История Левино Алигьери

– Мне всегда казалось, что Гораций, – отца звали Меркуцио-Гораций, но синьор Ломбарди всегда называл его Гораций, – ушел слишком рано.

Я молчал.

– Ну что ж поделаешь? Жизнь так устроена, – он грустно улыбнулся мне.

Мне не очень хотелось продолжать эту тему, поэтому я спросил.

– Синьор Ломбарди, куда мы идём? – В потемках было сложно что-либо разобрать, все дома казались одинаково похожими черными пятнами на фоне бархатного сине-черного неба, а ночью я крайне редко ходил пешком по улицам.

– Ко мне домой, – радостно сказал нотариус. – Ты ведь не откажешься поужинать со мной? Насколько я понимаю, сегодня ты не участвовал в вечерней трапезе? – он многозначительно скосил глаза на меня.

– Откуда вы знаете? – удивился я.

– Не нужно много ума, что бы понять, что после того, как Винченцо обосновался в доме, тебе живется не сладко. Ты ведь ещё там живёшь? – Я кивнул. – Иначе бы как ты оказался сегодня на улице? Да и во время оглашения завещания моего покойного друга, он не проявлял особой почтительности ни к отцу, ни к тебе. Я прав?

– Да, – кивнул я. – Это правда. Сегодня он сказал, что через три дня я должен покинуть дом.

– Что ж, это даже к лучшему! – обрадовался он.

Меня поразила его реакция. Я полагал, что он возмутиться такой несправедливости и будет осуждать Винченцо. Но спросить, почему, я не успел.

– Мы уже пришли! – заявил нотариус, жестом указывая на знакомые, едва различимые в темноте, очертания калитки, за которой черной горой возвышался двухэтажный дом.

Света в доме не было, должно быть его обитатели уже видели седьмой сон. Однако, едва мы пересекли небольшой садик у дома, к нам на встречу из-за двери выплыла рука дворецкого с крепко зажатым фонарем в руке. Вслед за фонарем появился сморщенный дряхлый старичок, работавший в семье Ломбарди, сколько я знал Армандо.

– Господин, я уж забеспокоился, куда вы запропали. Сейчас распоряжусь подать вам ужин. Где прикажете накрыть, господин? – его голос был наполнен почтения и заботы.

– Накрой в столовой, Эдуард. Я сегодня ужинаю не один! – устало распорядился тот.

– О, Синьор Алигьери, как же давно вас не было в этом доме?! – просиял дворецкий, разглядывая меня в свете фонаря. – Прошу простить меня, старый стал, сразу уж и не приметил вас. Вы истощали сильно! – заметил он.

Я улыбнулся в ответ.

– Ну ничего, сейчас я накрою на стол. Славный ужин любого приведет в порядок, – с этими словами он вернулся в дом, освещая нам дорогу.

После того, как мы наелись и за бокалом вина переместились в небольшой, но очень уютный кабинет Ломбарди, я, наконец, осмелился его спросить:

– Синьор Ломбарди, когда я сегодня упомянул о нежелании Винченцо видеть меня в доме отца и о том, что мне скоро предстоит его покинуть, вы не удивились и даже наоборот, я бы сказал, обрадовались. Почему?

Армандо устало вздохнул и потер одной рукой веко, затем поднял на меня глаза:

– Левино, ты мне как сын, неужели ты подумал, что я смог бы порадоваться твоим неудачам?

– Нет… – запнулся я, – но все же… ваша реакция показалась мне странной.

Тот посмотрел на меня изучающим взглядом и наконец, по отцовски улыбнувшись, похлопал меня по руке. Потом наклонился к столу и, порывшись в ящике, что-то достал. Он положил посреди письменного стола прямо передо мной кожаный мешочек, поменьше чем отдал мне перед смертью отец, но такой же, и какие-то документы.

Я вопросительно уставился на нотариуса.

– Я надеялся увидеть тебя до отъезда. Твой отец передал мне это на хранение не задолго до смерти, с просьбой отдать тебе, когда придет время. Он не хотел, что бы я отдавал это при Винченцо или еще кого-то, поэтому мне можно сказать, посчастливилось встретить тебя сегодня. Извини, что не смог исполнить просьбу раньше, все как-то навалилось разом. Я надеялся, что ты сам навестишь меня, ты же знаешь, как тебе здесь рады…

– Что это? – перебил его я.

