– Может быть, я и жесток, но до лжи не опущусь никогда! Тебе следует либо принять это, либо искать себе другого жениха.
– В таком случае, Рональд, я освобождаю тебя от твоего слова, – дрожащей рукой я стянула с пальца кольцо с голубым камнем и отдала ему. – Ты говорил, что я могу оставить это кольцо себе либо вернуть в твою семью через два года. Два года прошли, и я его тебе возвращаю! Можешь искать себе другую невесту! Женись на ком хочешь, хоть на болотнице! Или попроси Альберта вернуть тебе титул и предложи свою кандидатуру аскарской принцессе, сразу двойная выгода – и Альберту поможешь, и выполнишь свой долг! – И я ушла жалеть себя, не дав ему возможности ответить.
Они уехали, а я осталась умирать от горя, потому что разрушила собственную жизнь.
Следующий день прошел, как в тумане. Вместо отработки практики я простояла, прислонясь спиной к дереву и глядя в одну точку. По колено в воде ходили слегка приободренные студенты. У них случились сразу две радости – пиявки были вычеркнуты из списка, а Берут сосредоточил все внимание на мне. Он носился вокруг, возмущенно махал руками, сильно напоминая при этом огромную облезлую птицу.
Мне было все равно. С прошлого вечера уже ничто не имело значения. Поглощенная собственными переживаниями, я успешно игнорировала Берута. Другие студенты, которые были поумнее, меня не трогали.
Стало темнеть, студенты засобирались и дружным строем потянулись в сторону академического городка. Я пошла следом, став последней в цепи, и едва глядя по сторонам. Но уже не подходе, еще до того, как мы вошли под магический купол академии, стало ясно, что что-то не так. Во дворе толпились учителя, переговариваясь, как сплетничающие на базаре кумушки. Это было на них не похоже. Обычно они ходили по одному, важно и неспешно, протирая время от времени лысины платочками.
Студентов, наоборот, не было видно. Это значило, что они собрались у кого-то в комнате и там обсуждали ту же самую новость, только не шепотом, а в полный голос. Было ясно, что пока мы мокли на болоте, случилось что-то значимое, заставившее всех выпасть из привычного уклада жизни.
Меня кольнуло дурное предчувствие. Когда я решительным шагом пошла к одной из компаний ученых магов, все разом смолкли.
– Что случилось? – с нарастающей тревогой спросила я.
Учителя долго мялись и пытались уйти от ответа. Никто не хотел оказаться тем самым дурным вестником. В конце концов, после их немой гневной игры в гляделки и моего повторного вопроса «что случилось?», который на этот раз я прорычала очень убедительно, один из них, икнув, решился рассказать.
Утром, когда мы уже гордо стояли с сачками на болоте, вместе с почтовой каретой к нам в академию приехала плохая новость. Король и его первый советник пропали, и никто не знал, где они. Получалось, что Альберт и Рональд уехали вчера отсюда, но до города не добрались, и я была последней, кто их видел.
– Ты ссорилась с первым советником Рональдом перед его отъездом. Вот мы и думаем, уж не ты ли виновата в его исчезновении. Как-никак ты неплохая ведьма и уже кое-что умеешь.
Учителя, молча, с подозрением смотрели на меня, достаточно глупые, чтобы сделать такое предположение, но недостаточно смелые, чтобы что-то предпринять. К моей растерянности и тревоге добавилась еще обида за несправедливое обвинение.
Я даже не стала заходить в свою комнату за вещами, а сразу пошла на конюшню. Что-то мне подсказывало, что уезжать надо тихо, быстро и незаметно.
Холодец из кобылы
Взошла луна. Пустая и тихая дорога извивалась под нетвердыми ногами доходяги, которую наглый конюх академии гордо называл скакуном, набивая цену. Я ехала не спеша, стараясь лишний раз не понукать животное, у меня были подозрения, что это его последний путь, и он может закончиться раньше, чем я доберусь до города. Кроме того, такая скорость позволяла всматриваться в следы в дорожной пыли. Я старалась понять по ним хоть что-нибудь, но это было безнадежно.
Герои старых сказок по следам трехдневной давности определяли, в какую сторону шморки потащили моммбатов, где останавливались и какими словами при этом выражались. Я за дорогу поняла, что способна потерять следы целой кареты.
Кляча подо мной тяжело и осуждающе вздохнула. Наш путь подходил к концу, впереди показались светящиеся купола Альмагарда. Чуда не случилось, братья не отыскались, что делать дальше – я не представляла.
Хотелось обмануть себя мыслью, что Рональд с Альбертом решили устроить отпуск и отправились куда-нибудь в тихое местечко половить рыбку, погреться на солнышке. Но я их обоих слишком хорошо знала. Рональд никогда не ушел бы от ответственности, и не дал бы это сделать Альберту. Они ехали в город, и кто-то им помешал до него добраться. Мне пришлось собрать все силы чтобы отогнать мысль, что братьев уже может не быть в живых.
– Спокойно, – сказала я сама себе, – в конце этой истории жалеть придется самого похитителя.
