Так они и стояли, глядя друг на друга, некоторое время. Тут раздался голос Милиной сопровождающей, и ей пришлось перевести взгляд на нее.
Уже в дверях, боясь обернуться и увидеть глаза детей, Мила Рутова каким-то не своим голосом спросила:
– А как зовут этих ребяток?
– Марина и Дениска. Они брат и сестра. Я вам про них не рассказывала… Они у нас недавно… – растерялась было воспитательница.
– Ну да, – неопределенно проговорила Людмила и стала прощаться.
* * *
Мила Рутова уехала из этого города, вернулась домой. Написала целых три статьи про завод, про людей, работающих на нем.
Но ни днем ни ночью не могла справиться со своими мыслями. Из головы ее не выходили дети. Марина и Дениска. Брат и сестра. Круглощекие детские мордашки, щедро усыпанные веснушками.
Мила стала задумчивой. Вскоре это заметили на работе. Заволновались, все ли у нее в порядке, не нужна ли помощь. Она успокоила коллег, даже порадовалась их чуткости.
А вот муж Алексей, задав ей почти такой же вопрос, не принял ее краткий положительный ответ, начал допытываться, что происходит. Сначала Мила отшутилась. Потом просто махнула рукой – а, мол, ерунда. А потом рассказала, все, как есть, рассказала. Про каждый свой шаг, про каждый взгляд, про все свои ощущения там, во время встреч с детьми.
Леша долго молчал. Часа два, наверное. Потом задал вопрос:
– И чего ты хочешь?
– Я?! – растерялась Мила.
– Ты.
– Не знаю. А почему ты решил, что я что-то хочу?
– Потому что ты ходишь с таким странным видом уже почти месяц, с того дня, как ты съездила в эту командировку! На тебя смотреть больно, ты как будто что-то потеряла…
Мила не знала, что ответить мужу. Она на самом деле ничего не знала и толком не понимала. Знала только одно – ее сердце рвалось к этим детям.
Потом у них с Лешей был непростой разговор, который закончился его решительными словами:
– Ладно, давай съездим, посмотрим на эти твои… веснушки…
* * *
Спустя некоторое время жизнь семьи Рутовых резко изменилась. Настолько резко, что даже и представить себе было сложно. Скажи им, что так будет, буквально несколько месяцев назад, они бы, наверное, просто посмеялись в ответ. В квартире снова стало тесно, свободного времени опять почти не оставалось, но на сердце было легко и радостно.
А Мила на всю оставшуюся жизнь запомнила радостный детский крик, разнесшийся, казалось, по всему детскому дому, едва они с Алексеем переступили его порог:
– Марина, за нами папа и мама приехали!!!
Дарёнкино счастье
Зима нынче стояла знатная! Декабрь, январь и февраль отслужили свое честь по чести – и снега было вдоволь и мороза, и даже солнышка.
Незаметно подошел март. И тут природа снова не поскупилась своей щедростью. Снег еще лежал огромными белоснежными сугробами, искрился на ярком солнце, радуя глаз и давая ребятишкам радости от гулянья на улице.
В один из таких красивых дней в самом начале месяца, навестив брата, Матвей Рогозин возвращался на санях домой. С ним увязался старший племянник Степка, надумавший погостить у деда с бабушкой. Сам Матвей, рослый красивый парень двадцати двух лет от роду, был в семье Рогозиных младшим сыном и жил с родителями.
Мальчишка упросил дядьку дать ему править лошадью. Степке шел уже восьмой годок, мальчуган был шустрый, да и дорога хорошая. Матвей отдал ему вожжи, а сам, развалившись в санях на душистом сене, поглядывал по сторонам.
Поскрипывали полозья по снежку, солнце заметно припекало щеки. На небе ни облачка, да и само оно уже приобретает на смену неяркой зимней краске сочную голубизну. Красота!
Путь местами пролегал вдоль реки, а там, на высоком берегу, недалеко от села, резвился народ. Катание с горы испокон веков было любимым развлечением на Руси. Вот и сейчас от речки доносился визг и писк, радостные крики и громкий хохот.
– Дядь Матвей, давай заедем, – обернулся к нему Степка.
– Давай, – запросто согласился тот.
Молодость – отчего же не покататься?
