– Вот и поселите ее в карцер, – холодно отвечаю я, а капитан Дар шокировано оседает в кресле, – только ремонт там сделайте, чтобы не ходила в один душ с мужчинами на этаже. И Поэтессе свободнее станет.
– Есть, Ваше Превосходство, – чеканит главврач и смотрит на меня выжидательно. Да сиди уже в своем кабинете, не трону, пока ведомство Рэма финотчетность не посмотрит.
– На этом все, капитан. Вопросы?
– Никак нет, – бодро отвечает Летум, и мы прощаемся. На парковку к катеру иду, почти не глядя под ноги. Открываю крышу кабины и ныряю в кресло с облегчением. Прохлада кожаной обивки успокаивает, ладони сами ложатся на полусферы управления. Плевать, что летаю один и без охраны, пусть Рэм подавится своей паранойей. Покушение, предательство. Устал я, издергался, могу хотя бы в воздухе побыть без надзора? Завожу двигатель и вращаю правую полусферу, набирая высоту. Из динамиков механический голос робота сообщает, что я покидаю объект ди два лямбда пять, а слышится совсем другой голос. Певучий и мелодичный. Даже дрожь испуга его не портит. Мотылек.
***
Легкая, невесомая. Такая тоненькая, что в руки брать страшно. Сломаю. Выгибается подо мной и стонет так сладко. Кожа бархатная, пахнет яблоком. Не сдержусь. Уже нет. Слишком сильно завелся. Снимаю с нее разодранную на лоскуты больничную рубашку. Ножом резал? Зубами рвал? Не помню. Тело чистое: ни синяков, ни ран. Значит я – это все еще я. Надолго ли? Шепчет мое имя, зовет. Обнимает крепко. Волосы ее шелком сквозь пальцы. Наматываю на кулак и дергаю. Не больно, не надо крика. Только чтобы рот открылся за глотком воздуха или поцелуем. Укусы вместо ласки. Так как умею без крови и следов. Бьется в моих руках. Не пущу. Моя. Ремень на шее затягиваю. Не бойся… Не бойся меня…
Из сна выбрасывает в черноту ночи. Стекла наглухо затемнены, и, кажется, что ослеп. Ладонями тру лицо, пытаясь взбодриться. Кхантор бэй, давно не мальчишка, чтобы снами о близости мучиться! Окаменел в паху, трогать страшно. Интересно, если патрульный катер на горный материк послать, к утру вернется? Тьер, долго. И Юлия не полетит. Обижается, характер показывает. Морова порода. Вся в отца. Начнет грызть – не успокоится, пока не доест. Таблетки у меня в комбинезоне или в тумбочке? Тьер, в бездну таблетки! Сам успокоюсь. Буду лежать тихо, и все пройдет.
Куда там. Перед глазами тонкая фигура в белой одежде. Мотылек. Легкая, невесомая. Проклятье, я уже сочиняю повод еще раз прилететь к мудрецам. Скорей бы Рэм нарыл что-нибудь на главврача, хотя зачем мне присутствовать на повторной проверке? Служба финансовой безопасности сама разберется. Поехать за теориями мудрецов? Все в файлах есть, прочитать с планшета можно. Ин дев ма тоссант, просто так полечу, имею право! Но тогда каждому санитару станет понятно зачем. «С жиру бесится генерал, всех нормальных женщин перебрал, на сумасшедших потянуло. Придумал же, где искать себе любовницу».
Сам не заметил, как гарнитуру на ухо повесил. Спит Публий или дежурит? Плевать, разбужу!
– Публий.
– Наилий? Что случилось?
Заспанный голос. Зевает капитан и меня провоцирует. Закрываю рот рукой и отворачиваюсь в подушку от камер. Охрана ночью бдит. Генерал проснулся! Целое событие. От любопытства уже все глаза проглядели. Не зевнуть, не почесаться.
– Узнать для меня можешь кое-что по твоей медицинской части?
– Прямо сейчас? Ты на часы смотрел?
