Золотое дело
– Пока что ничего, – строго ответил Маркел. – Я здесь по посольскому делу, мне нужен царевич Агайка, или как он у вас правильно зовётся.
– Правильней он князь Агай Кондинский, – сказал Шпоня. И тут же спросил: – А что он натворил?
– Дела за ним пока что никакого нет, – ответил Маркел. – Пока что его нужно просто расспросить про всякое, а там уже будет видно.
– Эх! – в сердцах сказал Шпоня. – Я так и думал, что с этим мухоморщиком добра не будет.
И развернулся, и повёл к крыльцу.
На крыльце стояли сторожа. Шпоня махнул им рукой, они расступились и открыли распашные двери. Шпоня и Маркел вошли. Там уже даже в сенях горели свечи, а дальше было вообще светло как во дворе. Шпоня и Маркел поднялись на второй этаж, после на третий, там свернули, прошли ещё немного, Шпоня открыл дверь и пригласил входить. Маркел вошёл, закрыл за собой дверь и осмотрелся. Горница была почти пустая, только при одной её стене, на лавке, сидел невысокий щуплый человек и смотрел напротив, на огонь, горящий в маленькой печурке. А человек был вот какой: широколицый, курносый, стриженный в скобку, одетый как простой посадский. Маркел кланяться ему не стал, а только назвал себя, сказал, что он по делу из Разбойного приказа (тут он показал овчинку) и спросил:
– А ты Агай, князь Кондинский?
Агай, а это он и был, утвердительно кивнул. Потом улыбнулся. Но ни словечка не сказал! Тогда Маркел продолжил:
– Я завтра еду в Сибирь. По государеву делу. Могу, если надо, передать, кому скажешь, поклоны.
Агай опять улыбнулся, а после отвернулся к печке и снова стал смотреть на огонь.
– А могу не передать! – уже сердито продолжил Маркел. – Станут у меня про тебя спрашивать, а я скажу, что не слыхал о таком, скажу, не приезжал такой в Москву. И тебя там похоронят!
Но Агай и ухом не повёл. Маркел ещё подумал и сказал уже такое:
– Могу про тебя Аблегириму передать, князю Пелымскому.
И сразу понял: зацепило! Агай при этом имени в лице переменился… Но как ни в чём не бывало повернулся к Маркелу и равнодушным голосом спросил:
– А ты его разве знаешь?
– Знаю! – сказал Маркел. – Он вот такой здоровенный, на голове, на лбу, ремень узорчатый, на груди пансырь вот тут и вот тут золочёный, на поясе – кожи с чужих голов, с десяток. А городок у него на горе, там вокруг тын из вот таких брёвен толстенных, а за тыном хоромы.
Маркел замолчал, посмотрел на Агая. Тот думал снова притвориться, что ему и это всё равно, но не удержался и спросил:
– И ты что, там был, у него в хоромах?
– Был! – уверенно сказал Маркел, и даже ещё рукой махнул для верности. – И на кошме рядом сидел, и вашу грибную водку пил.
Агай усмехнулся, спросил:
– И что было дальше?
– Как что? – удивился Маркел. – Опьянел я, конечно, с непривычки и заснул. Проснулся далеко, в лесу, возле священной берёзы. И там Аблегирим хотел меня зарезать, но я увернулся.
– А дальше? – сразу же спросил Агай.
– А дальше я отрезвел, – сказал Маркел. – А ещё дальше я совсем проснулся, уже снова в хоромах. Там мы ещё немного попировали, а после мне дали лодку, и я поплыл куда мне было надо.
– Побожись! – сказал Агай.
Маркел перекрестился. Агай внимательно посмотрел на него, ещё немного подумал, а после спросил:
– Так это не ты ли на Ермаковой могиле татарского шамана саблей бил?
– Бил, да! И убил! – сказал Маркел.
– Нет, не убил, – с улыбкой возразил Агай. – Ты убежал тогда, а он поднялся и велел, чтобы за тобой не гнались. Ты, он сказал, сам к своей смерти прибежишь. Тебя, он сказал, убьёт Золотая Баба.
