– Однажды, около года назад, он провел здесь с неделю.
– Я никогда не видывал человека бледнее его.
– Это правда, сударь; его не раз принимали за привидение.
– Не можешь ли ты дать мне бутылку настоящего, хорошего бургундского?
– Самого лучшего, какое только существует во Франции, сударь.
– Подавай же его сюда со стаканом на этот стол возле меня. Могу я здесь просидеть ещё с полчаса?
– Конечно, сударь.
Мне было очень уютно, вино было превосходное, мысли мои были веселы и светлы.
«Прекрасная графиня! прекрасная графиня! – вертелось у меня на уме: – будем ли мы когда-нибудь знакомы покороче?»
Глава VI
Обнаженный меч
Если человек день-деньской скакал на почтовых, меняя воздух, которым дышит, каждые четверть часа; если он доволен собою и ничто на свете не озабочивает его; если он сидит один у огня в покойном кресле, да ещё после плотного ужина, то ему весьма простительно вздремнуть.
Я только что налил себе четвёртый стакан вина, как взял да и заснул. Кажется, я могу сказать наверно, что голова моя свисла в крайне неудобной позе; признано также, что французская кухня не порождает приятных сновидений.
Вот что мне приснилось. Я как будто перенёсся в громадный собор, тускло освещённый четырьмя свечами, которые стояли по углам возвышенной платформы, обитой чёрным; на возвышении лежало, как мне казалось, тело графини де-Сент-Алир, также в чёрных драпировках. Церковь, по-видимому, была пуста и я мог различать только небольшое светлое пространство вокруг свечей.
То немногое, что я в состоянии был видеть, носило отпечаток готической мрачности и способствовало тому, чтоб мое воображение пополнило образами чёрную пустоту, сиявшую вокруг меня. До слуха моего долетал звук шагов двух лиц, медленно шедших по каменному полу; шаги отражались так глухо, что я по одному этому мог заключать, как обширно здание. Меня охватило чувство какого-то тягостного ожидания; вдруг, к невыразимому моему ужасу, тело, лежавшее на катафалке, произнесло (не шевелясь однако) тихим шёпотом, от которого меня мороз подрал по коже: «Они идут положить меня в гроб живую; спасите меня!»
Я не мог двинуться с места, не мог произнести слова. Я оцепенел от страха. Теперь двое идущих приблизились настолько, что вошли в черту света. Один, граф де-Сент-Алир, подошёл к голове лежащей фигуры и взял ее под плечи, мертвенно бледный полковник, с рубцом поперек носа и выражением адского торжества на лице, взялся за ноги. Затем оба принялись поднимать ее…
С невообразимым усилием я наконец поборол оцепенение, сковывавшее мне руки и ноги, и вскочил с кресла, задыхаясь.
Я проснулся, но большое, злое лицо полковника Гальярда, бледное как смерть, обращено было ко мне с противоположной стороны камина.
– Где она? – вскричал я с содроганием.
– Это зависит оттого, кто она, – насмешливо ответил полковник.
– Господи помилуй! – воскликнул я, безмысленно озираясь.
Полковник глядел на меня посмеиваясь, между тем как ему подавали чашку чёрного кофе. Он стал прихлебывать из неё, распространяя в воздухе приятный аромат коньяка.
– Я вздремнул и мне что-то приснилось, – заметил я из опасения, не вырвалось ли у меня какого-нибудь крепкого словца, вследствие роли, которую он играл в моём сне. – С минуту я не мог прийти в себя.
– Не чуть ли вы тот самый молодой человек, который занимает комнаты над номером графа и графини де Сент-Алир? – обратился он ко мне, подмигнув одним глазом так, что закрыл его совсем, а другим уставившись на меня в упор.
– Кажется, мои комнаты над ними, – ответил я.
– Ну, молодой человек, смотрите, чтоб вам не приснилось чего-нибудь похуже в одну прекрасную ночь, – таинственно заметил он, покачав головой с беззвучным смехом. – Чтоб не приснилось чего-нибудь похуже, – повторил он.
– Что вы этим хотите сказать, полковник?
