Живые иконы. Люди веры, вернувшие миру надежду

Иные, основываясь на отдельных сведениях из истории, полагают, что исходной причиной разделений на Востоке, а затем и отчуждения восточных церквей от Запада было языковое и этническое многообразие. Помня историческую картину, многие из нас думают о «железном занавесе», воздвигнутом исламской экспансией между церквями Востока и Запада. Совсем недавние авторы, несмотря на сделанные разъяснения, продолжают рассуждать в том же духе и представляют Восток в карикатурном виде. Пользуется успехом, особенно среди протестантских богословов, версия критики Адольфа фон Гарнака, гласящая, что восточные церкви застыли в допросвещенческих, некритических взглядах на Библию, богослужение, богословские формулировки, церковную организацию и отношение к правительству, культуре и обществу.

Далее, некоторые обвиняют Восточную Церковь в том, что она замкнута на себе, изолирована, как бы затерялась в стенах своих окутанных кадильным курением, увешанных иконами храмов, зачарована своими долгими, унылыми службами. Именно такой предстает Восточная Церковь на компакт-дисках русской и византийской богослужебной музыки. Такие диски сегодня в изобилии можно встретить в любом крупном музыкальном магазине. Другие образы мелькают в новостях: духовенство в золотых одеяниях, взмахи кадила, песнопения, верующие, совершающие крестное знамение, горящие свечи, целование икон, крестные ходы.

Есть все основания прийти в умиление. Богослужебные обряды и религиозные обычаи Восточной Церкви красивы, таинственны и дышат древностью, в то время как столь многое в богослужении других церквей претерпело модернизацию. Один лютеранин, известный в стране ученый, в ответ на вопрос, почему он посещает православный собор в одном из главных американских городов, охотно объяснил: «Из-за трансцендентности тамошнего богослужения».

Но точные образы легко становятся стереотипами. Погруженность Восточной Церкви в потустороннее, ее «эсхатологический максимализм» может обернуться (и так восприниматься) одержимостью, подавляющей заботу о бедных, лишающей импульса к миссии. С крайней точки зрения кажется, что Восточная Церковь настолько отрицает мир, что чуждается науки и искусства, заботится только о священном, тем самым крайне реакционно реагируя на вызовы современного мира и секуляризации. Тот факт, что в Восточной Церкви не рукополагают женщин, резко отличает ее от многих церквей Запада. Монашество продолжает играть в Восточной Церкви важную роль как знак того, что Павел Евдокимов назвал «эсхатологическим максимализмом», – суровое напоминание об инаковости Царства в мире сем. Многие восточные церкви соблюдают «старый стиль», то есть юлианский календарь, и поэтому отмечают праздники, в том числе и такой великий, как Рождество, на тринадцать дней позже Запада. Правила поста в восточных церквах иные: предписывается воздержание от мясной и молочной пищи не только во время Великого поста, но и в некоторые другие периоды перед праздниками и в среду и пятницу в течение всего года. В своих нравственных воззрениях Восточная Церковь, будучи весьма свободной и внимательной к личности, неизменно остается верной Библии и историческому свидетельству христиан прошлого. Эти и другие черты действительно приносят восточному христианству одновременно и добрую, и худую славу. Один мой коллега из очень либерального духовенства Епископальной Церкви однажды признался, что единственный ценный вклад Востока – это переносные иконы, которыми можно пользоваться дома, чтобы сосредоточиться на молитве[9].

Глубоко изучая Православную Церковь с точки зрения евангелического вероучения, Дэниел Кленденин находит в ней много достойного удивления, но и много заслуживающего критики[10]. По его мнению, центральное место литургии и таинств, приверженность к «слишком человеческой» традиции отцов Церкви и к богослужениям, наконец, очевидная неспособность православного богословия встретиться с новыми обстоятельствами и проблемами современного мира – следствие недостаточно библейского и евангельского характера Восточной Церкви. Внимание других комментаторов останавливается на том, что Павел Евдокимов охарактеризовал как явную «анархию», царящую на Востоке[11]. Они критикуют отсутствие централизованного управления или учительного органа, какого-нибудь одного епископа или рабочей группы, которые действительно могли бы говорить от имени всех православных церквей. Кто-то находит среди православных церквей настолько большое разнообразие, что оказывается не в состоянии усмотреть единство.

