Удивительные странствия. Сборник сказок

Глава 8. Проша-дурочка

И было уже лето в разгаре, когда лес стал медленно расступаться перед измученными путниками, и они вышли, наконец, на широкую, разбитую проезжими телегами дорогу. Внезапно где-то в стороне послышался тонкий, видимо, детский голос:

– Помогите! Помогите!

– Подожди меня здесь, а я схожу посмотрю, что случилось, – сказала Любава Кириллу и двинулась в ту сторону, откуда доносился голос. Не успела она сделать и нескольких шагов, как навстречу ей выбежала белокурая, босоногая девочка и большая лохматая собака.

– Это ты кричала? – спросила её княжна.

– Я… Там мальчика одного деревом придавило… – затараторила босоножка. – Ты ему помоги!

– Тебя как звать-то?

– Прошей…

– Ну, показывай, Проша, где там беда приключилась.

Девочка проворно заспешила вперёд, удивительно легко ступая босыми ногами по корягам. Очень скоро Любава увидела лежащее на земле дерево, придавившее ногу рыжему, конопатому мальчонке.

– Вот, он, наш Рыжик, – деловито сообщали Проша.

– Эк тебя угораздило! – покачала головой Любава. – Вот что, я сейчас попробую это дерево приподнять, а ты, чуть я скажу, выдёргивай ногу. Всё понял?

– Понял… – прогудел Рыжик.

Княжна нашла большую, крепкую палку и, подсунув её под дерево, с трудом приподняла его, крикнув:

– Тащи!

Мальчик выдернул ногу, и дерево вновь повалилось на землю. Любава утёрла выступивший пот и поглядела на Рыжика.

– Идти сам ты, конечно, не сможешь… – вздохнула она. – Далеко ли до деревни?

– Нет-нет, – проворковала Проша. – Близёхонько!

– Ну, тогда полезай ко мне на спину, – велела княжна мальчику. – А ты, Проша, поможешь идти моему другу…

– Это слепому-то?

– Ему.

Мальчик забрался Любаве на спину и повис у неё на плечах. Громко залаял пёс Проши и побежал вперёд.

По дороге Кирилл полюбопытствовал у Рыжика:

– Ты зачем же в лес один отправился? Без родителей?

– Это он с ребятами поспорил, что жар-птицу один изловит, – пояснила Проша.

– И изловил бы, если б ты за мной не увязалась!

– Ну, что ты выдумываешь? – покачала головой Проша. – Я же тебя спасла!

– Откуда в этом лесу жар-птица? – удивилась Любава.

– Люди наши говорят, что её там нет, а Рыжик видел. Только ему никто не верит! Смеются. Вот, он и решил доказать!

– А ты веришь? – спросила Любава.

– А как же? Разве ж можно не верить, коли человек говорит?

– Эх, Прошка, верно про тебя толкуют, что ты дурочка, – проворчал Рыжик. – Всему веришь… Жар-птицу я выдумал, если хочешь знать…

– Зачем же? – сплеснула руками Проша.

– А так просто! Для смеха!

– Хороший смех у тебя получился, – тяжело сказала княжна, порядком уставшая тащить на себе юного выдумщика.

– Ой, только не сердитесь на него, – застрекотала Проша. – Он ведь хороший, добрый… Просто он мечтать любит и…

– Да не трещи ты! – прикрикнул Рыжик. – Бестолочь.

– Веди-ка себя потише, – пригрозил Кирилл. – А то сейчас оставим тебя здесь. Хорош молодец! Обижаешь подругу.

– Она мне не подруга.

– Это почему же?

– Дурочка она у нас. Так все говорят. И мачеха её так говорит. Порет она её, порет, а всё без толку!

– У тебя что же, мачеха злая? – спросила Любава Прошу.

– Нет, нисколечки не злая. Добрая она, – отозвалась девочка.

– Так ведь, коли бьёт тебя…

– Так это я сама виновата. Она добрая. Она мне добра хочет. Хочет, чтобы я умной была. А я глупая. Вот, она и сердится. Дурь выбить хочет…

– И не может! – поддакнул Рыжик. – Вы б знали, как она сечёт её. Дюже! А Прошка и звука не издаст. И всё-то к мачехе с почтением. А, когда та особенно лютует, так прячется от неё. Ребята наши с нею тоже не водятся. Смеются.

