– А ты?
– А мне замуж ориентация не позволяет.
– Не смешно.
– Ничуточки?
Карина покачала головой.
– Ну и ладно, – демонстративно вздохнул Костя и продекламировал: «Но я останусь верен себе и продолжу глупо шутить».
– Какой же ты клоун.
Костя рассмеялся.
– Потому и не женат. Не намерен прогибаться! И не стану!
– Прекрати. А то уйду.
Карина, сама испугавшись своих слов, резко замолчала. Костя напряжённо вслушивался в неё, но девушка умолкла, даже дышать стала тише; как будто в многоэтажке среди ночи разом погасли все окна, и дом растворился в беззвучном городском небе.
– Я последнее время боюсь звездного неба.
Он специально искал в голове какую-то нетривиальную мысль, и сооружал фразу-катализатор, но Карина промолчала. В этой неловкости и неудобстве Костя разом ощутил затекшие ноги и озябшую спину. Он выждал время и продолжил без её вопроса.
– Там ведь есть кто-то. Это уже не просто предположение. Выкладок много, и весьма убедительных теорий. И когда думаешь, что всё, что писал Бредбери и Стругацкие не такая уж фантастика, становится тоскливо. Оттого, что я этого не застану. Что фактически «рано или поздно» при нынешнем состоянии дел – звучит, как «не в этой жизни». С другой стороны, мечтать о новых планетах, когда свою-то нормально не посмотреть, – это ещё грустнее.
– Я замёрзла, – Костя мысленно поблагодарил её за деликатность. Монолог и впрямь вышел унылым.
Костя сдвинулся назад, смежив их спины.
– Так будет теплее, – сказал он и просительно добавил, – Не хочу уходить.
Спина Карины была удивительно горячей, и он прогнулся и расправил плечи, стараясь соприкоснуться с ней как можно шире. Интересно, его тепло она ощущает так же?
Скоро похолодало ещё сильнее. На этот раз Карина ничего не сказала, но Костя отдал ей свою куртку.
– Может, просто пойдем?
– Есть идея получше, – он спрыгнул с камня. Затёкшие ноги не слушались, и он едва не сломал лодыжку. – Разведём костёр.
– А если будут ругаться? Всё-таки, мы на территории пансионата…
– Ну… мы повинимся, раскаемся и пообещаем больше так не делать.
По поляне заплясал свет фонаря. Через пять минут Костя с видом знатока тщательно укладывал мелкие хрусткие ветки «колодцем».
– Нам бы ещё бумажку какую-то, – он обернулся на Карину. Та протянула ему салфетку носового платка.
Через минуту огонь установился и Костя стал ломать в него толстые сучья.
– Так значительно лучше, – Карина нагнулась и протянула руки к огню.
– Давно надо было. Не хотелось портить пейзаж.
Карина огляделась – огонь высветил небольшой круг поляны, но за границами круга темнота стала гуще, отменив весь остальной мир.
– Очень красиво. И тепло.
Костя сидел на корточках у самого огня. Карина сторонилась пахучего едкого дыма.
– Тебе не холодно?
– Нет. А тебе?
– Лицо и колени горят, а спина мёрзнет.
Карина подошла сзади, прижала ноги к его спине. На замёрзшую спину словно вылили ковш сильно теплой воды. По коже пробежали мурашки. Костя слегка откинулся на Каринины ноги, как на спинку кресла.
– Спасибо.
– А я вот всегда несколько раз в жизни сидела у ночного костра. Детство в городе. Никаких пионер-лагерей, походов и дач. Раз в год – на море.
Костя промолчал и снова удивился сам себе.
В его жизни были сотни ночных костров, и он мог бы часами выуживать трогательные воспоминания, выстраивая образ романтика-походника, но он молчал.
– Мне было лет пять-шесть. Родителей позвали отмечать папин выпуск из училища – не то, чтобы я помнила, они мне потом рассказали, – а меня не с кем было оставить. И мы поехали куда-то в лес. Этот старый жёлтый автобус. Мне долго ещё казалось, что он наш. Потому что там была только родительская компания.
Я мало, что помню. Едем в автобусе и бах – мы уже в лесу, ночь, костёр, песни под гитару. Всё чёрно-оранжевое. Очень яркие улыбчивые лица, громкие весёлые голоса, которые разносились на весь мир. Потому что было темно и тихо, и только мы не спали. Многие были с парами. Мужчины оборачивали жён в куртки, женщины клали головы мужьям на плечи. Тихие поцелуи в волосы и лицо. Они передавали друг другу кружки с вином. А я, помню, очень радовалась, что у меня была другая, чем у остальных кружка. Большая, алюминиевая, с паром…
– С паром?
– У меня-то чай был. Алюминиевая, горячая. Ручка была замотана бечёвкой, чтоб пальцы не жгло, но брать её всё равно приходилось через спущенные рукава. И она парила. Сейчас понятно, что все те люди – они самые обычные. Так же ссорились, обижали друг друга, разводились. Но долго всё это было иконой семейного счастья. Тайная вечеря, – Карина усмехнулась.
– Ну, сейчас никто не мешает…
– Да. Но и этого не делаю. Слишком накладно. Тащиться в лес, готовить там, потом обратно, всё перестирывать от дыма…
– А на самом деле?
Карина задумалась.
– Первый прыжок с парашютом – всегда первый. В какой-то момент просто испугалась. А если всё выйдет не очень? И тогда это «не очень» останется более сильным и ярким, и испортит то, красивое и тёплое.
– Ну, у тебя же муж…
– Муж… это ничего не меняет. Даже наоборот. От него будешь ждать чего-то, и наверняка не дождёшься. Да и не люблю нарочитость. Ведь чтобы получилось, должно хотеться в лес. А нам не хочется.
