Сон об уходящей натуре. Поэма-аллюзия

Зачем иметь свободу мненья,

когда разруха в головах?

Страна спокойно засыпала,

внимая заявленьям ТАСС…

Но – разбудила Мишу Рая.

Он – захотел признанья масс.

И, сдуру бросив лозунг дерзкий,

турусы начал разводить.

А те в России неуместны,

в ней лихо лучше не будить.

Когда, как адский гриб, над миром

звезда Чернобыля взошла —

пахнуло горечью полыни,

эпоха поползла по швам.

«Нахимов» погружался в бездну,

напрасно посылая SOS.

Повестки судьбоносных съездов

ласкали слух партийных бонз.

Их, словно отроков Вселенной,

манило планов громадьё,

хотелось бодро, с ускореньем

реформы начать…

Ё-моё!

«Расширить процесс и углубить», —

с трибун звучало, как псалмы.

Свобода сладким словом губит

не очень крепкие умы.

Недаром завещал Конфуций

не жить в эпоху перемен.

Заполучили вольнодумцы

секс, ложь и видео взамен.

Хотя и поначалу мирно

при понимании сторон

шёл процесс… Обломал малину

клинически «сухой закон»!

Ещё бежал за коммунизмом,

задрав штаны, народ. Но сник,

поняв, что трезвость – норму жизни

придумал явно полный псих.

А кто не псих?! Рубили рьяно

лозу. Но не изюма фунт

бессмысленный и беспощадный,

в России протрезвевшей, бунт…

Поправ покой кремлёвских мумий,

Руст прошмыгнул на рандеву.

Всё ПВО обгадил всуе

какой-то шваб!

Придурок!.. Тьфу!

Протухла с головы система.

В народах дружных зрел конфликт.

По мифам, как серпом по венам,

махнул погромом Сумгаит!

Страну трясло, как наркомана.

Спитак – шатался, Ош – зверел.

«Груз 200» прилетал с Афгана,

суля грядущий беспредел.

Лощиной сонной мчался «скорый»,

женой гордился машинист…

Но превратился в крематорий

рейс в Адлер. И в Новосибирск…

Облыжная программа «Время»

врала на голубом глазу.

Народ, кипя от возмущенья,

в очередях мутил бузу,

не избегая рукопашной…

Прозрела Ванга: «Дело – швах!»

Съезд депутатов рвал тельняшки:

«Кто виноват?! Что делать?! Вах!..»

А Новодворской суеверной,

как Вере Павловне – был сон

о том, что маленькая Вера

штурмует топлес «Белый дом».

Сон оказался вещим, в руку.

Жаль, не в чести у нас волхвы.

Дурной пример другим – наука.

А мы – опять пошли…

на «вы».

В реформах обманулись массы.

Поняв: на шару не нальют,

чтя диалектику по Марксу,

они решили – наших бьют!

Ученьем верным и всесильным

вооружившись до зубов,

народ – богатырём былинным —

сотряс державу до основ.

Недолго музыка играла

и Ростропович отжигал.

Страна по лезвию бежала,

зайчонком в свете ярких фар,

тащилась от лихих вестей

и непристойных предложений…

Тут и полезли из щелей,

как бесы, выскользнув из тени,

авантюристы всех мастей:

плуты, юристы-самозванцы,

целители прокисших щей,

провидцы, прочие за… сланцы.

Весь мусор подняла со дна

перебродившая эпоха…

Ох, трудно не сойти с ума,

узрев на троне скомороха.

Властитель слабый и лукавый,

плешивый щёголь, балабол —

такое учудил с державой,

что мы икаем до сих пор.

Харизма обернулась тризной…

разгромом, бойней номер пять.

Чтобы рассказывать о жизни,

не надо Ленина читать.

Всё началось издалека…

Однажды пешка, рвавшись в дамки,

толкнула речь с броневика

и свергла старые порядки.

Ничто не вечно под луной.

История на шутки падка —

и всем устроил геморрой

отступник, постояв на танке.

