорогие некачественные копии последних парижских моделей Cartier и выставлять их в своих витринах еще до того, как корабль, везущий оригиналы, покинет Францию. Чтобы не проиграть американским соперникам, нужна мастерская на месте. Сделать это оказалось сложно. Нельзя найти команду опытных дизайнеров, закрепщиков, монтировщиков и граверов за одну ночь. Особенно в Америке, где ювелирное дело было менее развито, чем во Франции. Потребовалось бы много лет, чтобы обучить учеников высоким стандартам Cartier.

К 1910 году Картье нашли решение. Они по-прежнему делали большую часть сложной работы в Париже, и Пьер импортировал в Америку драгоценности, разобранные на составные части (незакрепленные драгоценные камни, эскизы, формы и оправы). В Нью-Йорке он нанял команду закрепщиков камней, которая могла бы собрать их в мастерской Дома, таким образом обойдя импортные пошлины на готовые украшения. Вместе с Виктором Дотремоном, который теперь являлся управляющим в Нью-Йорке, Пьер также привез из Парижа небольшую команду продавцов, дизайнеров и мастеров. Это было крайне важно для поддержания французского духа в Нью-Йорке. Когда одна продавщица, нанятая в конкурирующую фирму, с гордостью объявила, что пытается избавиться от французского акцента, ей сказали оставить его: это хорошо для бизнеса.

Среди ключевых сотрудников, которые в те ранние годы сменили Рю де ла Пэ на Пятую авеню, были продавцы Поль Муффа и Жюль Гленцер. Они не только говорили по-английски, но и зарекомендовали себя в других странах. Эксперт по драгоценным камням, Муффа курировал за год до этого рождественские продажи в Санкт-Петербурге, а весельчак Гленцер совершил поездку по Азии, где показал бриллиантовые ожерелья королю Сиама и его «маленьким принцессам», и разыскал интригующие сокровища (ярко-синие перья зимородка, которые он нашел в Китае, найдут свое место в часах Cartier). Кроме того, переехать через Атлантику попросили мастера Пьера Буке, который возглавил небольшую мастерскую, и друзей дизайнера Жако, братьев Александра и Жоржа Женай. Хотя им была поручена работа по созданию украшений для американской аудитории, они принесли с собой опыт и любовь к Франции, что имело решающее значение для поддержания стиля Cartier. «Чтобы создавать художественные модели, нужно дышать воздухом Франции, – объяснил Пьер. – Париж своей архитектурой развивает чувство пропорций, которое невозможно получить в Нью-Йорке. Например, в зданиях Вандомской площади есть пропорциональная симметрия, в то время как в Соединенных Штатах очень низкие здания стоят вплотную к небоскребам; этот контраст не помогает человеку сохранить чувство пропорции».

Распространение новостей

Итак, ювелирные украшения были в шоуруме, французские продавцы готовы к работе. Единственное, чего не хватало в доме 712 на Пятой авеню, был постоянный поток клиентов, к которым Картье привыкли в Париже. И тут Пьер был на своем месте. Пригласив всех американских клиентов, которые посетили Cartier в Европе, на открытие нью-йоркского филиала, он переключил свое внимание на тех, кто никогда не слышал о компании. Джон Пьерпонт Морган был одним из самых богатых людей, которых он знал в Нью-Йорке; Пьер попросил своего адвоката собрать данные о других крупных нью-йоркских банкирах и написал каждому из них лично, предположив, что им и их женам будет интересно увидеть новейшую коллекцию ювелира, который нравится европейским королевским особам.

Когда новости о парижских ювелирах распространились по Манхэттену, к женам банкиров присоединились законодатели мод. Среди них – известная суфражистка и жена финансиста Клэренса Маккея Кэтрин Дуер Маккей и «самая живописная женщина Америки» миссис Рита Лидиг. Необыкновенно богатая благодаря первому браку с мультимиллионером Уильямом Эрлом Доджем Стоуксом (который отвечал за строительство большей части Верхнего Вестсайда в Нью-Йорке), Рита была известна тем, что каждый год появлялась в отеле Ritz в Париже в сопровождении парикмахера, массажистки, шофера, секретаря, горничной и сорока сундуков Louis Vuitton.