Еще один аспект – проблема национализма, который примешивается к восточному христианству, даже захватывает его и который осужден как ересь филетизма. Еще и сегодня если ты скажешь о себе: «Я православный христианин», то обычно думают, что ты грек, русский или другого славянского происхождения или женат на ком-то такой национальности и потому неофит. (Многие православные в Америке – неофиты, но не все по причине брака.) Несколько месяцев тому назад можно было услышать подобные объяснения относительно Православной Церкви в Сербии. А недавно Сэмюэл Хантингтон определил восточное православие вместе с исламом как международные силы, находящиеся в идеологическом конфликте с Западом[12]. Это крайне спорный тезис, но здесь не место входить в его обсуждение. Виктория Кларк попыталась опробовать его на истории христианского Востока, указав на ряд лиц, замечательных по своим прекрасным душевным качествам, но еще более примечательных в качестве худших примеров смешения христианства с национализмом и политикой[13]. Христиане Восточной Церкви, которых мы рассмотрим ниже, являют собой ответ на тезис Хантингтона и проясняют многие из недоразумений, связанных с Церковью Востока.

В XX веке Восточная Церковь претерпела скорби, но и стала более открытой. Благодаря этому она смогла принести свою традицию как дар Западу. После веков схизмы, недоразумений и изоляции Восток вступил в искренние взаимоотношения с церквями Запада. Я имею в виду не только почти восьмидесятилетний плен русской и многих других славянских церквей под советским режимом и их недавнее внезапное освобождение от некоторых, хотя и не всех форм подавления, но и гораздо более ранний диалог между Востоком и Западом, один из этапов которого начался почти сразу же после русской революции, еще в 1920-х годах. Николай Зёрнов в своей книге описывает это русское религиозное возрождение[14], это удивительное новое усвоение православного христианства интеллектуалами в последние десятилетия XIX века, продолжившееся на великом церковном Соборе в Москве 1917–1918 годов, проходившем во время революции.

Такие чудеса культуры, как иконы и богослужебные песнопения Восточной Европы, напоминают нам на Западе о красоте и тайне Православной Церкви. Летом 2000-го года можно было по телевидению наблюдать, как румынские гимнастки, участницы Олимпийских игр в Сиднее, стояли на службах Страстной седмицы, обходили в пасхальную ночь храм со свечами в руках, как русский пловец Александр Попов зажигал перед иконами свечи в православной церкви – не у себя дома, а в Австралии. На заупокойной литургии по кардиналу Джону О’Коннору в Нью-Йорке весной 2000-го года бросалось в глаза множество черных монашеских головных уборов – клобуков и камилавок – глав различных православных юрисдикций этого региона. В книжных магазинах теперь постоянно в наличии широкий выбор репродукций икон, иллюстрированных очерков о православных монастырях от Афона до России, различные переводы таких классических сборников, как «Добротолюбие», и сочинения многих людей веры, кому посвящены нижеследующие страницы, например отцов Александра Меня, Александра Шмемана, Льва Жилле, матери Марии (Скобцовой). Во многих западных церквах и частных домах выставлены для почитания репродукции или оригиналы икон.

С падением социалистической системы стали открываться храмы и монастыри, возрождаться все формы религиозной жизни. Православное богослужение с его могучим неотмирным смыслом Божией трансцендентности открывается нам в звукозаписях, книгах и на выставках икон. Православное духовенство и миряне стали участвовать в международных экуменических организациях и даже в попытках разрешения конфликтов. Вселенский патриарх Варфоломей получил известность как горячий защитник окружающей среды с богословской точки зрения. Величайшим экуменическим событием нашего времени остаются великие акты примирения, предпринятые Вселенским патриархом Афинагором и папой Павлом VI: совместные молитвы, снятие анафем Великой схизмы и признание друг друга как епископов.