– Это документы на судно, пришвартованное в Арфлюрере, также документы на счет в банке того же города, а в мешочке медальон твоей отца и кольцо матери, подаренное ей Горацием.

С легкой дрожью в руках, я потянулся к мешочку. Понадобилось некоторое время, что бы развязать кожаный шнурок, так как я нервничал, увидев эти вещи. Добравшись до содержимого, я вывалил его к себе на ладонь. В свете свечей вещи мерцали и поблескивали.

– Я и забыл о них, – у меня на глазах навернулись слезы, а к горлу подступил комок, но все же я разглядывал эти родные, более родные чем какие-нибудь другие в этом мире, вещи.

Кольцо было широкое с большим зеленым изумрудом в центре, напомнившем мне глаза матери, и украшенное по канту бриллиантами и рубинами. Медальон же в центре содержал огромный грубо обработанный алмаз с выгравированной на нем витиеватой буквой "Л", обрамленный широким и плоским золотым поясом на толстой длинной золотой цепочке.

– Гораций хотел, что бы этими вещами обладал ты. – Он указал на кольцо. – Он хотел, что бы и ты когда-нибудь испытал такое же счастье любить и быть любимым, как он. Он надеялся, что когда ты встретишь девушку, способную сделать тебя счастливым, ты подаришь ей это кольцо в знак вечной любви, как когда-то он подарил его Летиции. Надеюсь ты понимаешь, он знал, что оставаясь в родном доме, как в крепости ограждающем тебя от мира, ты никогда ее не найдешь, не узнаешь, что такое жить по-настоящему.

– Но он нашел, – сквозь подступивший ком в горле, попытался возразить я.

– Что ж ему повезло, – просто ответил нотариус, по отечески взирая на меня. -Такой вот парадокс, Гораций объехал полмира, что бы найти счастье дома. В твоем же случае, я думаю, все иначе.

Я с грустью посмотрел на медальон и блестящая капля-слеза упала на камень с буквой "Л". Я попытался незаметно стереть ее пальцем.

– Медальон же, носи как память о нем. – с теплотой сказал Армандо.

Я сидел с опущенной головой, глядя на вещи, которые знал с детства, так и не притронувшись к вину.

– Твой путь не здесь, Левино! Не стоит жить одними воспоминаниями! Твой отец хотел, что бы ты это знал, – тихо добавил нотариус, – Выпей вина, согревает! – неожиданно бодро добавил он.

Пересилив себя, я едва пригубил золотистую жидкость.

– Ну что ж, день был долгим и особой радости не принес. Я вижу ты совсем вымотался, тебе нужно отдохнуть! Я распорядился постелить тебе в гостевой, пойдем, ложись спать! – он по дружески похлопал меня по спине.

– Не стоит… – не уверенно попытался протестовать я, чувствуя неловкость.

– Ни каких возражений! Отказа не приму! Ты же не обидишь старика и заночуешь у нас? – он вопросительно поднял одну бровь, ожидая подтверждения от меня. – А утром подумаешь, как быть. Ладно?

Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.

– Вот и славненько! – хлопнул в ладоши Ломбарди.

Он проводил меня в гостевую. Только коснувшись подушки, я почувствовал всю тяжесть усталости, еще через мгновение я уснул.

Ночь быстро сменилась утром. Спал я, как убитый, но мне снились беспокойные сны, в которых Винченцо жестоко изгонял меня из дома, на его пальце мерцало кольцо матери. Я попытался его забрать, но он лишь оттолкнул меня и засмеялся. Вдруг Винченцо превратился в медальон отца, который раскачивался, как маятник из стороны в сторону. Потом медальон превратился в маятник часов, и я услышал нарастающее тиканье часов. Затем вдруг раздался оглушительный звон часов, а за звоном прозвучали слова нотариуса: "Твой путь не здесь, Левино!" Следующий более сильный удар часов вырвал меня из объятий сна. Я резко сел в кровати и потер ладонями глаза.

