Лягушки

8

Сорок лет спустя набор в ВВС проходил Сянцюнь, младший сын старшего брата. Хотя в мире произошло немало перемен, как говорится, где было синее море, там ныне тутовые рощи, многое из прежнего святого, за что можно было и голову не сносить, теперь подвергается осмеянию; многие профессии, на которые раньше многие смотрели с благоговением, нынче почитаются «низкими». Но «набор в авиацию» по-прежнему остается великим радостным событием, от которого домашние испытывают волнение, а соседи – зависть. Поэтому старший брат, который уже ушел на пенсию с поста директора отдела народного образования, специально вернулся в деревню и устроил банкет, созвал родственников и друзей, чтобы это событие отметить.

Банкет устроили во дворе дома второго брата, из дома протянули провод, повесили мощную лампу, все вокруг залило ярким светом, стало светло как днем. Составили вместе два обеденных стола, вокруг поставили двадцать с лишним стульев, где мы и уселись вместе, тесно, плечом к плечу. Угощение заказали в ресторане, стол ломился от вкусностей – тут и курятина, и утятина, и рыба, смешение всевозможных красок и ароматов.

– Особых деликатесов нет, но прошу отведать, – пригласила жена старшего брата своим яньтайским говорком.

На что мой отец крякнул:

– Не знаю, можно ли так выразиться, но вспомните шестидесятый год, в то время и председатель Мао не едал такого.

А прошедший отбор мой племянник ответил:

– Не надо листать старый календарь, дед.

Когда выпили по третьей, отец снова заговорил:

– Вот у нас в семье и летчик появился. Когда-то твой отец тоже проходил осмотр на летчика, да вот не прошел из-за шрама, а теперь Сянцюнь наконец осуществил мечту нашей семьи.

– Подумаешь, летчик, – скривил губы Сянцюнь, – ничего особенного. Чтобы действительно продемонстрировать свои способности, надо в большие чиновники идти, большие деньги делать!

– Как можно говорить такое? – Отец поднял рюмку, осушил ее одним глотком и грохнул об стол. – Летчик – это же дракон, феникс среди людей[24]. Если бы тогда Ван Сяоти, тетушкин избранник, стоял как зеленая сосна, обосновался как медный колокол, шел бы своим путем доблестно и браво… Не нашла бы на этого подлеца такая дурь, как улететь на Тайвань, вполне возможно, теперь был бы командующим военно-воздушными силами…

– Вот как? – поразился Сянцюнь. – Так бабулин муж не тот, что лепит глиняные фигурки? При чем здесь летчик?

– Дело прошлое, не будем об этом, – попытался закончить этот разговор старший брат.

– Ну уж нет, – не сдавался Сянцюнь. – Нужно порасспросить об этом бабулю. Ван Сяоти улетел на самолете на Тайвань? Ничего себе, просто потрясающе!

– Не ищи потрясающего, – с глубокой грустью сказал старший брат. – Человек должен любить свою страну, тем более солдат, не говоря уже о летчике. Люди могут заниматься воровством, грабежом, убийствами, поджогами… Я хочу сказать, никогда не нужно идти на предательство, предатели навеки покрывают себя позором, ничем хорошим это не заканчивается…

– Похоже, тебя запугали, – пренебрежительно заявил Сянцюнь. – Ведь Тайвань – часть нашей Родины, слетать туда посмотреть – очень даже неплохо.

– Даже думать не моги! – сказала жена старшего брата. – С такими мыслями нечего и в летчики идти. Погоди вот, я военкому Лю позвоню.

– Не волнуйся, мама, – отвечал мой племянник, – что я, глупый? Неужели ты считаешь, что я лишь о себе думаю и вас в расчет не принимаю? К тому же нынче Гоминьдан и компартия Китая – одна семья, если я улечу, меня должны вернуть обратно.

– Это традиционные устои нашей семьи Вань, – продолжал старший брат. – А этот Ван Сяоти – ублюдок, мерзавец безответственный, он твоей бабуле всю жизнь поломал!

