Мы поцеловались, но не больше…. Потом был день, двое даже не шли вместе, они просто гуляли, взявшись за руки. Незаметно подкатился развратник вечер, и нарисовалась яркая в своей холодной красоте луна.
Молодая, даже по меркам людей, она была эльфом и оттого казалась ещё моложе.
Милая, хорошая девочка О-о-ка…Саана, образно конечно…, напоминала мне то жёсткий стебель бамбука в лунную ночь, то казалась похожей на тоненькую тростинку, колышущуюся на ветру.
Она не была девочкой в прямом смысле этого слова, но выражение ангельской невинности присущее многом детям всё ещё сохранялось на её строгом лице.
Мы заснули порознь, лишь под утро, когда первые лучи раннего солнца пощекотали мир прохладой, мы прижались друг к другу, но не более….
Не было у нас с ней ничего и на следующий день и на после следующий и следующий за ним…. О-о-ка…Саана считала себя правильной эльфийкой, была помолвлена с кем-то, и оставалась ему верна.
Мне нравилось идти с ней, держа её узкую ладонь в своей руке, всё равно куда, и безразлично как долго. Но ничего не менялось, на мою долю приходились лишь редкие поцелуи, её щебечущий смех и лучезарный блеск милых, загадочных глаз.
Я не знаю, куда мы шли, явно не в замок сеньора Ирона, похоже я просто вёл её к любимому, что бы сдать с рук на руки. Пусть, меня устраивала каждая минута, проведённая с ней вместе.
Так мы шли…. Иногда она принималась колотить меня своими маленькими крепкими кулачками, и тогда я называл её – мой ангел. Она и была для меня ангелом, таким же чистым и таким недоступным. А я оставался мужчиной и потому был сволочью по определению.
– Ты можешь сломать мне жизнь….
Говорила она, в те редкие моменты, когда ей казалось, что она влюблена в меня до безумия. Но помолвка для тёмных эльфов это святое и мы просто шли дальше, никогда не ложась спать вместе. Никогда не делая последнего шага…, шага чтобы стать ещё ближе.
Мы просто шли в никуда….
Нас неудержимо тянуло друг к другу, таких разных, таких непонятных. Как такое могло случиться, как? Не спрашивайте, сеньору Ирону и самому многое не понятно. Она то улыбалась, то грустила.
А я всего лишь влюбился….
Эх… сеньор Ирон, куда вы катите свою жизнь? И я катил, мне хотелось быть рядом с ней, просто быть и ничего больше. Сеньор Ирон с детства числился в романтиках…. Но мне хотелось и её, безумно хотелось, потому что был я, как и все мужчины, мужчиной.
Мужчина. Но я не стремился разделить с ней ложе, я хотел её…, всю, без остатка, но…, на мою долю выпала только её душа, чистая и светлая.
Ей нравился чёрный…, а мне нравилось называть её – моя масенькая чёрная тучка.
Всё было хорошо, относительно конечно, по крайней мере, ровно настолько, насколько возможно.
Хорошо…, пока в моём сердце навеки не поселилась печаль. Я никогда раньше не встречал таких, и уж точно не встречу….
Время падало камнем с небес, неотвратимо и без пощады. Я боялся её потерять, но не хотел видеть её. Это больно быть рядом, больно, когда любишь, когда любят тебя, но…. Я её любил и ненавидел, хотел быть рядом, и был, несмотря на боль.
Ей нравилось общаться со мной, вот именно – общаться. Но у неё был другой, и мы не становились ближе. Она хотела и не могла, её душа рвалась к моей, но тело кричало – нельзя!
Так мы шли. Она знала дорогу, я просто послушно шёл следом.
* * *
Масенькая милая сучка.
– Су-у-у-ка!
Сеньор Ирон не раз испытывал боль, но никогда с двенадцати лет на его щеках не было слёз. Что я в ней нашёл?! Как говорят умные люди – ни кожи, ни рожи.
– Су-ка-а-а-а! За что….