Присутствие представителей Восточной Церкви во Всемирном Совете Церквей (ВСЦ), несмотря на их меньшинство здесь, стало ощутимым в 1950–1980-е годы. В документе «Крещение, Евхаристия, служение» комитета «Вера и церковное устройство» ВСЦ от 1983 года совершенно очевидны экклезиология и литургическое богословие Восточной Церкви. Это влияние основополагающего ви́дения Церкви и таинств православными участниками было прямо подвергнуто критике со стороны некоторых протестантских богословов при их рецепции этого документа.

Православные церкви стали частью культурного и религиозного ландшафта Запада. Три поколения исконно православных – русских и других славян, греков,  арабов – влились в жизнь Запада. Христиане из западных церквей переходят в церкви Востока не только путем браков, но и через принятие таинств и «обращение». Отец Иоанн Мейендорф настаивал, что богословски некорректно говорить о православных на Западе как о диаспоре, результате простой пересадки из других, «материнских» церквей.

Ныне следует вести речь не столько о «восточном» православии, сколько о Православии, Православной Церкви, собственно православных христианах как жителях Запада: американцах, англичанах, французах, скандинавах и т. д. Широко распространенный стереотип православного христианина как преимущественно представителя конкретного типа национальности теперь уже просто не соответствует действительности. Однако здесь кроется ряд проблем для православных церквей Америки, все еще остающихся там маргинальными. И Шмеман, и Мейендорф считали неканоническим и ненормальным отсутствие единства между американскими православными церквями. Хотя и верно утверждение, что большинство этих церквей находятся в евхаристическом общении, на самом деле различные юрисдикции в одном городе сталкиваются и соревнуются друг с другом.

Национальная идентичность представляется главным основанием роста церквей, несмотря на всё бо́льшую ассимиляцию. С каждым новым поколением увеличивается число некоренных американцев и, благодаря бракам, смешанных семей. Даже в тех епархиях, чьи духовенство и миряне родились в Америке, даже во втором поколении, связь между приходами весьма слаба. Совместные богослужения совершаются по случаям погребений, праздников и особых великопостных служб. Но во всех практических начинаниях различные православные церкви действуют как конкурирующие добровольные организации или общественные объединения. Выражаясь в терминах социологии религий, они ведут себя как «деноминации», хотя этому противоречит единство их богословия, литургической жизни и почитаемого предания.

Постоянная Конференция православных епископов Америки (SCOBA) в глазах других православных церквей мира не имеет официального, канонического статуса. Ввиду отсутствия в этой стране единой церкви и правящего ею епископа она не может действовать как епископский синод. В 1994 году Вселенский патриарх подверг резкой критике SCOBA и сделал выговор епископам греческой архиепископии одной из юрисдикций за поддержку ими идеи создания единой Православной Церкви в Америке без национальной идентичности. Будучи, по сути, в качестве Вселенского патриарха символом и сторонником церковного единства, Варфоломей странным образом становится одним из главных врагов этого единства. Где могло бы сложиться сотрудничество в таких важных сферах, как богословское образование и общественное служение, каждая церковь, за немногими исключениями, поддерживает свои собственные дорогостоящие сложные корпоративные организации: семинарии, издательства, офисы для управления и ведения экуменических дел, подразделения для создания миссионерских приходов. Исключения составляют гуманитарная помощь и миссионерская работа за границей. Вместо живого свидетельства Предания древней Церкви православные церкви остаются далекими друг от друга, равнодушными, если не враждебными друг другу, а их присутствие в окружающей культуре продолжает быть безмолвным и влияние на нее минимальным.