Ворчит капитан, но матом еще не ругается, значит, успею просьбой озадачить.
– Пациентка одна есть. По бумагам вроде бы шизофреник, но я сомневаюсь.
– Раз диагноз стоит, значит, шизофреник, – твердо говорит Публий.
– И все-таки. Мне шумиха и коллегия ваша с расследованием не нужна. Но если лечащий врач ошибся, просто скажи мне об этом.
Думает Публий. Про врачебную тайну вспоминает, Инструкцию в уме перелистывает. Так заковыристо сейчас в бездну пошлет, что и правда идти придется.
– Зачем тебе это?
Тьер, хороший вопрос. Зачем? Мало ли женщин обнаженных снилось. Сколько их было и сколько еще будет, но не идет девчонка из головы. Несуществующие боги, она – мудрец. Сумасшедшая! Всех насквозь видит и меня в том числе. Про ссору с Марком из-за его дочери узнала, значит, остальное видела. И не жалости, ни брезгливости. Ничего в ней не изменилось, только глаза в пол и «Ваше Превосходство». Умом понимаю, что безразличен, но как же хочется, чтобы было иначе.
– Узнай, пожалуйста. Мудрец Мотылек. История болезни…
– Не нужна мне история, – обрывает Публий, – ровно там все и красиво. Как ее лечащего зовут?
– Луций Квинт.
– Хорошо, я поговорю с ним, а ты спи, Наилий.
– Спасибо.
– Не за что пока. Отбой.
Снимаю с уха гарнитуру и откладываю на тумбочку. Спать. И пусть уж лучше гнароши снятся, в боевом порядке марширующие по плацу.
Глава 3. Лучше, чем реальность
Дэлия
Три дня как в тумане. Бесконечный марафон по коридорам, даже санитары не трогают, косятся, но не трогают. Не до меня. В карцере ремонт затеяли. Поэтесса спрашивала, что там делают, раз уж я мимо хожу и могу посмотреть, но мне не интересно. Пусть делают, что хотят. Пусть со мной делают, что хотят, все равно. На кризис не похоже – плакать не хочется, просто плохо. Луций допытывается, что случилось, а я не знаю. Лучше бы генерал никогда не приезжал. Так и остался лицом на плакате, духом-паразитом у меня в голове. Я думала, что понимаю правителей. Рассматривала привязки главного врача и старшего санитара. Окуналась в их жизнь, насыщенную встречами и контактами. Друзья, родственники, любовницы, подчиненные, сюзерены, знакомые, малознакомые, любимые, родные, незаменимые. Столько лиц и связей. В десятки и сотни раз больше, чем у мудрецов. В сотни, но не в тысячи, как у генерала. Он – звездное небо по сравнению с одним единственным светилом. Океан рядом со стаканом воды. Песчаная буря. Он везде и от нее невозможно скрыться. Первый после всех несуществующих богов. Сам, как бог.
Дохожу до палаты и сажусь на кровать, обнимая себя руками. Замок так и не починили, можно пользоваться нежданной свободой. Поэтесса старается не гулять в неположенное время и меня отговаривает, но я упряма. Скоро замок закроется, и мой мир вернется в прежние границы. Я, как приговоренный, хочу вдоволь надышаться последним воздухом.
– На тебя больно смотреть, Мотылек, – с грустью говорит Поэтесса.
– Не смотри.
– Ну, давай поиграем немного.
– Давай. Я знаю хорошую игру. «Стань нормальным цзы’дарийцем». Только нужно выбраться отсюда и найти обычную одежду. Но главное, перестать видеть привязки и слышать шепот в голове.
Поэтесса опускает голову и горько усмехается. Тишина тянется густым сахарным сиропом, еще немного и застынет острыми кристаллами. Если я буду сидеть тихо, то не поцарапаюсь.
– Мотылек, на выход.
Вздрагиваю от голоса старшего санитара, а в сознании теплится надежда. Генерал приехал! Пожалуйста, Вселенная, ты уже сотворила для меня чудо, подари еще одно.
