– Все сложно, – я не обернулся. Стоял застывшей глыбой на пороге кухни и смотрел в пол. Будто это поможет.
– Больше терпения, сынок. Мальчик напуган, ему нужно привыкнуть к новому дому. Плюс здоровье слабое…
– Сын меня не помнит, – перебил я и опустил голову на грудь, сжал губы и слегка стукнул кулаком по косяку. – Вообще не помнит.
– Много времени прошло. Ему тоже было непросто все это пережить.
– Мы так и не узнали, что случилось. Сер… – я поперхнулся, – этот урод все еще молчит. И на суде молчал. Скотина.
– Леш, сейчас главное Лина и Саша, оставь расследование. Виновный наказан, не терзай себя и других.
– Ты права, но… – я потер кулаком грудь. Так свербило там. – У меня такое мерзкое ощущение последнее время, будто мы что-то упускаем.
– Езжай домой, а то Лина беспокоится, наверное.
Я кивнул и молча ушел. Оставив за спиной холодные мысли и темные сомнения. Тетя Маша правильно говорит, нужно учиться жить дальше.
За ночь, пока спасали конюшню от обвала, машину занесло снегом. Пришлось повозиться, чтобы хоть стекла освободить. Под руку попался кусочек картонки. Треугольник идеальной формы. Я перевернул его, счистил снежинки, что обжигали кожу холодом, и едва не упал от пронзившего шока. Фотография сына. Та самая, что я оставил на могиле Милы. Через столько дней внезапно оказалась на моем капоте? Разрезанная?
Я обернулся в ужасе. Никого вокруг. Только сосны поскрипывают и птицы воспевают на ветвях скорое приближение марта. А пока зверствует лютый[2 - “Лютый” – по-украински “февраль”.], по-нашему – февраль.
Я изучил надрез на фото. Идеально по диагонали, будто лезвием.
Только одна тварь могла так сделать. Но он же мертв. Мертв!
Или снова обман и игра в марионетки? Сердцу стало тесно в груди. Оно заколотилось, прыгнуло вверх и заперло дыхание. Я согнулся и долго приходил в себя.
Такие вещи не случайны, фото сами по снегу не скользят и в воздухе не распадаются на части. Это человек сделал. Значит, над моей семьей нависла новая гроза.
Я прыгнул в машину и подгоняемый адреналином, вдавливал педаль в пол, чтобы добраться домой как можно быстрее.
Тестя встретил на улице, у крыльца. Кирсанов мрачно окинул меня взглядом, сдержанно кивнул и пошел к своей машине. Я поговорю с ним позже, нужно сначала все выяснить.
Когда я почти дошел до двери, зазвонил телефон.
– Алексей, – скрипучий голос Настиной соседки насторожил, – вы просили за девчонкой присматривать. Утром увезли ее куда-то. Двое громил. Она и пикнуть не успела.
– Номера записали?
– Да ментовские машины, записала, скину смс-кой.
– Благодарю за бдительность.
– Я же всегда рада, – протянула старушка. За сотню баксов в месяц она готова была почти на коврике Волковых спать.
В доме было тепло, привычно пахло молоком и шоколадом. Ира каждый день какао готовила. Я не очень люблю, а Ангелу нравится.
Стоило мне зайти внутрь, как сын, будто столкнулся с монстром из шкафа, бросился по ступенькам наверх, в свою комнату. Сердце болезненно сжалось, но я не окликнул Сашу. Не хочу, чтобы он видел во мне тирана, заставляющего себя любить. Нет. И жену не заставлял. Любил сам, молчал об этом, но любил.
Все, что мне позволялось – это объятия. Я прижался к Лине и втянул ее запах. Мне больше и не нужно. Только бы знать, что она дома, в безопасности.
На УЗИ нам сказали, что будет девочка. Даже тесть растрогался, спрятал блестящие глаза и украдкой утирал слезы, а у меня от счастья в голове стало пусто, и я забыл, что прежде чем целовать Лину должен спросить разрешения. Она промолчала. Позже и дома я украл несколько таких поцелуев, когда маленькая смеялась с неуклюжего Сашки, что играл в снегу.
