* * *
За ним пришли на рассвете. Обыскали, вытолкали в коридор, отвели в отхожее место. Затем – снова коридором, руки назад, смотреть прямо, дверь на улицу…
…Тьма! На глаза надвинули повязку из прочной ткани. Удар в спину…
– Idz, komisarzu![18 - Иди, комиссар (польск.).]
Вместо перевода – ободряющий толчок приклада.
А потом гудели моторы. Сначала грузовик и холодный продуваемый ветром кузов, а потом знакомый самолетный гул. Рядом постоянно кто-то сопел, поэтому Белов даже не пытался выглянуть из-под ткани. Понял лишь, что летит не на угнанном У-2, а на чем-то заметно покрупнее, определенно с двумя моторами. Скамья была жесткой, борт давил в спину, а в ушах по-прежнему метрономом частил пульс.
Не ушел… не ушел… не ушел… не ушел…
– Przybylismy![19 - Прибыли (польск.).]
Когда толкнули в плечо, он очень удивился. Думал, что лететь придется долго, но прошел едва ли час, а моторы умолкли, и сопящий конвоир торопит.
– Szybko! Szybko![20 - Быстро, быстро! (польск.)]
На землю замполитрука не сошел, а упал. Лестница, а его не предупредили. Встал не сам, за плечи вздернули. Александр глубоко вдохнул сырой весенний воздух… Может, хоть сейчас повязку снимут?
Не сняли. И снова загудел мотор.
* * *
– Повязку можете снять, молодой человек. Смелее, смелее! Только зажмурьтесь сперва, а то, знаете, с непривычки…
Послушался. На дворе наверняка уже белый день. Взлетали на рассвете, но пока добрались, пока улицами ехали…
…Город не слишком большой, петухи кричат.
А еще ждали на ветру неподалеку от какого-то гаража, если чувству обоняния верить. И на второй этаж поднимались.
За приоткрытыми веками и в самом деле если не день, то позднее утро. Кабинет, окна с черными шторами, стол при табурете, а табурет всеми своими четырьмя к полу привинчен. Напротив – стул и тот, кто на стуле при бронзовой пепельнице и коробке незнакомых папирос.
– Проморгались, господин Белов? Неприятно, конечно, но что поделать, стандартная процедура. Лишние знания отягощают. Садитесь, садитесь…
Что по-русски говорит, не слишком удивило. В панской Польше беглых беляков и прочих «бывших» полным-полно, на то она и панская. А вот вид непривычен. Голова брита под ноль, усики, как у Гитлера, в правом глазу – монокль. Точно артист Илларион Певцов, который в фильме «Чапаев» полковника играл, только годами моложе. Тому за пятьдесят, этому едва за сорок.
…В штатском, но выправку не скроешь. Плечи развернуты, бритый подбородок – вражьим штыком вперед, на спинку не облокачивается, словно деревянный метр к спине привязали.
– Именовать меня следует «господин майор», на «товарища» претендовать не смею, – бледные губы дернулись усмешкой. – И сразу, дабы лишних эмоций избежать… Я не русский, чистокровный поляк, среди предков матушки кто-то из Пястов отметился. Не эмигрант, коренной варшавянин. А вот в Белой армии служил, было дело. В офицеры произведен лично генералом Корниловым во время Ледяного похода, в селе Лежанки. А до этого носил уникальное звание – «походный юнкер». Мало нас тогда, «походных», уцелело, а какие ребята были, зерно к зерну! Горжусь!..
Замполитрука Белов пожал плечами. Каждый своим гордится. А вот то, что с настоящим белогвардейцем встретиться довелось, и в самом деле интересно. Жаль, никому не расскажешь.
Крепкие пальцы открыли папиросную коробку, картонный мундштук негромко ударил в столешницу. Александр невольно усмехнулся. Это уже не кино, это Багрицкий, «Дума про Опанаса».
А штабной имел к допросу
Старую привычку —
Предлагает папиросу,
Зажигает спичку.
Не предложил. И спички не было, «штабной» обошелся зажигалкой, как и пани подпоручник.
Сквозь папиросный дым – неяркий блеск монокля.
– Надеюсь, молодой человек, вы в полной мере осознали свое положение?
– Вполне, – не стал спорить замполитрука. – Незаконно, в нарушение всех существующих международных соглашений, похищен и доставлен на территорию вероятного противника.
Рука с папиросой взметнулась вверх.
– Незаконно! Подумать только!.. И кто это говорит? Комиссар! Да ваш Ульянов-Бланк от таких слов в своем стеклянном гробу перевернется! Нет-с, молодой человек, на войне закона нет, а есть целесообразность. В вашем случае – революционная, в нашем – совсем наоборот… Кстати, в каком высшем учебном заведении изволили грызть гранит науки?
А тебе дорога вышла
Бедовать со мною.
Повернешь обратно дышло —
Пулей рот закрою!
Александр Белов взглянул сквозь папиросный дым.
– Забыл, господин, майор. Память отшибло, такая вот беда.
«Штабной» невозмутимо кивнул. Подумав немного, извлек из ящика стола маленький медный колокольчик.
Дзинь-дзинь-дзинь!
Дверь за спиной отворилась.
– Познакомьтесь! – улыбнулся господин майор.
Александр встал, повернулся…
– Kazimierz, – представился невысокий плечистый крепыш в сером, мышиного цвета костюме.
– Белов, – шевельнул губами замполитрука.
– Вот и прекрасно, – подхватил господин майор. – Kazimierz, nasz gosc ma zla pamiec[21 - Казимир, у нашего гостя плохая память (польск.).].
Тот молча кивнул в ответ. «Штабной» вновь полез в ящик стола, откуда были извлечены два листа белой бумаги. Один лег на другой, крепкая ладонь придавила сверху, разгладила.
– Господин Белов, не сочтите за труд взять все это в правую руку. Просто зажмите сверху ладонью. А теперь – руку вперед!
Полюбовался тем, что получилось.
– Kazimierz!
Тот, неспешно расстегнув пиджак, сделал шаг вперед. Взмахнул в воздухе правой рукой, лениво, словно воду стряхивал. Раз, другой…
