Я поднял руку, чтобы поправить накрывавшую меня простыню и замер. Это была не моя рука! Тонкие, длинные пальцы, худенькое предплечье с хиленькими, совсем не моими мышцами. Уже догадываясь, что могут увидеть мои глаза, я рывком откинул простыню в сторону и отчаянно закричал, потому что под простыней на больничной койке лежало тоже не мое тело. И это тело было худеньким, нескладным телом подростка.
Женщина метнулась ко мне, ее руки уложили меня на постель.
– Ну что ты, Андрюшечка, – уговаривал меня ласковый голос, – успокойся. Самое страшное позади… Ты выздоровеешь, сыночек!
Я попытался сопротивляться, но у меня было слишком мало сил. Дрожь сотрясала меня, в горле клокотало, сердце бешено колотило под горлом, но хуже всего были мысли, которые разбегались вспугнутыми тараканами. И все-таки я замолчал, потому что начал вспоминать…
Ласковая, нежная энергия текла в мое сознание с прохладных, удерживающих меня женских рук. Она вливалась в меня щедрым потоком, проясняя сознание, наливала силой и здоровьем мое измученное тело. Только настоящая мать могла так щедро и безоглядно дарить другому человеку свою психоэнергию, какую тратила на меня эта женщина. За несколько мгновений она влила ее столько, что мое сознание прояснилось окончательно и я все окончательно вспомнил. Вспомнил все, что произошло со мной за последний год, вспомнил и самые последние события, когда мой дудинский «оригинал» послал меня в Смирно.
И, самое главное, я смог вспомнить, что произошло со мной в самом Смирно. С ужасом я понял, что сам оборвал связывающую нас с двойником энергетическую нить мыслесвязи, когда бросился на стекло веранды, совсем позабыв, что нахожусь в теле маленькой серой птахи.
Значит, мыслесвязи с Дудинкой больше нет и не будет, понял я, нам ее не восстановить, и жить мне, следовательно, осталось меньше девяти суток. Кроме того, я совершил преступление и каким-то образом попал в тело подростка, полностью подавив его сознание. Я попытался, но так и не смог вспомнить, почему я это сделал и, самое главное, зачем? Сожаление о сделанном и отчаяние охватило меня.
Что же ты наделал, Ведунов? Что же ты наделал? На девять суток похитил тело какого-то мальчишки. Неужели ты таким образом понадеялся спастись от смерти? И эта женщина? Значит она не ошибается, называя меня Андреем? Пожиратель душ, похититель тел, преступник! И как ты сможешь теперь посмотреть в глаза его страдающей матери? Может быть, именно ты причина того, что случилось с подростком, когда ты подавил его сознание и вселился в его тело?
Рядом со мной, наклонившись ко мне, сидела на больничной койке женщина. Ее руки ласково касались моего лица, тихий успокаивающий голос журчал светлым живительным ручейком, поддерживая меня и успокаивая.
Усилием воли я попытался успокоиться и взять себя в руки. Моей энергии было недостаточно для того, чтобы я прямо сейчас смог покинуть чужое, не принадлежащее мне тело, но ее хватало на то, чтобы я смог обшарить закоулки чужого мозга и обнаружить загнанное внутрь, заблокированное чужое сознание. Нужно было только сосредоточиться, заглушить панику своих мыслей и начать поиски.
С трудом я смог припомнить необходимую мне формулу мысленного воздействия и начал искать. Помогла женщина, мать подростка, которая по-прежнему щедро вливала в меня потоки своей энергии.
Медленно преодолевая сопротивление чужого тела я погрузился вглубь мозга, но ничего не смог обнаружить, кроме физических нарушений в коре правого полушария. Сознания подростка в теле не было. Не было никаких признаков чужого сознания, даже памяти его не осталось.
Это было неправильно, невероятно. Этого просто не могло быть, но так было. Выходит, я убил сознание Андрея, полностью изгнал из тела, чтобы без помех прожить свои девять суток. Я почувствовал ненависть к самому себе. «Ты опять стал убийцей, Ведунов, продолжай искать, перейди на сверхчувственное восприятие. Ищи!»
Энергии было мало, но что значила для меня теперь эта энергия? Я не хотел больше жить. В конце концов, какая может быть разница умереть мне сейчас или через восемь суток? Ищи!
Рывком, потратив почти всю свою энергию, я перешел на видение круговым обзором. Стали призрачными стены больничной палаты, ярко засветилась зеленым аура сидевшей рядом женщины. Увеличивая дальность обзора, я прощупывал все расширяющуюся сферу своего восприятия и искал. Искал хотя бы малейший признак перешедшего в полевую форму сознания подростка, хотя бы самый маленький след серебряной нити, протянутой от него к покинутому телу, и не находил. Даже следа астрального тела не было.
Стоп! Астральное тело! Я поспешно сбросил дальность сверхчувственного восприятия. Астральное тело! Ушел в глубину собственных ощущений. Странно. Тело, в котором сейчас обитал мой разум, было чужим, но зато астральное тело, оно было моим. Моим собственным! Слабым, кое в чем ущербным, но сомнений никаких у меня не было, астральное тело было моим.
Нужно было успокоиться и тщательно обдумать возникшую ситуацию. Но силы мои были уже на исходе. Я глубоко вздохнул и вновь провалился в спасительное для меня небытие.