* * *
На горке кого только не было! И совсем маленькие ребятишки, и подростки, и молодежь. В селе сейчас пополудни управят скотину – да и жди кое-кого из взрослых. А что, найдутся и такие смельчаки! Глядишь – и полетят вниз розовощекие бабы в цветастых платках, да несколько мужиков кинутся им вдогонку, чтобы догнать на спуске, и, приловчившись, устроить там кучу малу, помять веселым бабёшкам бока, пощупать лакомые упругости, а то и вовсе примкнуть устами к горячим устам. И вовсе не всегда быть за то битым или поруганым. Иной раз и задержится какая в плену, не сразу оторвется от мужицких губ, не сей момент вырвется из крепких рук. Да, чего только не бывает…
Дашенька Сторожевая была у родителей единственным ребенком. На Михайлов день ей исполнилось семнадцать лет. Светлокосая, румяная, стан гибкий. Красавица! Вместе со своей подружкой Верочкой, такой же стройной веселой девчушкой, она часа два назад пришла на горку и с визгом носилась туда-сюда в стайке других девушек. Женихающиеся парни поглядывали на Дашу с Верочкой, шутили с ними, но ничего вольного себе не позволяли. На селе все знали крутой нрав Дашиного отца – донских кровей казака АртемаСторожевого. Не дай Бог, сотворишь что-нибудь не то, не открестишься потом. Да и сама Даша хоть и была хороша собой, но никогда красотой своей не гордилась, не выпячивала ее. Она вообще была воспитана скромной и работящей, ее любили не только дома, но и подруги и соседи.
Девушки притащили санки и, усевшись по нескольку человек, одновременно на пяти салазках покатили вниз. Парни – им вдогонку. Внизу, как водится, встретились: санки об санки, люди об людей. Куча – мала, шумно, весело!
От сильного удара Даша не удержалась на своих санках, хоть и крепко цеплялась за Верочку. Хлоп! И девушки полетели в разные стороны.
Дарёнка упала на спину, кто-то шлепнулся рядом. Давясь от хохота, девушки проворонили момент, когда на них свалились парни. Чей-то светлый полушубок закрыл Дарёнке лицо, кто-то тяжелый упал на неё. Но больно не было, парень как-то изловчился и сумел немного смягчить удар, спружинив на руках. Но потом тоже принялся хохотать, ослабил руки и навалился на девушку. Вот тут-то Дашутка и ощутила всю его тяжесть! Некоторое время они смеялись и барахтались в снегу. И вдруг парень снова приподнялся на руках и глянул на свою «добычу».
Большие синие глаза, румяные щеки, алые, еще по – детски пухлые губы. Красота-то какая! Серые глаза его радостно блеснули. Девчонка все еще смеялась и смотрела на него открыто. Да ведь это же Дашутка Сторожевая! Матвей узнал ее, но не отстранился. Она продолжала от всей души смеяться. И вдруг он сграбастал девушку в охапку и с жаром припал к ее губам. И это был такой сочный поцелуй, что, казалось, звук его был слышен на всю округу.
Матвей оторвался от девичьих губ и тут же кто-то рывком стянул его с Даши. Саму девушку подхватили с земли подружки и потянули за собой. Молодежь, с хохотом и гиканьем, шумною толпой стала забираться обратно на берег.
* * *
А в это время на одной из улиц у колодца собрались бабы. Одна, вторая, третья… Вот уже и коромысла сняты с плеча, и семечки пошли в ход. Истинно деревенское сборище! Кости тут моют всем и каждому, здесь делятся последними известиями и придумывают новые сплетни.
Агриппина Ивановна Рогозина уже поднимала из колодца второе ведро, когда услышала:
– Ой, бабоньки! Нешто мы еще одну зиму прожили? Солнышко-то как припекает! Весна!
– А то! – поддакнула другая. – Как мой-то скажет – щепка на щепку!
– А вам бы только про энто дело! – фыркнул еще один голос.
– А нам-то чо? У нас с Власом дело еще молодое, не застоялися! –веселилась Евдокия Муромова, тридцатилетняя красивая баба, жившая через два дома от Рогозиных. – Верно говорю, Агриппина Ивановна?
– Что верно, то верно. – Рогозина смерила оценивающим взглядом сочную молодуху. – Только меня-то чего с собой сравняла? Я вроде постарше тебя буду.
– А я и не тебя… – Евдокия сверкнула шаловливым взглядом и многозначительно замолчала.