– Кто тут меня поминает? – раздался звонкий голос, и вошла тетушка, прищурившись от яркого света. Она отвернулась и надела небольшие темные очки, отчасти перебарщивая и немного с юмором. – Кому нужна такая большущая лампа? Как ваша прабабушка говаривала, хоть и впотьмах ешь, мимо рта не пронесешь. Электричество – это уголь, а уголь люди добывают, дело нелегкое, три тысячи чи под землей, настоящий ад при жизни. Продажные чиновники нелегально владеют шахтами, а жизнь шахтеров не стоит и горсти праха. Каждый кусок угля в крови! – Она стояла, упершись правой рукой в бок, большой палец и мизинец с безымянным пальцем левой руки сложены, указательный со средним сложены вместе и вытянуты вперед, рукава широко распространенного в семидесятые годы «дакронового» армейского френча высоко закатаны, располневшая, седоволосая, она смахивала на партработника уездной коммуны периода после «культурной революции». В душе у меня поднялся целый сонм переживаний, такова уж наша красавица тетушка, этот полностью раскрывшийся цветок лотоса[25].

Старший брат с женой долго обсуждали, приглашать тетушку на банкет или нет. Обратились к отцу, который, поразмыслив, сказал:

– Да пусть ее, она теперь… Все равно она и в деревне-то не живет… Потом еще поговорим…

При ее появлении всем стало неловко. Все сразу встали, обомлев от неожиданности.

– Что же это, всю жизнь прожила на чужбине, а вернулась в родной дом, так и сесть некуда? – съязвила тетушка.

Все тут же откликнулись, стали наперебой уступать место, возникла суматоха.

– Первая, кого мы собирались пригласить, были вы, почтенная, – торопливо объяснялись старший брат с женой. – Вы у нас в семье Вань главная, первое кресло всегда за вами.

Тетушка с треском плюхнулась на место рядом с отцом и обратилась к старшему брату по имени:

– Дакоу, твой батюшка жив-здоров, моя очередь занимать первое кресло еще не пришла. Даже после его смерти до меня очередь не дойдет! Выданная замуж дочка – что пролитая вода, верно ведь, старший брат?

– Ты у нас дочка не простая, ты в нашем роду персона с особыми отличиями. Из этого младшего поколения, – отец указал на всех присутствовавших, – есть ли кто, кого ты не приняла?

– Настоящий герой прошлыми достижениями не хвалится, – отвечала тетушка. – Если подумать о дне сегодняшнем… А что делать, если говорить о дне сегодняшнем! Пить вино! Как, у меня и стопки нет? А я еще с вином пришла! – Она достала из широкого кармана бутылку «Маотай»[26] и поставила на стол. – Пятидесятилетняя «Маотай», чиновник из Тинланя подарил. Его любовница, на двадцать восемь лет моложе, мечтала о мальчике, считала, что у меня есть тайное средство заменять плод женского пола на мужской, вот и пристала, мол, замени да замени! Я говорю, это шарлатаны так людей надувают, а она не верит, вся в слезах, не уходит ни в какую, умоляет чуть ли не на коленях, говорит, что жена чиновника родила двух дочерей, и если ей удастся родить мальчика, то сумеет его отбить. Мужчина этот ценит мальчиков и смотрит свысока на девочек, у него преобладают феодальные взгляды, а вообще-то у такого большого чиновника сознательность могла бы быть и повыше, тьфу! – сердито выговорила тетушка. – Так или иначе деньги этих людей неправедными путями нажиты, кого же еще надувать, как не их?! Подобрала ей лекарство из нескольких ароматов на девять приемов, всякого дудника, ямса, корня наперстянки, солодки – все по одному мао[27] за пачку, все вместе и тридцати юаней не стоит, – и за каждый пакетик получила с нее сотню. Та обрадовалась донельзя, забралась в свой красный лимузин и умчалась. А сегодня после полудня этот чиновник и его любовница с пухлым сыночком на руках заявились изъявлять благодарность с хорошими сигаретами и хорошим вином. Говорит, мол, хорошо, что приняла мое чудодейственное средство, иначе как бы смогла родить такого славного сына! – И, расхохотавшись, тетушка схватила стопку, которую со всем почтением поставил перед ней старший брат, опрокинула и хлопнула себя по ляжке: – Рассмешили, сил нет. Ну сами посудите, эти чиновные, все якобы с каким-никаким образованием, почему они такие тупые? Ну как можно изменить пол плода? Будь у меня такие способности, давно бы уже Нобелевскую премию по медицине получила, верно? А ну плесни мне! – стукнула тетушка пустой стопкой. – «Маотай» не открывайте, оставим старшему брату.

– Нет-нет, – торопливо запротестовал отец. – Для моего брюха пить такое вино – пустая трата.

Тетушка сунула «Маотай» ему в руки:

– Тебе даю, тебе и пить.