Однако, пожалуй, самым известным из клиентов «Золотого века» была миссис Стайвесант Фиш. Известная как Мейми, миссис Фиш была женой американского бизнесмена, чей большой дом на углу Грэмерси-Парк-Саут и Ирвинг-Плейс считался центром нью-йоркской светской жизни. Мейми не любила следовать правилам; она была известна своими прямолинейными высказываниями, особенно – незваным гостям: «Чувствуйте себя как дома, и, поверьте мне, нет никого, кто желал бы вам этого более сердечно, чем я!» Когда она произвела революцию в стандартном формате званого обеда, сократив его с нескольких часов до пятидесяти минут, остальная часть нью-йоркского высшего общества последовала ее примеру.

Эта небольшая группа дам высшего света была идеальной рекламой для Cartier в Америке. Когда они надевали новое ожерелье или брошь Cartier, их окружение спешило сделать то же: творения парижского ювелира стали символом статуса на Манхэттене. Когда писательница Элинор Глин опубликовала роман «Элизабет едет в Америку» – в тот год, когда Пьер открыл свое отделение, – она так описала двадцать женщин на дамском бранче в нью-йоркском особняке: «Все они были одеты в самые дорогие, роскошные платья из Парижа, их запястья украшали прекрасные часы Cartier с драгоценными камнями». Пьер вырос с убеждением, что лучшая реклама – сарафанное радио; здесь, как и в Лондоне, он еще раз убедился в этом. Иногда соперничество происходило даже в одной семье. Вандербильты были одной из самых богатых семей в Америке благодаря состоянию, нажитому Корнелиусом на судоходстве и железных дорогах. Его многочисленные наследники, чрезвычайно заметные в нью-йоркском обществе, владели несколькими домами на Пятой авеню. В 1910 году жена Уильяма Вандербильта-старшего купила у Картье écharpe – большую ленту царственного вида из алмазов и жемчуга. Прикрепленная к плечу и пересекающая грудь, она производила неизгладимое впечатление. Дама заказала себе еще одну, на этот раз – в бриллиантах, в числе которых были пять огромных камней огранки «груша»; это породило что-то вроде соревнования среди остальных дам семьи Вандербильт. Консуэло Вандербильт, супруги Уильяма Вандербильта II и Уильяма Вандербильта III и до этого были страстными поклонницами и клиентками Cartier, но после того, как жена Уильяма появилась в своем écharpe, остальные дамы ринулись в Cartier и заказали свои экстравагантные версии украшенной драгоценными камнями ленты через плечо.

Поскольку многие из самых богатых семей Нью-Йорка уже были его клиентами, Пьер переключился на приезжих из глубинки. Полагая, что они не слышали о парижском ювелире по имени Картье и о филиале в Нью-Йорке, он связался с компанией, которая производила карточки с нужными телефонами для модных отелей, и добился, чтобы строчку «Ювелир: Cartier, 712 Пятая авеню» добавили в список местных номеров. Пьер предполагал, что пара, живущая в отеле Plaza, может захотеть приобрести небольшой сувенир на память о своем пребывании на Манхэттене; или, возможно, дама, проживающая в «Вальдорф-Астории», оставила свою алмазную тиару дома и срочно нуждалась в такой же, чтобы отправиться в оперу. Быстрый взгляд на карточку рядом с телефоном в их номере с видом на Центральный парк – и они узнают, кому звонить. Пьер развил эту идею: привратники хороших отелей и официанты в модных ресторанах получали хорошие чаевые в обмен на сведения об особо романтичных парах. Курьеры, доставляющие цветы, и продавцы первоклассного шоколада были вознаграждены, когда информировали Cartier о возможных значимых заказах. Как только поступала информация, в отель сразу же отправлялся продавец, чтобы встретиться с потенциальным клиентом.