Есть в Православии и реакционное течение, считающее Запад «загнивающим», а западные церкви – «еретическими», не имеющими благодати таинств и стоящими вообще вне подлинного христианства[15]. Эта дискриминационная тенденция в той или иной форме существовала в Православии долгое время. В прошлом ее питали в основном национальная вражда и политические нестроения. Сегодня она дает о себе знать в открытом осуждении всех совместных действий и даже общения, объявляющихся проявлением экуменизма. В экуменических организациях, в частности во Всемирном Совете Церквей, имеет место глубокий самоанализ и многое требует пересмотра и критики относительно содержания и направления экуменической деятельности, но это совсем не то же самое, что объявлять всё экуменическое движение «еретическим». Всякий контакт с неправославными и, в частности, общая молитва осуждается на основании канонов III и IV веков, содержащих запрет молиться с теми, кто явным образом отвергает основные догматы. Употребление «старого стиля», или юлианского календаря, в противоположность «новому» или, того хуже, «папистскому» или «еретическому» григорианскому, становится определяющим признаком подлинного православия вплоть до перекрещивания всех неправославных христиан, желающих присоединиться к Православной Церкви[16].

Другие отличительные признаки или средства изоляции состоят в долготе богослужений, терминологии, особых одеяниях, тщательном соблюдении (и бесконечных обсуждениях) правил поста, действий священнослужителей на службах, правил молитвы. Короче говоря, невозможно избежать впечатления, что здесь создается образ жизни и мышления, отгораживающий православных от остальной части общества, как это происходит с ортодоксальными хасидами и амишами. Хотя многие из этих специфических элементов образа жизни не имеют решающего значения для веры, они возводятся в статус необходимых для «истинного» православия. Стоящее за этим умонастроение не просто сомнительно и спорно – оно ошибочно. Пожалуй, самая радикальная позиция – «Предание неизменяемо и незыблемо» – отрицается тем фактом, что Предание в первую очередь ориентировано на историю. Историчность Предания подтверждается бесчисленным количеством источников: множеством документов, подробностями богослужебной практики в «Типиконе», изображениями на картинах, описаниями в романах, стихах, текстах народных песен. Попытки так называемой «обновленческой церкви», возникшей в России сразу после революции, провести в жизнь реформы и перемены скомпрометировали саму идею и возможность обновления чего-либо.

Подобным образом усилия многих, направленные на подлинное церковное обновление в XX веке, как и попытки некоторых из описанных в этой книге людей, подпали под осуждение. В литургической сфере отцы Николай Афанасьев и Александр Шмеман ратовали за частое причащение и громкое чтение евхаристического канона. Они также предлагали сделать иконостас ниже и держать открытыми Царские врата, ведущие в алтарь через иконостас и завесу, чтобы верные могли видеть и слышать всё совершаемое там и участвовать в служении литургии. Отцы Сергий Булгаков, Лев Жилле и Александр Мень, а также Павел Евдокимов признавали действенное присутствие Святого Духа в разделенных церквах и горячо уповали на исцеление расколов. Многие из них испытывали глубокое уважение к святым и наследию западных церквей. Но такая открытость, ее воистину целебный дух привели к сжиганию их книг, насмешкам и клевете[17].

Я выбрал преимущественно тех нашедших свой путь на Западе православных христиан, кто первоначально принадлежал к Русской Церкви. После русской революции и других потрясений начала XX века многие православные христиане, в том числе поэты, музыканты, философы, историки, богословы и великие духовные учителя, приехали жить и работать на Запад. Со времени исследования Николая Зёрнова, вышедшего более тридцати лет назад[18], никто не попытался оценить их присутствие на Западе, их особенный вклад, как и вклад других появившихся там крупных фигур. Я уверен, что их жизнь, их голоса выразят это достаточно живо и наглядно и основываю свое исследование на убеждении, что Восточная Церковь, храня раннехристианское предание веры и поклонения Богу, особенным образом сформировала их личности.

В разительном контрасте со стереотипом Восточной Церкви как целиком потусторонней и неизменной, эти «живые иконы» воплотили открытость Евангелия ко всем временам и народам. Восточная Церковь знает богатство любви Бога к миру, столь глубокой, что Он Сам стал его частью, в человеческой плоти и крови, в пространстве и времени. Павел Евдокимов, выражая мысль многих древних богословов, называет это «безумной любовью Божией» к человеку. Благоговение Восточной Церкви перед Воплощением и присутствием Святого Духа в каждом человеке живо проявляется в ее любви к иконам, этим священным изображениям, где в человеческих ликах святых присутствует Бог. Восточная Церковь также высоко ценит материальное и человеческое измерения Божьего присутствия и действия в таинствах, особенно в троекратном погружении крещаемого, помазании его святым елеем и ароматической смесью масла и специй, называемой миром. Средоточие ее жизни – служение Евхаристии, о которой Христос говорит в Писании и проповеди и в которой Он приемлется в освященных хлебе и чаше. Восточная Церковь хранит христианское Предание, которое состоит не в елиной Библии, не в главном епископе и даже не в соборах, но в живом опыте всего народа Божия. Церковь понимается как общение святых, пребывающих уже в Царстве Небесном, равно как и всех тех, кто призван к святости через крещение, живя здесь и сейчас, в этой жизни.