Отец погладил ленту на бутылке и осторожно спросил:

– Сколько одна такая бутылочка стоит?

– По меньшей мере тысяч восемь, наверное! – ответила тетушка. – Слыхала, недавно цена еще повысилась.

– Силы небесные! – охнул отец. – Какое же это вино, это просто нектар, как говорится, слюна дракона и кровь феникса, да и то не может столько стоить! Цзинь пшеницы стоит восемь мао, а бутылка вина – десять тысяч за цзинь, что ли? Это мне целый год горбатиться, и то на полбутылки не заработаю. – И двинул бутылку тетушке: – Забери-ка ты ее лучше обратно. Я такое вино пить не стану, много чести, помру еще раньше времени.

– Тебе даю, тебе и пить, – повторила тетушка. – Да и не я тратилась, покупала. Не станешь пить, ну и зря. Это как в свое время в Пинду на банкете у японских чертей: не хочешь есть, ну и зря. А я поела, хоть и на дармовщинку. Разве поесть задаром не значит поесть?

– Так-то так, – не сдавался отец, – но вот подумать только: как может такая малость ядреной водицы стоить стольких деньжищ?

– Вот что тебе непонятно, брат, – кивнула тетушка. – Скажу тебе так: ни один из тех, кто пьет это вино, сам за него не платит, сами они могут позволить себе лишь такое. – Она подняла стопку и снова выпила одним махом. – Тебе уж за восемьдесят, будешь откладывать, отказываться пить, сколько тебе еще лет остается? – И стукнула себя в грудь: – Перед всем этим младшим поколением я, твоя сестра, вот что скажу: с сегодняшнего дня буду носить тебе «Маотай»! Чего нам бояться? Прежде мы боялись то волков, то тигров. Чем больше боишься, тем больше нечистой силы является страх нагонять. Налей-ка еще! Или сами не видите? Из-за вина, что ли, переживать?

– Как можно, тетушка, вы же сами отказывались от вина…

– Ха, если бы отказывалась, разве могла бы столько выпить! – Было видно, что это ее задело. – В те времена, если вспомнить, было дело, пьянствовала я вместе с этой бандой ублюдков из народной коммуны. Вся эта шайка господ хотела, чтобы я опозорилась, а в результате я так их напаивала, что рукой шевельнуть не могли, сползали под стол и тявкали там, как собаки! Давайте, молодежь, выпьем!

– Тетушка, вы бы поели.

– Какое поели, в свое время вы, господа, под перышко лука полкувшина гаоляновки уговаривали, вот уж пить умели, откуда было закуску взять? Вам же всем теперь закуску подавай! Старший брат. – Тетушка разгорячилась от выпитого, расстегнула одну пуговицу на груди и похлопала отца по плечу: – Раз говорю – пей, значит, пей. Из нашего поколения только мы вдвоем и остались, вся эта экономия – ни поесть, ни выпить – зачем, спрашивается? Если деньги не тратить, это лишь бумага, а когда тратишь, становятся деньгами. Мастерство при нас, нам ли бояться, что денег нет? Любой чиновник или служащий – все могут заболеть, а заболеет – обратится к нам. Тем более, – тут она расхохоталась, – наше величайшее мастерство позволяет изменять пол плода с женского на мужской, такая сложная техника, что хоть десять тысяч запросим, все равно им придется раскошелиться.

– Ну а если бы она приняла твое снадобье по изменению пола плода, а родила все же девочку, тогда как быть? – озабоченно поинтересовался отец.

– Так ты не понимаешь, – хмыкнула тетушка. – Что такое китайская народная медицина? Это наполовину гадалка, что говорит все вокруг да около, и если что, это ее надувательство, мы то здесь при чем?

Пока тетушка прикуривала, этим воспользовался мой племянник Сянцюнь:

– Бабуля, а вы не могли бы рассказать про того летчика? Может, однажды мне придет в голову слетать на Тайвань и увидеться с ним!

– Глупости говоришь! – бросил старший брат.

– Совсем распустился! – поддержала его жена.

Тетушка умело затягивалась, клубы дыма струились по ее всклокоченным волосам.

– Сейчас подумаешь об этом, – сказала тетушка, после того как выпила еще одну стопку, – он не только погубил меня, но и спас!

Она еще пару раз ожесточенно затянулась, потом средним пальцем с силой отбросила окурок. Прочертив темно-красную дугу, он улетел далеко к виноградным шпалерам.

– Ладно, – сказала она. – Выпила немало, банкет закончен, пора домой. – Она встала и, неуклюже покачиваясь дородным телом, побрела к воротам.