– Стой! – хватает за рукав Поэтесса. – Дай я тебя причешу. И губы бальзамом намажь, а то высохли и потрескались.
– Некогда, – зло шипит Децим, – на выход!
Не хочу строить догадки. Новый осмотр, очередной офицер с вопросами о личной жизни или службе? Не смогу сегодня работать, пустая. Один раз заглянула в генерала и выпила Юрао досуха. Молчит паразит, а без него совсем тоскливо. Коридор лентой тянется под ногами, стены ползут мимо. Я стараюсь не отставать от старшего санитара и меньше думать. Дышать. Так легче вытерпеть пытку ожиданием. Наконец, Децим останавливается возле двери на балкон и касается ладонью считывателя замка. Странно. Балкон для мудрецов закрыт категорически. Хоть и второй этаж, а спрыгнуть с него можно. Дверь распахивается, впуская в стерильный воздух медицинского центра запах впервые подстриженного в этом цикле газона. Травяной аромат мешается с вонью медикаментов, когда я прохожу мимо старшего санитара. Он выпускает меня на балкон, а сам остается за спиной. Прохладный ветер забирается под рубашку, но я вздрагиваю совсем не от него.
У перил ограждения стоит Наилий Орхитус Лар. Узнаю его даже не по нашивкам на погонах, а по прямой, как боевой посох, спине. Знаменитая генеральская осанка. В животе противно разливается тяжесть, а рубашка вмиг прилипает к вспотевшему телу. Сбежала бы, но Децим запер дверь. Я слышала характерный щелчок. Точно так же екнуло у меня в груди.
– Ваше Превосходство, – едва слышно приветствую я.
– Дарисса, – отвечает он и оборачивается.
Только сейчас замечаю, что глаза у полководца голубые. Искрящиеся, как мороз. – И все-таки я прошу вас обходиться без обращения. Здесь не перед кем соблюдать официоз.
Даже без обращения имя у него длинное, с прозвищем и фамилией. На всю планету таких двенадцать – по одному на каждого генерала.
– Как же мне называть вас?
– Наилий.
Сомневаюсь, что смогу называть Его Превосходство по имени. Это как забраться с грязными ногами в чужую кровать. Обращение создает дистанцию, комфортную, прежде всего, для генерала. Нас миллионы вокруг, а он один. Но я попробую, раз уж Наилий этого хочет. Говорю и пугаюсь собственного писклявого голоса. До чего же ужасно звучит.
– Наилий… я могу для вас что-нибудь сделать?
Не просто так он приехал к мудрецу. Не для того, чтобы посмотреть на бледную моль. Дело у генерала, так же, как у всех остальных, кто приходил до него и придет после. Мудрецы нужны правителям только, как инструменты. Ради уникальной информации генералы, майоры, капитаны готовы закрыть глаза на наши диагнозы. И держать возле себя, обеспечивая минимальными условиями жизни. Как молоток в ящике.
Наилий приглашает сесть вместе с ним на скамейку. Места хватит для двоих, но я остаюсь на ногах. Страшно. И глупо. Не съест же он меня, в самом деле, и даже не покусает. Наверное. Генерал недовольно хмурится, но не настаивает.
– Насколько далеко простираются ваши способности? – спрашивает он, подтверждая догадку. – Вы сможете увидеть привязки по фотографии?
– Нет. Услышав голос по телефону, тоже не смогу. Я должна стоять рядом. Вот как сейчас с вами. Желательно касаться рукой или как-то иначе. Физический контакт.
Наилий хмурится еще сильнее. Молчит. Думает или подбирает слова? Личные вопросы нелегко озвучивать. Нужна открытость и уверенность, что я никому не разболтаю. Он из-за этого сейчас переживает? Неприятно становится. Будто я легкомысленная звезда с языком, как полотно на флагштоке. Понимаю, что такое личное пространство и чужие тайны.
– Как долго вы можете работать? – снова спрашивает генерал. Я недоуменно хлопаю ресницами, и он уточняет: – Сколько цзы’дарийцев сможете посмотреть за день?