Восточная Церковь, как признают Павел Евдокимов и о. Лев Жилле, часто бывала нищей и угнетенной. В институциональном отношении она неуклюжа, даже хаотична и анархична. Однако она свидетельствует о Царстве Божием красотой своего богослужения и храмов. И она обладает великим терпением, снисхождением любви к своим сыновьям и дочерям, не желая связывать их законнической строгостью, предпочитая «погрешать» в сторону свободы и любви. Таковы некоторые характерные черты ее представителей, с которыми мы встретимся в этой книге.

Среди многих людей, ставших «светильниками» Восточной Церкви нашего времени, я выбрал перечисленных ниже по соображениям, требующим некоторого пояснения. Мне хотелось рассказать о людях, живших на Западе и ставших частью западной культуры и жизни. Исключение – о. Александр Мень (1935–1990), который всю жизнь провел в России, но труды и проповеди которого прорвались к общественности лишь с концом советского режима и оборвались трагической насильственной кончиной их автора в 1990 году.

Другие лица, с которыми мы встретимся здесь, – русские эмигранты, жившие в Париже. Отец Сергий Булгаков (1871–1944), первый ректор Свято-Сергиевского богословского института, был самым плодовитым, творческим и спорным богословом своего времени. Он многое сделал для духовного пробуждения русской интеллигенции и возвращения ее к вере и Церкви, участвовал вместе с Бердяевым и другими в знаменитом сборнике «Вехи», авторы которого призывали к новому открытию и обновлению христианской мысли и жизни. Сын священника, он утратил веру в период учебы в семинарии и примкнул к марксизму, пока чтение таких русских классиков, как Соловьев и Достоевский, вновь не вызвало в нем алкание Бога. Блестяще начав карьеру профессором политической экономии в Московском университете, после нескольких религиозных переживаний, описанных им в «Автобиографических заметках», он возвратился в Церковь. У него был опыт политической деятельности во Второй Государственной Думе, он активно участвовал в великом реформаторском церковном соборе 1917 года, после чего был рукоположен во священники и вскоре навсегда покинул Россию, влившись в многотысячный исход русских на Запад. За свое учение о Софии, Премудрости Божией, он подвергся резкой критике и даже церковным прещениям. Я хочу сосредоточиться здесь не на основных сочинениях о. Сергия, но на его молитвенной жизни и священническом служении, а также представить его мысли о единстве Церкви, которое, вопреки схизме, существует и является основой для уврачевания разделений и для возрождения христианского свидетельства в нашем мире.

Я представлю здесь светского богослова Павла Евдокимова (1901–1970), многие годы посвятившего гуманитарной деятельности, что всегда было евангельским служением, и внесшего актуальность страданий и вопрошаний современной жизни в свое учение и свои труды. Мы также встретимся с иноком Григорием (Кругом) (1908–1969), который получил академическое образование в области живописи, графики и рисунка, вел тихую, но богатую духовную жизнь, полную внутренней борьбы и художественных свершений. Он оставил мало написанного словами, но подарил нам множество икон, беспримерных в своей творческой самобытности и вместе с тем глубоко укорененных в Предании и указывающих путь к его возрождению.