Услышав такое, Маркел онемел. У него язык к нёбу прилип! Но он всё же сдюжил, сглотнул ком и воскликнул:
– Брешешь ты! Ничего он тогда не сказал бы! Я же убил его! Я…
И дальше не смог говорить, замолчал. Агай усмехнулся и спросил:
– А про Золотую Бабу тоже брехня? Ты разве не к ней сейчас собрался? К ней! И вот она теперь тебя убьёт!
Маркел аж зубами заскрипел от злости, кинулся вперёд, к Агаю, схватил его за плечи, колотнул как грушу и спросил:
– Кто тебе сказал об этом?! Откуда ты это знаешь, куда меня послали?!
– А это всё вон оттуда, – ответил Агай и указал на печурку, в которой плясал огонь.
Маркел отпустил Агая, обернулся на печурку, ничего такого особенного не увидел и сказал уже почти уверенно:
– Брехня! Навьи чары! – И перекрестился, и уже почти спокойным голосом спросил: – Кто она такая, чтоб меня убить?!
– Ей скоро тысячу лет, – сказал Агай, – а она молодая на вид. Она вся огнём горит, она из золота. Она тоже вот так сидит перед огнём, люди носят ей ясак и спрашивают, как им быть, а она им отвечает. И как она им скажет, так они и делают, потому что эта Баба им как князь или даже как вам бог.
– Но-но! – строго сказал Маркел. – Бога не смей поминать, нехристь! А лучше сразу прямо говори, где ваша Баба прячется.
– Мне про это говорить нельзя, – сказал Агай.
– Тогда я велю тебя пытать, – сказал Маркел. – Тебя на дыбе уже поднимали или ещё нет?
– Уже поднимали, – ответил Агай.
– А на спицы тебя ставили?
Агай усмехнулся и ответил:
– Ещё нет. Но, думаю, я и на спицах тебе ничего не скажу.
– Почему?
– А зачем мне говорить? Что вы ещё у меня отнимете? Отнимать у меня уже нечего. Княжество у меня было, семь городков. Спалили! Войско у меня было, сто отыров и семь сотен ляков, всех побили. Жёнка у меня была, убили. Брат Косялим у меня был, убили. И сына Азыпку убили. А дочку нет, дочку чужим отдали, теперь она у князя Игичея в девках, он даже замуж брать её не стал, так просто тешится. Один я остался, и Максим Строган меня не слушает, смеётся надо мной. Зачем мне такая жизнь? Вели сразу казнить!
Маркел задумался. Агай смотрел на огонь. Маркел утёр губы, сказал:
– Ладно. Не хочешь ничего про Бабу говорить, не надо. Я её сам найду, закую в железа, сюда привезу и тебе покажу.
Агай тихо засмеялся, а после опять стал серьёзным, сказал:
– Я тебя предупредил. После на меня не сетуй!
Но Маркел только махнул рукой, развернулся и вышел. После спустился вниз, там Шпоня у него спросил, всё ли у Агайки по добру. Маркел на это промолчал, а только утвердительно кивнул и пошёл к воротам.
За воротами его ждал Филька. Маркел был зол как чёрт, Филька это сразу почуял и не стал ничего спрашивать. Так они всю обратную дорогу прошли молча, Маркел поскрипывал зубами, думал, что лучше бы он не ходил туда. Хотя, тут же утешливо подумалось, почему он должен верить, что этот шаман тогда остался жив и такую гадость ему нашаманил?! Он же шамана саблей разрубил, он это своими глазами видел. Р-раз – и пополам его! Вот как оно было. А теперь Агайка-пёс хочет его запутать, запугать, но мы-то знаем, что всё это ложь. Вот только откуда, думалось, Агайка мог узнать, куда и зачем Маркела посылают? И эта мысль не давала покоя, Маркел шёл скорым шагом и помалкивал, Филька опять чуть поспевал за ним.
Глава 5
Как только Маркел вернулся домой (а Филька остался во дворе), Параска сразу вышла из-за занавески и спросила, как сходилось.