Никогда не вела статистику и не проверяла своих пределов. Облако привязок я могу почувствовать всегда, но вот разглядывать лица по ту сторону нитей мне помогает Юрао. А он всегда голоден и быстро слабеет.
– Отделение больницы, я думаю, – неуверенно отвечаю, – а сколько нужно?
– Всех офицеров пятой армии начиная с капитанов и заканчивая полковниками, – сощурив глаза, выдает Наилий.
Чувствую, как балкон уходит из-под ног. Хватаюсь за стену и оседаю на скамейку. Генерал умеет ставить задачи. По тому, как собран и напряжен, понимаю – не шутит. Несуществующие боги!
– Н-но зачем? – испуганно лепечу я, уставившись на полководца, неожиданно оказавшегося совсем близко.
– Я думаю, что среди них предатель, – тихо отвечает Наилий.
Ставлю локти на колени и кладу подбородок на сцепленные пальцы. Беру паузу на то, чтобы подумать. Никогда не интересовалась политикой, не вникала в игры правителей и слушала Конспиролога вполуха. Но если генерал пришел к мудрецу, значит, все остальное уже перепробовал. Я и так опозорила нас всех тем неловким знакомством в коридоре, если сейчас откажусь, то в голове Наилия появится вопрос: «А зачем вообще нужны мудрецы?»
Теоретически это возможно. Привязки всегда обоюдные и я могу смотреть только на генерала. Цеплять каждую нить и просить Юрао показать, кто привязан на другом конце. Однако привязок тысячи, работа растянется на несколько недель. Мы не успеем найти предателя до покушения. Нужно извернуться так, чтобы обойтись без паразита. Вживую увидеть всех, кто привязан к Его Превосходству. Тогда мне хватит нитей, протянутых между ними.
– Я должна взять за руку каждого офицера и заглянуть ему в глаза, – говорю Наилию и кусаю сжатый кулак. Что я делаю? Зачем соглашаюсь? Это безумие! Мне никогда не осилить такой масштабной работы!
– То есть их нужно собрать в одном помещении, – рассуждает вслух генерал, – и устроить масштабную проверку?
– Получается слишком подозрительно? – смущаюсь я.
– Да, можно спугнуть предателя.
Генерал отклоняется на спинку скамейки и закрывает глаза. Чувствую, как гаснет, замирает. Нет, он не спит. Наилий телом здесь, а мыслями нет. У мудрецов так часто бывает, но генерал – правитель. Что с ним происходит? Загадка мучает неизвестностью. Я тяну носом воздух, успокаиваюсь и ныряю в генерала. Проклятье! Это было опрометчиво. Ураган сметает меня, как пушинку с ладони. Подхватывает и уносит, едва не вытащив душу из тела. Падаю бесконечно долго в ледяную воду океана, и она смыкается над головой. Удушье давит до кашля. Пальцами раздираю горло и прихожу в себя. Тихо. Светило показывается из-за туч, ветер качает ветки деревьев. Наилий не двигается и не дышит, даже сердце стучит медленнее обычного. Больше никогда не буду работать с генералом, пока он думает!
– Я приглашаю вас осенний бал, дарисса, – говорит полководец, открывая глаза. – Там соберутся все офицеры, явка для них обязательна. Мы будем встречать их в главном зале. Я представлю вас, как свою женщину, и каждый мужчина согласно этикету коснется вашей руки поцелуем вежливости.
Выдыхаю и улыбаюсь. Ловко придумано, изящно. Вот только…
– Осенний бал через полцикла.
– Ради того, чтобы найти предателя, я перенесу его на весну, – твердо говорит генерал. – Надеюсь, двух недель хватит на подготовку.
Наилий оборачивается ко мне и берет за руку. Ладонь генерала грубая, с жесткими буграми мозолей. Представляю, за сколько часов тренировок с оружием они появились. Каждый день, цикл за циклом. Настоящий воин, а не политик, рассказывающий сказки с трибуны. Потому и молчит так часто. Не дышу и боюсь пошевелиться, пока Его Превосходство большим пальцем гладит меня по тыльной стороне ладони. Время замедляется, исчезают шорохи и звуки. Я согласна вечность сидеть вот так рядом с ним.