– Хорошие вы ребята, добрые! – усмехнулся Кирилл. – И не стыдно? Нельзя над человеком смеяться!

– А если смешно?

– И тогда нельзя. Нельзя унижать человека, причинять боль ему ни за что. Если ты этого не понимаешь, то ты – трус, слабый человек.

– Я трус?! – вознегодовал Рыжик. – Да я в лес один идти не побоялся!

– Не храбрость то, а безрассудство. Сила человека измеряется тем, как он относится к другим людям. Кто жесток, кто чинит несправедливые обиды, тот слаб.

Рыжик замолчал и задумался.

– А, вот, и деревня! – вскрикнула Проша, показывая рукой вперёд. Дорога здесь шла вверх, и на склоне видны сделались белые с соломенными крышами хаты.

– Слава Богу, – облегчённо вздохнула Любава, чувствуя, что тело её уже заныло от усталости.

Когда путники поднялись до середины склона, из деревни высыпали люди. Какая-то румяная и дородная тётка бросилась им навстречу с криком:

– Егорушка! Сыночек! Нашёлся!!!

Княжна спустила мальчика с плеч и передала его матери:

– Принимай чадо, мамаша.

– Спасибо вам, хлопчики! – поклонилась тётка, забирая сына.

– Ты уж не ругай его, тётенька, – попросила Проша.

– Теперь не буду, а поправится – выпорю, чтоб мать больше не пугал, – пообещала тётка и добавила, обращаясь к путникам: – Вы за мной ступайте. Я вам творожку дам, сухариков в дорогу… Далеко, пойди, идёте-то?

– В Киев-град, – ответил Кирилл.

– В Киев-град… – протянула тётка. – Вот, и братец мой туда года два назад отправился. Ему, вишь, в нашем селе дюже скучно и простору мало! Отцы наши, деды жили – им хватало! А ему – мало! Забрал шубу свою да табак и в Киев! Только его и видали… Хотя, сказывают, Киев – город красивый. Монастыри там… Дюже красивые! Такие, что глаза слепнут от такой лепоты. Как думаете, хлопчики, верно ли люди говорят, али брешут? Мне б только одним глазком на красоту эту полюбоваться – на всю жизнь хватило бы!

– Я в село не пойду, – сказала вдруг Проша. – Мачеха нынче дюже сердится…

– Ты вечерком загляни ко мне, – сказала тётка. – Я тебе что-нибудь поесть дам.

– Спасибо, тётенька, – ответила Проша и свернула с дороги.

Дом Марфы Кондратьевны, как звали маму Рыжика, располагался посреди села. У ворот плетёной изгороди бродили белые козы, в небольшой канаве грелись на солнце два упитанных поросёнка.

– Ладное у меня хозяйство, хлопчики? – весело улыбнулась хозяйка.

– Такое хозяйство – глазу радость! – кивнула Любава.

– Ну, то, смотря, чьему глазу. Вот, сосед мой, Филька – эким чёрным глазом на него косится, аж жуть пробирает! Зависть его гложет. А чего завидовать? Мой муж да я день и ночь работаем, а он только люльку курит да пьёт! Хочет и не делать ничего, и чтоб хозяйство у него было, как у нас! Хорош ли гусь? Да и Грушка, Прошкина мачеха тоже того же поля ягода! Я вам по секрету скажу: ведьма она! Истый Бог, ведьма! В прошлом годе на Фомкину корову поглядела, так та и зачахла! У нас теперь никто её к себе на двор не пускает. Будь мой муж здешним головой, зараз бы управил, чтобы духа её в нашем селе не было!

Марфа Кондратьевна усадила сына на крыльцо, бросив коротко:

– Обожди. Вот, гостей дорогих попотчую, так потом и с тобой…

– Боевая женщина! – заметил Кирилл, едва хозяйка скрылась в хате. – Не мужу бы её, а ей головой быть.

Марфа Кондратьевна возвратилась быстро, неся корзину со снедью.