За окном было уже очень светло. Часы на стене едва пробили одиннадцать. Увидев их я вдруг вспомнил увиденный сон. В тоже мгновение, я решил, что буду делать дальше. Хоть и не совсем, но я все же почувствовал, что готов сделать это.

Я спустился вниз, не ожидая застать все семейство в полном составе. Армандо Ломбарди, его жена Мэри-Луиза и двое их младших детей (старший сын нотариуса учился в университете в другом городе и еще не вернулся на каникулы) – Адриано и Мария – словно ожидали меня в гостиной, завтракая овсяной кашей и свежеиспеченными булочками, аромат которых в мгновение ока перенес меня в те счастливые времена, когда мама была жива. Я сразу же почувствовал себя спокойней.

– О боже, Левино, ты ли это?! – воскликнула Мэри Ломбарди, едва я появился в проеме гостиной.

Она встала, чуть не расплескав разбавленное водой вино на ковер, поставила бокал на ближайший столик и, подойдя на столько близко насколько позволяло домашнее платье, расцеловала меня в обе щеки. Жена нотариуса всегда относилась ко мне по-доброму, с материнской, можно сказать, заботой.

– Ты так изменился! А как похудел и эта бледность! – сетовала она, не отрывая рук от моего лица, внимательно разглядывая его.

– Мэри, дорогая, – вмешался синьор Ломбарди, – дай же мальчику пройти. Он голоден и, наверняка, не отказался бы от вина с медом. Распорядись, прошу тебя, подать завтрак в мой кабинет. Перед уходом на работу, я хотел бы кое-что обсудить с Левино.

– Вечно ты, одни дела на уме! Мальчику нужно хорошо позавтракать! Посмотри на него! – укорила его жена, но послушно пошла на кухню, дать распоряжение прислуге.

– Я не хотел бы доставлять неудобств, – почувствовав неловкость, промямлил я. – Вина будет достаточно.

– Какие неудобства? Ты нам как сын! И речи быть не может! – в дверях твердо возразила Мэри.

Синьор Ломбарди одобрительно улыбнулся ей, потом, притворно нахмурив брови, добавил: – Не глупи, тебе нужно поесть хорошо.

– Хорошо. – Возражать было бесполезно. Такая забота мне льстила, я снова почувствовал себя, как дома.

Пока накрывали завтрак в кабинете синьора Ломбарди, я немного поиграл с его детьми. Они, как и родители тепло принимали меня, бут-то я был их дядюшкой. Со старшим же мы виделись только, когда тот приезжал на каникулы, и то крайне мало, поэтому мне сложно было сказать, как он на самом деле ко мне относятся. По крайней мере, не дружелюбным он мне не казался.

Наконец, завтрак для меня был готов, и мы с Армандо уединились в кабинете. Прежде чем перейти к сути, он учтиво дал мне спокойно поесть, разбавляя тишину беседой о погоде, домашних делах и прочем подобном.

Когда подали вино с булочками и фруктами он решил перейти к делу:

– Ты что-нибудь решил, Левино? Как поступишь дальше? Куда отправишься? – осторожно поинтересовался он.

– Спасибо, синьор Ломбарди…

– Просто Армандо. К чему эти "синьоры"? – поправил нотариус.

– Кхм, – прокашлялся я. – Армандо, спасибо, что приютили меня! – Я добродушно усмехнулся. – Они помогли мне прийти в чувства!

– Было бы, – отмахнулся тот. – Ты знаешь, мы тебе всегда рады! Так что ты надумал?

– Я решил уехать, – спокойно ответил я, странно открыв для себя, что больше не чувствую страха при мысли об этом. – Попутешествую какое-то время.

– Это славно, что ты решил принять свою судьбу, – обрадовался, но не восторженно, Армандо. – А куда отправишься? В Арфлюрере сейчас должно быть прекрасно.

– Нет! – резче, чем следовало, возразил я синьору Ломбарди, тем самым его немного испугав. – Я готов уехать, но прошу, не требуйте от меня большего, – успокоившись пояснил я.

– Почему нет? – удивился он.