– Спасибо, дарисса, – шепчет генерал.
– Я еще ничего не сделала.
– Вы согласились. Догадываюсь, как нелегко вам придется, но прошу еще об одной мелочи.
Поднимаю глаза и любуюсь россыпью веснушек, длинной челкой, по-мальчишечьи зачесанной на бок.
– Имя Мотылек, бесспорно, вам подходит, – продолжает генерал, – но я не могу назвать его офицерам. Нужно что-то другое, обыкновенное, понимаете?
Нормальное, как у всех. Да, я понимаю и снова опускаю взгляд. Нужно как-то назвать себя. Ливия? Корнелия? Цецилия? Ужасно!
– Дэлия, – говорит Наилий, и я оборачиваюсь.
Он терпеливо ждет мою реакцию, не торопит, а я перекатываю имя на языке, пробуя на вкус. Дэ-ли-я. Не так кошмарно, как другие.
– Хорошо,– улыбаюсь в ответ, – пусть будет Дэлия.
Генерал тоже улыбается и тянет мою руку вверх, чтобы коснуться губами. Тот самый поцелуй вежливости.
– До встречи, Дэлия.
Так говорит, что у меня волна дрожи прокатывается по телу. Прячу глаза и забираю руку. Покраснела, наверное, как девчонка. Испуганно бормочу: «До встречи», и бросаюсь к двери. Успеваю трижды стукнуть кулаком прежде, чем Децим открывает. Проклятье, долго. Молча ныряю ему под локоть и почти бегу обратно в палату.
– Мотылек, что случилось?
Поэтесса вскакивает с кровати, едва меня увидев. Меньше всего сейчас хочется отвечать на вопросы. Слов не найду. Забираюсь в кровать с ногами и натягиваю одеяло до подбородка. Соседка садится рядом, придавливая край одеяла и мешая мне отодвинуться дальше.
– Я уже поняла, что генерал приезжал, можешь не рассказывать с самого начала.
Похвальная догадливость даже для пророка.
– У меня на лице написано? – не дергаюсь, мне, правда, интересно.
– Ты словно предсказание о завтрашнем конце света сделала, – выражается Поэтесса в понятных для нее терминах, – я не знаю, то ли водой тебя отпаивать, то ли Луция звать.
– Генерал ищет предателя среди офицеров, переносит бал с осени на весну и хочет, чтобы я за один вечер посмотрела всех военных в звании капитана и выше, – выпаливаю на одном дыхании.
– А я думала, вы там целовались, – разочарованно тянет соседка.
Собираюсь громко и возмущенно фыркнуть, но не получается. Вспоминается совсем не поцелуй вежливости, а момент, когда Наилий держал меня за руку. Так тихо было и уютно, что глаза сами собой опускаются, а от стыда становится жарко.
– Скажешь тоже, целовались, – шепчу я.
– А что-то было, да? – нетерпеливо ерзает Поэтесса. – Рассказывай!
– Вот теперь мы точно, как звезды, – выговариваю ей. – Готовится покушение на генерала, а тебя волнует, целовался ли он на балконе.
Мудрец прищуривает большие зеленые глаза и хитро улыбается:
– Допустим, на жизнь Его Превосходства регулярно покушаются. Черных привязок на смерть, как ты говоришь, больше чем достаточно. А вот на женщин, подобных нам с тобой, генералы крайне редко обращают внимание. Если вообще обращают.
Неприятно колет под грудью. Обидное, но правильное замечание. Кто я рядом с ним?
– Ему нужна только информация, – отвечаю резко и даже зло. – Быстро найду предателя и свободна. Один вечер и все.
Поэтесса кивает и улыбается, но не отстает:
– Так целовались или нет?