Спёр шапку Мономаха Хам —

на публику пахнуло жутью,

когда он обернулся к нам

своею евразийской сутью.

Прервался путь заре навстречу. Титанам

утерев носы, Гэкачепэ сменив на вече,

чужой Атлант расправил плечи. А следом,

хаоса предтечей, брели соломенные псы.

АЗ ВОЗДАМ

Не покоряется пространство,

не поворотишь реки вспять…

Улисс, устав от долгих странствий,

рискнул по-новой открывать

маршрут галопом по Европам.

Но там холодный ждал приём.

На смену верным Пенелопам

пришли блондинки за углом.

Мавроди, корифей обмана,

партнёров выдоил до дна.

Моргнула пиковая дама,

остался Герман без ума.

Заворожили краснобаи,

твердя, как в сказке: «Крекс, фекс, пекс».

И смылись. Поздравляю, Шарик!

Плохая новость, ты – балбес!

Что толку спрашивать у пыли

о том, что объяснить нельзя?

Нить Ариадны мы пропили

и протютюкали зазря.

Евросоюз мечтой остался,

забористой, как спирт «Рояль».

Из грязи князем сел на царство

Бориска, самозваный царь.

Народ ему почти поверил!

А он, пропивший стыд и Крым,

был Е. Б. Н. и пустомеля.

Не Пётр.

И не Дэн Сяопин.

Профессию сменив, солист,

так зажигал, что чуть не помер,

когда отплясывал на «бис»

в анналы угодивший номер.

Не прав он был, да и не дюж.

«Блицкриг» в Чечне – живи и помни!

Вот тут и появился Скрудж,

не настоящий, но полковник.

И накатило пробужденье,

тоскливое, как звуки «му-у»…

Найти утраченное время

не удавалось никому.

При деформации системы

порой полезен доктор Зло

с бригадой ушлых Оушенов.

Жаль, что Остапа понесло.

И закрутились сериалы

в республике кривых зеркал…

Не интересно это, право,

тому, кто Маркеса читал,

кому Камю не посторонний

и Сартр с бытием не Брут…

Когда субстанция не тонет,

ей имя розы не дадут.

Продавшие ум, честь и совесть,

удачный провели гешефт.

Печальная, однако, повесть —

повторный дежа вю эффект.

Краплёной оказалась карта,

хотя и – основной закон.

Блокбастер «Осень патриарха»

сменил осенний марафон.

Как салютуют космонавты

смотреть эстетам стрёмно. Но!

Давно известно: мир – театр.

У каждого – своё кино.

И то, что либералам плохо, для верноподданных —

бальзам. Всё зрит всевидящее око. Всем лжёт

прекрасное далёко. Не обнуляется эпоха.

Она и скажет: «Аз воздам».

О, СЧАСТЛИВЧИКИ!

Что наша жизнь? – кинематограф.

Соцреализм – соц-арт – поп-арт…

Напрасно рисковал фотограф,

пытаясь сделать «блоу-ап».

Следов не оставляют тени

забытых предков. И, увы,

никто не воскресит мгновений

бегущей по волнам судьбы.

О, тот счастливчик, кто уверен,

что сможет, заглянув за край

непостижимой Ойкумены,

потерянный увидеть рай.

О, yesterday! Мечты – прекрасны.

Но долог путь по морю лжи,

и дурака валять опасно

над пропастью, но не во ржи.

В стране марксизма-пофигизма,

где, как в таинственном лесу,

блуждает призрак коммунизма,

адептам делая козу,

где Каин, что ни срок, на троне,

и травит души мелкий бес,

будь хоть архангелом в законе —

не достучаться до небес!

Но вы, вождям не доверяя,

торили сами свой маршрут.

По эту сторону от рая

такие парни не живут.

Среди затерянных в Сибири,

где чахнул просвещенья дух,

а в мороке зелёной мили

таился повелитель мух,

у Лукоморья на куличках,

в краю неведомых дорог,

вы, задубев от зуботычин,

не заблудились —

видит бог!