– Угощайтесь, хлопчики, – сказала она. – Тут вам и оладушки, и сухарики, и курочка, и ещё много всякой всячины. Ежели в Киеве встретится вам мой братец, так передайте ему… А, впрочем, ничего не передавайте. Дюже сладко ему будет! Ну, в добрый путь! Прощевайте!

Любава и Кирилл поклонились щедрой хозяйке и отправились в дорогу. Когда отошли они от деревни на порядочно расстояние, то внезапно услышали позади себя лай.

– Проша? – догадался Кирилл.

Это была, действительно, Проша. Она стояла на дороге, теребя в руках венок из полевых цветов, а вокруг неё носился её пёс.

– Что ты здесь делаешь? – спросила княжна девочку.

– Я с вами в Киев пойду, – просто ответила та. – Мачехе живётся тяжело, и я ничем более не могу помочь ей, кроме как избавить от лишнего рта. А вам я в тягость не буду. Вы можете и внимания не обращать на меня: я только следом пойду вместе с Тяпой.

– Что будем делать? – спросила Любава Кирилла.

– Возвращаться теперь далеко, – пожал плечами тот. – Раз уж случилось так, то пусть идёт с нами. Делать нечего!

Так и пошли они втроём: княжна, красная девица, крестьянским отроком обряженная, гусляр-слепец да босоногая Проша.

– А зачем тебе в Киев? – спросила Любава девочку.

– Не знаю. Мне всё равно, куда идти. Но в Киев – хорошо. В Киеве церкви, красиво там. И людей, знать, великое множество!

– И что ж с того, что людей много?

– Так ведь это дюже чудесно, когда много людей! Я всегда люблю, когда многолюдно.

– Так ведь люди и обидеть могут, – заметил Кирилл.

– Нет, не могут… Я ведь не обижаюсь… А люди – они добрые. Я знаю… – Проша задумалась на мгновение. – Для чего-то только ссорятся они подчас и друг другу свет застят… Про мою мачеху выдумали, что она ведьма. А это совсем даже неправда! Когда батюшка умер, так у ней я и двое младшеньких остались. Один в прошлом году захворал сильно и помер… Вот, тогда он и стала часто гневаться. Нам ведь голодно жилось, худо. Мачеха работала день и ночь, а я ведь глупая, неумёха… Ей бы сыночка, братца моего сводного вырастить, а тут я ещё… А люди у нас в деревне добрые, но с нею не поладили, ведьмою ругают. И зачем? Я им говорила, что не правы они, а они не поверили. Мало ли, что дурочка скажет…А, мне кажется, что если б не серчали люди друг на друга, то горя бы меньше было…

– Напрасно тебя, Проша, глупой считают, – сказал Кирилл. – Ты, может, умнее их…

– Что вы! – рассмеялась Проша. – Самый умный на селе у нас – дядька Фома. Он грамоте обучен и книги читает, толстые-претолстые! И важный такой! – подозвав пса, девочка бросила ему палку, и тот побежал за нею, а его хозяйка, весело крича, за ним…

Глава 9. Гроза

Знойным выдалось то лето и засушливым, как и предсказывала Евфросинья. Но, вот, в какой-то день стали собираться на небе тучи, мрачные и тучные, загудел, заплясал повсюду ветер, заохал от щекотания его лес, и стало в нём темно, словно ночью. Загрохотал, ударяя в огромный бубен, гром, и ослепительная стрела молнии прорезала небо, бурным потоком хлынул дождь.

– Господи, спаси и пронеси, – прошептала Любава, пытаясь увернуться от ударов ветвей.

– Нужно найти какое-нибудь укрытие, – крикнул Кирилл, стараясь перекрыть рокот стихии.

– Какое может быть укрытие в лесу?! Да за какие ж грехи всё это?! – Княжна упала на колени и закрыла лицо руками. – Где же ты, Господи?! Отец мой в плену, народ в горе, а я… Нет у меня больше сил идти и терпеть! Отчего же не поможешь? Отчего отвернулся от нас?! Где же справедливость твоя?! Доколе нечестивцу Румбольду будет сопутствовать удача, а невинные будут страдать?! Нет справедливости! Нет правды!

– Что говоришь? Окстись! – прошептал Кирилл.