Будто соглашаясь со мной, лошадь тряхнула гривой и остановилась. Каким-то чудом, кляча лучше меня почуяла неладное. Только благодаря ей я заметила, что придорожные кусты качали ветками без всякого ветра. Из них отчетливо слышался шорох. Любой другой человек подумал бы, что ветки потревожил заяц или олень – вокруг Альмагарда в изобилии водились дикие животные. Но так уж случилось, что у меня был дар видеть чужие эмоции, и я сразу поняла, что в кустах прячется человек. Из-за плотно сомкнутых ветвей, волной пробивалось жгучее отвращение вперемешку с фанатичным убеждением, что мир станет лучше, если меня в нем не будет. Рука сама собой скользнула к поясу, ища меч, но его не было. Я сбежала из академии так поспешно, что не взяла даже его.
Я настороженно вслушалась в тишину. Внезапно ее разорвало громким звуком. От неожиданности я чуть не свалилась с седла прежде, чем поняла, что это просто чихнула кляча. Кусты тоже вздрогнули, зашелестев молодыми листьями и выругались с едва ощутимым акцентом.
– Фермесец! – безошибочно определила я как раз в тот момент, когда кляча вспомнила, что она все-таки лошадь. Она резко дернулась, встала на дыбы и понеслась по дороге со скоростью, более уместной для молодого жеребца.
– Так ты притворялась, хитрая скотина! – выругалась я, откидываясь назад и натягивая поводья. Хитрая скотина скосила на меня глаза и только прибавила ходу. Город стремительно приближался. Если бы мы ехали с такой скоростью с самого начала, давно были бы на месте. Кобыла врезалась в еле освещенные улицы и понесла по городу, громко стуча копытами по мощеной дороге. Она скакала по грязным закоулкам и пустым площадям, трижды проезжала мимо королевского дворца и замка Рональда, но не останавливалась, а проносила мимо, сколько я не тянула поводья. Поздние прохожие шарахались в стороны из-под ее копыт, посылая мне вслед проклятья. От бешеной скачки я начала уставать и опасно съехала на бок. Обхватывая из последних сил ногами вспотевшие бока кобылы, я решила прибегнуть к последнему методу, наклонилась вперед и прошипела сквозь зубы в ухо лошади:
– Остановись, животное, иначе придумаю заклинание, превращающее кобыл в холодец, специально для тебя.
Кобыла поняла угрозу, и понесла еще быстрее. Она проскакала вплотную к каменной стене кабака, придавив мне ногу. Я потеряла равновесие и свалилась на дорожную плитку. Высокий сапог, который я так и не переобула после прогулки по болоту, зацепился за стремя, меня протянуло по земле еще несколько шагов, прежде чем нога выскользнула.
Правый сапог ускакал вместе с лошадью. Босая, помятая, изнывающая от тревоги и желания скорее попасть домой, я поднялась и осмотрелась. Вредная скотина умудрилась сбросить меня на другом конце города. Проклиная все на свете, я захромала в сторону замка, ободранное бедро болело, босая пятка больно стучала по мостовой, небо начинало сереть. Против воли всю дорогу в голове вертелись мысли о заклинании, способном превратить клячу в холодец.
Переговоры как они есть
Замок казался пустым и нежилым. Купол, который когда-то поставил Освальд, так и остался над ним на всякий случай. О том, что внутри все же кто-то есть, говорило единственное светящееся окошко на первом этаже, там, где была кухня. Его живой свет говорил, что няня Мэлли еще не спит, несмотря на позднее время.
Я тихо прошла по пустым коридорам и свернула в нужную дверь. Няня сидела за столом и рыдала, утирая слезы фартуком. Она плакала давно, ее лицо покраснело, глаза опухли, плечи подрагивали. Едва увидев меня, она бросилась навстречу. Ее объятья были крепкими и мокрыми. Она не могла говорить от давящих ее рыданий, и пришлось ждать, пока закипит чайник и розовый цветочек мальвы заварится в фарфоровой чашке. Мальва подействовала безотказно. Мэлли стала понемногу успокаиваться, и без лишних вопросов сама стала рассказывать, что происходило в городе, оставшемся без короля.
Мэлли знала не многим больше меня. Из нового она рассказала, что утром королевские министры, пребывающие в глубокой панике, растрезвонили на всю столицу, что Альберт пропал. Больше они не сумели сделать ничего, и только в отчаянии рвали на себе волосы и выкидывали на кулачках, кто из них пойдет разбираться с аскарскими послами, которые срочно засобирались домой.
Министры даже не попытались организовать поиски пропавших, что указывало на их полную беспомощность в решении хоть каких-либо проблем.
– Завтра я пойду во дворец! – решительно сказала я. – Нужно заставить их отправить королевскую стражу на поиски, а главное – договориться с послами.
Против воли я подумала, что Рональд, как всегда, был прав. Сейчас сохранение мира с Аскарой было для меня не менее важно, чем поиски пропавших братьев. Я решительно настроилась попасть во дворец. Теперь меня не смогли бы остановить ни стражи, ни демоны, ни маги. Передо мной стояла четкая и ясная цель – убедить послов обождать, а министров – взяться за дело и разыскать братьев, и я готова была сделать для этого все. И горе им, если они не согласятся по-хорошему, ведь если я не смогу добиться своего как невеста первого советника, то сделаю это как ведьма-недоучка, и это точно закончиться плохо для всех.