– Я сам стараюсь разъяснить это, – ответил полковник – и надеюсь, что добьюсь своей цели. Когда я ухвачусь за первый дюйм руководящей нити, то крепко держу ее между большим и указательным пальцами; как ни вертись, а я себе потихонечку, мало-помалу, иду да иду вперед, обойду и вправо, и влево, и вокруг, и не выпущу, пока вся нить не намотана у меня на большом пальце, а кончик её с самою-то тайной в моей руке. Находчив я, сударь вы мой, хитёр, как пять лисиц и бдителен как ласка! Чёрт возьми! Я составил бы себе состояние, если б унизился до роли шпиона. Хорошее тут вино? – заключил он, бросив вопросительный взгляд на мою бутылку.
– Очень хорошее, – ответил я. – Не желаете ли попробовать стакан?
Он выбрал самый большой, налил в него вино по самый ярай, приподнял его и, поклонившись мне, выпил маленькими глотками, не торопясь.
– Ба! Это не то, что следует! – воскликнул он презрительно, однако стакан свой наполнил опять. – Вы мне поручили бы потребовать бургундского, так вам не подали бы такой дряни.
Я ушел от этого господчика, как скоро оказалось возможным, не нарушая правил вежливости. Надев шляпу, я вышел один, вооруженный только моею здоровою палкой. Я обошел двор и поглядел на окно графини. Однако внутренние ставни были затворены и я даже не имел сентиментального утешения поглядеть на свет, при котором эта прелестная женщина писала или читала, или сидела, погружённая в мечты о… О ком бы то ни было.
Это тяжёлое лишение я вынес, как мог, и прошёлся по городу. Не стану докучать вам описанием лунных эфектов и бреднями человека, влюбившагося с первого взгляда в хорошенькое личико. Довольно того, что бродил я по улицам с полчаса и направился обратно к гостинице. Слегка дав крюку, я очутился на небольшой площади, на каждой стороне которой находилось дома по два, чрезвычайно высоких и со щипцом на фронтоне, а посредине, на пьедестале грубой работы высилась каменная статуя, много веков подвергавшаяся разрушительному действию непогод. На эту статую смотрел высокий мужчина, отчасти худощавый, в котором я тотчас узнал маркиза д’Армонвиля; и он мигом узнал меня. Сделав шага два в мою сторону, он пожал плечами и засмеялся.
– Вероятно, вас немало поразило, что я стою здесь, вытаращив глаза и любуюсь при лунном свете старой каменной статуей. Всё хорошо, извольте видеть, лишь бы время убить. Да и вы чуть ли не страдаете от скуки так же, как я? Уж мне эти провинциальные городки! Господи, Творец! сколько надо силы воли, чтобы жить в них! Еслиб я мог сожалеть о том, что в ранней молодости сошелся с человеком, дружба которого делает мне честь, кажется, за одно то, что она осуждает меня на пребывание в подобном месте, я теперь был бы на это способен. Полагаю, вы завтра утром отправляетесь далее?
– Я уж требовал лошадей.
– А мне надо ждать письма или прибытия одной личности; лишь то или другое возвратит мне свободу. Но когда это совершится, я и определить не сумею.
– Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?
– Ничем, благодарю тысячу раз. О! в этом деле все роли распределены в точности. Я, в качестве любителя, принимаю участие единственно по дружбе.
Таким образом разговаривал он, пока мы медленно возвращались к гостинице «Прекрасная Звезда». На время водворилось молчание. Я нарушил его, спросив, не знает ли он чего-нибудь о полковнике Гальярде.
– Разумеется, знаю; он немного помешан; тяжело ранен в голову. Бывало он мучил до смерти все военное министерство. Вечно у него какая-нибудь фантазия засядет в голову. Ему ухитрились дать занятие в министерстве – понятно, не строевое – но в последнюю кампанию Наполеон, который так нуждался в людях, дал ему полк. Гальярд всегда был отчаянный рубака, а таких-то императору и было нужно.
В городке находилась другая гостиница под названием «Французский Герб». У двери её маркиз таинственно пожелал мне доброй ночи и скрылся.
Медленно направляясь к моей гостинице, я встретил в тени тополевой аллеи трактирного слугу, который подавал мне бургундское. Я думал о полковнике Гальярде и остановил лакея, когда он поравнялся со мною.
– Кажется, ты говорил, что полковник Гальярд однажды провел в гостинице с неделю?
– Точно так, сударь.
– Что, он в своем уме?
Лакей вытаращил на меня глаза.
– И очень, сударь.
– Никогда не подозревали его в помешательстве?
– Решительно никогда. Он немного бурчит порой, но человек чрезвычайно умный.
– Что тут прикажете думать? – пробормотал я себе под нос, идя далее.