Мы повскакали вслед, чтобы помочь ей.

– Думаете, я и впрямь напилась? – обернулась она. – Ничего подобного, я и с тысячи чарок не пьяна.

За воротами мы заметили ее мужа, мастера Хао. Этот ваятель глиняных скульптур, которому не так давно присвоили звание «мастер искусств в области народных промыслов», тихо и незаметно стоял там и ждал.

9

Сенсей, на другой день мой племянник специально приехал из уездного города на мотоцикле, чтобы мой отец показал ему дорогу к дому тетушки, намереваясь расспросить ее про Ван Сяоти. Оказавшийся в затруднительном положении отец сказал:

– Лучше не стоит к ней ехать. Ей тоже скоро семьдесят, нашему поколению нелегко пришлось, ворошить все эти дела минувших дней – только душу ранить. Да и при муже ей будет неудобно говорить.

– Сянцюнь, – сказал я, – дед дело говорит. Раз уж ты проявляешь такой интерес к этому, я расскажу тебе все, что знаю. Вообще-то тебе стоит лишь поискать в интернете, и ты, наверное, сможешь понять, что к чему в этом деле.

Я всегда хотел написать книгу про тетушку – теперь переделываю ее в пьесу, – и этот Ван Сяоти, естественно, был у меня главным персонажем. К написанию этой книги я готовился уже двадцать лет. Используя различные связи, поговорил со многими, кто имел к этому непосредственное отношение. Специально побывал на трех аэродромах, где служил Ван Сяоти, ездил в его родные места в Чжэцзяне, встречался с однополчанами, служившими с ним в одной эскадрилье, с командиром его эскадрильи и заместителем командира полка, забирался в самолет «Цзянь-5», на каких он летал, говорил с тогдашним начальником контрразведки уездного управления безопасности, с тогдашним начальником отдела внутренней охраны уездного управления здравоохранения. Должен сказать, что знаю больше, чем кто-либо другой, но досадно лишь, что я никогда не видел лица Ван Сяоти. А вот твой отец с разрешения твоей бабули заранее спрятался в кинотеатре и своими глазами видел, как Ван Сяоти с бабулей вошли, взявшись за руки. Ван Сяоти сидел совсем близко от твоего отца. Впоследствии он так мне его описывал: рост метр семьдесят пять, может семьдесят шесть, белокожий, худое вытянутое лицо, глаза небольшие, но горящие. Зубы ровные, сверкающие белым блеском.

В тот вечер показывали советский фильм «Как закалялась сталь» по одноименному роману Островского. Твой отец сначала тайком поглядывал, чем занимаются Ван Сяоти с твоей бабулей, но очень скоро его захватила разворачивавшаяся на экране история о революции и любви. В то время многие китайские студенты переписывались с советскими, девушку, которая переписывалась с твоим отцом, звали Дуня, поэтому, погрузившись в фильм, он напрочь забыл о поставленной перед ним задаче. Конечно, твой отец не то чтобы так ничего и не добился. Перед началом сеанса он увидел, каков из себя Ван Сяоти, в перерыве, когда меняли пленку (в то время в кинотеатрах еще были одиночные проекторы), услышал запах конфет изо рта Ван Сяоти. Он слышал, как сидящие впереди и позади щелкают семечки и жуют арахис, и чувствовал все эти запахи. В те времена в кинотеатрах разрешалось есть – с кожурой и без кожуры, – и под ногами слоями валялись обертки от конфет, орешки арахиса и кожура от семечек. Когда сеанс закончился, в свете фонаря на выходе Ван Сяоти взял велосипед и собрался проводить бабулю в общежитие управления здравоохранения (бабулю твою тогда временно направили работать в управление), она с улыбкой сказала: «Ван Сяоти, хочу тебя кое с кем познакомить!» Твой отец шмыгнул в тень колонны на выходе и не смел носа высунуть. «С кем это? – оглянулся по сторонам Ван Сяоти. – Где этот человек?» – «Вань Коу, подойди же!» Только тогда твой отец вышел из-за колонны и робко приблизился. Ростом он тогда был уже почти как Ван Сяоти, но тощий, как бамбуковый шест. История про то, как он, метнув диск со школьного двора, срезал рог быку, по большей части им самим выдумана для бахвальства. Волосы торчат в разные стороны как воронье гнездо. «Мой племянник Вань Коу», – представила его твоя бабуля. «Ага, – Ван Сяоти с силой похлопал твоего отца по плечу, – вот он каков, лазутчик! Славное тебе имечко подобрали, Вань Коу![28] – И протянул руку: – Ну давай знакомиться, парень, я – Ван Сяоти!» Немного смущенный неожиданной честью, твой отец старательно пожал руку Ван Сяоти, даже покачиваясь от натуги.