– Сходилось хорошо, – сказал Маркел. – Допросил я этого Агая, поставил к кресту.
– Так он же некрещёный! – удивилась Параска.
– Перед Богом все равны, – строго сказал Маркел. – И он крест целовал и не кривил, поведал всё, что знал. Сказал, что Золотая Баба – это никакая не царица и даже не обычная живая баба, а деревянный чурбан золочёный, идолица, и никакой в ней силы нет, а есть одно только людское смущение. Тёмный вогульский народ к ней ходит, подносит ясак и перед ней его сжигает на костре, и всё.
– Так, может, зачем туда ехать? – спросила Параска. – Сходи и скажи боярину: так, мол, и так… – И замолчала.
А Маркел сказал:
– Га! Если бы всё было так просто! Но Агайкины слова к делу не пришьёшь. Да и некрещёный он, ему крест поцеловать – раз плю… Ну, сама понимаешь. Так что надо всё же съездить, посмотреть, забрать эту идолицу, привезти её сюда, и пусть бояре решают, что с ней делать.
Параска, насупившись, молчала. Маркел вздохнул и сказал:
– Мне завтра ехать. Надо уже собираться. А пока перекусить хотя бы, и там видно будет.
И он сел к столу. Параска постучала в стену, пришла Нюська, стала подавать Маркелу. Маркел ел, запивал. А Параска отошла в угол, к иконам, встала на колени и немного помолилась. Потом, из-за икон же, достала бархатный узелок, развязала его и отсчитала денег, сколько надо. К тому времени Маркел уже поел, Нюська оделась, Параска кликнула её с собой, и они обе ушли, сказали, что в ряды на площади.
А Маркел, оставшись в горнице один, первым делом сразу подошёл к иконам, поклонился святому Николе и попросил не гневаться за то, что ему пришлось Параске покривить. Ведь же он кривил не потому, что с умыслом, а чтобы Параска не полошилась. Она же непраздная, под сердцем носит. А Маркелу что? Надо будет, он за этот грех всегда готов кару принять. И, уже вслух, прибавил:
– Хоть сейчас!
Никола, как Маркелу показалось, усмехнулся. Маркел опустился на колени и положил земной поклон. Никола опять усмехнулся. Маркел перекрестился, встал и, уже не глядя на икону, начал ходить туда-сюда по горнице, вспоминать Агайкины слова и гневаться. А после смирил свой гнев и начал думать, что мало ли что люди могут накривить, особенно нехристи, нельзя нехристям верить, речи нехристей – одно смущение…
Тут вдруг постучали в дверь. Маркел остановился и велел входить. Вошёл Котька, их подьячий, и сказал, что князь Семён срочно зовёт к себе. Услыхав такое, Маркел только головой мотнул, ещё раз глянул на Николу, перекрестился и пошёл. Шёл, думал: это всё Агайка напустил!
Глава 6
И не ошибся. Но вначале было так: когда Маркел вошёл в приказ, в князя Семёнову палату, князь был очень гневен на вид. Маркел поспешно снял шапку и поклонился великим обычаем.
– Что, пёс, почуял?! – сердито спросил князь Семён.
– Винюсь! – только и сказал Маркел.
– Пёс! Пёс! – ещё раз, уже очень гневно, повторил князь Семён. И только после этого спросил: – Зачем к Петьке ходил?!
– К какому Петьке? – не понял Маркел.
– Как к какому? Да к царевичу Сибирскому!
– Так он Агай.
– Нет, Петька! Строганов его крестил, пса этого, а он так псом и остался!
– А он говорил… – начал было Маркел.
– Га! Говорил! – передразнил князь Семён. – Мало ли что он мог наплести! Зачем ты к нему ходил? Кто просил?!