– Если честно, я пока не готов. Отправиться туда означало бы для меня признать смерть отца, попрощаться со всем, что поддерживало и защищало меня столько лет. Я пока не в состоянии принять это и смириться с тем… что я остался один…

Повисла пауза. Армандо изучающей с грустью смотрел на меня.

– Ну что ж, – наконец, прервал он молчание, – раз ты так хочешь, у меня есть для тебя вариант. Честно говоря, я сомневался, что ты захочешь сразу отправиться в Арфлюрер, поэтому собирался предложить тебе съездить в гости к моей кузине. Она живет в Трувилине. Это маленький, но интересный городок. Отдохнешь, расслабишься. Я написал для тебя несколько рекомендательных писем. Там хорошо и сельский воздух поможет прийти в себя, к тому же заведешь новые знакомства!

– Спасибо! – обрадовался я, почувствовав, как с плеч свалилась тяжесть неопределенности.

– Когда планируешь отправиться? Я думал отправиться туда по делам примерно через пару месяцев. Можем поехать вместе, – предложил он.

Мне не хотелось ждать так долго, поэтому я сказал:

– Сегодня утром я проснулся и почувствовал, что готов уехать. Ждать больше не стоит. Если это не обидит вас, то я бы хотел отправиться в путь уже завтра…

– Завтра? – удивился тот.

– Да. А по дороге смогу все обдумать. Ну.. понимаете, мне нужно… побыть одному. – Я осторожно посмотрел на него из под бровей, хотел убедиться, что не расстроил его.

На его лице не было и тени обиды. Он по отечески смотрел мне в глаза.

– Понимаю, – с теплотой сказал Армандо и одобрительно похлопал меня по плечу. – Только прошу тебя, не покидай этот город не попрощавшись с нами. Мэри этого не переживает! – с улыбкой добавил он.

Он проводил меня до ворот, я пообещал перед отъездом зайти попрощаться. Затем поблагодарил его жену за радушие и теплоту, оказанные мне, немного поиграл с детьми и отправился домой.

Почему-то возвращаться в дом, теперь принадлежащий Винченцо, было тяжело. Я никогда не чувствовал такого волнения. Подойдя вплотную к воротам, я помедлил, бут-то не зная, впустят ли меня, затем, глубоко вздохнув, толкнул дверь. Та печально скрипнула и подалась вперед. Во дворе стояла тишина, никого из прислуги видно не было. Я быстро пересек двор и направился ко внутренней двери, ведущей в кухню, пытаясь быть незамеченным. Однако именно этого делать и не следовало. Едва скользнув в кухонную дверь, моему взгляду предстало необычное зрелище – вся прислуга дома была собрана посреди комнаты в линейку, перед ними, словно маленький генерал, раздавая указания, стояла жена Винченцо Шарлотта.

Ее лицо сильно вытянулось, когда она заметила меня.

– Синьор Левино, где вы были? Мы так волновались! – тут же спросил управляющий.

Шарлотта смерила его уничижающим взглядом, говоря тем самым: "Вопросы здесь задаю я!" Но говорить ничего не стала, лишь вопросительно уставилась на меня.

– В доме Ломбарди, – пояснил я.

– Мы решили, что вы уже не вернетесь, – негодующе сказала Шарлотта.

– И поэтому не стали зря терять время? – парировал я.

Брови этой маленькой женщины возмущенно поползли вверх.

– Я не мог уйти не попрощавшись. – Не дав ей времени что-либо сказать, пересек кухню и скользнул в противоположную дверь, а затем через гостиную по лестнице в свою комнату. Шарлотта при этом проводила меня испепеляющим взглядом.

Винченцо в доме не было. Он, наверняка, находился в порту, где располагался офис компании отца. Увидеть его до вечера я не надеялся.

Оказавшись в комнате, я сел на кровать, оценивающе оглядывая окружение и прикидывая, что стоит с собой взять. Возможно, стоило бы забрать с собой все на что устремлялись мои глаза, но разум подсказывал нецелесообразность этого решения. Как я смог бы все это унести? И сборы заняли бы гораздо больше времени, чем я планировал на это потратить, поэтому решил ограничится лишь тем, что могло влезть в дорожную сумку, когда-то подаренную мне отцом и так ни разу не использованную.