Твой отец рассказывал, что потом приходил к Ван Сяоти на аэродром, однажды поел вместе с ним летчицкой еды – большие креветки, тушенные в масле, жареные кусочки курятины с красным перцем, жареная капуста брокколи с яйцом, вареный рис – ешь сколько влезет. Когда твой отец это описывал, мы ему страшно завидовали, а я, конечно, испытывал гордость. Не только за Ван Сяоти, но и за твоего отца, ведь он – мой старший брат, и мой старший брат ел из летчицкого котла!

Еще Ван Сяоти подарил твоему отцу губную гармошку марки «Жаворонок», довольно качественную. По словам твоего отца, Ван Сяоти был человек одаренный, он и в баскетбол играл неплохо, три шага – мяч в корзине, довольно свободно забивал и обратным броском. Помимо губной гармошки умел играть и на аккордеоне, красиво писал авторучкой и к тому же обладал талантом художника. Твой отец говорил, что видел у него прикрепленный кнопками на стене карандашный набросок – точь-в-точь твоя бабуля. Что касается происхождения Ван Сяоти, тут вообще придраться не к чему. Отец – партийный работник высокого ранга, мать – профессор в университете. И зачем такому человеку нужно было улетать на Тайвань, чтобы тысячи людей поносили его как изменника?

По мнению командира эскадрильи, дезертирство Ван Сяоти объясняется тем, что он тайком слушал вражеские радиостанции. У него был коротковолновый приемник на полупроводниках, по которому можно было слушать передачи тайваньского радио. На гоминьдановской радиостанции одна дикторша обладала чарующим, отличающимся особой притягательностью голосом. Ее прозвали «Роза ночного неба». Сила голоса просто убойная. Под его обаянием Ван Сяоти и решился сбежать. «Неужели моя тетушка не такая замечательная?» – усомнился я. «Конечно, твоя тетушка то, что надо, – сказал командир эскадрильи, уже дряхлый старик. – И происхождение хорошее, и наружность прекрасная, да еще член партии, по восприятию того времени действительно красотка хоть куда, мы все в глубине души завидовали Ван Сяоти. Но она девушка слишком революционная, слишком правильная и для такого, как Ван Сяоти, человека, отравленного классовым ядом капиталистов, не совсем по вкусу». Впоследствии в общественной безопасности проанализировали дневник Ван Сяоти, где он называет ее «красной дурой»! «Конечно, – сказал он, – хорошо еще этот его дневник позволил ей отбояриться, иначе хоть бросайся в Хуанхэ, все равно было бы не отмыться».

Сенсей, я своему племяннику сказал, что не только его бабуля чуть не погибла от его руки, но и отца твоего много раз вызывали на допрос в общественную безопасность, и губную гармошку изъяли, как доказательство вербовки и совращения Ван Сяоти молодежи. В своем дневнике он записал: «Красная дура познакомила меня со своим болваном-племянником. Еще один красный дурак, да и имечко у него странное – Вань Коу». Не будь этого дневника, у твоего отца тоже могли быть неприятности.

– Может быть, Ван Сяоти специально так написал? – предположил племянник.

– Твоя бабуля потом так и считала. Ван Сяоти специально оставил этот дневник, чтобы защитить ее. Поэтому вчера вечером она и сказала: «Он не только погубил меня, но и спас».

Моего племянника, сенсей, явно больше занимает то, как произошло дезертирство Ван Сяоти. Он восхищен мастерством Ван Сяоти в управлении сверхзвуковым истребителем. По его словам, вести «Цзянь-5» на расстоянии пяти метров от воды со скоростью восемьсот километров в час – это же любая малейшая ошибка, и ты падаешь в море. Каким высоким мастерством, какой смелостью должен был обладать этот парень! Воистину ас, всепогодный истребитель. До того как приключился этот случай, всякий раз, вылетая на учебные полеты над нашей деревней, он всегда выполнял элементы, вызывавшие восхищение зрителей. Мы тогда говорили, что когда он пикирует на своем самолете на бахчу на востоке нашей деревни, то может протянуть руку, сорвать арбуз и, тряхнув крылом, снова взмыть в небеса.