– Да я только хотел узнать…
– Хочешь узнать, приди ко мне, и я тебе всё расскажу! – перебил Маркела князь Семён. – А этот Агай, какая ему вера?! В прошлом году заворовал, вышел и ходил туда-сюда и грабил всех подряд. Мы на него войско выслали и чуть поймали. Да и не поймали бы, когда бы не другой князь, Игичей, не пособил. А так пособил, и мы Агайку усмирили, привезли сюда, и посадили за приставы. И тут вдруг ты пришёл! А вот не совался бы туда, куда не надо!
– Так что, – спросил Маркел, – всё, о чём он говорил, брехня?
– А о чём он говорил? – насторожился князь Семён.
– Ну, о всяком, – ответил Маркел. – Говорил, что у него войско побили, городки его сожгли, брата его убили, сына.
– На то и война, чтоб убивать, – строго сказал князь Семён. – А что ещё он говорил?
– Дочку его отдали Игичею. На потеху.
– Дочку! – сердито сказал князь Семён. – А что, нам было их сюда везти, венчать?
Маркел молчал.
– Что ещё? – спросил князь Семён. – Про Золотую Бабу ты у него спрашивал?
Маркел нехотя ответил:
– Спрашивал.
– И что?
– Он смеялся, говорил, что мне её не взять. Что мне на роду написано быть от неё убитым.
– Гм! – только и сказал, подумав, князь Семён. Потом усмехнулся и прибавил: – Подлец какой! Ишь что придумал пёс! Ну да ты его не слушай. Это он со зла так набрехал. А от брехни, знаешь, какое средство наипервое? Приди и скажи Параске, чтобы дала святой воды испить. После «Отче наш» семь раз прочти – и как рукой снимет. У вас дома святая вода есть?
Маркел кивнул, что есть.
– Вот и славно, – сказал князь Семён. – Ну а теперь что скажешь?
Маркел подумал и сказал:
– Всё равно я один не справлюсь. Дай мне людей, боярин, хоть с полсотни.
– С полсотни людей, что придумал! – сердито сказал князь Семён. – Нет, не дам. Людей возьмёшь в дороге. В Берёзове возьмёшь. Сейчас там на воеводстве Васька Волынский сидит. Вот ему от меня грамота, держи.
И князь подал Маркелу запечатанную рульку с тремя вислыми печатями. Маркел взял рульку, князь стал объяснять:
– Здесь ему всё сказано: и чтобы дал тебе людей, и чтобы пособлял чем мог, и чтобы не чинил препон. А чтобы и другие не препонили, вот, на ещё!
И подал красную овчинку – крашеный вершковый кругляшок, и там на одной стороне красный крашеный овчинный мех, а на другой, тоже красной, выжженный орёл двуглавый. У Маркела аж лоб загорелся.
– Ладно, ладно, – сказал князь Семён уже совсем негневным голосом. – Ступай. Завтра с утра получишь сани, подорожную. Она будет до Берёзова. Ибо сразу к Лугую не суйся, а сперва заезжай к Ваське и бери людей, а уже только потом езжай к Лугую. И будь с ним настороже, ненадёжный он человек. Да и все они там ненадёжные, особенно крещёные. Не верю я тем, кто быстро веру меняет. Так и твоему Агаю-Петьке я не верю. А теперь ступай домой, собирайся, пей святую воду, и чтобы завтра с утра выехал!
Маркел поклонился, развернулся и вышел. Шёл и думал: Агай! Или Петька? Или всё-таки Агай? Да кто их разберёт!
Глава 7
Когда Маркел пришёл домой, Параска с Нюськой были уже там. На сундуке возле стола лежали узлы с обновками.
– Показывай! – велел Маркел.
Параска с Нюськой начали развязывать и подавать, Маркел на себя прикидывал. Вещицы там были такие: шуба медвежья, красный верх, почти как у Ермака, подумалось, высокая бобровая шапка, валенки, чёртовой шкурой подшитые, рукавицы на пуху, две пары нательного белья с начёсом и образок святой Прасковьи.
– А это для чего? – спросил Маркел.
– Чтобы не забывал, – ответила Параска.
– Да я и так…
– Хуже не будет!
Маркел не стал спорить. Параска надела на Маркела образок, поправила… И, не сдержавшись, быстро-быстро заморгала.