К сожалению, вместимость ее оказалась не такой большой, сколько вбирал мой взор и с выбором самого необходимого оказалось весьма непросто.

Я смог взять с собой лишь несколько костюмов, пару книг, деньги, отданные мне перед смертью отцом и туалетные принадлежности. Кольцо матери я спрятал среди одежды, аккуратно завернув его в платок, а медальон отца повесил на шею и спрятал под одежду. С этим я покинул комнату. Затем спустился в гостиную и на краткий миг, дабы не вызывать подозрения надменной жены брата, зашел в кабинет и слегка, тем самым прощаясь, похлопал по столу отца. Я планировал все сделать как можно быстрее, что бы лишить себя возможно засомневаться в принятом мной решении. Вскоре я вернулся на кухню и, под застывшим выражением лица Шарлотты, низко поклонился все еще находящейся там прислуге, обнял на последок управляющего и стремительно покинул дом. Перед тем, как навсегда покинуть родное гнездо, я еще раз прошелся по саду, дошел до беседки и крепко обняв ее колонну, постоял так какое-то время, потом поцеловал ее белую прохладную твердь и отправился к воротам. По ту сторону, уже на улице, я еще раз посмотрел на приоткрытые ворота и стены забора, из-за которых протягивая мне свои руки, свисали ветви деревьев и кустарников.

– Сбегаешь? – вдруг услышал я за спиной.

От неожиданности я вздрогнул и повернувшись, увидел разочарованное лицо Винченцо.

– Нет, просто ухожу, – ответил я.

– Это больше похоже на побег, – в его голосе звучало недовольство смешанное с разочарованием.

– Ты же хотел, что бы я ушел? – я вопросительно уставился на него.

– Ушел, а не сбегал, – парировал тот.

– Ты планировал устроить прощальный вечер? В чем дело? – сострил я, но, видимо, этого говорить не стоило.

– Не в чем! – холодно ответил брат, негодующе буравя меня взглядом.

– Что бы ты не думал, я надеялся тебя увидеть перед отъездом. Хотел зайти в компанию напоследок, – примирительно сказал я.

– Что ж, я сэкономил твое время, – холодно сказал Винченцо.

Всего на мгновение мне показалось, что между нами проявилось понимание и даже нечто с оттенком братских чувств, но момент был упущен, я сам его испортил. Хотя так было даже лучше. Близости между нами никогда не было и теперь для этого было уже поздно.

– Тогда я пожалуй пойду, – тихо произнес я скорее себе, чем ему. Брат не ответил.

Я в последний раз взглянул на него, тот в свою очередь попытался скрыть оттенок печали обычной маской безразличия на своем лице, но я все же успел выхватить этот момент.

– Мне жаль, что братских чувств у нас с тобой не получилось. Надеюсь, у тебя все будет хорошо, – искренне пожелал ему я и направился по улице от ворот, стараясь не обернуться.

– Я тоже… надеюсь, – послышалось за спиной. Я подумал, что ослышался и когда все же обернулся, брата уже не было, за ним грустно скрипнула дверца ворот. Больше я его не видел.

Так закончилась моя прежняя жизнь.

Я как обещал, зашел попрощаться с семейством Ломбарди. Они уговорили меня остаться переночевать и это был действительно прекрасный вечер. Мы много смеялись и шутили, еда была чудесна, поэтому я должен был разом уснуть, но ни как не мог. Волнительное и одновременно страшное чувство не отпускало меня до рассвета. Под утро я все же уснул на час или два, а проснувшись почувствовал что больше не могу оставаться на одном месте, поэтому часов в пять я собрал вещи, попрощался с Армандо – его жена и дети спали- и отправился на постоялый двор договориться о карете, следующей в Нормандию.

Утро приветствовало меня зарождающимися на горизонте нежными лучами солнца. Легкий бриз ласково гладил мои волосы и щеки. День обещал быть погожим. Я глубоко вдыхал соленый аромат моря, только успокоения это не приносило. У меня был адрес родственников Ломбарди и письма, должные обеспечить мне плавный вход в здешнее общество, но куда в сущности еду я не знал, равно и как ко мне отнесутся эти новые люди.