Раздался громкий треск. Любава подняла глаза. Мощным порывом ветра с корнем выворотило из земли старое дерево, и княжна едва успела оттолкнуть Кирилла и тем самым спасти ему жизнь. От удара молнии заполыхало дерево, стоявшее рядом. Проша в страхе прижалась к Тяпе.

– Если огонь перекинется на соседние деревья, большой пожар будет, – сказала она. – Говорят, наша деревня когда-то от такого горела…

Любава поднялась с земли, вытирая лицо от грязи. Она сделала несколько шагов в сторону и вдруг почувствовала, что земля уходит у неё из-под ног, и она проваливается куда-то вниз. В тот же миг она услышала вскрик Проши.

Любава больно ударилась при падении, но, оглядевшись, обнаружила, что провалилась в странную землянку, отделанную деревом, с полом, покрытым звериными шкурами. В углу лежал тюфяк, стояла табуретка и стол, а на нём слабо светилась лучина.

– Это ж что за дичь мне принесло? – услышала княжна хриплый голос. Огромный человек, почти великан, с лицом, скрываемым длинной седой бородой и волосами, одетый в звериные шкуры, стоял перед ней, хрустя пальцами больших, сильных рук.

– Здравствуй, хозяин… – дрожащим голосом сказала Любава.

– И тебе здравия, гость непрошенный. Что ж это ты мне крышу-то попортил? Сырости напустил…

– Я нечаянно… Мы шли в Киев, а нас застала гроза, и…

– Так с тобою ещё кто-то?

– Да, друг мой, слепой музыкант, и девочка…

– Сиди тут, – велел великан и скрылся.

Тем временем наверху Кирилл и Проша звали Любаву. Внезапно в кустах раздался треск. Девочка оглянулась и увидела большого человека в звериных шкурах, смотревшего на них из-под длинных, косматых волос.

– Ой, какой ты смешной, – улыбнулась Проша. – Ты леший?

– Леший, леший, – усмехнулся великан в усы. – Негоже людям в такую грозу в лесу оставаться. Надо же, не обманул спутник ваш… И впрямь люто нынче… Только через крышу гостям лазать в дом не след. Пойдёмте-ка, я вас через дверь проведу! – не дожидаясь ответа «леший» подхватил Прошу на руки, погрозил пальцем зарычавшему на него псу и, схватив Кирилла под руку, повлёк его вслед за собой.

В землянке великан развёл огонь и подвесил над ним котёл с каким-то отваром.

– Идите к огню, – сказал он гостям. – Вона как иззябли – зуб на зуб не попадает!

– Дядя лесовик, а ты один живёшь? – спросила Проша.

– Один, – кивнул великан. – А вы, значит, в Киев идёте?

– Туда, – отозвался Кирилл.

– Хороший город, – одобрил «леший», поблёскивая цыганскими глазами. – Бывал там много лет назад.

– И Лавру видел? – полюбопытствовала Проша.

– И Лавру, и Днепр… Красота там необыкновенная!

– А где ты ещё бывал?

– Я, дочка, много где бывал… Я несколько десятилетий по земле бродил.

– Сколько же вы видели!

– Много и мало. Дело ведь не в том, сколько оком узришь, а в том, сколько душа впитает. Иной и весь мир вдоль и поперёк исходит, а пустым человеком останется, а другой, сидя весь век в пещере своей, величайшей благодати исполнится.

– А люди каковы в разных краях?

– Люди? Что ж люди? Люди везде люди. Конечно, разны их обычаи, одежды, лица, а всё ж больше в них схожего, нежели отличного друг от друга.

– А далеко ли осталось до Киева? – спросил Кирилл.

– Недалече уж, – отозвался великан, попробовав отвар. – Скоро готово будет.

От огня в землянке быстро сделалось тепло, и хозяин снял с себя лохматую свою шубу. На груди его блеснуло что-то. Это была маленькая икона. Любава приподнялась на локте и внимательно пригляделась к великану.

– А как твоё имя, хозяин? – спросила она. – Чтобы знали мы, кого поминать нам за доброту.

– Что вам в моём имени? Его уж я лучше при себе оставлю.

– Не скрою, мне показалось, что мне доводилось слышать о вас от одного человека.

– Это вряд ли.