Закатываю глаза и шумно выдыхаю сквозь сжатые зубы:
– Нет. За руку держал…
Мудрец расстроенно вздыхает, а я не понимаю, чего она ждала? Балкон секретного военного центра не самое подходящее место для романтики, а я не самая подходящая женщина. В конце концов, личная симпатия работает, как мощная мотивация. Влюбленная в генерала дурочка сделает гораздо больше, чем просто мимо проходящий мудрец. Гарантия лучшего результата. Но Поэтесса, кажется, слишком долго оторвана от нормальной жизни и теперь ей нужно верить в сказку. Она обнимает меня за плечи, заглядывает в глаза и спрашивает:
– Тебе хоть понравилось?
Не хочется ее расстраивать и врать нет смысла:
– Да.
– Ох, Ваше Превосходство, помогите мне, и так сводней себя чувствую, – стонет соседка. – Знаешь, Мотылек, у меня нет взрослой дочери, я понятия не имею, что нужно говорить в такие моменты и нужно ли вообще говорить, но ты уж не шарахайся от генерала, когда до дела дойдет.
Не очень понимаю, о каком деле идет речь, но раз уж говорим о поцелуях, то киваю и соглашаюсь. Несуществующие боги, сейчас нафантазирую себе невесть что, поверю, потом плакать буду в подушку. Только нового витка кризиса мне не хватало. Чтобы ни спать, ни есть, ни дышать не хотелось. Почему-то кажется, что боль от абстрактной несправедливости жизни все же лучше, чем тоска безответного чувства. Да еще и к генералу с веснушками и льдистым взглядом голубых глаз.
– А в чем ты на бал собралась? – хмурится Поэтесса.
Да, раз уж сказка, то до конца. Чтобы невзрачное чучело непременно превратилось в красавицу и укатило с блистательным офицером на блестящем черном автомобиле прямо из серых будней в яркую новую жизнь.
– А у меня много вариантов? – спрашиваю, оттягивая ворот больничной рубашки.
Мудрец кривится и качает головой:
– Кудри тебе нужно накрутить. Нарежем полосок из бумаги, намотаем на них пряди, как мы в детстве делали. Глаза черной ручкой подведем, а губы свежей свеклой накрасим. Ненадолго, но хватит. А когда бал?
Слушаю и смеюсь. Бумага, свекла, ручка – чего только не придумает женщина, чтобы казаться привлекательнее, чем она есть.
– Свекла! Ты серьезно? – тыкаю мудреца локтем в бок. – Все-таки бал у генерала.
– Вот пусть тогда Его Превосходство сам беспокоится о твоем внешнем виде, – улыбается Поэтесса, – но кудри я тебе все-таки накручу.
Потом встает и кружится в проходе между кроватями. Легкая и счастливая. Я, наверное, никогда ее такой не видела. Поэтесса еще напевает что-то грустное и красивое одновременно:
– Тадам, тадам, тадам, пам-пам. Тада-дада-да-дам, пам-пам. Бал, Мотылек, а там вальс. Ты умеешь танцевать вальс?
– Училась когда-то на курсах, но сейчас в ногах запутаюсь.
– Вставай, – Поэтесса требовательно тянет меня за руку и почти сбрасывает с кровати.
Смеюсь и послушно поднимаюсь. Ей не окажешь. Обнимаю мудреца за плечи и отклоняюсь назад. Соседка ведет, считая вслух шаги, а у меня в голове звучит музыка. Тихая и торжественная. Журчат весенними ручьями арфы, тонкими льдинками переливаются голоса скрипок, теплым ветром дуют медные трубы. Забываюсь, и мы спотыкаемся обе, налетая на кровать.
– Не упади, – радостно восклицает Поэтесса, – места нет. И глаза закрой.
Потираю ушибленную ногу и возвращаюсь туда, где в темноте загадочно горят золотые огни, кружатся пары, скрипит натертый до блеска паркет, а рядом лучший мужчина на планете. Тадам-тадам-тадам, пам-пам.