Она ушла ночью, тихо и незаметно, так как могут только эльфы. Ушла, оставив меня одного, наедине с моими невесёлыми мыслями. Ушла, ничего не взяв, лишь сердце, оставив взамен растревоженную, разорванную в клочья душу.
Ничего, без сердца проще жить, а душа, что душа…, срастётся. Она не была сукой, нет, разве что чуть-чуть, как все женщины. И уж тем более О-о-ка…Саана не была стервой, ни капельки…, просто по молодости лет, ещё не успела ей стать.
Я унял сердцебиение и бросил мутный взор по сторонам…, никого. Конечно, она не была сукой, нет, но мне хотелось так думать, потому что она причиняла мне боль, боль от которой не было спасенья.
Возможно, мы любили друг друга, но я могу отвечать только за себя. Временами мне казалось, что чувство взаимно, но порой я понимал, что всё зря. Сеньор Ирон не нужен ей.
У нас просто не было будущего….
– Су-у-у-ка!
Я крикнул ещё раз, просто так, что бы прислушаться к эху. Не полегчало, орать больше не имело смысла, она далеко, а если и близко, то всё равно не вернётся. О-о-ка…Саана, когда-то она говорила – не оставляй меня одну, сегодня она оставила в одиночестве меня.
Нам не быть вместе, ни на шаг ближе…. Да. Знал ведь, если не знал, то догадывался, не такой сеньор Ирон дурак, ах не такой. Хуже! Ну что ж, свадьба дело хорошее, даже если она чужая….
Так даже лучше, никто никому и ни чего не должен. Без слёз и соплей, мирно по-английски. Не попрощавшись…, к чему?
Она ушла, исчезла, и враз померк день, скрылось за облаками, словно заблудившись, солнце, набухли чёрными тучами облака.
Сквозь рваную рану в небесах, хлынул дождь. Сеньор Ирон присел на мокрую траву, не было сил стоять, и задумался о смысле жизни, смысле без неё.
В этот хмурый день на душе было особенно гнусно. Не хотелось даже выть. Доступные женские прелести как-то разом, внезапно, словно перестали существовать. Так умирает любовь. Не хочется ничего.
Любовь умерла, в душу стекает кровь из разбитого сердца. Сеньор Ирон не прыщавый юнец, напротив, много повидавший на своём веку мужчина, но предательские слёзы точили изнутри и его.
Хотелось кого-нибудь убить, или убиться самому. Первое мешал воплотить в жизнь врождённый гуманизм, а на второе не соглашалась железная воля.
В окровавленной, изодранной в лохмотья душе было мерзко и пакостно. Это больно, безумно больно вырывать занозу из сердца, даже если эта заноза не материальна. Тем более, если это так….
Душевные раны болят и кровоточат сильнее. Мозг впервые за всё время своего существования отказывался адекватно воспринимать душевное состояние тела.
Мучительно больно и противно когда тебя предают, ещё больнее, когда предают любовь, твою любовь. Опустошение….
Разорванная в клочья и обугленная душа оседала пеплом на кровоточащую рану любви. Сеньор Ирон страдал, так же сильно как раньше радовался, нет, ещё сильнее.
Она не была стервой, просто не успела ей стать, но как у всех женщин в ней было что-то сучье, притягательное и злое. Она по-прежнему манила и отталкивала, будоражила воображение и вызывала неприязнь.
Много чувств переплелось в измаранной грязью, страдающей душе сеньора Ирона, но самое страшное, что там всё ещё оставалось место для любви.
Мне не хотелось верить словам, это жестоко и больно говорить о любви и спать с другим. Но вера, втоптанная в грязь и залитая кровью разбитого сердца вера, всё ещё прикрывала собой надежду. И та не умерла, или думала, что жива….
Сеньор Ирон впервые как в детстве хотел зареветь, но слёз не было, они замёрзли в груди и острыми льдинками хлестали сердце и душу. Шёл дождь, и оттого было ещё больнее, горше и тоскливее.
Шёл дождь….