В дни потрясений и затмений,

не отступаясь от лица,

его необщим выраженьем

вы отличались до конца.

В беде и в радости, и в горе,

не убегая с корабля,

вы верили – в далёком море

всплывёт, как Белый кит, земля.

Не обижаясь на державу,

бездушную, как Командор,

вы вместе добывали славу,

беду делили и позор.

Как современники.

Достойно.

Без экивоков детворе —

какое, милые, сегодня

тысячелетье на дворе?

О старом песни бесполезны. Неси свой крест

и не стенай, туда, где всем найдётся место.

Вы долго вглядывались в бездну. Она, всегда

играя честно, ответит тем же. Так и знай.

ЭПИЛОГ

Кто там, гнезда кукушки вышелетит в безумный этот мир?В стране глухих слепых не слышат,Зеро – не город, а пустырь.Покрылся ржавчиной в отстоетрамвай желаний. Постарелсвязной французский и уволен.Степные волки – не у дел.Актёр, мотаясь по халтурам,погиб, рискнув сыграть всерьёз.Ах, уходящая натура,ты сердце ангела —не трожь…Ковбой полуночный, поддавши,вдруг звёздный выронил билет.Взглянул на дом свой ангел падшийи понял, что возврата нет.Читая «Фауста» в вагоне,он «Anno Domini» твердил,когда состав на скользком склонев иную эру угодил.Увы, совсем недолго длилсяполёт во сне. А наяву —застряв в пути, остановилсянаш поезд. Прочь, по одному,не попрощавшись, по-английскидрузья уходят, рвётся нить…Вердикт «без права переписки»кассацией не изменить.Друзья «уходят за морошкой» —туда, где вечность и покой,не приседая на дорожку,в ответе только пред собой.Они – горели и не гасли,платя долги – имели честь.Марласов… Усатенко… Басков…– Ауу-у…Лишь тишина окрест.Без слёз и боли слишком преснажизнь – уникален артефакт.Уже не соберутся вместетвои товарищи, Ремарк.Когда у сердца нет терпенья,дотла сжигаются мосты.Пропал охотник на оленей…Ах, были помыслы чисты…Особое имея мнение,умолкнул сталкер неспроста.И не случится воскресения,пока Голгофа без креста…На вираже – не оглянуться,а игры в бисер – не для всех.Лишь остаётся, улыбнувшись,принять провалы за успех.Прощальную гастроль артистаИНОЙ оценит режиссёр.Стрелять не надо в пианиста,ведь он не снайпер, а тапёр.Жизнь, словно клавиши рояля,за белой – чёрная… Сыгратьсудьбу не просто, нот не зная.Но мы сумели подобратьмелодию на слух,экспромтом —на лестнице, ведущей вниз,исполнив на пределе, фортесвой, сердцем созданный, каприс;играя на разрыв аорты;хрипя, как Лола на бегу;платя по гамбургскому счётуу Чёрной речки на снегу…Познав эпохи шум и ярость,её горчащее вино,подняв на реях алый парус,мы вместе с ним уйдём на дно.Непредсказуемы финалыв обетованных небесах,выходит публика из зала,доносит эхо голоса:«Ни от кого мы не сбегали,не обходили стороной,мы просто были облаками…»И станем ими в день восьмой.Мы залпом утоляли жажду.Что жизнь? – души лишь краткий сон.А Смерть всегда звонит однажды,она – надёжный почтальон.Дыхнёт огнём из Преисподней, —а это вам не керогаз! —и апокалипсис сегоднякоснётся каждого из нас.Судьба уже включила счётчик,седьмую удалив печать.Цугцванг. А дальше мат…И чёрт с ним!Ведь матом нас не испугать.Не всё элементарно, Ватсон.Причалил к суше остров Крым.Нам бы – субботу продержаться,до воскресенья – простоим.Пусть пересмешники убиты,не плачь, паяц, последний дюймтерпи. Кингстоны приоткрыты,вода вот-вот заполнит трюм…«Ты ни черта не видел, Дикки!Запомни, как уходим мы!»…Восток алеет огнеликий,летят, курлыча, журавли…Успеть бы – в мартовские иды суд короток —без праздных слов, забыв нелепые обиды,простив с усмешкою врагов, «Звонит сей колоколнад нами», – с дыханьем лёгким прошептатьпочти замершими губами и, томик Бунинасжимая, из света в тень перелетая,в аллеях тёмных заплутать…