– Ну-ну! – утешливо сказал Маркел. – Чего ты это вдруг.
– Так, ничего, – ответила Параска, отвернувшись.
А Нюська со злостью сказала:
– Мы когда шли обратно, встретили Демьяниху. А у неё глаз сам знаешь какой.
– Ведьма она! – прошептала Параска. – Хуже той вашей Бабы!
– Брехня это! – громко сказал Маркел. – Нашла от чего полошиться. Ты лучше вот про что послушай. Меня князь Семён вызывал, выдал красную овчинку, а это двойные прогоны, двойные харчи, а вернусь – двойная выдача!
– А если не вернёшься, тогда что? – спросила Параска.
– С чего это я вдруг не вернусь? – удивился Маркел. – Тебя, что ли, на Золотую Бабу сменяю? Так она болван болваном, тощая, а ты вон какая…
И осёкся. Повернулся к Нюське и спросил:
– А пирогов принесли?
– Принесли, – недобрым голосом сказала Нюська.
– Мечи на стол! – велел Маркел. – И сходи вниз, принеси чего-нибудь копчёного. Мне завтра в путь, а мы сидим как на поминках. Ну!
Параска, утерев глаза, сказала, чтобы Нюська, сойдя вниз, взяла там ещё соленья и грибов. Маркел достал из сундука две бутли – одну сладкого, другую крепкого. Сели за стол, стали выпивать, закусывать, Маркел начал говорить про то, как он вернётся из Сибири и они купят себе дом, недалеко, сразу за Красной площадью, Котька показывал его и говорил, что недорого просят…
Ну и так далее. Параска с Нюськой слушали, кивали. После Маркел опять слазал в сундук, достал колоду карт, и они стали играть в трёх царей, на щелбаны, и веселились, вскоре у Маркел лоб опух, но всё равно было смешно. Потом на Фроловских пробило ночь, Нюська встала и ушла к себе. Маркел с Параской легли. Но только Маркел задул свет, как Параска вдруг спросила, правда ли, что сибирский царевич наговорил всякого недоброго.
– Брехня это! – уверенным голосом ответил Маркел. – Да и не пристало его слушать.
– Почему вдруг не пристало? – спросил Параска.
– Потому что князь Семён сказал… Потому что… Спи, вот что! Завтра скажу!
Параска затаилась. И Маркел молчал. Было темным-темно и тихо. Маркел водил головой по сторонам и думал, что надо было Агайку за его поганые слова поучить как следует, зря он ему их спустил. А теперь что? Теперь лежи, не спи и думай. Вот Маркел и думал. Долго думал! Параска давно уже заснула, а он всё ворочался. Потом не выдержал и растолкал Параску. Та перепугалась и спросила, что случилось.
– Ничего, – сказал Маркел. – Просто приснилась дрянь какая-то, а князь Семён говорил, что если снится дрянь, надо святой воды испить. А у нас она есть?
Параска, ничего не отвечая, поднялась, поискала в поставце, нашла, подала Маркелу чашку, он выпил. Параска легла, и было слышно, что она не спит. Маркел семь раз прочёл «Отче наш», полежал ещё, ещё прочёл…
И снова растолкал Параску. Та спросила:
– Что ещё?
– Ничего опять, – сказал Маркел. – Только у нас здесь под лежанкой, под третьей от стены доской, если её поднять, лежит кубышка. В ней деньжата. Это Нюське на приданое, и тебе ещё останется лет на пять.
Параска, Маркел слышал, громко задышала, а потом едва слышно спросила:
– Что случилось? Прямо отвечай!
– Да ничего не случилось, – ответил Маркел даже как будто с раздражением. – Просто сказал на всякий случай. Вдруг задержусь или вдруг что…
И замолчал, прислушался. Параска засопела, а потом заплакала. Маркел её обнял, она унялась. Или, может, просто затаилась. Но Маркелу всё равно стало спокойнее, он лёг на спину, начал подрёмывать.
Но тут Параска вдруг громко спросила:
– Что тебе сказал сибирец? Отвечай!