Рассмотрим мы и значительную, но позабытую фигуру о. Николая Афанасьева (1893–1966), вновь открывшего, благодаря своим исследованиям в области истории и церковного права, древнее самосознание Церкви. Его мысль оказала влияние на Второй Ватиканский собор и на нынешнее самосознание многих церквей. Отец Лев Жилле (1893–1980) – один из величайших духовных учителей XX века благодаря не только многим своим книгам, подписанным «Монах Восточной Церкви», но и экуменическому паломничеству из бенедиктинской монашеской жизни к пастырскому служению православным священником и монахом во Франции, Англии, Ливане и Швейцарии.

Самая необычная личность из всех – мать Мария (Скобцова) (1891–1945), являющая собой яркий пример трудности жизни по вере в нашу эпоху. Поэтесса, художница, политическая активистка, дважды выходившая замуж и разводившаяся, мать троих детей, она приняла монашеский постриг в зрелом возрасте и основала приют для нищих и бездомных в трудные времена в Париже, принимала участие в Сопротивлении. Мать Мария была арестована и отправлена в нацистский концентрационный лагерь за укрывание евреев, где сама пошла на жертвенную мученическую смерть.

Наконец, священники Александр Шмеман (1921–1983) и Иоанн Мейендорф (1926–1992) приехали в Америку молодыми и прожили здесь до своей смерти, став выдающимися учеными и свидетелями Православия в Америке и внеся бесценный вклад в американскую религиозную жизнь и взаимоотношения между христианскими церквями. Шмеман широко известен в литургическом движении благодаря новому открытию им литургического богословия, возвышенному ви́дению Евхаристии и духовного содержания литургии и богослужений церковного года. Он исполнял обязанности ректора Свято-Владимирской семинарии, был экспертом по экуменическому диалогу и пользовался огромной любовью как духовный отец. Мейендорф – уважаемый в мире византинист, вместе со Шмеманом инициатор создания Православной Церкви в Америке, влиятельный экуменический деятель и также любимый многими исповедник и духовник[19].

Жизни многих из представленных здесь людей тесно переплетены между собой. Приведу несколько примеров того, насколько сложны и многочисленны эти связи. Среди студентов Булгакова на самом первом его курсе в Свято-Сергиевском институте был Павел Евдокимов[20]. Посещал его курсы, хотя и не будучи формально зачислен в институт, о. Лев Жилле[21]. Духовной дочерью о. Сергия Булгакова была мать Мария (Скобцова). Отец Николай Афанасьев также учился у него, а затем преподавал вместе с ним. Афанасьев, в свою очередь, был близким другом и коллегой Павла Евдокимова и учителем о. Александра Шмемана; именно он вовлек последнего в развитие своей «евхаристической экклезиологии». Позднее Шмеман выработал собственный подход, который назвал «литургическим богословием».

Все они тонко, но глубоко влияли друг на друга. Можно привести немало прямых цитат, свидетельствующих о таком влиянии. В других случаях это общая направленность, дух, стиль, даже сам язык. Возьмем, к примеру, работу о. Николая Афанасьева «Трапеза Господня» (1952), где он беспощадно критикует евхаристическую практику, распространенную среди православных, и его же посмертно опубликованную «Церковь Духа Святого» (1975), посвященную формированию раннехристианской «евхаристической экклезиологии». Влияние афанасьевской мысли, сформированной на основе совокупного исследования канонического права, церковной истории, Нового Завета и литургии, совершенно очевидно в посмертно опубликованном труде о. Александра Шмемана «Евхаристия: Таинство Царства» (1988), равно как и в других его работах. Замечания о. Александра на открытой защите своей докторской диссертации «Введение в литургическое богословие» в Свято-Сергиевском институте в 1961 году, которую принимали у него отцы Афанасьев и Мейендорф, вторят тревоге его учителя по поводу того, во что превращается литургия, и это из чисто богословских соображений, не говоря уже о культурных! Хотя о. Иоанн Мейендорф нередко высказывал научные возражения на некоторые детали афанасьевского евхаристического богословия, евхаристическая природа Церкви и церковный характер Евхаристии наложили глубокий отпечаток на его мысль. Евхаристия была для него неизменным критерием здоровья Церкви, как это видно в его редакторских статьях в официальном органе Православной Церкви в Америке «Православная Церковь», в его исследованиях и лекциях.