Это были безобидные ласковые поцелуи. Не больше. Большее я не заслужил и не просил.
Я признал, что она мне нужна. Что люблю, но в ответ этих слов так и не услышал. Да, Лина ценит меня, уважает, прислушивается, но все еще держит на расстоянии. Зато проявляет преданность к нашему ребенку и возится с Сашкой, хотя он ей вообще никто.
– Ты в порядке? – Ангел очень чуткая, а еще читает мои эмоции, как книгу, но сегодня я не буду ее тревожить. Сначала проверю догадки.
Обнял девушку, прошептал, что все будет хорошо и опустил взгляд на звонящий телефон в ее руке.
«Чехов» – горело на экране.
Глава 4. Ангел
– Я отвечу, – сухо сказал Леша и перехватил мою руку. – Не позволю тебе в это лезть.
И снова меня отшвырнуло назад, в прошлое, где я жила в страхе и ненависти. Сжавшись, я не моргая смотрела на Лютого. Тёмный взгляд, перекосившееся лицо, плотно сжатые губы. Его ярость была мне слишком знакома, она будто выворачивала меня наизнанку, оголяла нервы.
– Присядешь? – Леша отстранился, будто понял, что я испугалась. Взял телефон и, мазнув дрожащим пальцем по экрану, приложил мобильный к уху, замер и прислушался.
Я отступила на несколько шагов и прижалась к стене. Пытаясь выровнять дыхание и успокоить сердце, казалось, выдающее все двести ударов минуту, убеждала себя, что прошлое в прошлом. Что Лютый изменился. Что мой муж никогда не обидит меня. Больше никогда.
Дочка, будто ощутив мою нервозность, начала пихаться, да так болезненно, что я застонала. Скривившись, выгнулась от острой боли – будто малышка попыталась просунуть пятку меж моих рёбер.
Леша ступил ко мне, сжал плечо, а сам вслушивался в телефон. Откинул трубку и присел, коснулся щекой живота, погладил ладонью.
– Тише, папа тут. Не волнуйся и не дерись. Ангел, – он поднял голову, – я не хотел напугать. – Кивнул на стол. – Как его номер у тебя в телефоне остался? Мы же удаляли, кажется.
– Кажется, – пробормотала я, не зная, чего я в данный момент больше боюсь. Прошлого, что вдруг напомнило о себе, или будущего, каким ужасным оно может стать, если Чех каким-то образом выжил. Подумав, осторожно коснулась волос мужа и спросила: – Это ведь может быть кто-то другой? Чья-то несмешная шутка. Врагов у нас хватает. Тот же Носов… Он мог узнать о слитых данных.
– Кто бы ни был, ничего не бойся, – глаза мужа странно загорелись, блеснули затягивающей чернотой. – Никто к вам не приблизится и на шаг. Верь мне.
Губы мои дрогнули. Как можно одновременно бояться и верить? Это будто сухая вода. Но во мне ещё подрагивал ужас, топил меня горечью прошлых обид, а в то же время на сердце становилось тепло, когда Лёша клялся защищать нас.
Нет, я не верила. Я знала, что муж костьми ляжет, но никого к нам не подпустит. Лёша окружил нас ненавязчивой заботой, и даже по ночам, обнимая меня, лишь целовал волосы, хотя я прекрасно ощущала, что ему хочется большего.
Медленно выдохнула и пожала его плечо. Хотела рассказать о Саше, о его забавном рисунке, как по мочевому пузырю будто ножом полоснули.
– Ай, – выдохнула я и, освободившись из объятий мужа, мелкими шажками засеменила в сторону туалета.
Только бы добежать! Но тот был занят. Подниматься на второй этаж сил не было, и я заколотила в дверь.
– Ира, скорее-скорее, а то сама убирать будешь.
Больше было некому, папа на работе, Саша в своей комнате и носа не высунет до обеда. Ирина вылетела, как ошпаренная, пуская меня в вожделенную комнату. Я облегченно выдохнула – не опозорилась.
– Да что за наказание? – проворчала, выходя. Избегая смотреть на Лютого, ощущала себя не в своей колее. Смущённо добавила, будто оправдывалась: – Вроде и не пью много, а как приспичит, так хоть вой.