Утро стало набирать силу, и няня Мэлли взялась за меня всерьез.
– Ты не можешь идти во дворец в таком виде, – заявила она, усаживая меня перед зеркалом. – Послы не станут тебя слушать, если ты не будешь выглядеть достойно.
С этими словами она выложила на столик перед зеркалом пять расчесок с разной частотой зубцов и принялась раздирать узлы в моих волосах. Я давно подозревала, что маги придумали бриться налысо только для того, чтобы не мыть волосы и не расчесываться. Когда Мэлли выдирала у меня густым гребнем какой-то особо упрямый колтун, я тоже на секунду задумалась, не последовать ли их примеру, о чем ей и сказала. Няня Мэлли, поставившая твердую цель победить все мои колтуны, ответила, что, возможно, к концу процедуры моя мечта осуществится. Дальше я сносила пытку расческой молча, позволяя себе только вставлять в промежутках между рывками:
– Нянечка, миленькая, быстрее!
Но она, едва закончив с волосами, взялась за мои ногти, щедро сдобренные болотной грязью. Вычистить ее из-под ногтей было не так-то просто, но няня Мэлли оказалась крепким орешком и не бросила это безнадежное занятие. Всего через час я выглядела как одна из поклонниц Альберта – аккуратная до безобразия, с волосами, уложенными в затейливую прическу, и в платье с бантиками и кружевами.
– Какая красота! – успела восхититься няня, а я уже выбегала из комнаты, стараясь не думать, как глупо выгляжу.
Во дворце было очень шумно. Споры, переходящие в крик, были слышны еще на улице. В нашем королевстве советникам приходилось непросто. Они, по сути, были детьми, которых жизнь заставила вместо привычных игр заняться государственными.
Каждый год совет выбирался наново. Все, кому не повезло оказаться среди претендентов на роль советников, пытались доказать, почему они не могут взять на себя эту ответственность. У кого не получалось – входили в совет, вопреки своей воле.
Иногда все участники так талантливо описывали свои недостатки, что заставить их вступить в совет было просто кощунством (великий дар красноречия!). Тогда проблема решалась другим путем. Собравшиеся разбивались по три и играли в кулачки, выбрасывая на пальцах Генерала, Башню или Таран. В этой нехитрой игре Башня побеждала Генерала, а Таран, которым Генерал распоряжался по своему усмотрению, сокрушал Башню. Проигравший вступал в новый поединок, и так до тех пор, пока не набиралось достаточное количество проигравших, из которых в итоге и составлялся совет. Такие несерьезные собрания нельзя было проводить при людях, поэтому они совершались всегда за закрытыми дверями.
Когда я появилась в тронном зале – послы, министры и советники уже были готовы перейти ко второму этапу переговоров, то есть к драке. Все немного удивились моему появлению. Я бы даже сказала, что это было эффектно. Уже занесенные кулаки застыли в воздухе, и первый зуб, выбитый у самого нетерпеливого переговорщика, никак не хотел падать на дорогой паркет. Никто не понимал, зачем я заявилась и испортила им удовольствие общения.
В повисшей паузе я прошла в центр зала с гордо поднятой головой. Это был тот самый случай, когда мне больше пригодились знания, полученные не в магической академии, а в институте для благородных девиц. Мое присутствие заставило всех собравшихся отложить второй этап переговоров и временно вернуться к первому. Они разочарованно опустили кулаки и выстроились, как на обычном собрании, незаметно оправляя одежду и придавая себе важный вид.
Аскарская делегация стояла чуть в стороне, и лица у ее представителей были очень суровыми. У них было достаточно времени обдумать произошедшее. Пропажу короля на день они еще могли простить, но, когда исчез и первый советник, а министры ничего толком не смогли объяснить, гордые аскарцы восприняли это как личное оскорбление.
Впавшие в панику министры только усугубили ситуацию. Апофеозом этого политического кошмара стал тот самый зуб, который все-таки долетел до пола и ударился об него со стуком. Я с ужасом поняла, что он принадлежал одному из аскарцев, тому, который стоял, прикрывая рот ладонью. Все молча смотрели на меня и ждали объяснений.
– Я знаю отличного мага, – в сопящем молчании начала я, – который приращивает выбитые зубы обратно быстро и безболезненно, почти без побочки. За этот, – я указала на сиротливо валявшийся на полу резец, – затраты королевство берет на себя. Я приношу извинения дорогим гостям за неудобства, причиненные, скорее, по незнанию, чем из злости.
– Юная гошпоша жабыла предштавичша, – сурово напомнил мне об этикете беззубый аскарец.
Я внимательно посмотрела на собравшихся, изучая их эмоции. Среди послов беззубый был не самый главный и не самый опасный. Куда страшнее показался мне тот из них, который стоял за спинами других, тихо и неприметно, будто даже робко. Однако, это была не робость. Он был оскорблен происходящим больше, чем кто-либо другой, и от него исходило сильное раздражение, уже знакомый мне фанатизм.
