Ворота заперли, заколотив балками, арбалетчики вновь забрались на башни. Застава приготовилась к битве.
Войско вытягивалось в линию, создавая подобие строя. Мертвые воины подняли щиты и двинулись в атаку.
Пяст, дождавшись, когда они подкатят достаточно близко, скомандовал:
– Болты наложить! Пускай!
Первые ряды латников подняли щиты, большинство болтов пробило их, почти полностью повалив на землю. Несыть не дрогнула. В центре строя тащили несколько увесистых стволов, готовясь пробить брешь в ограждении заставы.
– Стрелять по готовности!
Пяст взялся за меч и проверил ремни на щите. Саввар вытянул из ножен пару длинных клинков. Здебор пока наблюдал за подступающим войском с башни.
Болты вылетали без остановки, арбалетчики целили в центр строя, стараясь выбить тех, кто тащил бревна. Но мертвые и не думали бросать их, на место уничтоженных вставали новые, войско продолжало заполнять поляну.
– Всадники! Приготовиться к атаке! – Харрас вскочил на коня.
Северные ворота отворили, выпуская конный отряд. Он построился стремя в стремя и по команде начал движение. Войско противника повернулось для отражения атаки, щиты плотно прижались друг к другу.
– Стрелять по копейщикам! – Пяст направил арбалетчиков на выставленные для защиты ряды.
Всадники перед столкновением пришпоривали коней и, подобно лавине, врезались в изрядно прохудившийся строй несыти. Никто не кричал от боли, тела молча падали, втаптываемые в землю. Конница прошла сквозь строй, как раскаленный нож в масло. Нескольких всадников по краям стянули с коней, крики прорезались сквозь металлический звон.
Конный строй прошел по тракту, развернувшись, набрал скорость и снова врезался в мертвое войско.
Из леса выползли похожие на длинные щупальца тени. Они потянулись к заставе, обвивая деревья, кустарник и упавших с коней всадников.
На этот раз потерь было гораздо больше. Мертвые яростно бросались на коней, грызли ноги животных, копьями сталкивали всадников.
– В укрепления! Открыть ворота! – скомандовал здебор, за ним вернулась лишь половина закованной в латы конницы.
Крики раздираемых зубами воинов долго слышались где-то в глубине все увеличивающегося войска. Мертвые подступили к заставе вплотную. Они кидались на частокол, пытаясь забраться по выставленным рядами кольям.
Щупальца обвились вокруг частокола. Деревянные укрепления дрожали, сухое дерево, застонав, поддавалось.
Болты закончились, солдаты, окружив Харраса, взялись за копья и мечи. Положение казалось безвыходным. Здебор чувствовал: сопротивление его воинов слабеет. Под гнетом чуждой воли внутри его защитников рождается страх, желание жить – самое надежное оружие против несыти – иссякало.
Пяст и Рукон схватились с мертвыми, уже перебравшимися через укрепление. Рядом сражался Саввар: его клинки методично выкашивали всех, кто подходил к нему. Харрас спрыгнул с коня, выхватил меч, встал рядом.
Схватка длилась вечно, вконец вымотав живых. Несыть постепенно проникала на заставу. Пленные северяне, запертые в доме, истошно кричали, требуя дать им умереть с оружием в руках, но пробиться к ним уже не было никакой возможности.
Вскоре до дома добрались мертвые, они выломали дверь, ввалились туда толпой. Душераздирающие вопли выплеснулись наружу и враз стихли, заставляя защитников опускать оружие.
Мертвые ударили тараном в запертые ворота
и почти сразу повалили подгнившие створки. Толпа хлынула внутрь, первой же волной положив с десяток храбрых солдат. Вокруг Харраса остались Пяст, Рукон, Саввар и четыре десятка вымотанных людей, почти потерявших надежду на спасение.
Стоявшего плечом к плечу с Пястом солдата вырвали из строя. Мертвые накинулись на него, клацая челюстями, и вмиг превратили в кровавое месиво.
Спасительный боевой клич раздался, когда все потеряли надежду: примий Легур пришел на помощь.
Скованные цепями щиты с тонкими прорезями чуть выше пояса и просунутыми в них копьями приближались, служители Храна выстраивались в клин.
Легур шел в центре строя. Он напряг волю, растревожив тени, обвившиеся вокруг заставы. Тени дрогнули, подались вперед, вытянулись тонкими острыми иглами навстречу хранителям и, едва коснувшись мощных щитов, отпрянули. Легур едва устоял на ногах: сопротивление оказалось сильнейшим, обжигающей волной прокатилось оно по венам, казалось, еще немного и сердце превратится в уголь. На смену жару изнутри – от самых костей – пришел холод. Примий почувствовал боль под кожей, словно ее насаживали на тысячи игл. Но устоял. Веки сомкнулись, на лбу вздулись вены. Мысленным взором отыскал образ – пустой желтый череп с зияющими провалами зеленых глаз. Образ всколыхнулся, словно портьера, и опал, обнажив сгусток черноты – той, у кого нет обличья, нет рода, нет имени. Это была зияющая пустота, и она жаждала его погибели, затягивала его в себя, вытягивала его душу, мысли, желания… У Легура почти не оставалось времени, нужно было найти брешь, через которую в его мир лилась и лилась, расширяясь, пустота. Истинным своим зрением он всматривался в расходящиеся от пролома незримые волны, пока наконец… Есть: сердце пролома лежало чуть дальше в лесу, совсем рядом с заставой.
Легур повелительно поднял руку, указывая направление, – строй сомкнулся, окружившие плотным кольцом люди знали, что делать. Наблюдавшим во все глаза за происходящим воинам из отряда Харраса казалось, что не происходит ровным счетом ничего, только отчего-то все белее становятся лица хранителей, все плотнее и без того тесно сомкнутый строй. И вот тихая заунывная мелодия полилась вверх от земли: плавно, а затем все стремительнее закручивая воздушные потоки.
