Мелодия встреч и разлук

– Линчик, полегче! – Шурик растерян, глаза его бегают в ошарашенном любопытстве.

– Действительно, Алина, – «журналист» делает движение навстречу к ней, и девушка невольно отшатывается. – Ну, не горячитесь же! Я всего лишь привез вам ответ.

– Какой ответ?

– На письмо, которое вы мне вручили пару лет назад, помните?

– Да. Кажется, да. И что же? Вы его отправили?

– Конечно.

Никакого письма Гальперин никуда не посылал, оставил себе, периодически перечитывая и размышляя над тем, как устроить себе еще одну встречу с его автором. Ничего хоть сколько-нибудь разумного в голову не приходило. Бросать институт и разыскивать по всему свету девушку с ворохом проблем означало лишь присоединить к этому вороху кучу своих сложностей. Потом Владу предложили организовать центр, работа стала занимать еще больше времени, возникшие чувства, нет, не улеглись, просто отошли на второй план. Казались каким-то романтическим, надуманным бредом, не вяжущимся с образом доктора психологии. И хотя Алинин случай Гальперин все еще считал достойным глубочайшего анализа и тщательнейшего исследования, но поползновения свои помочь ей расценивал теперь как некий самоотверженный юношеский порыв, уступивший сейчас место зрелому пониманию: осчастливить человека против желания невозможно. Девушке нужна помощь, но попросить о ней она должна сама.

Влад искал в других насупленные брови и вздернутый нос, жаждал стремительности и порыва, восхищался упрямством и гордостью, ценил колючесть и ершистость. Отдельно этого хватало во многих женщинах, а всего и сразу в избытке он не находил ни в одной. Иногда какая-то промелькнувшая в толпе тень вдруг казалась ему знакомой: те же вздрагивающие жесткие колечки темных волос в конском хвосте, те же выпирающие ключицы, те же острые, непреклонные плечи. Он оборачивался и сразу же понимал: нет, не она. Походка у проскользнувшей видением девушки оказывалась безукоризненно прямой, а следовательно, – чужой, неинтересной, унимающей возникший было в груди трепет.

Так и ходил Гальперин, оборачиваясь, по Москве, в которой жил, по Европе, где выступал на конгрессах, по Америке, куда поехал выбирать оборудование для своего центра. В Нью-Йорке, правда, один раз не обернулся, замер как вкопанный на углу Седьмой и Пятьдесят седьмой улиц, словно прирос к месту и все никак не мог отвести глаз от плаката. «Впервые в Карнеги-холл...» Посмотрел на дату, на часы, ринулся в кассу. А потом сидел в партере и не мог себя заставить слушать скрипку, хотя классическую музыку всегда любил, и уж чего-чего, а записей именно этой скрипачки в его фонотеке было предостаточно. Но он не слушал, вертелся на месте под неодобрительные взгляды соседей, озирался, нелепо вытягивал шею, привставал с кресла, все выискивал, высматривал, словно продолжал настаивать на внезапно мелькнувшей у плаката мысли: «Она должна быть здесь». Но ее не было. Не оказалось ни в зале, ни за кулисами, куда он пробрался, сославшись на знакомство с маэстро.

– На самом деле вы меня, конечно, не знаете. Я – знакомый Алины.

– Алины? – удивилась и обрадовалась. – Так вы от нее? А я так хотела, чтобы она прилетела. Но у нее же, как всегда, тысяча отговорок. Но что с ней поделать, правда? Ну, любит девочка самостоятельность, пускай, – скрипачка тараторит без пауз с той же изумительной быстротой, с какой извлекает звуки из инструмента. – Ну, рассказывайте, рассказывайте, как она там?

– Нормально, – отчаянно хочется спросить: «Там – это где?»

– Да? Ну, слава богу! А то я беспокоюсь. Домой-то отправила, а может, зря? Может, надо было здесь оставить? У нее же тут публикации были. Я все думала, наверняка она в Африке что-то наснимала. У нее же талант, правда? Вы видели ее снимки? Простите, я нелепые вопросы задаю. Конечно, видели. Так что вы меня понимаете. Понимаете мои сомнения. Ну, что она теперь сидит в своей студии? Заперла себя в четырех стенах, когда ей просто показано, прописано пространство. – Женщина снимает с зеркала фотографию, протягивает Владу. – Вот, смотрите. Это моя любимая. Я с ней не расстаюсь. Я прошлой осенью была в Москве, она меня и сняла. Я так люблю эти места. А вы часто бываете в Замоскворечье? Знаете, что это за церковь?

– Святая София, – успевает вставить Гальперин. – Говорят, ее скоро откроют для служб.

– Правда? Здорово. Давно пора. На моей памяти от церкви там всегда был один только фасад. Что ж, внешности вернули душу. Счастье. Простите, что я так много говорю ни о чем. Просто это места моего детства.

«Я знаю», – чуть было не сорвалось у Влада, но он вовремя удержался. Хотя если бы и сказал, примадонна могла и не заметить его оплошности. Как и многие творческие люди, она слегка зациклена на себе, она увлечена, она в образе и торопится сказать то, что хочет.

Примечания