Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2
Виктор Анатольевич Тарасов
Трилогия. Роман – Исповедь колдуна. Том 2. Андрей Соколов. Повествует о переносе сознания зрелого мужчины в тело подростка. Сына – богатых и успешных родителей. Повествует об усилении героя. Как – Белого Колдуна. В сюжете реализованны идеи и записки, моего отца – Тарасова Анатолия Николаевича. Посвящается всем труженикам Заполярной Дудинки и Норильского Промышленного района. Для широкого круга читателей.
Глава 1
Боль пронизывала мой разум со всех сторон, заставляя корчиться отсутствующее тело. Огненные клубки болевых ощущений, словно бешеные псы, кидались на смятенное сознание, стараясь разорвать его на части, лишить способности к сопротивлению и погасить вновь.
Боль пробивала магическую защиту и заставляла интенсивнее расходовать на ее преодоление небольшой запас психоэнергии, еще остававшийся во мне. Я быстро понял, что если ничего не придумаю для своего немедленного спасения, то долго мне в таком состоянии не продержаться.
Мысли метались вспугнутыми птицами: господи, куда это я попал? Откуда боль? Что случилось? Где я нахожусь? С помощью сверхчувственного восприятия я ощупывал окружающее пространство, стараясь понять, почему во мне живет ощущение давящей тесноты, не позволяющей шевельнуться. Холодная омертвевшая плоть стискивала меня со всех сторон и я с ужасом понял, что завяз, что нахожусь в остывшем головном мозге трупа и не могу выбраться наружу: не было ни одной щели для бегства. Чье это было тело – мое или чужое – я не мог припомнить, словно какая-то непроницаемая завеса закрыла от меня последние события. И, честно говоря, было не до воспоминаний. Нужно было бороться за жизнь, а не вспоминать. Вот только энергии для этого у меня почти не было.
Внезапно, где-то глубоко, почти за границей сознания зародилось сияние. Оно быстро усилилось и скоро затопила все вокруг сияющая синева, казавшаяся мне бездонной. Главное, она отодвинула за свои пределы темные волны атакующей меня боли.
На фоне этой синевы вдруг возникли огненные знаки сложной магической формулы и одновременно со знаками в моем сознании раздался гулкий и властные голос, который потряс всю мою сущность: «Борись за жизнь, человек, и ты победишь! Останешься жить, чтобы лечить людей!»
Голос умолк так же внезапно, как и возник, ушла сияющая синева, только светящиеся знаки магической формулы – готовая программа оживления тканей, остались, образовав огненное кольцо на периферии сознания. О ее знаки с шумом и грохотом разбивались темные волны пытающейся пробиться ко мне боли.
Я мысленно поблагодарил неизвестную силу, пришедшую мне на помощь, и сосредоточился, собрав воедино всю свою энергию. Осторожными движениями поля трогал омертвевшую нервную ткань, подпитывая ее энергией для регенерации, постепенно расширяя и углубляя свое воздействие. Медленно и неохотно нервные клетки вокруг меня начали оживать, посылать соседним слабые импульсы, восстанавливать нарушенные связи.
Из знаков магической формулы я создал что-то вроде необходимого мне астрального тела и оно, постепенно расправляясь, помогало начавшемуся процессу оживления побеждать холод и оцепенение смерти.
Первое сокращение ожившего сердца отозвалось во мне ударом могучего колокола. Я ощутил, как толчок сердечной мышцы медленно протолкнул по артериям загустевшую и остывшую кровь. Второй толчок, третий…
Медленно ожили мышцы грудины и диафрагма, медленно расправились опавшие легкие, вбирая в себя порцию холодного воздуха. Ожили центры сердечной деятельности и дыхания – понял я, действуя и дальше в таком же духе. И тут же усилием воли отключил посторонние мысли. Преодолевая все нарастающую слабость и вялое сопротивление чужого, незнакомого мне тела, я медленно поднял температуру, начиная чувствовать, как оживают и начинают работать печень, почки, нервы периферийных зон, начинают посылать свои сигналы возрождающемуся мозгу. Мое сознание уже контролировало почти все тело. Сложнее было с мозгом, ибо все основные повреждения были связаны с черепно-мозговой травмой.