Легур сосредоточился на крохотной мерзкой трещине и приготовился латать прорванную неизвестной силой ткань. Он плел пальцами витиеватый узор, мысленно заполняя его образами. Строй остановился, хранители врезались в преграду: тела, мертвые и живые, привычных и немыслимых, фантастических существ, за которыми шлейф всепоглощающей пустоты…
Примий неимоверным усилием продолжил движение к пролому – сопротивление нарастало, черные узоры пошли по коже. Хранители поддерживали каждый его шаг, рискуя разрушить ставший вдруг хрупким строй.
Новая волна ужаса обрушилась на заставу, повелевая мертвым и живым уничтожить сопротивляющегося примия… Легур выстоял – и рухнул на землю, уже зная: на этот раз получилось!
Мертвые отступили от заставы. Тени отпрянули, возвращаясь под кроны деревьев.
Примий, он же провид Святого войска Легур, лежал в лучах светила, чернота постепенно сходила с кожи, открывая под собой один сплошной синяк. Он едва приподнялся и снова рухнул на бережно подстеленные хранителями плащи.
– Как ты? – здебор второпях спешился.
Он упал, захрипев, поднялся и в несколько шагов, прихрамывая, добрался до примия.
– Все кончилось, – шепотом произнес Легур. – Мы справились.
– Возвращаемся в город! – обращаясь к отряду, приказал Харрас.
К вечеру показались стены Вартияра.
Ближе к ночи в покоях градоправителя собрался небольшой совет: Харрас призвал к себе Легура и Саввара.
Сначала внимательно выслушали Саввара, стараясь не упустить ни одну подробность. Их очень смущало поведение северян. Слишком много вопросов осталось без ответа. Куда подевался Менз с отрядом? Что замыслили лазутчики князя Бойдана на территории Кьянка? Кому и какую опасность они несут? Решено было отправить Деньшу и Клари Харрас с хорошо вооруженным отрядом в Мидив к бояру Лотару: так будет спокойнее.
Долго обсуждали события в Инистом лесу. Все понимали: не прибудь Легур вовремя, шансов выжить могло не представиться. Все трое хорошо помнили события Аларской войны. Что породило пролом? Какая сила подняла Суггиша? Отчего Суггиш выбрал своей жертвой обезумевшего предводителя северян? Кто вывел их из города? Кто подстроил нападение на трактир Пирита? Кому и зачем потребовался Деньша?
На некоторые вопросы ответы были. Сулгрик предупреждал, что пролом возникнет именно в Инистом лесу. Хорошо, что успели переправить почти всех людей, не способных держать в руках оружие, в убежища. Из-за пролома возник Суггиш: время Сул-Ура наступило. Отважный северянин Черан, судя по всему, стал невольно его жертвой. Скорее всего, северянин был цуве – магнитом для светлых и темных сил. Возможно, на его месте должен был быть Деньша. Хран проявлял интерес к мальчику с самого детства, но доказать его принадлежность к цуве – проклятым детям, выискиваемым Посвященными хранителями по всему Кьянку, было невозможно, во всяком случае, до сих пор. Цувера – так они называли тех, на ком Суггиш оставляет свою метку, того, кто в свою очередь навлекает его, как напасть, на других людей. За долгие годы Хран так и не научился предотвращать беду, но понял, как уничтожать ее носителей. Сожжение дотла, чтобы разрушить не только плоть, но и само напоминание о ней, – единственное средство, которое оказалось действенным.
И Харрас, и Легур, и Саввар не раз видели, как сильные, смелые люди, отмеченные Суггишем, постепенно теряют полностью волю и рассудок. Но то, как накладывается на человека метка, никогда и никому из них видеть не приходилось. Да и о суггишах хранителям, даже Посвященным, известно было немного. У них нет своего облика, они являются другим в том виде, который впервые померещился отмеченной жертве – вот и все, что успели понять о природе этих темных существ.
Посвященные хранители давно научились распознавать одержимых цуве, но только Сулгрик умел почувствовать их на расстоянии. Трое собравшихся в черно-белой башне тоже входили в круг Посвященных. Не обладая даром Сулгрика, они могли узнать цувера лишь при непосредственном контакте. У Черана в Кьянке не было шанса выжить: не Суггиш, так они бы его нашли и уничтожили. Вот и причина, из-за которой Харраса и Легура увели из города, когда Черан и другие северяне появился в Вартияре. Может, огонь в трактире предназначался для Саввара, чтобы навсегда вывести его из игры? Если это так, то кто-то очень посвященный и могущественный вступил в игру.
В комнату постучали, дверь приоткрылась, на пороге стояла Клари. Глаза трех сидящих в покоях мужчин устремились на необыкновенной красоты женщину. Она была невысокого роста, с огненно-рыжими волосами, ее темные глаза, цвет которых менялся в зависимости от освещения, и без того выразительные, из-за перенесенных волнений и бессонных ночей казались огромными. Ей до сих пор так и не удалось повидаться с мужем после событий в Инистом лесу: беспокойство за него оказалось сильнее приличий, и она решилась нарушить мужское уединение.
– Госпожа, – приподнялся Легур.
– Господин Легур, не беспокойтесь, прошу Вас, – остановила его Клари.
– Нам уже пора, – признался примий, выразительно глядя на Саввара, тот в знак согласия кивнул и помог Легуру подняться.
Когда дверь за ними закрылась, Харрас шагнул к жене и молча прижал ее к груди. Он чувствовал, как бьется ее сердце. Она многое понимала, его Клари, и потому мало о чем спрашивала. И Харрас был благодарен ей за это.