– Скажи, хозяин, не видел ли ты когда-нибудь причудливого перстня из простого металла, но искусной выделки, с изображением юноши, разящего копьём змея?

Великан вздрогнул:

– Откуда тебе известен этот перстень?

– Его носит одна женщина, пред которой я навсегда в долгу…

– Кто эта женщина?

– Игуменья одного монастыря, очень почитаемая в народе.

– Она заслужила такое почитание!

– Я думаю, ей будет приятно узнать, что человек, с которым когда-то свела его судьба, сдержал слово, ей данное.

– Если увидишь её, передай мой земной поклон, – прошептал великан и, сняв с огня котёлок, пододвинул его гостям. – Как остынет, так пейте по очереди. Отвар этот сил придаёт… Гроза завтра кончится, и вы сможете продолжить путь, – с этими словами он удалился в дальний угол землянки и, укрывшись с головой шкурой, добавил: – В землянке много меха. Постелите себе перед сном…

Наутро путники стали собираться в дорогу. Однако, Проша сильно ослабла и страдала от кашля, по-видимому, простудившись во время грозы.

– Девочка дальше идти не может, – заключил Кирилл.

– А нам дорог каждый день, – добавила Любава.

Великан сидел на табуретке и строгал из небольшого поленца какую-то фигуру. Он поднял глаза и предложил:

– Оставьте девочку у меня. Я позабочусь о ней, как о родной дочери. Наберу ей малины, сварю бульону… Славная она. Мы поладим.

– Проша, ты слышишь? – окликнула девочку княжна.

– Идите, – улыбнулась та. – Я с радостью здесь останусь. Мне ещё нигде не было так хорошо. Только в детстве, когда был жив батюшка… Да и Тяпа будет со мной.

Любава поцеловала Прошу в лоб:

– Ну, прощай! Может, свидимся ещё!

«Леший» помог Кириллу и княжне выбраться из своего лежбища, и они, простившись с ним, продолжили путь.

Глава 10. Киев-град

И снова тянулись друг за другом дни. Однажды Любава взобралась на верхушку высокой сосны и стала оглядывать окрестности. Присмотревшись, она радостно вскликнула:

– Кирилл, я вижу купола! Там, на горизонте! Они сияют в лучах солнца! Это Лавра! Киев!

– Дошли… – выдохнул слепец, улыбаясь.

Они, действительно, дошли. Совсем рядом, с высоких днепровских круч, в бесконечное, яркое небо устремлялась прекрасная Киево-Печорская Лавра. Казалось, что ничто не держит её на земле, что вот-вот оторвётся она от неё и под волшебные звуки благовеста взмоет в небеса, к Тому, Кто один мог людскими руками создать такое чудо, как она, при виде которого у любого путника от восхищения сердце замирало и готово было также взмыть ввысь, забыв навсегда о бренной земле…

Подле Лавры собирался странный люд: перехожие калики и богомольцы, гусляры и кобзари, женщины и мужчины, старики и малые дети. Когда Кирилл и Любава приблизились, старый кобзарь, с длинными, седыми усами, собрав вокруг себя многочисленных слушателей, курил люльку и рассказывал такую историю:

– Когда был я ещё молод, был у меня брат младший. Когда родители наши померли, пошли мы с ним по свету странствовать, счастья искать. Никто из нас не знал, что это такое, как выглядит, но думалось нам, что, коли встретим мы его на пути, то уж, наверное, узнаем. Однажды случилось нам переправляться через горное ущелье, а мосток-то хлипок был и подломился, и упали мы с братом в это ущелье. Стены в нём отвесные, а людей во всей округе не бывает. Глядим мы: нет спасения! Заплакал мой брат, закрыл руками лицо и стал смерти ждать. Да и я, други, тоже её сижу поджидаю. День прошёл, другой, а смерти всё нет. Были у нас с собой кой-какие припасы съестные. Подкрепил я силы, и сделалось мне скучно. Взял я кобзу и стал играть на ней. Играю, а в небе птицы летают, слушают. Звери к пропасти подходят, наклоняются, слушают и наслушаться не могут. И понял я, что играю-то дюже, что этой песне могли бы многие люди радоваться! А, погибнув, радости сей лишу их. Нет, думаю, не бывать тому. И стал я по отвесным стенам вверх карабкаться. Брат поглядел на меня и рукой махнул: напрасно, мол! Смирился со своею участью. Раз за разом срывался я вниз, ломал рёбра, обдирал кожу в кровь. Брат головой качал. А я думал: разве ж можно из пропасти без мучений выбраться? Нет, нужно перенести их! И однажды вся эта боль сложится в лестницу, по которой сможешь ты подняться из бездны. Так продолжалось много дней. Брат мой умер, и меня начали оставлять силы, но я не оставлял своих попыток. И, вот, однажды один из Архангелов Господних, увидев это моё рвение, смилостивился надо мною и опустил в пропасть длинную лестницу, по которой я поднялся наверх. Запомните же, други, чтобы ни было, не опускайте рук, не сдавайтесь, боритесь, и однажды и к вам опустится такая лестница, и будете вы вознаграждены за упорство своё и веру, и спасётесь!