Мельчайшие осколки кости глубоко проникли в ткани правого полушария и мне понадобилось потратить дополнительную порцию энергии, чтобы вывести их наружу, уложить на нужное место в черепной крышке и восстановить структуру костной ткани.
Я восстанавливал обширные участки мозга, захваченные зонами кровоизлияний и механических повреждений, латал многочисленные сосуды и капилляры, и все это на грани потери сознания и все сильнее наваливающейся на меня слабости, обусловленной огромным напряжением и истощением психоэнергии.
Черепно-мозговую травму я так и не смог залечить до конца. Но и того, что я сумел сделать, хватило, чтобы это тело могло жить и не умереть до тех пор, пока я смогу восстановить свои силы и завершить процесс регенерации. Медленно, ослабив сопротивление, я уплывал в спасительную тьму беспамятства, избавляясь от вновь нахлынувшей боли…
Чей-то громкий удивленный возглас, раздавшийся рядом со мной, вырвал меня из пелены беспамятства и на мгновенье заставил раскрыть глаза.
– Лида, смотри, мертвец-то наш, оказывается, жив!
Что-то коснулось моей обнаженной груди и надо мной возник смутный овал, обрамленный чем-то белым. Как я не старался, так и не смог сфокусировать свой взгляд. Зрачки не слушались, не хотели подчиняться моим усилиям и даже само тело стало каким-то чужим, непослушным, посылало со всех сторон болевые импульсы в окутанный туманом мозг, как будто у меня не осталось ни одного неповрежденного органа. Отражать столь массированную болевую атаку у меня просто не было сил. Я застонал и снова потерял сознание.
Но даже в глубине беспамятства я каким-то уголком своего усталого мозга ощущал, что меня куда-то несут, что меня касаются чьи-то руки, переворачивают, что-то делают с моей головой. Затем я почувствовал укол, сделанный мне в руку и нашел в себе силы очнуться.
Яркий свет… Смутные пятна на сером фоне. Рядом чьи-то тихие всхлипывания.
Усилием воли я сфокусировал свои зрачки, с трудом настроил глазные мышцы на бинокулярное зрение и увидел рядом с собой уставшее лицо незнакомой женщины, по щекам которой катились слезы и глухие рыдания сотрясали ее тело, которые она старалась подавить.
Боль по-прежнему накатывала на меня волнами, мешая мыслить, но все равно я точно знал, что вижу эту женщину в первый раз в жизни и потому не мог понять, почему она так горестно плачет.
– Где я? – хриплым шепотом спросил я. – Что со мной случилось?
Женщина поспешно протянула ко мне руку и погладила меня по щеке. Второй рукой она вытерла слезы и улыбнулась.
– Андрюшечка, миленький… ты очнулся! Живой!.. Мальчик мой! С того света вернулся… Радость-то какая!
– Мамаша! Перестаньте волновать мальчика, ему вредно напрягаться. – услышал я другой голос и в поле зрения появилась пожилая медсестра в белой шапочке с медицинским шприцем в руках.
Временами перед глазами у меня все плыло, шумело в голове. Соображал я совсем плохо и потому никак не мог понять, почему незнакомая мне женщина называет меня своим мальчиком и Андрюшей. Понял только, что нахожусь в больничной палате и медсестра готовится поставить мне какой-то укол.
Сильные руки пожилой женщины откинули накрывавшую меня простыню, осторожно повернули на бок и я почувствовал, как в левую ягодицу воткнулась игла шприца.
Я невольно застонал. Почему-то лекарство, которое вводила в мое тело сестра, ощущалось мной нестерпимо горячим.
– Что вы со мной делаете? – хотел возмутиться я, но ощущение жара вдруг резко усилилось, горячей волной распространилось по телу, и я почувствовал, как сознание вновь заволакивается клубами темного тумана.
– А вы, мамаша, шли бы лучше отсюда и не мешали! – успел я услышать удаляющийся голос пожилой медсестры, – Не понимаю, как это Виктор Иванович разрешил подобное безобразие.