Комментарии и лирические отступления

Послесловие для читателей

Объясню, почему оно потребовалось.

Наверняка у некоторых читателей поэмы возник вопрос – а зачем в ней так много аллюзий? Нельзя ли было сочинить попроще, ближе к народу, не несущему с базара Белинского и Сартра? А то уж больно мудрёно, голову сломаешь.

То ли дело: партия – наш рулевой, Ленин – жив, а экономика должна быть экономной! И всё ясно вплоть до наступления светлого коммунистического будущего. А тут – сплошной оппортунизм.

Отвечаю – можно было и проще, избежав заодно «трудностей перевода». Но тогда получилась бы другая поэма в другом жанре – лирическая или хроникальная. А я хотел сохранить и передать дух эпохи, её атмосферу. У эпохи она бывает разной, тем более на протяжении длительного времени и в разных местах – но именно такой, какая есть, со всеми своими ароматами и, простите, миазмами. А люди в ней растут и умирают, подобно траве, кустам и деревьям – как у кого сложилось и на роду написалось. И в зависимости от индивидуального устройства организма, того, что и как он видит, слышит и воспринимает.

Я, естественно, исходил из собственных ощущений, потому что писал, прежде всего, для своих товарищей и о них. А они, предполагал я, – поймут. И не нуждаются в подробных комментариях, ибо разберутся в особо заковыристых случаях на опыте и интуиции. Да и остальные читатели нашего поколения как-нибудь осилят аллюзии и подтексты – чай, не бином Ньютона.

Так я рассуждал поначалу. Но потом задумался. Да, поэма посвящена моим старшим товарищам-современникам. И вряд ли есть необходимость растолковывать друг другу то, что каждый и так – без акынов и прочих сказителей – видел и помнит. Скучновато это, да и непродуктивно. В конце концов, и они, и я вместе с ними – уходящая натура наподобие старых разрушающихся зданий из категории «памятник семейного значения». Но что из этого следует?

А вот что. Уходящую натуру запечатлевают не для того, чтобы она любовалась на саму себя, а ради сохранения в памяти потомков. Дабы понимали они, например, что вот это – печатная машинка «Эрика», а не одноядерный процессор на чугунной материнской плате.

Зачем им понимать? А затем, чтобы помнить и хранить. Ведь без понимания прошлого его не хранят, а выбрасывают – как, например, в случае с книгой, которая кажется непонятной и, следовательно, лишней в доме. И мне лично не хочется, чтобы меня вместе с друзьями-товарищами и нашей эпохой выбросили, словно старую бестолковую вещь, в мусорное ведро.

Такова моя логика. Тот, кто её понимает, наверняка уловит и следующий ход мыслей. Завершив эпический процесс стихосложения, и перечитав свою, не побоюсь этого термина, сагу несколько раз, я убедился – большинство будущих «уважаемых читателей-потомков» почти наверняка заплутает в сумрачном лесу моих ассоциаций, иносказаний и реминисценций. Из чего вытекает вывод – поэтический текст нуждается в соответствующих прозаических указателях, путеводителях и комментариях. Ну вроде того, как на здание вешают табличку «Колизей», а затем экскурсовод поясняет, что здесь бывал Юлий Цезарь, считавший, что его жена и лучший друг Брут вне подозрений, но те рассуждали иначе, потому… И т. д. и т. п.