– А правда, что, прилетев туда, он получил в награду пять тысяч лянов[29] золотом? – спросил племянник.

– Может, и правда. Но будь это даже десять тысяч лянов, все равно не стоит того. Не надо завидовать этому, Сянцюнь, племяш. Деньги, красивые женщины – это все преходяще, как облака и дым. Самое ценное – это лишь родина, честь, семья.

– Третий дядюшка, ну почему вы такие отсталые? – вздохнул племянник. – Нынче вон какое время на дворе, а ты мне все такие вещи говоришь.

10

Весной 1961 года с тетушки сняли обвинения по делу Ван Сяоти, и она вновь приступила к работе в гинекологическом отделении здравпункта коммуны. Но за эти два года в сорока с лишним деревнях коммуны не родилось ни одного ребенка. Причиной тому был, конечно, голод. Из-за голода у женщин прекратились месячные; из-за голода мужчины превратились в евнухов. В гинекологическом отделении здравпункта коммуны остались лишь тетушка и врачиха средних лет по фамилии Хуан. Эта Хуан закончила известный медицинский вуз, но происхождение у нее было неважное, да ее еще зачислили в «правые элементы»[30] и поэтому отправили в деревню. Всякий раз, когда речь заходила о ней, тетушку охватывал необъяснимый гнев. Ну и характерец, говорила тетушка. Сами посудите – то целый день ни словечка не вымолвит, а то злобно и ехидно болтает без остановки, перед плевательницей может долго изливать глубокомысленные рассуждения.

После смерти прабабушки тетушка заглядывала к нам редко. Но всякий раз, когда у нас появлялось что-то вкусное, матушка посылала к ней старшую сестру с гостинцем. Отец однажды наткнулся в поле на полтушки кролика, видно, ястреб не доел, бросил. Матушка накопала полкорзины корешков и сварила с крольчатиной. Положила целую миску мяса, завернула и велела сестре отнести, но та отказалась. И тут вызвался я.

– Иди, конечно, – сказала матушка, – только смотри, не ешь тайком по дороге, да под ноги смотри, чтобы миску не уронить.

От нашей деревни до здравпункта десять ли пути. Поначалу я шел быстрым шагом, чтобы доставить мясо еще не остывшим. Но через некоторое время ноги отяжелели, в животе забурлило, выступил холодный пот и закружилась голова. Мучил голод, даром, что утром съел пару чашек жидкой каши на корешках. А тут еще из-под упаковки вырвался ароматный дух крольчатины. Во мне спорили, боролись два «я». Один говорил: «Ну съешь кусочек, всего один». – «Нет, – восставал другой, – надо быть честным мальчиком, слушаться маму». Несколько раз рука так и порывалась открыть упаковку, но передо мной вдруг возникало выражение матушкиных глаз. По обеим сторонам дороги, что вела из деревни к здравпункту, был насажен тутовник. Листья давно оборваны голодными людьми, я сорвал прутик, пожевал: такой горький и терпкий, что проглотить невозможно. Но тут я заметил на стволе только что вылупившуюся цикаду, зеленовато-желтую, с еще не высохшими крыльями. Обрадованный, я отбросил прутик, схватил цикаду и, недолго думая, запихнул в рот. Цикада у нас считается деликатесом, первоклассным тонизирующим средством, но, прежде чем есть, ее нужно поджарить. Я слопал ее сырую, не было у меня ни огня, ни времени. На вкус живая цикада оказалась превосходной, к тому же я считал, что по питательности она выше, чем жареная. Так я и шагал, осматривая деревья по обочинам. Ни одной цикады больше не нашел, зато заметил цветную листовку с прекрасным качеством печати. На ней сияющий свежестью и здоровьем мужчина обнимал красивую, как небесная фея, женщину. Надпись внизу поясняла: «Летчик коммунистических бандитов Ван Сяоти оставил свои заблуждения и встал на праведный путь. Ему присвоено звание майора национальных вооруженных сил и вручено вознаграждение в размере пяти тысяч лянов золотом, а его красавицей-спутницей стала знаменитая певица Тао Лили». Я забыл про голод и в необъяснимом возбуждении чуть не издал громкий крик. В школе я слышал о том, что гоминьдановцы запускают в нашу сторону воздушные шары с реакционными листовками, но не ожидал, что сам обнаружу такую, не думал, что они такие красивые и что, признаться, женщина на фотографии действительно обворожительнее тетушки.