Горячий водяной вал уже подхватил меня своим кипящим гребнем и понес, покачивая, куда-то в туман. Не в силах сопротивляться я закрыл глаза и вновь погрузился в темный омут беспамятства…
Таким было мое первое пробуждение к жизни. Второе произошло спустя много времени и, как я вначале подумал, ночью.
Когда я проснулся, меня сжигала жажда. Я хотел облизнуть свои потрескавшиеся губы и не смог. Слюны не было, а сухой и шершавый язык едва умещался в полости рта.
Я тихонько застонал и сразу же чьи-то заботливые, нежные руки осторожно подняли мою голову. Прохладная влага смочила губы. Нащупав ими поднесенный ко рту стакан, я потянул в себя прохладную и удивительно вкусную жидкость. Сделал один глоток, потом другой.
– Пей, Андрюшенька, пей! – услышал я ласковый шепот. – Пей, сыночек, только не уходи больше, останься жив, хороший мой!
Не видя лица, склонившейся надо мной женщины, я физически ощущал волну исходящей от нее тревоги и нежности.
– Спасибо, мать! – нашел я в себе силы прошептать слова благодарности, почувствовав, как прохладная ладонь легла мне на лоб, и что мне от этого прикосновения становится заметно лучше. – Скажите мне, как я попал в больницу и что со мной случилось?
– Все мотоцикл твой проклятый виноват, сыночек! – услышал я тихий прерывающийся шепот. – Говорила отцу: не покупай этого зверя. Рано. Только ты, Андрюша, очень уж просил, вот и купили на твою и нашу беду.
В сгустившихся сумерках больничной палаты я не смог рассмотреть лица женщины, но почему-то был уверен, что она та же самая, которая плакала возле моей больничной койки днем. И еще был уверен, что никогда раньше я эту женщину не видел. То, что она почему-то называла меня сынком, Андрюшей, а теперь толковала что-то о мотоцикле, который они мне купли с отцом, не могло меня обмануть.
Мысли мои еще слишком вяло шевелились в затуманенном лекарствами и слабостью сознании. И все-таки я попытался обдумать эту, возникшую передо мной проблему.
Я точно знал, что меня зовут не Андреем, а Юрием. Я помнил и действительно ощущал себя Юрием Анатольевичем Ведуновым, отчетливо помнил свое детство, юность, хорошо помнил свою взрослую жизнь, работу в Таймырской геофизической экспедиции, свою жену Светлану и, конечно же, своих ребятишек, с которыми я в девяносто втором году летал в отпуск.
Но вот дальше в своей памяти я обнаружил какой-то провал, полное отсутствие воспоминаний, которое меня беспокоило. И уж тем более я не смог вспомнить, каким образом я оказался в больнице. Кроме того, меня беспокоило то обстоятельство, что я никак не мог вспомнить сидящую возле меня женщину.
«Может быть, она сошла с ума и потому считает меня сыном? – предположил я. – Жаль, что она ошибается, ей будет очень плохо, когда выяснится, что я не ее сын, которого она, по-видимому, очень любит».
Впрочем, меня что-то беспокоило и помимо странного заблуждения сидевшей рядом со мной женщины. Какое-то смутное воспоминание, ощущение чужого остывающего тела, почти безнадежная борьба за свою жизнь. Боль…
Черт! Неужели все это мне не приснилось, а было на самом деле? – встревожено подумал я, – Фантастика какая-то!
– Мать, здесь темно, зажгите, пожалуйста, свет! – шепотом попросил я.
Женщина с готовностью кивнула головой, поднялась на ноги и пошла к затянутой чем-то темным стене. Она раздвинула плотные двойные шторы на окне, и в маленькую узкую комнату с голыми стенами ворвался поток света, который поначалу показался мне очень ярким.
Я зажмурил глаза. «Значит, ошибся и сейчас не ночь, а день» – мелькнула у меня мысль. Я вновь открыл глаза. Когда они полностью привыкли к свету, я впервые рассмотрел, что женщина, называвшая меня сыном, выглядит подозрительно молодо для матери сорокалетнего мужика, и почему-то встревожился еще больше. Что-то во всем, что меня окружало, выглядело не так.