Короче говоря, на портрете Лизы дель Джокондо обязательно надо писать – «Мона Лиза», чтобы публика не путала с Тамарой Гвердцители или с Моникой Беллуччи. И в принципе понимала, что это именно портрет, а не монитор и тем более не стиральная доска. Ведь не зря же подмечено, что дьявол, как и бог, кроется в деталях. Аллюзии и ассоциации вещи сложные, тонкие, а иногда и чреватые непредсказуемыми умозаключениями, потому что каждый сверчок догадывается в меру своей испорченности. Ну и зачем нам множить сущее без необходимости, коли есть возможность уточнить понятия?

В конце концов, знания лишними не бывают. Разве что иногда умножают скорбь, если верить известной библейской личности, проповедовавшей в храме. Но по мне уж лучше горе от ума, чем радость от скудоумия.

Вот почему вполне себе поэтическую поэму дополнил прозаический расширенный глоссарий. То есть не просто словарь терминов, а, скорее, справочник произвольной формы с развёрнутыми определениями, комментариями и даже лирическими отступлениями.

Куда без них – лирических отступлений? Как-никак речь о поэзии идёт, а не об инструкции к сотовому телефону. Да и эпоха обязывает.

НАША ЭПОХА

Глоссарий

Эпиграфы

*

Один и тот же сон… – в эпиграфе приводятся первые строки стихотворения советского поэта Ю. Левитанского «Сон об уходящем поезде». Процитирую отрывок: «Один и тот же сон мне повторяться стал: мне снится, будто я от поезда отстал.// Один, в пути, зимой, на станцию ушёл, а скорый поезд мой пошёл, пошёл, пошёл.// И я хочу бежать за ним – и не могу, и чувствую сквозь сон, что всё-таки бегу…»

*

Таков наш век – слепых ведут безумцы – цитата из трагедии английского драматурга В. Шекспира «Король Лир». В варианте перевода, сделанном Б. Пастернаком, фраза выглядит немного иначе. Приведу отрывок диалога из «Короля Лира»:

«ГЛОСТЕР

…Я взять хочу его в поводыри.

СТАРИК

Он сумасшедший.

ГЛОСТЕР

В наш век слепцам безумцы вожаки».

Именно в таком варианте перевода (Б. Пастернака) многие граждане СССР (включая меня) впервые познакомились с поучительным содержанием «Короля Лира», посмотрев одноименный фильм режиссёра Г. Козинцева. Он же экранизировал «Гамлета», получив за эту работу Ленинскую премию – высшую форму поощрения в Советском Союзе, уступавшую по значимости лишь званию «Герой социалистического труда». Но всенародную известность и признательность советского зрителя Козинцев сыскал не за фильмы по Шекспиру (вызывающие, к слову, рискованные реминисценции у продвинутой публики), а за революционную кинотрилогию о Максиме («Юность Максима» и пр.), снятую вместе с режиссёром Л. Траубергом.

Большую популярность благодаря трилогии получил в народе романс 19-го века «Крутится, вертится шар голубой…», который любил напевать главный герой.

*

Из всех искусств для нас важнейшим является кино – выражение, ставшее крылатым ещё в 20-е годы прошлого столетия, со слов наркома (народного комиссара) просвещения РСФСР А. Луначарского приписывается председателю Совета народных комиссаров РСФСР В. Ульянову-Ленину. Но фактов, подтверждающих версию Луначарского, история не сохранила.

Пролог

*

Вас этот век – подразумевается 20-й век в отличие от 19-го, о котором русский поэт А. Блок написал в поэме «Возмездие»: «Тот век немало проклинали и не устанут проклинать. И как избыть его печали? Он мягко стлал – да жёстко спать…» Ну а отношение к начинающемуся 20-му веку Блок выразил следующими строками: «И отвращение от жизни, и к ней безумную любовь, и страсть и ненависть к отчизне… И чёрная, земная кровь сулит нам, раздувая вены, все разрушая рубежи, неслыханные перемены, невиданные мятежи…»