Странные люди заворожено слушали старика, а, между тем, солнце стало садиться, разлилось над Днепром алым заревом, прошло по волнам малиновыми стопами… Настала ночь, и уже луна прошла серебряными сапогами по реке, оставив серебряные следы на её глади. Какая-то странница, склонив голову, затянула протяжную песню, которую подхватили другие странные люди. Голос за голосом, подобно тому, как многочисленные ручьи вливаются в широкую реку, пополняли могучий хор, и вот уже неслась песня раскатом по всему Днепру, заполняя собою тишину ночи.

Переночевав среди странных людей, Кирилл и Любава на заре отыскали лодку и поплыли на противоположный берег реки, где, по указанию знающих и бывалых странников, в пещере, вдали ото всех, жил, совершая свой подвиг, старец Илия. Путники нашли его почти сразу. Казалось, он сам ждал их, сидя на камне возле входа в пещеру и глядя на дорогу прозрачными глазами.

– Христос с вами, чада, – приветствовал он гостей, едва они показались.

– Здравствуй, отец Илия, – отозвались путники, кланяясь старцу.

– Давно я жду вас, – сказал старец. – Вы ещё только полпути прошли, а я уж здесь шаги ваши услышал. Далёк был путь ваш и тяжёл. Не сробели вы, не пали духом, дошли – будет вам за то воздаяние.

– Отец Илия, мы пришли просить твоей помощи… – начала Любава.

– Ведаю я и про то, кто вы, и про то, с чем пришли.

– И что же скажешь нам? – спросил Кирилл.

– Скажу, что исцелишься ты, но не от моей руки исцеление примешь. Не приспело ещё время к тому.

Кирилл поник головой.

– Не отчаивайся, чадо, – старец опустил Кириллу руку на плечо. – Обожди здесь. А ты, дочь моя, пройди со мною, – с этими словами он прошёл в свою пещеру, Любава последовала за ним.

– Ну, дочь моя, сказывай дело своё, – обратился старец Илия к княжне, когда они вошли в пещеру.

– Ты, должно, и сам ведаешь про то. Хочу я отца спасти и одолеть жестокого Румбольда. Говорят, будто есть у тебя Меч Истины…

– И чего только не выдумают люди! – усмехнулся старец.

– Разве ж лгут они?

– Подумай сама, дочь моя, разве ж может Истина быть в мече? Истина лишь в чистой и незамутнённой ничем душе человеческой быть может! Коли есть такой человек, то в его руках любой меч Кладенцом станет.

– Значит, нет меча у тебя?

– Есть меч. И кольчуга, и шлем. Всё есть. И меч, правда, не прост. Грешная рука не подымет его. Хочешь испытать себя?

– Хочу, – твёрдо сказала Любава.

Старец открыл стоявший в углу сундук, в котором лежали богатырские доспехи, а поверх них – остро наточенный меч. Илия легко извлёк меч и подал его княжне:

– Бери!

Любава схватила меч обеими руками, но удержать не смогла: меч со звоном упал на землю. Княжна схватилась руками за голову и прошептала:

– Что же я натворила! Зачем же тогда в грозу поддалась я слабости и возроптала? Всё я сама сгубила! Нет мне прощения…

– А ты отыщи человека, который смог бы поднять сей меч, – посоветовал старец. – Или же ты считала себя чище всех прочих?