В сумасшествии есть один отличный момент – можно жить в придуманном мире, не стесняясь, не оглядываться на мнение окружающих и не чувствовать горечи от возврата в реальность. Ее просто нет. Я танцую с генералом на балу и слушаю прекрасную музыку.
Глава 4. Диагноз
Наилий
Подготовка к балу украла у меня либрария. Флавий утонул в звонках, списках, согласованиях и размещении приезжих офицеров в столице. Жалел, наверное, что нельзя провести бал, как Совет генералов – удаленно по видеосвязи. Но молчал и не жаловался. Он никогда не жаловался, чем невероятно злил временами. Хотелось найти хоть что-нибудь, способное вывести лейтенанта Прима из его уверенности и привычки все всегда знать.
Ночь за окном гасила уличные фонари, а я сидел в штабе. Не думал, что так тяжело станет без помощника. Половина задач на мне замкнулась. В бездну длительные переписки ни о чем! В командировку нужно, давно не был. Нагло влезу руководителем в любую запланированную операцию, и нет меня на неделю. Проклятье. Глупо и совершенно зря. Многого жду от осеннего бала, значит, буду терпеть.
Прячу планшет в карман и выхожу в приемную. На столе, положив голову на руки, спит Флавий. Сопит тихо и умиротворенно, как кадет-второгодка после тренировки. Умаялся.
– Лейтенант Прим.
Зову тихо, но либрарий распрямляется пружиной:
– Ваше Превосходство, виноват!
– Отставить, – морщусь я от неуместно бодрого для ночи приветствия, – домой собирайся.
Флавий четко, как по списку, раскладывает вещи по карманам и размеренно чеканит слова:
– Разрешите остаться в штабе. Все машины в особняк давно ушли.
– Со мной поедешь.
Не вижу проблем, но лейтенант опускает взгляд и замирает у стола. Думает всего мгновение, и я слышу самую нелепую причину для отказа:
– Неудобно, Ваше Превосходство.
– Неудобно комбинезон зубами расстегивать, – выговариваю я, разворачиваясь на выход, – поехали.
Флавий давится усмешкой и уходит вслед за мной. В коридорах генштаба осталось только дежурное освещение. Охрана и его бы потушила, не будь я здесь. Нарушаю им режим. Давно могли дремать в подсобке, но приходится ждать на посту, пока генерал мимо пройдет. Водитель тоже сгорает от нетерпения. Так сильно домой хочет, что заводит двигатель, едва мы с либрарием выходим из лифта на парковку нижнего уровня. Мне главное самому не уснуть по дороге, вот тогда точно будет неудобно.
Флавий усаживается на край сидения. Отодвинься он еще дальше, и я бы оскорбился. Статус генерала мало чем отличается от статуса прокаженного – ни смотреть, ни трогать нельзя. Двадцать циклов Флавий у меня либрарием, а оказавшись в одной машине, чувствует себя неуютно. Растормошить его хочется так, что я забываю о приличиях, погонах, внимательном взгляде шофера через зеркало заднего вида и вспоминаю про зевоту. Наука доказала почти все, а на рефлекторном дыхательном акте споткнулась. Невозможно объяснить, почему стоит одному бойцу зевнуть, как вся звезда за ним повторяет. Даже сейчас, когда я думаю о зевоте – не могу удержаться. Прикрываю рот рукой, но не отворачиваюсь. Знаю, что либрарий за мной следит, и феномен срабатывает. Флавий зевает широко и очень смачно. До слез, выступивших в уголках глаз. Оборачивается на меня и тихо смеется. Так-то лучше.
– Тяжело идет подготовка к балу? – спрашиваю я.
– Я бы не сказал, – пожимает плечами лейтенант, – сроки сжатые, но схемы отработанные. Успеваем, Ваше Превосходство.
Даже не сомневаюсь. Редкий момент, когда что-то можно полностью доверить другому и не переживать. Но в отработанных схемах намечалась одна проблема. Дэлия – мудрец. Официально мертва, засекречена и заперта в медицинском центре, откуда ее даже мне будет не просто достать.