*

Как вор в законе – понятие «вор в законе» возникло в СССР в 30-х годах прошлого века и напрямую связано с политическими и социальными процессами, происходившими в государстве «победившего пролетариата». Основной причиной появления новой воровской элиты в лице «воров в законе» считается противостояние в уголовном мире Страны Советов «уркаганов» и «жиганов». К «уркаганам» относили бандитов старой формации из числа «простого народа» – крестьян, рабочих и разночинцев, занимавшихся криминальным промыслом с целью добычи материальных средств. Костяк «жиганов» составляли бывшие дворяне и представители зажиточных слоёв (среднего класса) Российской империи, в годы Гражданской войны воевавшие, как правило, на стороне «белых». Они грабили и разбойничали не только по меркантильным, но и по идеологическим причинам, не желая подчиняться законам нового государства.

В конце двадцатых – начале тридцатых годов между «жиганами» и «уркаганами» развязалась жестокая борьба за главенство в криминальном мире. Последних в этой борьбе не на живот, а на смерть поддерживали власти, считая их «классово близкими». В результате затяжного конфликта формальную победу одержали «уркаганы» (они же – «честные урки»), но в конечном итоге исчезли и они, и «жиганы». А на смену (социальные общности не терпят пустот) пришли новые криминальные «авторитеты» – «воры в законе» со своим особым кодексом поведения, предписывающим «жить по понятиям».

Краеугольными положениями этого «кодекса» стали отрицание общественных норм и строгий запрет на сотрудничество с властями в любой форме. В том числе – запрет на участие в общественно-политической деятельности, на службу в армии, работу и даже на создание семьи. Ведь согласно советской доктрине построения новой общественно-экономической формации семья считалась важной «ячейкой общества». А «воры в законе» становиться подобной ячейкой категорически не желали.

На всём протяжении существования советского государства тема криминальных авторитетов замалчивалась, так как считалось, что в СССР нет организованной преступности – ну разве «если только кто-то кое-где у нас порой честно жить не может». А раз нет оргпреступности, то нет и криминальной элиты, то есть «воров в законе». Цензурное табу сняли лишь во второй половине 80-х годов. Сначала тема стала обсуждаться в СМИ, а в 1988 г. появился фильм режиссёра Ю. Кары «Воры в законе» – хотя именно о ворах и криминальной деятельности там сообщалось не так уж много. И в целом фильм сильно отдавал развесистой клюквой, пусть и снятой по мотивам рассказов интересного и талантливого писателя Ф. Искандера. Но публика валила на «криминальный экшн» валом. А дальше пошло-поехало.

Нынче о том, кто такие «воры в законе», знают, наверное, даже воспитанники детских садов. Чай, не в Сомали живём, а в демократическом государстве, значит, всё должно быть как у приличных цивилизованных людей – включая организованную преступность и её «крёстных отцов».

*

Не там ты был, Антониони – речь идёт о М. Антониони, итальянском кинорежиссёре и сценаристе, классике неореализма и авторского кино, снявшем фильмы: «Ночь» (в 1961 г. награждён главным призом Международного Берлинского кинофестиваля); «Красная пустыня» (в 1964 г. получил главный приз Международного Венецианского кинофестиваля); «Фотоувеличение» (главный приз Международного Каннского кинофестиваля 1967 г.); а также: «Подруги», «Крик», «Приключение», «Затмение», «Профессия: репортёр» и др.

*

Когда забрёл в Забриски-Пойнт – название местности на востоке Долины Смерти – межгорной впадины, являющейся частью одноименного национального парка в штате Калифорния, США.

Долина Смерти считается одним из самых засушливых и жарких регионов на Земле. М. Антониони снимал здесь эпизоды фильма «Забриски-пойнт», главные герои которого – хиппи. Эта молодёжная субкультура, популярная в странах так называемого западного мира в шестидесятые годы прошлого столетия, совпала по времени с периодом «сексуальной революции» 60—70-х годов. Хиппи проповедовали пацифизм, свободную любовь, анархизм, активно употребляли наркотики.