Очнулся я рано утром или быть может не утром, потому что солнечные лучи могучим потоком вливались в окно и сияющим живым пятном ложились на противоположную стену палаты. Время для меня сейчас не имело никакого значения. Просто настроение у меня было утренним и мне следовало разобраться: почему? Перевести из сферы подсознания вдруг появившуюся у меня уверенность, что все должно закончиться благополучно, и оформить это ощущение в мысль.
Возле палатной двери шепотом переговаривались между собой женщина, которая называла меня своим сыном, и пожилая медсестра, державшая в руках коробочку из нержавеющей стали. Опять будет колоть, понял я.
Потом мать Андрея ушла и медсестра осталась в палате наедине со мной. Она приблизилась к моей кровати и, увидев, что я смотрю на нее, улыбнулась.
– Ну, бывший покойничек, как себя чувствуешь? Как там на том свете? Просто чудо какое-то…
Она хотела продолжать в таком же духе, но я оборвал ее.
– Смотрите мне в глаза и отвечайте! – резко сказал я именно с теми модуляциями голоса, которые исключали всякую возможность неповиновения.
Женщина застыла на месте. Ее глаза встретились с моими и застыли.
– Отвечайте мне только правду, какой бы неприятной она для меня не была! – продолжал я. – Как я попал в вашу больницу, и что со мной произошло?
Пожилая медсестра начала отвечать, и я постепенно, путем наводящих вопросов выяснил все, что меня интересовало.
Оказалось, что позавчера, то есть двадцать седьмого июня, примерно в начале седьмого часа вечера мое тело было доставлено машиной скорой помощи к ним в хирургическое отделение с черепно-мозговой травмой. Но в операционную палату меня даже не стали заносить. Я умер еще в машине от множественных повреждений мозга и обширного кровоизлияния не приходя в сознание. Ведущий хирург со старшей сестрой отделения реанимации при осмотре констатировали мою смерть и распорядились сразу же отнести тело в морг.
Представляю, каково же было удивление санитарки, поздно утром обнаружившей в холоде морга мое тело, которое было теплым и дышало.
Был срочно вызван перепуганной санитаркой дежурный врач, началась неизбежная в таких случаях суматоха. Вырванный из объятий сна ведущий хирург, Силин Виктор Иванович, был срочно доставлен в больницу и только пожимал плечами, когда убедился, что пациент, которого он считал покойником, вдруг оказался жив. Жив настолько, что ему не требовалась даже черепная операция, хотя он и был без сознания.
К этому времени мое тело уже было опознано и в стационар была срочно вызвана моя мать, по просьбе которой изумленным хирургом было отдано распоряжение положить меня в маленькую отдельную палату. Утром вся больница гудела от голосов, с удивлением обсуждавших произошедшее ночью чудо, очень похожее на воскрешение.
Подлила масла в огонь и дежурившая в тот вечер и ночь в морге санитарка, которая клятвенно утверждала, что где-то в одиннадцатом часу вечера вдруг увидела сияние, пробившееся сквозь глухую стену морга, и которое медленно опустилось на остывшее тело. Оно окутало труп голубым ярким пламенем и исчезло. Она бросилась бежать, а когда через несколько часов осмелилась вновь заглянуть в помещение, труп подростка был уже теплым и от дыхания заметно поднималась его грудь.
Не смогу описать, какое облегчение я почувствовал, когда выяснилось, что я не убийца. Ведь, судя по ответам медсестры (а не верить ей у меня не было никаких оснований), я занял своим сознанием давно остывший труп, который часа два назад как покинули и душа и астральное тело. Поэтому-то я нигде не смог обнаружить даже признаков «серебряной нити», сообразил я.
После насыщенного эмоциями рассказа пожилой медсестры мне многое стало ясно, хотя некоторые нюансы продолжали вызывать удивление. Мне не ясно было, каким путем я смог внедриться в давно остывший труп и, главное, откуда у меня появилось столько энергии, чтобы оживить его и залечить многочисленные повреждения, к тому же еще создать заново себе новое астральное тело.
Я смутно помнил свою борьбу с омертвевшими тканями, свое отчаяние и катастрофическую нехватку энергии, свои яростные попытки заставить подчиниться сознанию мертвые нейроны чужого мозга.
Было действительно очень непонятно, каким образом я нашел в себе столько сил, чтобы заставить смерть отступить. В конце концов я решил, что буду разбираться со всеми чудесами потом, и продолжал спрашивать, чтобы вытянуть из пожилой женщины все, что можно, пока в палату не вернулась женщина, которая считала меня своим ожившим сыном.
– Скажите, Евгения Андреевна, как зовут мою мать? – спросил я.
Глаза медсестры удивленно расширились, но связанная моим приказом, она ответила:
– Зовут Зоей… Зоей Владимировной.
Я отлично понимал причину ее удивления, но продолжал спрашивать.
– А фамилия?
– Фамилия, Соколова.
– Как зовут моего отца?
Брови женщины с каждым моим вопросом поднимались все выше, но она по-прежнему отвечала на мои вопросы.
– Соколов… кажется Игорь Николаевич, я точно не помню.
– Есть ли у меня другие братья или сестры?
– Не знаю – растерянно сказала она и я видел, что она действительно этого не знает.
– Где я сейчас нахожусь? – продолжал свой допрос я.
– В больнице, в хирургическом отделении. – медсестра явно не поняла смысла моего вопроса.
– Я имею в виду поселок или город, в котором мы с вами находимся в настоящий момент. – терпеливо пояснил я.
– Мы находимся в Дудинке. Где же еще? – все с большим удивлением отвечала женщина.