– Да ничего, – сказал Маркел. – Сказал, что робеть не надо, сказал, что эта Баба – деревянная, и никакой беды от неё быть не может, приходи, говорил, и бери, у неё там полно запасов, дурной народ их к ней уже, может, триста лет носит и наносил семь пещер, теперь только бери и нагребай на подводы. И…
Глава 8
Что ещё он ей тогда рассказывал, Маркел не помнил, потому что заснул. И крепко спал всю ночь. А вот спала ли Параска, он не знал. Он только, когда утром проснулся, увидел, что она не спит, а сидит рядом и смотрит на него. И под глазами у неё черно. Маркел встал, сказал, что время уже позднее, сейчас за ним приедут, вышел из-за загородки…
И у него опять в боку схватило! Будто кто снова воткнул нож по самую рукоять! Но Маркел стерпел и виду не подал, переоделся во всё новое, вчера Параской купленное, ходил туда-сюда по горнице бодрый, весёлый и указывал, куда что сложить и каким боком. Пришёл Котька, принёс подорожную. Маркел развернул её и начал про себя читать:
«По Государеву Царёву и Великого Князя указу по дороге от Москвы через Ярославль, Вологду, Тотьму, Устюг Великий, Яренск, Вымь, Берёзов и далее, куда будет указано… Ага, ага… Дано по ямам ямщикам, а где ямов нет… не издержав ни часу… всегда две подводы, да проводника, в оглобли, а где велит, ратных людей для бережения в нужном числе».
Вот как! Маркел широко заулыбался и подумал: сдержал слово князь Семён, дал стрельцов! Ну, не совсем дал, конечно, знаем мы этих воевод, но всё-таки…
– Стрельцов дают! Сколько хочу! – сказал Маркел Параске, потрясая подорожной. – Слышишь?!
Параска только тяжело вздохнула. Маркел глянул на Котьку, подмигнул ему, мол, что в нашем деле бабы понимают, и снова принялся читать, теперь уже про то, чтобы его кормили вдосталь, и каждый день ему всегда была куря да две части говядины, да две части свинины, да соли, да крупы, и сметаны, и масла, да два калача полуденежных, и ещё всего другого прочего столько, сколько его чрево примет. Ну да это всегда так бывало, а вот ратных людей Маркелу ещё ни разу в подорожную не вписывали. А теперь какая была радость! Хотя, с другой стороны, что это значит? Что, может, Агайка прав, Маркелу одному не сдюжить, и князь Семён тоже это чует и даёт стрельцов, да только разве от судьбы кто уходил? Да…
Тьфу! Маркел свернул подорожную в рульку. Параска велела садиться. Они сели. И с ними сел Котька. Маркел спросил, где Филька.
– Нечего ему здесь делать! – со злостью сказала Параска. – Это он тебя к Агайке свёл, а Агайка набрехал тебе чего ни попадя. А вот когда бы не Филька…
Маркел не сдержался и хлопнул ладонью по столу. Параска опомнилась и замолчала. Но Фильку так и не позвали, а дружно выпили по маленькой, закусили пирогом, после вышли из-за стола (а за окном уже кони затопали), Параска сняла с полки Николу и благословила им Маркела. А после Котька дал кошель, сказал, что князь Семён жалует его без счёта. Маркел, принимая кошель, поклонился, подмигнул Параске, улыбнулся Нюське. Котька, здоровый бык, поднял узлы – и они всем скопом вышли на крыльцо.
Во дворе было полно народу. Проводник с санями стоял при ступеньках. Кони были гладкие, холёные, проводник сердитый. Маркел, идя к саням, сунул ему пятиалтынный. Проводник немного подобрел. Маркел сел в сани, Котька насовал сбоку узлов, Параска кинулась обнять и заревела. Маркел громко сказал:
– Вернусь! Чего кричишь?! – Но где-то у него внутри всё ёкнуло, и он гневно вскричал: – Гони!
