– Мой учитель – один из последних художников старого Салона. Сейчас это уже почти ругательство. Хвалят всех, от импрессионистов до нынешних, кому еще кличку не подобрали. А старый Салон – сборище скучных ретроградов и душителей всего прогрессивного.
– А на самом деле?
– Рисунок, цвет, композиция… Старый Салон – он и есть живопись. Остальное называйте как хотите, но – не этим словом.
– Тогда все просто, мадемуазель Шапталь. Рисунок, цвет, композиция – вот что нам требуется. Вам следует искать такие работы, пусть от содержания вас будет тошнить. Нам нужен профессионально сделанный кошмар!..
– …А я смогу определить и то, и другое. Спасибо за доверие!
– Вы, конечно, можете спросить, зачем это вообще нужно? Отвечаю. Мы заработаем денег, но не это главное. Наша выставка нужна Франции, как ни высокопарно это звучит.
– Нужна Франции? Значит… Политика?
– Занимайтесь живописью, мадемуазель Шапталь. Политикой займусь я.
Глава 2
В пути
«Зеленая Минна». – Мсье Ростислав. – Плетцензее. – Усач и его гитара. – Приказано выжить. – Крылья мельниц. – «Кацет»
1
Вначале обмануло небо. Ни клочка синевы, одно только серое – тяжелые мрачные утюги-тучи. Холодный ветер лез за ворот рубахи, под подошвами хлюпали лужи. Дождь, зарядивший ночью, почти перестал, уже не лило, моросило.
…И все-таки небо! Настоящее, во всю ширь, не жалкий клочок, перечеркнутый решетками. А тюремный забор можно просто вырезать – и бросить под ноги.
На малый миг он остановился, поглядел прямо в недоступный зенит…
– Иди, иди, – подбодрил охранник-эсэсман, – шевели копытами! «Зеленая Минна» заждалась.
И подтолкнул резиновой дубинкой между лопаток.
Словарь быстро пополнялся. Тюремный автомобиль, «Зеленая Минна», – никакая на самом деле не зеленая, обычный крытый грузовик под серым тентом. Короткая лестница, рядом – трое с карабинами, еще двое – в кузове.
Понимал, что не отпустят, но все-таки почему-то надеялся на гауптмана. Может, все-таки в казарму? Нет, не военные, обычные «эсэсы». Значит, от Понтия к Пилату.
Но все равно – второй шаг! Страшная «Колумбия» позади, не убили, и трибунал пролетел мимо. Ни одна бумага не подписана, он – всего лишь подозрительный эмигрант, пусть даже излишне строптивый.
– Полезай!
Тело не слушалось, мокрый металл скользил под руками, но он все-таки подтянулся и перебросил себя через борт. Еще одна дубинка указала направление – деревянная скамья слева, на ней четверо, лиц не разглядеть…
– Внимание! Во время следования всякие разговоры запрещены! Вставать с места запрещено!..
От неба вновь остался малый лоскут в проеме между бортом и тентом. Конвоиры сели напротив, мотор «Минны» нетерпеливо заурчал…
– За всякое нарушение – эк-зе-ку-ци-я, попытка побега – расстрел на месте!..
Куда могут отправить, он даже не представлял. Места незнакомые, в этом пригороде Берлина бывать еще не приходилось. Название улицы успел заметить – Генерал Папенштрассе. А сзади аэропорт, мокрая взлетная полоса, но самолеты все равно летают. Взлет, посадка, снова взлет, серое одеяло облаков, а за ним – чистое синее небо.
…Открытые тюремные ворота, зеленые липы на Генерал Папенштрассе.
Ничего, еще увидит! Второй шаг…
Он попытался улыбнуться, и беззвучно, как уже привык, шевельнул губами.
Невидное глазом
Постигнет мой разум,
Не зря говорят:
Нет мыслям преград!
*?*?*
– Цуцванг! – невесело усмехнулся Шут, откладывая в сторону воскресный выпуск «Нью-Йорк Пост». Дипломированный экономист отдавал предпочтение солидной консервативный прессе.
Король, листавший «Нью-Йорк Монинг Телеграф», укоризненно покачал головой.
– Слова не по чину выбираешь. Дурак обязан говорить коротко и афористично.
– Куда уж дальше, куманёк? – Шут, похоже, искренне возмутился. – Цуцванг, да будет тебе известно, шахматная позиция…
Ловко уклонившись от летящей в лоб сигаретной пачки, бросил газету на столик, припечатал кулаком.
– Как ни ходи, будет только хуже. Это я про ту партейку с герром Бесноватым, которую мы с тобой затеяли. Вариант самый очевидный рассматривать не буду, возьмем почти невозможное. Гитлера нет – убит, свергнут, отправлен на пенсию со всеми почестями. Лучше станет?
Король не удивился, об этом приходилось толковать достаточно часто.
– Сам знаешь, хуже. Вместо него придет Геринг или еще кто-то из верхушки, на Бесноватого свалят все грехи режима, освободят политзаключенных, оставят в покое евреев и интеллигентов…
– Угу. И мы получаем самый настоящий Тысячелетний Рейх. Ладно, второй вариант… Гитлера все-таки удается спровоцировать на большую войну. Франция, Британия, СССР, Штаты… Что останется от Германии? То, что и обещают фантасты в своих книжонках, только без всякой фиолетовой планеты Аргентины и Капитана Астероида. Ничего не делать вообще, оставить все ходы за Гитлером? Тогда он спокойно подготовится к большой войне – и победит. Берем кисточку и раскрашиваем карту Европы в коричневый цвет.
– Первое, – Король загнул палец. – Свержение власти НСДАП. Второе – создание консервативного правительства, лучше всего из военных и финансистов. Третье! Восстановление независимости Швейцарии, переговоры о статусе Богемии, в Австрии – плебисцит под контролем Лиги Наций. В Германии – амнистия всем, не запятнавшим руки кровью…
Шут лениво зевнул.
– Это уже не фантастика, куманёк, просто сказки. Могу предложить куда более реалистический вариант – десант с уже помянутой Аргентины. Десять тысяч суперменов с марсианскими ранцами атакуют с воздуха и разносят Рейх в мелкий щебень. Кстати, если верить прессе, неуловимый Ночной Орел пользуется именно таким аппаратом. Может быть, куманёк, подождем – лет этак пятьдесят?
– Ждать не будем! – возразил Король. – Все, что ты говоришь, верно лишь в одном случае – если играть ход за ходом, по их правилам. А если взять – и выдернуть доску из-под фигур?
– Да уж, коротко и афористично! – Шут всплеснул руками. – И это говорит политик!
Король мягко улыбнулся:
– Ну какой из меня политик, дружище? Я всего лишь волею Господней и повелением моего державного деда – законный наследник короны Виттельсбахов. Политика тут вообще ни при чем. Есть Бог, есть народ, и есть традиция.
– Иррационально рассуждаешь, твое королевское высочество.
– Совершенно верно.