Проводник огрел коней. Кони взяли бойкой рысью. Снег полетел из-под копыт прямо в глаза. В боку опять стало резать. Маркел сидел, терпел. Но как только выехали из Никольских ворот, Маркел сразу полез в верхний узел, достал баклажку, выпил, после ещё выпил – и мало-помалу полегчало. Вот и славно, подумал Маркел, утирая губы и усы.
Глава 9
Так он и дальше ехал – чуть только начинало прихватывать, сразу брал баклажку и лечился. Также и со всем остальным никаких особых хлопот не было. Погоды стояли тихие, небо ясное, морозец слабый, снежок скользкий. Проводники попадались толковые, не вороватые и не ленивые, на ямских дворах кормили сытно и, как говорится, от пуза. И вот таким образом, по тридцать – сорок вёрст за день, а то и побольше, Маркел за неделю доехал, через Ростов и Ярославль, до Вологды. Ну а дальше стало холодать да холодать, так что до Великого Устюга Маркел добрался в самые морозы, а если точно, то пятнадцатого декабря, на день преподобного Трифона Кольского. Ух, они и ехали тогда! Особенно в последний день, когда за ними волки увязались. Ну да святой Трифон вынес – прямо на берег Сухоны, а там на перевоз, а дальше они уже своими силами, по льду, доскакали до проездной башни. А потом, как и везде до этого, Маркел в кремль к воеводе заезжать не стал, а остановился скромно, на ямском дворе, в церковь зашёл, поставил свечку, после сходил в баньку и попарился, плотно поел и лёг спать. Спал – ничего ему не снилось, потому что на душе было легко. А утром ему подали новых лошадей с новым же проводником, Маркел сел в сани, махнул рукой, и они выехали через так называемые Кабацкие ворота, миновали Пёсью слободу и поехали по Яренской дороге на Яренск.
Так начались уже совсем незнакомые Маркелу места, потому что в прошлый раз, когда он впервые ехал в Сибирь, то от Пёсьей слободы сворачивал на юг, на Ляльск и дальше на Чердынь, а теперь дорога шла почти прямо на север, на Коряжму, и только уже после на Яренск, и была она почти совсем нетоптаная, деревья по обочинам стояли высоченные, ну а глушь вокруг была такая, что даже волков не стало слышно. А тут ещё окрепли морозы, и то и дело вьюжило, темнело рано, рассветало поздно, на ямских дворах кормили худо, только чарки наливали щедро. Но Маркел пил в меру, не куражился, и так, мало-помалу, ещё за неделю, он добрался до Яренска. Было это уже в строгий пост, двадцать второго декабря, на великомученицу Анастасию Узорешительницу. Солнце висело низко, не было ни ветерка, ни облачка, мороз хватал просто лютый, а дорога всё тянулась и тянулась. Да и какая там была дорога?! Так, просто просека в лесу, и они по ней чуть ехали, нет, даже правильней сказать, тянулись, кони выбились из сил…
И тут вдруг, за поворотом, сани выехали из лесу, Маркел увидел впереди, посреди бескрайнего снежного поля серый деревянный тын, за ним крыши посада, а за посадом, на холме, стояли ещё одни стены, уже крепостные. К городу, к низким посадским воротам, вела едва заметная, занесённая снегом дорога. Над посадом кое-где курились дымы. Вот таким был тогда Яренск. Эх, глухомань, думал Маркел, сюда даже воевод не назначают, а только государевых наместников, и сейчас там сидит князь Батищев, он, как сказали в Устюге, судит по чести и берёт по совести.
А гостей он принимал очень радушно! Как только маркеловы сани подъехали к посадским воротам, те сразу открылись. А когда Маркел, миновав посад, подъехал к тамошнему кремлю, правильней, конечно, к городищу, то и там ворота тоже сразу же открылись. За ними толпились с десяток стрельцов, а перед стрельцами стоял, важно подбоченившись, сам князь Батищев Гаврила Иванович. Было ему лет под сорок, не больше. Маркел достал подорожную и начал было называть себя, но Батищев только отмахнулся и бодрым голосом заговорил: